Химия между нами

Мать рыдала у могилы, пока Дзёно стоял рядом. Он был ещё совсем мал, чтобы понимать, что отец ушёл. Навсегда ушёл. С тех пор, как ему исполнилось пять — начался ад. С тех пор, как погиб отец — начался ад. С тех пор, как пришёл отчим — начался ад. Женщина в первые дни печалилась, плакала, говорила ужасные вещи, а маленький мальчик старался её успокоить. Он боялся за свою маму. — Саигику, как же я хочу сдохнуть. Лишь ты держишь меня на этой грешной земле. Почему ты не можешь убить меня? Как же меня всё раздражает. Я ненавижу жить. Я ненавижу жизнь. Он не понимал такое поведение матери, но боялся. — Дзёно, я устала. Я хочу уйти на тот свет, я хочу почувствовать смерть. Я не хочу жить. В первый месяц слышать это было ужасно. Женщина была сама не своя. Она... Она изменилась. — Мам... Мам, ты уже давно не ходила на работу! Я кушать хочу. — Тебе пора уже самому зарабатывать, — она лежала в постели, почти не шевелясь. С её глаз текли слезы, а сама мама смотрела в одну точку. — Ты уже взрослый. Под конец месяца, понимая, что сына нужно как-то содержать, и что выплаты от государства ей уже не помогут, она вышла вновь на работу. И именно там она встретила будущего отчима мальчика. Уже через месяц в их доме появился этот неизвестный мужчина. Он вёл себя уж слишком хорошо, слишком по-доброму, что не вызывало странности или отторжения. И зря. Как только светловолосому исполнилось шесть — он пошёл в школу, в первый класс. Тогда уже и родилась Тэруко, сводная сестра Саигику. До этого отчим ещё казался лапочкой и милашкой, но когда Дзёно было семь, тогда его начали бить. Банально за всё: не принёс вещь, получил 4, просто попался в неподходящее время. Но он терпел. Молчал, терпел, потому что мама наконец была счастлива. Его часто заставляли сидеть с младшей сестрой, но та не вызывала у мальчика никакой агрессии. Ему нравилось сидеть с ней, ведь это было лучше, чем ещё один удар по лицу.

***

Страх. Главное сидеть тихо, чтобы не вызвать агрессию. — Ненавижу этих педиков на новостях, — кричит отчим. — Если бы ты был таким... — То что? — тихо спрашивает светловолосый. — Я бы ёбнул тебя. За обедом главное молчать. Везде главное молчать. Дзёно усвоил это ещё с самого детства. Это сейчас он молчит, ведь ему 12. А как ему станет 15, то начнёт чувствовать себя слишком смело. И перестанет бояться родителей. Но не сейчас. Удар. — Как это тебя обошли на один балл? — Мам, я... Мам, я исправлю! — Нет, — она хватает его за волосы. — Раз ты не понимаешь по-хорошему, с тобой математику будет учить отчим. Ты понял меня? Не лить слезы, не лить слезы. — Да... — Громче! — орёт она, дергая сильнее. — Да! Не плакать, не плакать, не плакать. Нельзя плакать.

***

— Саигику... Тебе очень больно? — дрожащим голосом спрашивает ночью Тэруко, подойдя ближе. — Нет... Всё нормально. — Ты уверен? — Да. Девочка обняла брата. — Я не понимаю, почему они так относятся к тебе! — произносит она тихо. — Всё нормально. Не обращай внимания. Ему очень больно. Но плакать нельзя, ведь получишь ещё одно наказание. Правила этого дома блондин усвоил. На людях они (родители) были милейшими созданиями, но стоило им зайти за порог в дом, как начиналась новая бойня.

***

— Мужчина не должен быть тряпкой и подкаблучником, — ругался мужчина, громко выражаясь. — Когда же ты от своего сына избавишься, шлюха! — Пойми, я не могу его бросить. Пока ему нет- — Ты можешь это сделать! — орёт отчим. — Но просто этого не желаешь. Блондин сидел тихо в своей комнате, слушая оскорбления в свою и мамину сторону. Он уже давно понял, что защищать маму — бессмысленно.

***

— Твой отец снова зол. Постарайся сегодня быть активным на математике, хорошо? — пытается подбодрить женщина. Дзёно знает — это не его мама. Мама была доброй, ласковой и милой всегда. — Мой отец был лучше отчима, — тихо произносит блондин. — Не говори, что мой отчим — мой отец. — Саигику! Мы же это сто раз обсуждали! — рука норовит снова ударить блондина, но женщина впервые останавливает себя. Саигику нагибается, боясь получить по голове. — Будь умницей, — вздыхает она. — Не хочу выслушивать претензии от твоего папаши потом. Так и хочется сказать: «не папы, а отчима» — потому что этот человек никогда не станет для него родным. Но блондин знает, что получит по губам.

***

— Ваш сын совершенно не похож на вас. Новые знакомые явно не умеют держать язык за зубами. Да, Дзёно не похож на них. Не похож на маму или отчима. Он похож на человека, на родного человека, который погиб. — Да, просто он мне не родной. — Ну, знаете, — отвечает незнакомка. — Я бы на вашем месте сдала его в детский дом, проблем было бы меньше. — Но вот девочка у вас чудесная! — произносит другой знакомый. Тэруко печально смотрит на светловолосого. Она не хочет, чтобы его брата так оскорбляли. — Саигику тоже хороший! — восклицает она. — Да, но он не похож на вашу семью. — Но... Блондин аккуратно кладёт руку на плечо девочки, показывая знак: «тихо!». Девочка замолкает, опустив голову.

***

— Мы приняли решение отправить тебя в лагерь. Вот с такой новостью проснулся летом, будучи 13-летним мальчиком. — А вы? — спрашивает юноша. — А мы с Тэруко уезжаем на курорт. Несправедливость. Очередная несправедливость. Неужели к нему так относятся, потому что он не родной? — Саигику! Саигику! А ты не едешь с нами? — интересуется девочка. — Нет, я не еду с вами, — вздыхает он. — А почему? Я бы хотела, чтобы ты поехал с нами! Молчание. Он не знает, почему не едет. Может, это даже и к лучшему? Светловолосый не будет под вечным присмотром, родители не будут на него кричать, да и отдохнуть получится в лагере, каким бы спортивным он не был. В лагере было довольно интересно. Все дети пробовали что-то новое. Даже Дзёно, который узнал о том, что им можно набить тату. Настоящее тату. Правда родители они к этому бы отнеслись ужасно, поэтому он приходит в комнату к другому отряду (конечно, предварительно помыв свои ноги). — Где будем бить тату и что будем бить? — спрашивает юноша, возраста Дзёно. — На ноге. — Что бить будем? Блондин замолкает. А действительно... Что? — Набей своё имя и всё, — говорит светловолосый. — Это ведь на всю жизнь... Ты уверен? Кивок. Он уверен. Пора пробовать что-то новое. В этом же лагере он и проколол себе ухо, только в отряде, где люди были старше. Ему хотелось измениться до неузнаваемости, хотя понимал, что влетит. И вот тогда, когда после лагеря его увидели родители... Вот тогда он чуть не умер. Цветные волосы, серёжка, тату... Всё это бесило его отчима. Всё это отчим считал гомосексуализмом. Но со временем они уже не придирались ко внешности, хотя продолжали хватать за шкирку за каждую мелочь.

***

— Ты взял фамилию отца? — кричит мать, разбивая посуду. И вот тогда он стал смелым. — Да! Потому что он дороже вас! Да, он погиб, но он хотя бы не хотел меня бросать! — кричит в ответ блондин. — Смелым себя почувствовал? — спрашивает женщина. — Я ведь из тебя эту дурь выбью. Внутри страх. Детский страх. — Я люблю отца! Он ни в чем не виноват! Я хочу выбирать то, что захочу! — Никогда больше не отпущу тебя одного за документами, — слышится громкий ор. — Никуда! И никогда! Поступать будешь на юриста, ты понял меня? И только посмей ослушаться! Посмеет. — А теперь... — она вновь крепко хватает того за волосы, заводя в комнату. — Посиди тут и подумай над своим поведением до тех пор, пока не придёт отчим и не выбьет всю эту дурость.

***

Новый год. Как же этот праздник любил блондин. Он обожал подарки, любил верить в Деда Мороза. — С праздником! — они все чокаются. Оокура выпивает свой сок в стакане. И всё хорошо. И всё радостно. И всё прекрасно. До поры до времени. Когда в дело идёт водка — детям становится страшно. Утром, первого января на лице видны новые побои. Его отчим редко пил, но когда пил, то был слишком зол.

***

Праздники — самое любимое в жизни Дзёно. Ему 15. Они сидят за столом с целой семьёй. — Ну что, решил куда будешь поступать? — спрашивает тётя. — Да... На вр-... — На юриста, — говорит женщина, и тут его руку больно сжимают. На ладони остаётся красный, больной след. — О-о, это здорово. — Вообще-то не на юриста... На самом деле я хотел поступать на врача. И этот взгляд отчима. Ему конец дома. — А твоя мать говорит по-иному... — Да он чушь какую-то несёт!

***

— Что ты сказал за столом тогда? — шипит мужчина. — Я стану врачом, даже если вы мне не позволите! Какую бы вы боль мне не причинили! Вы меня слышите? Удар. — Тварь. — А вы тогда кто? Хуже меня! — Я перевоспитаю твой поганый характер, — говорит мужик. — Так выбью его, что и не вспомнишь слова! — Да мне похуй! Твори все что угодно! Всю жизнь ты мне испортил! Вновь удар. Дзёно не больно. Ему уже плевать. — Папа! Перестань! — кричит девочка. — Ты тоже хочешь получить? — замах. — Не смей её трогать! — кричит юноша, а Оокура пригнулась. Удар вновь приходится по Саигику. — Трогай меня сколько угодно, но её трогать не смей!

***

Он привык подрабатывать сам. Он привык высказывать всю правду. Теперь привык. Он привык ко всему. Страх перед родителями почему-то пропал. Блондин начал понимать, что он им ничем не обязан. — Ты что, весь день не ел? — спрашивает Тачихара. — Да. Да плевал я на это, — Саигику пинает камешек. — Потом поем. — Смотри не голодай только. — Ага. Он ждал момента, чтобы сбежать. Но денег катастрофически не хватало. Единственный, кто знал правду о его семье и родителях — Тачихара. Это был его первый друг, первый настоящий друг. — Как вообще в антисанитарии ты смог сделать себе тату, покрасить волосы и проколоть ухо? — спрашивает Мичизу. — Ну-у... Волосы мы красили с помощью гофрированной красной бумаги, которая окрасила не только мои кончики, но и чашку. Тату было бить больно, в первые дни ужасно нога болела, я еле ходил. А у нас тогда ещё пионербол был, зарядка по утрам, спортивные соревнования... — он замолкает, вспоминая эти прекрасные дни, когда за ним не следили. — А ухо прокололи в первом отряде, одна девушка, иголкой и апельсином. — Апельсином? — Она воткнула иглу в ухо, а вытащив её, воткнула в апельсин, дабы иголка не упала. А потом, спустя, наверное, пять минут, вытащила иглу и завязала ниточки. Соглашусь, что это полная антисанитария, — он хихикнул. — Но я был слишком мал, чтобы понимать это. Мне хотелось попробовать чего-то нового, и всё сразу. — Но тебя же потом чуть не убили! — восклицает рыжий. — А какая разница? Главное, что я жив, и что это всё осталось, — улыбнувшись, отвечает блондин. — Но ты набил на ногу имя того парня, который тебе бил... Гениально! — Ну да, вот тут я сглупил... Слегка, — Саигику чешет затылок. — Ну я не знал что бить. Поэтому и сказал так. — М-да... Ты сейчас на подработку или домой? — На подработку. Сегодня ночная смена. — А, ну хорошо. Увидимся завтра!

***

Он уставал очень сильно. И из-за того, что блондин редко бывал дома, из-за этого было и меньше побоев. Просто потому что он возвращался поздно ночью, а утром его уже и не было. Периодически отчим ловил его, и тогда на теле красовались новые синяки, которые тщательно нужно было скрывать. Самая неприятная вещь в этой жизни — когда ты сидишь перед этим человеком (да и человеком его назвать нельзя было) и слушаешь оскорбления в сторону ЛГБТ сообщества, слушаешь то, что только гомики делают себе тату, прокалывают уши и красят волосы, только гомики себе красят ногти и ведут себя по-женски (по мнению какого-то там шоу и самого мужчины). Что мужчина главный в семье, что в будущем он должен завести семью и быть мужиком, а не подкаблучником. Что бить детей и женщин — совершенно нормально. Так его учили. Но Дзёно так не считал. Он учился отлично, собирался сдавать химию и биологию (несмотря на то, что отчим ходил разбираться в школу) и просто копил деньги. Но в итоге юношу выперли из дома, и эти накопленные деньги пригодились на поездки в другие города, на еду, но никак не на жилье. И если бы не Тачихара... Блондин не знает, где бы жил. И он очень благодарен своему другу, до сих пор.