Esmu slinks

Еще в начальных классах его волосы стали белеть. Он часто шутил про снег свалившийся на голову, но родители не разделяли такой тонкий юмор своего, на тот момент Единственного, отпрыска. — Мы отправимся к врачу, сдадим анализы, и все узнаем. Он доверял папе, так что не боялся похода к врачу в его сопровождении. Если папа сказал, что больно не будет, значит не будет. Все хорошо.

***

Это генетическая предрасположенность. Ничего страшного, иногда подобные вещи встречаются в жизни. Естественно, очень маленький процент людей подвержен такой изменчивости в столь юном возрасте, но иногда с таким сталкиваются. В волосах попросту не хватает пигмента. Врач, обследовавший мальчика, очень добрый и хороший. Разговаривал мягким голосом, казался достаточно дружелюбным, так что Коля его не боялся, хоть у мужчины были пронзительные глаза и иногда очень холодный, цепкий взгляд. Николай часто видел этого врача у себя дома, и часто бывал в клинике, ведь папа любил проводить с ним время. Врача зовут Мори Огай. Необычное имя, но Гоголь запомнил его хорошо. Также в этот период произошло пополнение в семье, как что частые визиты специалиста не были удивительным или необъяснимым явлением, ведь мама Коли была очень хрупкой и часто чувствовала себя не очень хорошо, такое нестабильное состояние выматывало всех.

***

В средних классах походы в больницу стали редким явлением. Мори также перестал заглядывать к ним в гости по выходным, но так даже лучше, Николай, став старше, перестал чувствовать себя в безопасности рядом с этим человеком. Но от лишних мыслей отвлекала учеба и некоторые трудности, возникшие в их семье, да и ребята со школы иногда бывали источником проблем и лишних дум в голове.

***

Отец стал странно себя вести, что не давало спокойно спать по ночам. Гоголь каждый раз лежал и размышлял, что сделал не так, почему им недовольны или какие поступки стали причиной того, что они так заметно отдалились друг от друга. Он старался вести себя хорошо. хорошо, естественно, в своем понимании, но почему же родители не ценят этот вклад? Когда голова начинала пульсировать от напряжения, Гоголь старался отпустить накопленные за день эмоции и уснуть, что удавалось крайне редко, от чего состояние и настроение на следующий день становились менее стабильны. Иногда он замечал, что более остро реагирует на различные вещи, чем его одногодки, но таков процесс взросления, формирования личности. Это, в конце концов, естественно. Он всегда был более эмоциональным, характер такой, что поделать. Но поведение родителя заставляло копаться в себе, ломая голову над всем этим. Гоголь допускал возможность такого поведения трудностями на работе или иными, не касающимися лично его, факторами. Мама никогда не была так близка со своим сыном, а дочь и вовсе перевала её внимание на себя, так что Николай не убивался из-за холодного к себе отношения с её стороны, но отец совсем другое дело. Гоголь почувствовал себя брошенным, когда папа стал меньше улыбаться, больше указывать на косяки и ошибки. Да и в целом эта строгость выбивала из колеи. Постепенное отдаление друг от друга привело к одиночеству.

***

— Посмотри кто идет! Это же наш неповторимый сноумэн! Александр Пушкин толкнул локтем плетущегося чуть позади Сигму, указывая носом в сторону Николая. Это происходило постоянно, излишнее внимание со стороны особых «кадров класса», к которым относился Саша со своим неизменным спутником и несколько других ребят. —Чего жаждет твоя душа, Александро? Гоголь насмешливо поклонился, глядя с угрозой из-под опущенных ресниц. Очередные разборки, уже как обыденность, как чашка с чаем к завтраку. Они стояли на улице, недалеко от школы, но проходящие мимо дети и подростки невольно замедляли шаг, чувствуя повисшее в воздухе напряжение. —Моя душа? Разве что твоей смерти. —Как грубо. Я тоже тебя люблю. Николай закатил глаза и уже хотел уходить, но следующая фраза его просто пригвоздила к полу. —Если ты умрешь, все равно никто скучать не будет. Он так и замер вполоборота, не сводя пустого взгляда с Пушкина. —тебя не станет и единственный, кто всплакнет, это дождик над могильной плитой, хотя знаешь, тут как повезет. Гоголя перекосило от слов, сказанных с наигранным сочувствием и поддельным пониманием, от тона, которым были произнесены фразы, словно Пушкин знает его от и до, читает насквозь, видит слабые места. Коля ненавидит людей, которые такого высоко мнения о себе, привозящих себя над остальными и думающих, что обо всех все знают, иначе как они могут быть такими уверенными в сказанном. Эту отвратительную довольную улыбку хотелось размазать. Ой как хотелось. — Не смотри на меня так загнанно, а то я начну тебя сравнивать с бродячей псиной. Короткий смешок и у Гоголя отказывают тормоза. Пальцы в кармане сжимаются и единственное, о чем думает Коля прежде чем вытащить руку и резко взмахнуть, это поток ветра, дующий в сторону Пушкина. По ветру, блестя на солнце и красиво переливаясь летело облако блесток, прямо в лицо. Пушкин закричал от боли, жмуря глаза и делая этим только хуже. Слизистую обжигали сияющие частички материи, причиняя адские страдания. Николай размахнулся и ударил кулаком по челюсти дезориентированного школьника, сбивая с ног. Пушкин скулил, а Гоголь смотрел сверху вниз на это жалкое зрелище и тонкая, жуткая улыбка искривила его лицо, глаза потемнели, с костяшек, рассеченных о чужие зубы, какала кровь и тут же исчезала в трещинах асфальта. Сигма, стоявший все это время поодаль, в страхе отступал шаг за шагом, а после и вовсе кинулся бежать в сторону главного входа в здание школы. Поскольку их потасовка не осталась без внимания и вокруг начали собираться люди, Николай молниеносно юркнул в толпу и был таков.

***

—Ты хоть знаешь, чего мне стоило тебя отмазать? Мужчина сильно повысил голос, глядя на беловолосого мальчика с опасным блеском в глазах. Коля никогда еще не видел родителя настолько злым. Такую злость он невольно приравнял к неконтролируемой, опасной, от которой стоит держаться подальше, а раз убежать можно было только в окно, остается только одно- ждать и успеть отреагировать. —Тебя видели там! Повезло, что никто не догадался снять на видео. Наверное, не успели. Если бы это произошло, Николай, мы бы говорили по-другому. Океан ненависти в глазах человека, который буквально год назад ни разу не повышал на тебя голос. Гоголь стоял возле стола и молча впитывал в себя все сказанные с презрением слова. Ему было страшно. Он даже старался не дышать громко, что там говорить о вразумительном ответе, но удалось заставить себя кивнуть, казалось, суставы от напряжения задеревенели. —Что, сказать нечего? Я по-твоему клоун? Перед директором распинаться! Когда ты уже начнешь пользоваться этой штукой на своих плечах!? И отец очень больно надавил на макушку своего сына указательным пальцем. —Еще раз, слышишь? Еще хоть раз такое произойдет, и ты переводишься в другую школу. —Нет! Этот выкрик был громким, с долей отчаяния. Гоголь уставился в холодные глаза отца и упрямо повторил. —Нет. Не переведете. Я никуда не пойду! Николай и сам толком не мог объяснить, от чего же перевод в другое учебное заведение настолько ему ненавистна, сама мысль о подобном варианте вызывала дрожь внутри и тошноту. Нельзя ему в другую школу. Это его внутренний голос кричал каждый раз, когда родители касались подобной темы. —Продолжишь в том же духе, нам и стараться не придётся. — голос ледяной, пронизывающий. — тебя исключат. —Я.. нет. Этого не повторится. Он будет терпеть. Если это необходимо, он будет. —мне твоя выходка на школьном дворе обошлась большой потерей времени. И папа больно схватил Гоголя за отросшие сзади волосы, дернув назад, чтобы лицо мальчика с огромными, разноцветными глазами, было направленно не в пол, а на него. —Иногда мне кажется, что единственный клоун здесь, это ты. И улыбка с обворожительными ямочками на щеках смотрелась до дрожи жутко, в сочетании черных, как две пропасти, глаз. —Подстриги волосы. А то ты уже косы заплетаешь время от времени. Отец отшвырнул от себя Колю, как дворового, блохастого щенка. С глухим ударом закрывшейся двери, в душе Гоголя что-то оборвалось. Из глубин поднялась злость и невероятной силы обида на весь мир, в особенности- отца, который так с ним поступил. Сидя на полу кухни и растирая пальцами затылок, Николай твердо решил, что стричь волосы не будет, нормально себя вести он тоже не будет. До этого ему приходилось переступать через себя и ломать, чтобы быть обычным, угодить папе и опять заслужить былое доверие, снова увидеть искреннюю, полную Света и Тепла улыбку, которая направлена исключительно в его сторону. Только для сына, особенная. Но что-то случилось, он упустил одну важную деталь или событие, без которых собрать пазл не получится. Одно ясно точно. Папа прежним не станет. Он не вернет человека, которого уже нет. Это осознание было настолько болезненным. Коля испугался, что задохнется от боли в груди. Крупные, горячие слезы капали на серую плитку, а душа с каждой секундой закрывалась все больше от этого мира.

***

Прошло около недели. Все время Николай был тихим, старался слиться с толпой, насколько это вообще было возможно и обходил Пушкина стороной, дабы избежать лишних стычек. Погода на улице была еще теплая, осень только-только начинала показывать всю свою красоту, через золотую листву и прохладный ветер. Коля старался реже бывать дома, не попадаясь на глаза родителям. В любом случае, маме было все равно на его существование, А папа домой приходил поздно. Так обстояли дела обычно. Но не сегодня. Сегодня же он решил не возникать в выходной день отца, который перенесли с субботы на пятницу. Тем лучше. Полдня в школе, уже коротает время, а после школы можно и в парке посидеть, рядом с которым он жил. Окна комнаты Николая буквально выходили на деревья и искусственное озеро, разрезающее парк на две половины. благодаря высокому этажу, обзор был просто восхитительный. —Кто самая голодная утка? Ну? Кто же самая голодная утка? В ответ послышалось громкое кряканье и Коля начал кормить уток свежим хлебом, попутно отправляя мякоть себе в рот. Его разноцветные глаза с интересом ловили гибкие движения рыбок и наблюдали за наглым поведением некоторых селезней. Вдруг, всю идиллию и умиротворение прервал голос. Тихий, но уверенный в себе голос. —Привет. Коля развернулся и на мгновение замер, настолько необычным показался мальчик, стоящий перед ним. —Эм, как тебя зовут? Николай хотелось себя ударить за заминку, видя, что собеседник отвел глаза, явно не зная, что еще делать или говорить. Но что можно сделать, когда на тебя смотрят так внимательно, пригвоздив к месту тяжелым взглядом, изучая, пытаясь пробраться в самую душу? —Меня Коля, а тебя? Мальчик улыбнулся искусанными губами и хотел было ответить, но его прервал громкий окрик. —Ах ты гаденыш! Вот где запрятался! Я из тебя всю дурь выбью! Обещаю! -Федор.- Шепнули в ответ. И он тоже бросил очень внимательный взгляд на Гоголя, после чего убежал, как можно дальше от женщины с палкой в руке. Коля так и остался на прежнем месте. Погрузившись в свои мысли, он не замечал ничего вокруг, что было не свойственно для человека, который все и всегда старается увидеть, заметить, как бы зафиксировать в памяти. Просто сидел , уставившись в одну точку, пока голодные голуби нагло клевали хлеб прямо из батона в руке мальчика. Из оцепенения вывел пронзительный звон телефона. Николай не заметил, как стало вечереть.

***

Он не мог избавиться воспоминаний того дня. Фёдор не выходил из мыслей, сколько бы школьник не старался переключиться на другие вещи или события, окружавшие его ежедневно. Учителя даже начали интересоваться, не болен ли Гоголь, настолько тихо он себя вел последнее время. Ежедневно, после уроков, Коля приходил на место их первой встречи и ждал. Просто ждал появления того мальчика, день за днем, с терпением и спокойствием, словно знал- он появится, непременно. Так прошло две недели. В душе зародилась некая доля отчаяния. Они больше не увидятся? Тот мальчик оказался в парке случайно и больше не появится? Они Посещают парк в разное время? Навязчивые мысли стали частью его жизни за столь короткий срок, от чего начала донимать тревога, а раздражительность увеличилась в несколько раз. Теперь Николай остро реагировал на всякие мелочи, не стоящие внимания, но не мог этого контролировать. Именно в столь сложный период его нестабильного душевного состояния, истерзанного безрезультатным ожиданием, и произошла новая перепалка с Пушкиным.

***

В тот безветренный, но до невозможного унылый, серый день, Николай, как обычно, ждал, сидя на прохладном камне и скармливая все тем же уткам свою булку, приобретенную в школе на карманные. Настроение было отвратным и унылым. Хотелось утопиться в этой грязной воде, которая только с первого взгляда казалась нормальной, отражая ветки деревьев и серые, грузные облака. Как только рыбы приживаются здесь? Если выбирать, Коля предпочел бы море. Махнуть с пирса в эту черную бездну и смотреть на луну сквозь дрожащую поверхность воды, в ожидании умиротворения, как только легкие наполняться водой до отказа. Страх сменится безразличием, глаза медленно закроются и искорка света, круглая луна, будет последним, что он увидит в этой жизни. Гоголь встряхнул головой, пытаясь прогнать эти унылые мысли, попутно ругая себя за подобное. Ничего же не случилось, чтобы он задумывался о подобном методе ухода из жизни. У него есть все необходимое, даже больше. Ему нельзя жаловаться. Глубоко вздохнув, Николай устало поднял голову, глядя на включившиеся фонари. Пора идти домой. Хоть делать этого не хотелось от слова совсем. —Нужно идти. Увидимся завтра, вечно голодные утки. И быстро раскрошив остатки булочки для птиц, Гоголь поднялся, разминая затёкшие ноги. В парке было необычайно тихо. Норма для буднего дня, когда близится ночь, но как-то неспокойно стало на душе. Объяснить плохое предчувствие он не мог, поэтому, прислушиваясь к происходящему вокруг, Коля быстро шел в сторону выхода из парка. Что-то заставило его посмотреть себе за спину и очень хорошо, что он это сделал. Ведь, не обернись в ту минуту назад, было бы слишком поздно. Около десяти черных силуэтов стремительно приближалось к Николаю. Впереди остальных шагал ухмыляющийся Пушкин. Не теряя больше драгоценного времени, Коля побежал что есть сил, перебегая дорогу на зеленый, чем способствовал разрыву между ним и толпой подростков, которые явно не поболтать пришли. Больше преследователи не пытались скрыть своего присутствия. Разделившись, те побежали в разные стороны, чтобы хоть кто-то успел перехватить беглеца. Николай видел, что людей оказалось больше, чем на первый взгляд и, дабы запутать след, стал непредсказуемо менять направление. Но он не ожидал подкрепления на противоположной парку стороне улицы, так что оставалось надеется исключительно на свою выносливость и скорость. Адреналин был очагом его энергии, но неподготовленное тело с трудом справлялось. Вдох такой болезненный. Легкие горят. Кажется, это предел. В глазах уже темнеет, он устал, ноги подгибаются и это приведет к падению на скользкий гравий, который разорвет не только ткань штанов. Разбитые колени достаточно частое явление, только заживают- снова новые раны, царапины, ушибы, но, если он упадет, позволит себе сдаться- это будет конец. -Мы его догоним! Ребят, поднажмите! Гоголь понял, что за все время его сверстники не отставали, их переполнял азарт, великолепный стимул в потасовках, верно? Единственная мысль в голове «это закончится», когда-то обязано закончится. Закончится! Бежать. Не останавливаться. Судорожный, опаляющий внутренности вдох, в груди болит, все пылает, глаза слезятся. Коля не может кричать, сил нет. Преследователей слишком много, чтобы удрать. Все проносилось мимо и пейзаж сливался в смазанную картину. Сознание стиралось в труху, а Единственное, что оставалось- отголоски единственной, той самой заветной мысли. В душе тьма и отчаяние, ведь бежать вечно он не в состоянии, мозг признает наличие проблемы, понимает необходимость борьбы , но он устал, так устал. Единственное что хочется, это оказаться подальше от них, где-нибудь в другом месте. Домой, он хочет домой. Но его там не ждут. Забежав в более темный район, Гоголь решил ускользнуть в подворотни давно знакомых, однотипных дворов. Эти серые здания скроют его и уберегут, так он думал, но удача отвернулась спиной. Коля спотыкается. Вначале не осознает это, поэтому падение выходит неуклюжим, болезненным. В ту же секунду, как его руки и ноги протерлись об асфальт, а тело успело разными частями испытать на себе твердость поверхности, Гоголя рывком поднимают за шиворот и швыряют с новой силой. —Думал сможешь удрать? Насмешливый голос, смешки со всех сторон окружили Николая, чье тело горело огнем от боли и истощения. Рывок в сторону не принес результата, его попытки опять дать деру пресекли. Оглядев в этой полутьме множество мальчиков и девочек, Николай заметил много знакомых лиц. — А ты быстро бегаешь. Ну, спокойнее. Мы просто хотим поговорить. Какая же гадкая улыбочка была на лице Пушкина. Эту самую улыбочку очень хотелось превратить в фарш, разодранные руки жгло он желания ударить. –Поговорить? Я думал, мы уже обо всем поговорили. Да и о чем мне с таким ссыклом как ты разговаривать? Мало человек позвал, надо было еще кого-то притащить. Видя , как лицо Александра меняется, Коля понял, что облажался. Но как же было приятно наконец избавить от самодовольства эту рожу. В свете уличного фонаря сверкнуло лезвие. — Держите его крепко. Несколько рук схватили Гоголя за предплечья и поставили на подгибающиеся ноги. Хватка железная , вероятно, там останутся синяки. Щиколотки тоже стали удерживать, что полностью обездвижило его. Все произошло невероятно быстро, словно отрепетировали заранее. Как только Коля набрал воздуха, чтобы закричать, Пушкин ударил кулаком в солнечное сплетение, с силой и накопленной за годы ненавистью. Тупая боль просто выбросила его на несколько секунд из сознания, воздуха не хватало, и он понял, что задыхается. Перед глазами все померкло и исказилось. Вдохнуть не получалось, от чего его накрыла паника, словно волна ледяной воды. Коля рефлекторно согнулся, судорожно втягивая воздух ртом, безрезультатно. -Ну-ну. Тише, ты же не хочешь, чтобы у всех тут были неприятности? Гоголь понял, что перестает себя контролировать. Энергия, дремлющая в его душе все это время, черная, засасывающая, как бездна. Он жаждет выбраться из хватки цепких, сковывающих движения рук и превратить эту физиономию в кровавое месиво. Дышать по-прежнему тяжело. Пушкин приблизился с хищной улыбкой, глядя в угрожающе спокойные глаза Николая. -Даю тебе возможность извиниться, когда сможешь, разумеется. И эта отвратная лыба опять появилась на его физиономии. Раздражает. Бесит. Волна ненависти пеленой застилала глаза, заставляя забывать про боль и видеть перед слабой только цель стереть противника в порошок и развеять по ветру. Коля скривил губы, на которых чувствовался металлический привкус крови. -Я убедился в том, что ты ничего из себя не представляешь, хоть и очень стараешься. Ты пустышка, Сашенька. Что, не можешь решить проблему со своими комплексами самостоятельно? Сказанное прозвучало тихо, но четко. Это слышали все. Все присутствовавшие, которые замерли в ожидании его слов. Чужая, холодная рука с силой зажала рот, не давая возможность обронить что-либо лишнее, хоть сказанного было достаточно. -Ах вот как. – Глухой голос Пушкина не предвещал ничего хорошего. – Сейчас мы научим тебя смотреть в глаза фактам и видеть истину, а то ты последнее время слишком много выдумываешь. И он, сделав шаг вперед, приставил холодное лезвие ножа к бледной коже Николая. От этого места импульсом пронеслась боль по всему телу, сковал озноб. Только сейчас он понял, что находится в безвыходном положении и что его ждет, а свидетелями будут серые здания и тусклый, одинокий фонарь, единственный на всю округу. Так что оставалось действовать быстро. Адреналин ударил в голову, отключая мысли, включил режим выживания. Коля укусил человека, который зажимал ему рот. Послышался вскрик и руку одернули, но острие лезвия по-прежнему упиралось в кожу, от чего тело пронзила дрожь. Больше его ничего не удерживало, будь что будет! Если ему вырежут глаз, значит так должно быть, но он будет сражаться до последнего вздоха, загнав свой страх куда подальше. Никакой слабости не покажет. Они не увидят. Не достойны. Николай сильно дернул головой, от чего нож разрезал бровь и часть века. От невыносимой боли он закричал так, что все вокруг на мгновение замерли от ужаса. Кровь капала на асфальт, стекая по щеке и подбородку. Александр одёрнул руку и отступил на шаг, глядя как его друзья с трудом сдерживают вырывающегося с невероятной силой Николая. Не загоняйте человека в угол, ведь такой человек способен на все. -Пожар! Горим! Во все горло закричал Коля, пытаясь выдернуть конечности из цепких пальцев держащих его людей. Левую ногу удалось освободить и хорошенько пнуть черноволосого мальчика, который сдавленно охнул и ретировался подальше. Начался сущий кошмар. Все, кто стоял близко хватали Гоголя, который кусался, выкручивал свои руки, бил ногами. В кого-то умудрился даже плюнуть. Его силу питала боль и злость. Пушкин увидел, как окна в домах стали загораться, и решил действовать быстро. В два шага оказался перед окровавленным лицом Николая, схватил за подбородок и хотел было полоснуть ножом, завершая начатую картину, но не успел. Гоголь уже избавился от сдерживающих движения рук и сильно пнул Пушкина в живот. Если бы не это движение, острие могло проткнуть глаз, но вместо этого лишь разрезало кожу под ним и часть щеки. —Уебок, я тебе сейчас… Но Пушкин осекся, так и не договорив. Над ним склонился Николай, с залитым кровью лицом и обезумевшим взглядом. Оскал был словно границей к полному безумию, в которое он был готов устать с головой, окунуться, затащив в эту бездну Александра, который от удара упал на асфальт и стал медленно отползать, стараясь не делать резких движений. В его глазах плескался животный страх перед неизвестным. —Ммм? Что ты мне сейчас? Этот хрипловатый голос явно не принадлежал некогда знакомому Николаю. Кто-то чужой шептал его устами. Вдалеке завыли сирены. Единственное, что Гоголь осознавал, это топот ног, свидетельствующий о бегстве всех участников побоища, которые не смели шелохнуться те несколько секунд, растянувшихся в минуты, и приближающийся вой, но продолжал стоять над дрожащим Пушкиным, словно размышляя, куда укусить. У Александра нож, но он его сжимает в дрожащей руке и не смеет применить. Страх. Они оба чувствовали витавший в воздухе страх, разница лишь в том, что один его испытывал, а второй впитывал, наслаждаясь им. Вдруг, Колиного предплечья аккуратно коснулись руками, очень холодными, это ощущалось даже сквозь ткань одежды. —Тише, надо уходить. Все внутри перевернулось от этого тихого голоса, который он слышал лишь единожды. Завывание приближалось. А Гоголь смотрел на бледное лицо своего знакомого и не мог поверить в происходящее. —Ну же, быстрее. И Гоголь очнулся от того оцепенения. Тьма в душе развеялась, уступив место радости новой встречи, которую он так ждал, и вернув ощущение обычной, физической боли из-за пореза на лице. Это было подобно спасению от неизбежного падения в никуда, холодные , тонкие пальцы удерживали его. Коля даже представил, как ловко эти руки могут создавать завораживающие мелодии на фортепиано. Пушкин поднялся на подгибающихся ногах, явно не понимая, что же его так сильно напугало и замер. Коля опять наблюдал за каждым его движением. —Беги, пока можешь. Эти слова принадлежали Федору. Равнодушные слова, но звучали достаточно жутко. Не теряя больше не секунды, Александр побежал, несколько неуклюже, но очень быстро и сразу исчез с поля зрения. —Нам тоже пора. Сирены становились все громче, а они направились в противоположном от звука направлении. Гоголь только сейчас понял, что кровь по-прежнему стекает из порезов и приложил рукав к коже, который моментально стал влажным. —Прости, что не пришел раньше. Коля даже не думал винить его в подобном. Разве он мог? Да и что бы сделал Фёдор со всеми этими ребятами, в особенности с Пушкиным? Что мог сделать этот худой, бледный мальчик, против шайки неадекватов ? Но, рассматривая профиль Федора, его уверенный взгляд и упрямый подбородок, Коля увидел невероятную внутреннюю силу. Федя, сжав зубы, шел извилистыми дворами все дальше и быстрее, держа Гоголя чуть выше запястья. Уже стало совсем темно, фонари с трудом освещали территорию унылых дворов, никого вокруг не было. —Мы сейчас зайдем ко мне, но прошу, веди себя очень тихо. —Хорошо. И Фёдор остановился напротив пятиэтажного дома. Но не возле двери в подъезд, а окна в квартиру на первом этаже , без решетки. Надавил легонько и ставня тихо отворилась. —Я иду первый, проверю, а после ты. И, встав ногами на деревянный ящик, который располагался тут же под окном, подтянулся на руках и залез в квартиру, пропав с поля зрения в темноте комнаты. Николай ждал недолго. Вскоре загорелся слабый свет и штора отодвинулась. —Давай. Мокрый от крови рукав соскользнул вниз от тяжести, оголяя запястье и пальцы, также перепачканные. Своим вторым, целым глазом, Николай смотрел на Федора снизу вверх и прикидывал, как забраться во внутрь, не заляпав все вокруг. —Я вытру если что. —Ты читаешь мои мысли? И Коля, криво улыбнувшись, все же аккуратно залез следом. —Садись, только тихо. —А ничего что..? —Ничего, садись. И он сел на край наволочки, покрывающей небольшой диван, отодвинув подальше одеяло, наблюдая как хозяин комнаты платком протер кровавый след от пальцев и закрыл окно. Маленькую Комнату с потрепанным столом, диваном и узким шкафом освещал тусклый фонарик телефона. Коля заметил царапины на линолеуме и чувствовал, как с пола тянет сыростью. Это место нельзя было назвать уютным, картину портила напряженная аура, источаемая либо самим Федором, либо обитателями квартиры в целом. Но Гоголь не хотел уходить. Это совершенно не вязалось с его любовью к спокойной атмосфере. Казалось, что душа этого места заключается в его новом знакомом, который, сидя на полу, аккуратно доставал вату, влажные салфетки и перекись из небольшой коробки. — Будет щипать, но ты, пожалуйста, молчи. И Фёдор посмотрел своими большими, казавшимися из-за тусклого освещения черными, глазами несколько устало и затравленно. Гоголь на мгновение замер, пропав в глубине чужого взгляда, и что-то легкое, воздушное, как крылья бабочки, зародилось у него в душе. Только он не понимал, от чего вдруг стало так тепло. —Обещаю орать беззвучно. И Коля улыбнулся, чувствуя запекшуюся кровь на щеках и губах. Фёдор тихо прыснул в кулак и стал протирать кожу вокруг раны смоченной перекисью ватой. Он делал это очень осторожно, где мог, надавливал сильнее, чтобы стереть засохшую кровь, а как добрался ближе к порезу, движения стали чуть ли не трепетными. Фёдор сменил вату несколько раз, так что на полу уже красовалась горка испачканных Шариков и салфеток. —Все нормально, сам глаз он не повредил, но над ним глубокий порез, бровь, веко и немного щека также задеты. К сожалению, останется заметный шрам. —Ну, хоть глаз целый. Фёдор странно посмотрел на Гоголя и продолжил обрабатывать рану уже молча, нанося мазь и сверху подушечку из куска стерильного бинта, сложенного в несколько раз, а после, поверх него, стал наматывать уже обычный бинт, закрывая тем самым ранение. —Эта мазь называется левомиколь. Купишь в аптеке и каждый день обрабатывай порез. Обязательно бинтуй. Фёдор уже закончил и аккуратно складывал все обратно. —Спасибо тебе! Ты меня спас! Восторженно прошептал Гоголь и, сам того не осознавая, обнял ошарашенного мальчика крепко-крепко. Искренне. Фёдор, казалось, перестал дышать от неожиданности. Коля отстранился , весело глядя в перепуганные глаза напротив. —Знаешь, я тебя ждал. —…Ждал? —Каждый день приходил в парк и ждал, когда ты придёшь. —… —И сейчас я тоже буду тебя ждать. Приходи пожалуйста. Фёдор был настолько выбит из колеи, что далеко не сразу ответил, так и завис с баночкой в руке. —Я.. хорошо, приду в парк. —Туда , где мы впервые встретились. —Понял. Николай засиял от радости и хотел было еще что-то ответить, как вдруг из глубины квартиры послышались тяжелые шаги. Фёдор сильно побледнел. Было видно, как ему мгновенно поплохело. Коля резко встал и хотел было шагнуть в сторону окна, как вдруг его швырнули на кровать, и улеглись сверху, накрыв одеялом голову. Макушка и лицо Федора было на поверхности, в то время, как Колю вжали в диван и обняли за плечи. Фонарик потух и комната погрузилась во мрак и тревожную тишину. Дверь со скрипом отворилась. Гоголь чувствовал бешеное сердцебиение и, в противовес ему, умеренное и глубокое дыхание Федора. Если не знать, насколько сильно у него колотилось сердце, складывалось ложное впечатление о мирно спящем в своей постели ребенке. Коля почувствовал , как его плече слегка сжали. Опять скрип и дверь закрылась. Казалось бы, все, но Фёдор лежал так же без движений, дыша плавно и спокойно. Тишина давила. Становилось не по себе. И тут стало ясно, от чего. Человек, заглянувший в комнату, на самом деле не ушел , а все время стоял внутри. Наконец, дверь вновь со скрипом открылась, послышалось шарканье и щелчок. Шаги отдалялись, тот кто был тут, вернулся обратно вглубь квартиры. Фёдор судорожно выдохнул. —Надо немного полежать. Извини. Коля кивнул в ответ. Он был не против полежать лишних пять минут в теплой кровати, к тому же его раненый глаз ничего не задевало, Фёдор лег так, чтобы ему не было больно. Гоголь высунул нос из-под одеяла и стал дремать, пока его не начали тормошить. —Идем , я тебя проведу, вдруг ты заблудишься. Фёдор уже стоял около кровати с телефоном в руке и светил фонариком в пол. —Не волнуйся, я знаю дорогу домой. Николай тоже встал рядом, посмотрел в темные глаза новоиспеченного друга и улыбнулся. —Спасибо тебе. Приходи. Фёдор молча кивнул, открыл окно и, придерживая штору, помог спуститься своему гостью на ящик под окном. Николай махнул рукой и уже хотел было уходить, как вдруг его схватили за капюшон. —Эм, прости. Напиши, как дойдешь. И Фёдор протянул бумажку с номером своего телефона. —Хорошо. —Спокойной ночи. —Спокойной. Окно закрылось, свет погас, а Гоголь побрел домой, с перебинтованным глазом, разодранными руками и ногами, синяками по всему телу, но до невозможного счастливый. Он сжимал в кармане бумажку, на которой красовались номер телефона с фамилией и именем, а на обратной стороне название мази. И когда только он успел это написать? А то, как Достоевский мгновенно отреагировал на шаги? Коля слышал приглушенный шум от пледа, который Фёдор кинул на коробку, прикрыв и использованную вату, и кеды, которые они сняли, как только оказались в комнате. Только сейчас он понял, что все было предусмотрено на случай подобного исхода событий. Могли ли их найти под одеялом? Вероятно, нет. Будь такая вероятность, Федору проще обработать рану на улице, так безопаснее. Хотя кого он обманывает? Проще всего было вообще не помогать. Погрузившись в такие мысли, Гоголь оказался перед своим домом. Окна квартиры светились, несмотря на поздний час, только сейчас он вспомнил, что забыл телефон на столе перед выходом. Уже поздно, а его все нет, конечно домашние начнут волноваться. Ну все. Бессонная ночь обеспечена, а Коля, как назло, уже сильно клевал носом. Но он рад. Впервые за долгое время уныние больше не оттягивало плечи вниз, разрешая вдохнуть прохладный воздух полной грудью, без невидимого, сдавливающего ребра обруча.