Esmu slinks

***

Вдали, на фоне серого города, сияла яркая, зелёная вывеска. Она была своеобразным маяком для Достоевского, который шел все это время не сбавляя шага. "Оптика" гласили большие буквы. Она располагалась в десяти минутах ходьбы от дома, но если идти не напрямую, а так, как это сделал Федор, дорога займет в два раза больше необходимого. Ему было нужно слегка запутать след, потеряться в толпе. Его блеклая одежда отлично сливалась в этот день с окружающей средой, а слегка опущенная голова прикрыта капюшоном, обрезающим обзор по бокам, не привлекала внимание. Федор замечал порой, что такой темный оттенок волос, как у него, выделяют, поэтому старался их прикрыть если была такая необходимость. Светящаяся кислотно зелёным вывеска приближалась с каждым его шагом и вот он стоит у самой двери. Звякнул колокольчик, Достоевский оказался внутри яркого магазина, глаза сразу заболели и пришлось осматриваться с трудом . –Добрый день. Чем могу помочь? Высокая девушка консультант приветливо обратилась к посетителю, но глядя в ее глаза, Федор видел лишь пустоту. –Я за посылкой под номером двести десять. –Одну минутку. Улыбка девушки быстро угасла. Каблуки звучали оглушительно громко в тишине светлого магазина, в котором присутствовал только один посетитель. Достоевский только сейчас понял, что замёрз. Уставившись на свои подрагивающие подушечки пальцев, он на секунду отдался воспоминаниям, но не настолько ушел в свои мысли, чтобы пропустить приближающийся стук каблуков. Федор медленно опустил руку и подошёл к стойке консультанта. Девушка появилась из-за ширмы серого цвета и поставила на гладкий стол небольшую коробку и рядом бланк с маленькой галочкой на месте, предназначенном для подписи. – Это ваш заказ. Распишитесь пожалуйста вот здесь. Федор кое-как чиркнул по бумаге ручкой, поблагодарил консультанта и вышел на улицу, которая после магазина оптики казалась бесцветной и совсем блеклой. Но Достоевский ощутил спокойствие при виде этой картины. Опять слившись с людьми, которых стало гораздо больше, он быстро зашагал к дому, скрыв лицо под капюшоном. Тучи сгущались. Стало темнее. Но, дойдя до своего поворота, Достоевский никого не увидел. Тихий район, в котором он жил, очередной раз встретил однотипными, но невероятно уютными домами, в окнах которых существовала особая история каждого человека, каждой семьи и стены хранят в себе эту память, хранят бережно, с любовью, впитывая энергетику хозяев. Достоевский вдохнул полной грудью и безшумо выдохнул, просто наслаждаясь этим мгновением. В душе что-то затрепетало и он понял, что запомнит это спокойное мгновение надолго. Вот и его дом маячит впереди. Пять минут и он у тебя в квартирке, заварит чай, что-то почитает, может даже включит что-то спокойное на фоне. Что может быть лучше ? Но, когда Федор поднимался по лестнице на нужный этаж, до него донёсся сильный шум. Чем выше поднимался Достоевский, тем громче звучала какая-то дурацкая мелодия. Недовольно цокнув языком, Федор прикинул в мыслях, каким образом опять припугнуть своих соседей, чтобы те не шумели после шести. Прошлого раза, видимо, оказалось недостаточно. В то время он только заселялся, как сразу же понял, что нормально существовать не выйдет. Жители соседней квартиры очень любили уходить в загул, устраивая ежедневные тусовки, вот Федору и пришлось с ними по хорошему договариваться. С тех пор они не смели шуметь после заданного времени в будние дни, когда Достоевский возвращался с учебы, и вообще сидели на жопе смирно в выходные. ### Но, оказавшись на пролете между пятым и шестым этажом, Федор попросту не смог пройти дальше. Ему мешали люди, собравшиеся на лестнице как нижней, так и верхней . На лицах собравшихся были самые разные эмоции, начиная осуждением и заканчивая восторгом. Беспокойство Достоевского достигло предела, когда он заметил белокурую макушку, на мгновение выглянувшую и тут же исчезнувшую в толпе. Сердце участило свой ритм, руки замёрзли, а в глазах читалась доля отчаяния. Федор пытался разглядеть, что там происходит, поднявшись на носочках, но не добился от этого действия результата, он старался разглядть происходящее с помощью перил, к сожалению видно было только затылки или профили собравшихся здесь людей, все та же оглушающе громкая и невероятно дурацкая мелодия гремела так, что вибрировал пол. Федор давно не сталкивался с этим отвратительным чувством. Чувством, что ты не можешь контролировать ситуацию. Девушка, стоящая впереди, сделала шаг в сторону, чтобы достать телефон из сумочки и тут Достоевскому открылась полная картина происходящего. Николай Васильевич Гоголь. В розовой, коротенькой юбке. В облегающем топике. И на черных, высоких шпильках танцевал посреди подъезда на шестом этаже, рядом с квартирой Достоевского и из колонки в эту секунду играла какая-то дичь. Федор поперхнулся воздухом. Бледная кожа Николая и лёгкий румянец на скулах в сочетании с яркой, широкой улыбкой вызвали в душе микровзрыв. Гоголь, в розовом топике с большой буквой на груди и в пиздецки короткой юбке того же оттенка выплясывал так, Разноцветные глаза были закрыты, а белые волосы разлетались, при каждом движении. Достоевский невольно прислонился плечом к стене, так как ноги уже были неспособны удержать. Цвет его лица был по нездоровому белый. В голове крутилось только одно "Какого хуя", но сказать или сделать что-то он не в состоянии. Федор просто стоял и смотрел на покачивание бедер Николая в такт музыке широко раскрытыми глазами. –Нехило его колбасит. Сказала стоящая впереди девушка на ухо высокому брюнету. –Это кто вообще? –Не знаю. Вроде живёт в пятидесятой квартире с Достоевским. –А , это тот, кто очень быстро утихомирил соседей из сорок девятой? –Ага. Он. –Ого. "Ну посмотри как моё тело говорит"– бедра Николая качнулись вправо. "Моя любовь огнеопасна, динамит" – бедра качнулись влево. Короткая юбка то и дело взлетала, обнажая кожу, на животе красовались мышцы пресса, да и в целом тело было подтянутым, в сочетании с гибкими движениями вышло очень динамично, ничего не скажешь. На мгновение Федор ощутил ужас от всей этой ситуации, после - стыд, и на периферии сознания маячила одна неприятная и весьма навязчивая мысль. Он смотрел на движения Николая и не мог отвести взгляд. "Взрывной волной меня уносит, кровь кипит" – Гоголь резко делает наклон, отталкивается от пола и, перенеся вес тела на руки, совершает гибкий переворот. В эту секунду он очень похож на кошку, с этим разрезом глаз, улыбкой и способностью так искусно вытворять подобное на шпильках. Аплодисменты не заставили себя долго ждать. Музыка продолжалась, Николай поймал волну, такт, биты и теперь не он танцевал под музыку, а музыка играла для него, струилась по венам звёздной пылью. Федор понял, что и его уже уносит. Нахуй. Стремительно. Ноги слегка подгибались, когда он быстро спускался по лестнице вниз, куда подальше. –Блядь, блядь, блядь , вот блядство, какой пиздец, ёпт твою...какого дьявола... Как раз мимо него медленно проходила бабушка, жившая с ним на одном этаже, в квартире поодаль. Услышав подобные высказывания из уст Федора, она очень удивилась и, цокнув языком, стала сетовать на молодежь и что такой культурный молодой человек, а так разговаривает. Но Достоевскому было не до этого. Ему было максимально параллельно на ее мнение, особенно сейчас. Федор ощущал, как в его груди все переворачивается. Он задыхался от противоречивых эмоций и от быстрого бега вниз. Ноги слегка подгибались, отчего было необходимо дрожащими руками держаться за перила, единственную опору в этот сложный момент. Рвано нажав кнопку он слишком сильно толкнул дверь, от чего та шумно стукнулась об стенку дома. Холодный воздух проник в лёгкие, помогая опомниться от нанесенного его мирному существованию удара. Достоевский быстро ретировался в соседний дворик, огороженный плотно прилегающими друг к другу домами и сел на скрипучую, детскую качель, попутно доставая ватной рукой смятую пачку сигарет и спички. Перед глазами всё ещё маячил этот навязчивый образ. Музыка обрывками прокручивались в голове, а пальцы пытались зажечь сигарету с помощью спичек, то и дело ломающихся от неконтролируемых движений. –Твою мать, что это было вообще. его искусанные губы то и дело шептали вопросы или ругательства. А в мыслях прокручивался калейдоскоп обрывков из того что делать, что уже сделано, и что происходит возле его уютной квартиры, с которой в ближайшее время прийдется съехать. Тут мимо очень быстро проходит та самая бабушка, живущая на его этаже. –Сынок.–Она кладет ему руку на плече. А когда Федор поднимает голову, видит перед собой бледное и перепуганное лицо старушки.–Извини меня. Иногда ругаться очень нужно. И она так же быстро пошла к подъезду, где жила ее подруга. Достоевский прикинул масштаб сплетен, которые сейчас разведут эти две особы и опять стал задумываться о переезде. Но мысли то и дело уходили не туда, куда нужно. Он думал о Гоголе. –Да блять. Федор резко ударился лбом об прут качели,через мгновение ещё раз, но это мало помогало, по этому он поставил локти на колени и спрятал бледное лицо с блуждающим взглядом в ладонях. На земле лежали поломанные спички, а пачка сигарет медленно скатывалась с бедра и уже стремительно падала на землю, как вдруг чужая рука поймала ее быстрым движением. –Ты посмотри как моё тело говорит. Шепот принадлежал Николаю, который склонился над ухом согнувшегося Федора. Достоевский вздрогнул от неожиданности. В нос ударил цитрусовый запах с нотками шоколада. –Моя любовь огнеопасна, динамит. Губы Коли изогнулись в гаденькой ухмылке. Федор рвано выдохнул и , придав своему лицу равнодушное выражение, поднял голову на стоявшего рядом Гоголя. –Что за цирк ты там устроил? Это было сказано несколько разочаровано, с долей грусти. Улыбка на лице Николая медленно угасла, блеск в глазах пропал и почему-то Федору захотелось себя ударить. –Я хотел, чтобы ты удивился. Голос уже не был таким сладким и звонким, как птичье пение, и это была слишком большая разница в настроении, которое Достоевский так профессионально испоганил одной фразой. Гоголь, все на тех же каблуках, но уже в длинном пальто, молча стоял рядом и держал сигареты. –Спасибо что поймал. Люди ушли? Федор преспокойно закурил, глядя снизу вверх на собеседника, и отвернулся лишь после слабого кивка в ответ. Достоевский последний раз окинул Николая внимательным взглядом, отмечая множество шрамиков на гладкой коже ног, теперь видных вблизи и несколько свежих ранок. –Ты что, ноги бреешь ? –Ага. –Почему так неаккуратно? –Ну... Освещение плохое. Федор глубоко затянулся и, встав с насиженного места, молча побрел домой, внимательно слушая стук каблуков за своей спиной.

***

Достоевский молча наливал свой фирменный чай по стаканам. Холодильник гудел, а за окном уже вечерело. Николай в черных джинсах и рубашке в клетку сидел за столом очень тихо. –Сейчас ты идёшь домой? –Да. –Хорошо. Как-то пасмурно было на душе у Федора. Ему хотелось что-то сделать, но он не сильно понимал, что именно. Время шло и вскоре Гоголь допил свой чай и удалился восвояси, избегая чужого взгляда. Наивно решив, что на этом день закончился, Достоевский побрёл в душ и сразу после него на боковую. Мягкая кровать, теплое одеяло, скорое тиканье часов и редкий гул машин, проезжающих мимо окна. Но уснуть не получалось. Не удается справиться со своими мыслями. Ночь окутывает, усыпляет. Его сознание расслабляется , а перед глазами проскакиваю навязчивые образы." Коля...В розовой короткой юбке... Его руки, пресс, шея. Ослепительная и в то же время хищная улыбка... Федор думает, что мог бы заставить мягкие губы Николая издавать самые непристойные стоны. Он бы вжал его в мягкую кровать, целовал его щеки, ровный нос, гладкую шею..." Достоевский резко открыл глаза. Сердце стукалось о ребра, а низ его живота странно обожгло. И тут он понял, что впервые в жизни ощутил возбуждение. Перевернувшись на бок, Федор сильно зажмурился, а после начал стараться быстро уснуть, пытаясь выкинуть из головы этот образ. Но мысли путались. Расслабленный мозг опять начал рисовать яркие картины, сонное сознание не могло их контролировать. "Достоевский видел Николая, лежащего на спине под ним Юбка задралась , оголяя край нижнего белья , подтянутый живот выглядит так красиво. Федор целует приоткрытые губы, слегка кусает нижнюю, проводит по внутренней стороне языком, кончиком раздвигая ровные зубы Никола, углубляя поцелуй и получает стон в ответ. Гоголь с чувством отвечает, забавно жмурясь и обвивая своими холодными руками шею Федора." Достоевский перевернулся на спину, не в состоянии больше лежать на обжигающей наволочке, узел внизу живота стал ощутимей. "Его руки бродили по голым участкам кожи, надавливали на косточки таза, нежно и почти невесомо гладили живот. Федор на мгновение оторвался от мягких губ и заглянул в разноцветные глаза, такие глубокие, сияющие в тусклой комнате. Гоголь тяжело дышит, его ноги разведены в стороны, руки слегка дрожат , но продолжают цепляться за шею Достоевского. –Федь, пожалуйста. Тихо шепчет Коля." Пол кажется ледяным, по сравнению с температурой его кожи. Федор тяжело дышит, уставившись в темноту, вокруг звенящая тишина. Очень жарко, слишком яркое ведение. Он на ватных ногах встаёт и направляется в ванную. Щелчок и свет загорелся. Достоевский видит в зеркале над раковиной свои перепуганные глаза и очень красные щеки. В следующее мгновение он с глухим стуком падает на твердую плитку, опускает голову и начинает громким шепотом читать молитву, прося у Бога прощение за то, что его душу охватила любовь к мужчине, за похоть, которая овладела его разумом в эту ночь, он молил о прощении о пощаде. Руки с переплетёнными пальцами сильно дрожали, в душе что-то с громким хрустом ломалось, Федору стало очень плохо. Тошнота. Презрение к самому себе. –Господи, молю, разреши мне себя просить, ибо я иначе не выдержу. Шептали его уста. В эти секунды, минуты, часы, Достоевский полностью потерялся во времени, уже несколько часов сидя на холодном кафеле не осознавая этого и пришел в сознание лишь тогда, когда кончики его пальцев припекло утреннее солнце, озарившее ванну.