The true story of how I passed my philosophy exam

      Идея посмотреть фильм кажется всем хорошей ровно до того момента, пока Дазай не начинает его выбирать, находя самые разные поводы для критики: супергерои для детей, ужастики выльются в ночные кошмары и тревожность, комедии обычно с глупыми шутками, а про преступные группировки и ограбления смотреть никто не хочет, кроме него самого и Фёдора. Американские фильмы слишком толерантные, азиатские чересчур духовные, а европейские совсем душные.        Решение для всех было очевидным — Дазая отстранили от этого занятия коллективным решением, и ему не осталось ничего другого, кроме как пообещать, что он будет комментировать всё происходящее. Такова была цена за просмотр всех частей «Гарри Поттера» в лучших новогодних традициях девочек.        Заметив, как быстро у всех опустели стаканы, Достоевский уходит на кухню под бубнёж своего друга о том, что существует гораздо больше способов убийства, и Волан-де-Морт сильно облажался, выбрав магию вместо условного пистолета или ножа. Йосано ставит фильм на паузу, чтобы начать воспитательную беседу, вскоре медленно и верно превращающуюся в обычный диалог, из которого рыжий узнаёт много чего интересного.        Например, что преподаватель отравляет всем жизнь в университете исключительно для души, а для заработка занимается бизнесом с не самыми адекватными клиентами. С которыми, к слову, его теперь сравнивают, пытаясь объяснить, что не обязательно докапываться до любой мелочи. Ода оказывается психологом по профессии, но он лишь пожимает плечами и говорит, что никакие методы из современной психотерапии на его друга не действуют, поэтому помочь он может разве что моральной поддержкой. Только сестра ни капли не удивляет, также наблюдая со стороны за попытками исправить неисправимого и периодически посмеиваясь.        Фёдор в очередной раз закатывает глаза, возвращаясь в гостиную с готовыми коктейлями и уходя обратно на кухню, чтобы сделать ещё. Почему-то Чуе это кажется гораздо более интересным, чем слушать Йосано с Дазаем, поэтому спустя некоторе время он уходит за ним. И не ошибается, видя, как красиво выглядит процесс смешивания ингредиентов вместе, когда этим занимается человек, явно знающий толк в том, как устроить шоу. Причём явно не специально, а потому что… нравится?  — Вау, так красиво льёшь, — говорит он, оказываясь на кухне. — Ты бармен?  — Думаешь твоя сестра тусила бы с барменом? — смеётся Фёдор, заканчивая наливать виски в стакан и слегка подбрасывая бутылку в воздухе прежде, чем поставить её на стол. — Бери выше. — Ну она ведь тусит с моим преподом? — отвечает Чуя вопросом на вопрос, усаживаясь на высокий стул рядом со столешницей-островком, превратившейся в барную стойку. — Старший бармен?  — Ещё выше, — отвечает Фёдор, отходя за бутылочкой с карамельным сиропом, чтобы сделать коктейль не просто сладким, а приторным, про себя вспоминая, что дома родители называли похожие напитки «смертью диабетика».  — Хм… — задумывается Чуя. — Проститутка?  — А? Что? — Ой, прости-прости, у меня дурацкие шутки. Я не это имел в виду, если ты подумал, что я сейчас пытаюсь тебя оскорбить или… — Подожди, — хмурится Фёдор, глядя на него. — По какой логике ты поставил проститутку выше старшего бармена?  — Меньше рабочих часов и ответственности, но при этом выше оплата. Полезность для общества, по сравнению с продажей алкоголя — тоже. На выходе одни плюсы, но только если она индивидуалка, а не одна из наёмных сотрудниц борделя. В этом случае её можно поставить на один уровень с офисным работником. Только налоги не платит, нелегально же, — отвечает Чуя. — Если не ошибаюсь, то бармен зарабатывает около двух тысяч долларов в месяц, в среднем, а проститутка… тысяч пятьдесят? В двадцать пять раз больше, без учёта подарков от клиентов.  — Что ж, я выше проститутки, — смеётся он, снова переводя взгляд на коктейль и доливая сироп в кока-колу, перемешанную со льдом и виски.  — Старшая проститутка? — спрашивает Чуя.  — Хорош, хах, — отвечает он, ставя перед рыжим коктейль и втыкая в него трубочку.  — Спасибо, — рыжий тянет ручки к запотевшему холодному стакану и делает пару глотков, довольно поднимая голову вверх и кивая, потому что это примерно в пять раз вкуснее, чем без сиропа по его личной системе оценки напитков. — Ладно, я уже понял, что у тебя свой бар, но как удаётся держать рентабельность выше сорока процентов? Работаете в серую или делаете ставку на услуги без ощутимых расходников?  — Стоп, — снова замирает Фёдор, уже со вторым стаканом в руке. Ему сейчас ведь не послышалось, что Чуя начал разбирать его бизнес по кусочкам?  — Думаю, я бы нанял очень красивых девушек, чтобы они пели и танцевали у меня в клубе, мотивируя гостей не только тратить больше денег, но и оплачивать для них музыку, которую они хотят, к примеру, — продолжает рассуждать он, даже не замечая его реакцию. — И посадил бы на процент от продаж весь штатный персонал, чтобы у них было больше мотивации повышать чеки гостям. Или нет… премиальные дешевле, чем проценты. Ты так сделал, да?  — Как ты понял? — спрашивает Фёдор, пристально глядя на него, пока внутри, кажется, немного шатается его картина мира. — Я ни разу ещё не встречал настолько проницательных людей. — И не встретишь, — улыбается Чуя, ставя локти на стол и укладывая на них голову. — Потому что я просто это подслушал, ха-ха!  — Дазай…  — Да, он столько жаловался, что ты под конец года решил зажать рекламный бюджет, чтобы вбухать эти деньги в праздничные вечеринки для постоянных гостей и добить «красивые циферки», — подтверждает он. — Интересное и очень дальновидное решение. — Ничего нового, в общем-то. Стоило лишь отойти на пару минут… Так к чему тогда был вопрос, если ты знал? — спрашивает Фёдор, наконец-то ставя несчастный стакан на стол, чтобы заполнить его льдом, пока Чуя отпивает из трубочки свой коктейль, следя за каждым его движением: — Было интересно, что скажешь. — Разочаровал?  — Ни капли. Терпеть не могу людей, которые выпячивают свой статус или деньги, пытаясь казаться важнее в чужих глазах, а по тебе видно, что ты занимаешься ровно тем, что нравится, получая за это соответствующее «вознаграждение», — отвечает Чуя. — Я ведь с самого детства общаюсь с разными богатеями, поэтому уже насмотрелся на тех, кому состояние в голову ударило. Придерживаюсь теории, что деньги всё же портят людей. Они перестают притворяться теми, кем были вынуждены раньше, начиная откровенно ахуевать, считая себя лучше других.  — И откуда ты взялся такой умный? — посмеивается Фёдор, снова высоко поднимая бутылку виски над стаканом и идеально точно направляя струйку янтарного напитка в стакан, отмеряя на глаз ровно восемьдесят миллилитров.  — Вроде бы меня аист родителям принёс, но я не уверен… — смеётся он, не переставая наблюдать за процессом приготовления коктейля, как за шоу. — У вас просто великолепно получается, Фёдор-сан.  — Да, я специально переехал в Японию, чтобы попасть в закрытый храм. Там я тренировался много лет в горах у лучших мастеров, чтобы наливать напитки под правильным углом в стакан.  — Тоже хочу так уметь, — говорит Чуя, слегка закусывая губу.  — Могу научить, — мягко и игриво отвечает ему Фёдор, повышая градус в помещении. — С огромным удовольствием буду посещать такие дополнительные занятия, — продолжает он, как вдруг дверь открывается, и в проёме оказывается Дазай, заставая картину, которая его хоть и не удивляет, но и не вызывает бурю положительных эмоций, поэтому он цыкает и отворачивается, проходя насквозь кухню, чтобы начать копошиться на полках.        Фёдор возвращается вниманием к будущему коктейлю, ожидая, пока он уйдет, но кажется, что Дазая изгнали из гостиной за плохое поведение, поэтому теперь в его планы входит мешать им с Чуей флиртовать друг с другом, поэтому нужно поскорее что-нибудь придумать.  — Солнышко, что ты пытаешься найти? — спрашивает он, доделав коктейль.  — Хлеб я, блять, ищу! — ругается Дазай, который перерыл уже все пакеты и создал настоящий хаос вокруг.  — Тебе же пожарили, разве нет? — спрашивает Фёдор, отдавая ему свой коктейль и отодвигая от столешницы подальше, пока он не перевернул всё вокруг. — Сейчас я найду, посиди?  — Я ещё хочу пожарить, пока они смотрят свой дурацкий фильм, — невозмутимо отвечает он, усаживаясь напротив Чуи. — Говоришь, дополнительные занятия любишь?  — Ага, — кивает он, снова захватывая трубочку губами и делая пару глотков. — Разве Анго не говорил, чтобы вы не подходили к мангалу, Дазай-сан?  — Говорил, поэтому хлеб пожарю я, — отвечает Фёдор. — А Дазай за это поставит тебе экзамен, потому что такой обмен будет достаточно справедливым, правда? О, нашёл!  — Я могу пожарить хлеб просто так. За кого вы меня принимаете? — смеётся Чуя.  — Я думал, что понятно, за кого я тебя принимаю, — отвечает он. — За пи… — всё, что успевает сказать Дазай прежде, чем Фёдор закроет ему рот своей ладонью, лишая возможности договорить своё оскорбление. Но он явно недооценил своего друга:  — Ай! — выдергивает руку Фёдор и смотрит на след от небольшого укуса на ладони, пока он встаёт и идёт к выходу:  — И посолить не забудьте, ха.  — Не обращай внимание, он не всегда такой вредный, — говорит он Чуе, но так, чтобы Дазай тоже услышал.  — Думаешь? Потому что мои одногруппники сказали, что он только такой, — смеётся рыжий.  — Мы очень много лет знакомы, поэтому я в этом уверен на все сто процентов, — отвечает Фёдор, наконец-то заканчивая свой коктейль и аккуратно расставляя все бутылки по местам. — Точно не хочешь посмотреть фильм со всеми?  — Мне нравятся только последние четыре части. — Тогда возьми себе плед, потому что на улице уже точно холодно, — говорит он, глазами находя соль, чтобы забрать её с собой вместе с упаковкой несчастного хлеба. Сегодня этому продукту досталось слишком много внимания.        Под очередную ругань Дазая с Йосано они идут к входной двери, стараясь выглядеть максимально незаметно, чтобы никто из них не попросил поддержать свою сторону. Чуя игнорирует стопку пледов, лежащую на комоде, и натягивает на себя куртку, совершенно забывая о своём опыте с чересчур лёгкой одеждой. Похолодало на пару-тройку градусов, у мангала ведь всё равно тепло будет?        Но уже через несколько минут под зимним ветром он понимает, что совершил небольшую ошибку, пока Фёдор разжигает огонь, к которому можно протянуть слегка покрасневшие от прохлады руки.  — Холодно? — Нормально, — отвечает Чуя. А что он ещё может сказать после того, как его предупредили о температуре и дали чёткую инструкцию с нужными действиями внутри?  — Мне тоже холодно, — смеётся Фёдор, кутаясь в свой тёплый кардиган поверх футболки. — Мне нужно было взять плед, а не засматриваться на тебя, — говорит он, оставляя всю ответственность за пожарную безопасность на Чую. И не зря, потому что рыжему кажется, что он сейчас плавится внутри, как мороженое, думая про себя, что это был слишком клёвый комплимент. Он едва заметно улыбается, выкладывая кусочки хлеба на решётку над огнём и пытаясь понять, хорошая ли это была идея — смешивать друга своей сестры с виски этой ночью.  «Смешать, но не взбалтывать» — всплывает в голове популярная фраза, и хочется вспомнить, откуда она, но Фёдор возвращается и так правильно укладывает плед ему на плечи.  — Тепло, — говорит Чуя вовсе не о температуре, а ему отвечают мягкой улыбкой. По всей видимости, фирменной для Достоевского, потому что он видел её уже несколько раз за вечер. Хочется узнать немного больше о нём и почти удаётся начать новый диалог, но дверь дома шумно открывается, а на пороге появляется Дазай.  «Ну что опять» — думают одновременно оба, когда видят, что он направляется к ним. А куда же ещё? Явно не в тёмный лес, чтобы поохотиться на других отдыхающих.  — Тебя выгнали? — спрашивает Фёдор, как только он подходит ближе и кивая ему в сторону скамейки в беседке, чтобы не вздумал у мангала стоять.  — Нет, я сам ушёл, — гордо отвечает он, оставаясь стоять и лишь слегка облокачиваясь на ограду. — О чём болтаете?  — Мы наслаждались тишиной.  — М-м, а стихи ты уже читал? — спрашивает Дазай и видит ровно ту реакцию своего друга, которую ожидал. Но Фёдор совершенно точно не скажет ему заткнуться, чтобы не выглядеть со стороны грубым. Именно поэтому он продолжает, — Жаль. Так было бы явно быстрее.  — Было бы быстрее что? — оборачивается Чуя, которому, в общем-то глубоко похуй, как он будет выглядеть со стороны со своим вспыльчивым характером. Неугомонный философ уже испортил ему сегодня день, а теперь хочет испортить и ночь? Нет, такое удовольствие ему не светит.  — Чуя, тебе не стоит так много пить, если не умеешь. Побереги здоровье, — с усмешкой отвечает Дазай. Фёдор открывает рот, чтобы ответить, но рыжий успевает сделать это раньше: — Дазай-сан, при всём моём уважении, выйдите уже из образа преподавателя. Я не спрашивал у вас совета, а уточнил, что конкретно вы имели в виду под своей фразой. Не нужно общаться со мной так, будто я глупее, только по той причине, что могу открыто высказать своё недовольство, — говорит он. — А если и говорить о том, кому здесь не стоит пить, то явно не мне, потому что я не опускаюсь до оскорблений.  — О-окей, — растягивает Дазай, разводя руки в стороны. — Действительно хочешь, чтобы я сказал, что имел в виду?  — Попробуй, — говорит Фёдор, поднимая щипчиками кусок хлеба вверх. — И чудесный перекус превратится в угли на твоих глазах.        Нет, это и правда выглядит слишком эпично. Будто они с Чуей взяли настоящего заложника, а теперь угрожают, что убьют его, если им не пришлют вертолёт для побега и пару чемоданов с наличными. — Ах, этот мир так жесток! — театрально отвечает Дазай, наконец-то усаживая свою задницу в беседку, — Федечка, оставь в покое мою еду и тоже посиди, м?        Чуе такой вариант немного нравится, поэтому он кивает и забирает щипцы у своего «напарника», чтобы перевернуть все кусочки на решётке. Конечно, ему будет гораздо комфортнее, если Дазай не будет сидеть сзади и следить за ними двумя, делая какие-то свои выводы. И ещё и озвучивая их, не дай бог.  — Нет, спасибо, — говорит Фёдор. — Мне нравится стоять здесь.  — Чудно. И совсем ничего мне не напоминает.  — О, ты и правда хочешь это обсудить здесь и сейчас? — ухмыляется он, разворачиваясь.  — Не обязательно обсуждать то, что очевидно для нас обоих.  — Знаете, я лучше пойду, — говорит Чуя, вклиниваясь в эту странную недоперепалку. Он слегка улыбается Фёдору, обходя его и направляясь к дому под довольным взглядом Дазая.  — А как же коктейль? — спрашивает вдогонку Фёдор, замечая, что он не забрал свой стакан с собой. — Хватит на сегодня алкоголя. Раньше протрезвею — раньше вернусь в город, — отвечает он, заходя в дом и ужасно расстраивая Достоевского, у которого, на секунду, был целый план, как уговорить Чую остаться на праздники. И учёл он все факторы, влияющие на решение, но Дазай умудрился в очередной раз удивить. — Ну и зачем ты ведёшь себя, как последняя скотина? Он тебе ничего не сделал, — говорит Фёдор своему другу, переворачивая хлеб.  — Вот как. Получается, что случайная задница стоит выше, чем твой лучший друг?  — Да боже…  — Пау? — смеётся Дазай. — Так ты говорил, да?  — Объясни мне, пожалуйста, как такой умный человек может быть таким кретином? У тебя несколько степеней, но при этом ты мыслишь узкими понятиями и даже не допускаешь, что мне может быть просто интересен кто-то?  — Слабые аргументы. Мы оба знаем, что нет никого интереснее меня.  — Ты должен извиниться.  — Это не я устроил в университете сцену с трёхэтажным пиздабольством после того, как унизил дело всей его жизни своим неуважительным отношением, — отвечает он, складывая руки на груди. — Если тебе нравятся такие самодовольные и беспринципные люди, то я разочарован. — А себя ты кем считаешь в таком случае? Ангелом во плоти? — спрашивает Фёдор, отзеркаливая его жест руками. — Тебе тридцать лет скоро, но ты до сих пор ведёшь себя хуже подростка. — Я не виноват, что в этом возрасте в психушках валялся вместо того, чтобы в приставку рубиться, окей?  — Ну сделай себе тогда табличку на лоб, что ты неуравновешенный и злопамятный.  — А ты себе сделай табличку с надписью «клею малолеток без смс и регистрации», — парирует Дазай.  — Кого из нас ты именно ревнуешь сейчас?  — И что это за тупые намёки?  — Ещё раз напоминаю, что в моих влажных фантазиях тебя нет, Дазай, — говорит Фёдор. — Как и малознакомых людей, поэтому хватит перекладывать на меня то, что принадлежит тебе. Вытащи свой мозг из члена и начни нормально им пользоваться.  — Горелым пахнет или мне кажется? — спрашивает он, приподнимая одну бровь вверх и заглядывая за Достоевского. — Помянем мой хлеб… — Это тебя бог наказал за идиотизм! — отвечает он, разворачиваясь и наблюдая чёрные куски на решётке перед собой.  — Федь, ты же в курсе, что существования бога не док… О-о, — прерывается Дазай, когда слышит звук открывающейся двери, из которой выходит Чуя с тарелкой в руках. Как мило.  — Вы забыли… — говорит рыжий, и видит лицо Фёдора, на котором написано «уже слишком поздно». Он подходит к мангалу и провожает хлеб в последний путь несколькими секундами молчания, — Ладно. Сделаем ещё?  — Сделаешь? Если не сложно. Федя не умеет готовить, — отвечает Дазай.  — Я не… — Да, — кивает Чуя.        И теперь Достоевский действительно отходит подальше и садится рядом со своим другом. Больше для того, чтобы его пнуть за очередной бессмысленный подъёб. И совсем немного для контроля.  — Давно я готовить не умею?! — агрессивно шепчет он, пока Дазай тянет себе половину его пледа, чтобы укрыться.  — А давно я начал извиняться перед кем-то за своё поведение?! — с такой же интонацией отвечает он.  — Да, примерно сейчас начал. — А то что?  — А то…  — Дазай-сан, я был не прав, — неожиданно говорит Чуя, прерывая новый спор, в которой он даже не пытался вслушиваться, ведь это невежливо. Они удивлённо поднимают взгляды на его спину, отвлекаясь друг от друга. — Мне не нужно было оставаться здесь со своей сестрой, когда мы встретились. У вас были свои планы, и я не хотел мешать отдыху. Поначалу это выглядело немного забавно, конечно, но сейчас я жалею, что не уехал сразу. Наверняка вам некомфортно от того, что здесь ошивается ваш студент, который ещё и не сдал единственный.  — Это всё? — спрашивает Дазай, ожидавший услышать немного другое и ещё раз убедившийся в том, насколько же рыжий ахуевший сам по себе, но теперь он понимает интерес своего друга по одной простой причине — редко встретишь человека, уверенного в себе настолько, чтобы он не признавал свою вину. Пока таких было двое, и одного он видел в зеркале, а второй сидел рядом и ухмылялся тому факту, что инициатива снова была перехвачена рыжим.  — Если вы ждёте, что я извинюсь за то, как я пытался сдать экзамен, то этого не будет. Я не ходил ни на какие пары, но при этом только вы оценивали не мои знания, а своё отношение к прогулам. Я считаю, что это некорректно и непрофессионально.  — Пау, — снова тихо посмеивается Фёдор, а затем продолжает уже громче. — Меня там не было, конечно, но я полностью согласен с тем, что преподаватель обязан быть объективным. Тем более, что ты сам мне говорил: все ответы были верны.  — Я вполне мог за твои ответы поставить хотя бы «три», но… — отвечает Дазай.  — Вам не понравились мои формулировки? — оборачивается Чуя в недоумении.  — Тебе. А то это уже смешно, что ты обращаешься ко мне единственному официально. Чувствую себя таким же дедом, как Анго с Одасаку, — говорит он.  — Им немного за тридцать, как и его сестре, — отвечает Фёдор. — Или ты Коё тоже в бабки записал?  — Говори тише. Если она услышит, то моя жизнь закончится прям здесь.  — Ха-ха, это правда. Она может, — улыбается Чуя, возвращаясь вниманием к хлебу и переворачивая его, чтобы на этот раз он точно не превратится в угольки. — Так вот, вероятнее всего, что у моих коллег иная система оценивания. Да и многое зависит от самого предмета, ведь сложно поставить плохую оценку по математическому анализу, если ты решил всё правильно. С философией же всё обстоит немного иначе — не так важны знания, как сама суть подхода к ним. На своих лекциях и семинарах я делюсь разносторонне развитым мышлением, без которого сложно будет принимать стратегически эффективные решения, — продолжает Дазай. — Я прекрасно понимаю, что все «твёрдые» факультеты плюются с моего предмета и вовсе не потому что я — тот ещё мудак, а потому что не могут осознать его важность. Мне не нужны были конкретные формулировки или заученные определения. Твои метафоры звучали интересно, но ты не рассуждал, Чуя.   — Вопросы, которые вы задавали, не предполагали этого, — отвечает он. — Или вы ожидали, что я буду разворачивать понятие с разных сторон?  — Именно это мы и делали на всех моих парах, которые ты пропустил.  «Серьёзно?» — думает про себя Чуя, наконец-то понимая, что он не уловил. Впредь он будет спрашивать у одногруппников, что конкретно они делают на занятиях. Возможно, он даже сходит на парочку, чтобы больше не лажать и наверняка знать обо всех «тараканах» очередного преподавателя.  — То есть это должно было быть что-то вроде: «Как жить нормально?», а он тебе «А зачем жить нормально, Дазай-сан?» или «А зачем жить?», — говорит Фёдор. — Так, получается, сдаётся экзамен по философии?  — Да. И если бы дальше был красноречивый монолог о том, что жизнь всегда стремится к смерти, то это было бы однозначно «отлично», — кивает Дазай, пока Чуя перекладывает хлеб на тарелку и садится рядом с ними за стол вместе с ней. — Спасибо большое.  — Не за что, — отвечает он, взяв себе один кусочек. Сложно было устоять после того, как все уши прожужжали об этом жареном хлебе.  — Только прикол в том, что Чуя умеет рассуждать. И ты не мог этого не заметить, — отвечает Фёдор. — У него отличное критическое мышление и способность не только читать, но и анализировать ситуацию.        Конечно, это было сделано не с целью отвалить комплиментов рыжему, но он едва заметно улыбается, слыша эта. Приятно, когда в споре такой достойный оппонент находится на твоей стороне. Ещё и красивый, боже!  — Нужно было это сделать не на «мафии», а на экзамене, — говорит Дазай, откусывая кусочек и улетая на небеса от блаженства. Это ровно тот вкус, который он представлял себе. Кажется, его сердце начинает оттаивать, ведь не может плохой человек готовить такую вкусную еду для кого-то другого, правильно? Ещё и для преподавателя, запоровшего ему сессию. Пожалуй, для него можно сделать небольшое исключение вместе с мягким шагом на встречу. Можно же? — Я тоже был не прав, Чуя. И был груб по отношению к тебе, потому что разозлился, что ты пытался меня обмануть.  — И я бы сделал это снова, если бы у меня была возможность вернуться назад во времени, — отвечает Чуя без стыда и совести. Не нужны ему никакие извинения и их подобие, ему нужен закрытый экзамен и справедливая оценка знаний. И, возможно, компания одного русского парня на этот дивный вечер. Наедине желательно. — Иногда это самый лёгкий путь, чтобы получить желаемое.  — Вот именно, что иногда. Не всё в жизни достаётся так просто, — продолжает свою мысль Дазай, начиная рассуждать. — Даже хлеб, понимаете? Насколько длинный путь я проделал, чтобы оказаться у мангала и получить этот идеально хрустящий сверху, мягкий внутри и слегка подсоленный тёплый кусочек? Сколько времени мне пришлось ждать? Насколько много действий совершить? И какое количество людей были вовлечены в этот процесс?  — Конкретно в твоей ситуации я могу сказать, что ты сам усложнил этот путь своими прошлыми выборами, — отвечает Фёдор. — Сформировал репутацию опасного и ненадёжного человека, которому нельзя доверять ответственные поручения. Тебе поджарили хлеб дважды не потому что ты какие-то трудности преодолел, а потому что манипулировал, Дазай.  — Тогда я не понимаю, почему вам не понравились мои манипуляции, Дазай-сан,— говорит Чуя и видит, как он хмурится в ответ, опять слыша то, как к нему обращаются. — Тебе. Извини. — Нет, я уважаю манипуляции в любом виде. По правде говоря, мне было тебя немного жалко, когда ты плакал, я же не бесчувственный человек, — говорит Дазай, а Фёдор снова посмеивается от того, как наигранно это звучит. — Но дело в том, что твоё поведение кардинально отличалось в процессе экзамена и после него. Тебе нужно уяснить, что есть вещи, важные для других людей, и их нужно уважать. Даже тогда, когда ты считаешь их глупостью.  — Речь о философии?  — Да о чём угодно. У тебя есть какое-нибудь дурацкое хобби, которое никому не нравится? Или, может, ты любишь смотреть мелодрамы по вечерам? Представь, что ты посвятил много лет жизни тому, чтобы поделиться с другими людьми своим опытом и рассказать, насколько это прекрасно, а потом кто-то приходит к тебе и всё выворачивает наизнанку с таким лицом, будто в мире нет места для того, что тебе дорого, — продолжает он. — Мой предмет для меня — это смысл жизни, который я нашёл много лет назад. Я не прошу ни у кого относиться к философии также, но и я, и моя наука достойны как минимум адекватного внимания.  — Изви… — начинает Чуя, который уже готов переобуться, потому что даже представить не мог, что кто-то может сделать смыслом своей жизни такую работу. Его с самого детства учили, что любая реализация должна приносить деньги, но Дазай говорит сейчас совершенно об иных вещах, которые будто находятся на уровень выше и, кажется, эти слова пронизаны какой-то незримой болью.  — Не нужно извиняться, ты ещё слишком юн, и вряд ли переживал что-то действительно сложное или болезненное за свои восемнадцать лет. Просто знай, что любой опыт ценен и обязательно пригодится. Иногда даже самым неожиданным образом или в максимально странной ситуации, — перебивает Дазай, подтверждая его предположения. — Ты можешь не учить билеты. Я сразу понял, что ты разбираешься в предмете. Измени отношение и посмотри под другим углом — вот вся суть успешно сданного экзамена и нового мышления, ради которого и существуют мои пары на экономическом факультете.        Чуе хочется извиниться. Очень сильно хочется, потому что он даже близко не ожидал услышать что-то подобное. В основном, преподаватели просто просиживают свои рабочие часы в университете с недовольными лицами — платят мало, а требует много, да и регулярная головомойка со студентами плюсом. Но сейчас… ситуация выглядит так, будто он пропустил что-то невероятно важное и полезное, а не просто пары по «бесполезному предмету», ведь когда Дазай говорит об этом, у него глаза блестеть начинают. И, чёрт, его хочется слушать.        Остаётся загадкой, как ему удаётся совмещать в себе настолько необъятную глубину и… сбежавшего из цирка мудака клоуна?  Видимо это отдельный талант, который поражает не только его самого, но и Фёдора, сидящего рядом. Он даже в лице изменился и стал ещё более улыбчивым, чем до этого.  — Что? — спрашивает Дазай, допивая свой виски и переводя взгляд на него.  — Ах, это было сейчас очень хорошо. Я почти кончил, — отвечает он, максимально разряжая обстановку и удивляя Чую снова.  — Какой же ты редкостный идиот, Фёдор, — закатывает глаза и пихает его плечом Дазай. — Нет, ну правда, как можно опошлить и сломать такой идеальный монолог, а? У тебя совесть есть?  — Я просто подумал, что мы могли бы замутить тройничок. Кто за? — смеётся он.  — Верни свои иконы на место, тебя жестоко обманули, — отвечает философ, а Чуя всерьёз задумывается над вопросом, будто снова оказался на экзамене. Это ведь отличный способ показать, что он понял информацию, которую ему пытались донести? И посмеяться заодно. Ему хочется быть частью этой безумно комфортной тусовки.  — Прямо здесь? — спрашивает он. — Мне кажется, что на улице слишком холодно, а внутри ваши друзья и моя сестра… Хотя она оценит, возможно, что я наконец-то нашёл себе кого-то адекватного… Но сразу двоих? А кто в какой позиции будет? Вы вообще пробовали когда-нибудь такое? Я просто даже не… — вслух рассуждает он и видит, в каком шоке находятся Дазай с Фёдором от этих слов. — Что? Я опять что-то понял неправильно? Или это была шутка? — спрашивает Чуя, но в ответ получает лишь молчание. — Ладно, окей, я не буду пробовать сдать экзамен через постель! Но я хотя бы в правильном направлении мыслю?  — Да, — кивает Дазай. — А ты что думаешь, дорогой?  — Я застрял на границе между удачными и неудачными шутками, — отвечает Фёдор, укладывая голову ему на плечо и погружаясь в раздумья.  — Ну-ну, не грусти. Чуя просто в очередной раз всё переворачивает, пытаясь надо мной поиздеваться, — говорит он, укладывая свою голову сверху. — Вот так всегда, понимаешь? Молодое поколение совсем не уважает стариков, вроде нас.  — Вы встречаетесь что ли всё-таки? — спрашивает рыжий, потому что для двух друзей они выглядят слишком странно. Мало того, что плед один на двоих, так ещё и няшкаются тут друг об друга у него на глазах. Не говоря о том, что перед этим предложили тройничок.  — Да, мы почти женаты, — смеётся Фёдор, приоткрывая глаза.  — Когда у нас годовщина? Что-то из головы вылетело, — подыгрывает Дазай.  — Потому что много фантазировал?  — Да забудь ты уже об этом! — О, я никогда не смогу забыть. И тебе буду постоянно напоминать, — смеётся Фёдор, отвлекаясь от него. — Нет, Чуя, мы не встречаемся, я ведь уже говорил. И не в наших правилах предлагать кому-то групповушку в день знакомства. — Нет-нет, подожди, мне теперь интересно, — говорит Дазай. — Чуя, а если бы серьёзно, то что? — Хочешь серьёзно пофилософствовать на тему секса втроём? — спрашивает он, и они все смеются. — Пожалуй, больше всего повезёт тому, кто выберет быть посередине. Возьмёт от жизни максимум, так сказать.  — Я считаю, что больше всего повезёт невольным свидетелям. Представьте лица Анго и Оды, если бы мы вышли из одной комнаты втроём все в засосах, — добавляет Фёдор.  — Представь, насколько больно ощущалась бы пощёчина Коё и пинки Йосано в аналогичной ситуации. Думаю, кто-то из них сел бы за руль и переехал меня. — Почему не Фёдора? — спрашивает Чуя. Ему, конечно, нравится вариант, в котором сестра сможет избавить его от пересдачи. Тем более, что они бы смогли спокойно замять убийство, а Акико стала бы её алиби, как и хотела.  — Он умеет глазки строить и притворяться милашкой, — отвечает Дазай. — Сказал бы, что теперь женится на тебе. — О, это я могу, да, — улыбается он в ответ, в голове рисуя картинку, как бы это интересно выглядело. Вроде: «Дорогая Коё, я тут предложил твоему брату тройничок, пока вы смотрели фильм, но ты сильно не расстраивайся, потому что я возьму за это ответственность. А Дазая можешь убить, это будет справедливо». — Однозначно, да.  — Почему мне показалось, что предложение звучало слишком серьёзно? — спрашивает Чуя, у которого пока не получается читать мимику и интонации Фёдора также хорошо, как это делает Дазай. — Какое? — максимально невинно отвечает вопросом на вопрос Достоевский, чтобы убить всех наповал дальше. — Предложение руки или члена?  «Я бы предпочёл второе, но над первым тоже можно подумать» — про себя отвечает Чуя, решая, что озвучивать такое лучше не стоит.  — Блять, Федя, остановись! — разрывает от смеха Дазая на всю улицу, что тому даже приходится встать с его плеча и ровно сесть, чтобы случайно не травмировать голову об трясущиеся кости.  — Ладно-ладно, я просто скажу, что теперь Чуя точно сможет сдать твой экзамен. Тем или иным способом.  — Нет, пока способ только один. Я ведь не подмигнул, как он просил, — хохочет Дазай.  — Эй, полуночники! Мы пошли спать, так что не орите там! — раздаётся голос Коё слишком вовремя из-за приоткрытой двери.  — Да мы не орали, мам! — отвечает он, всё ещё заливаясь смехом. — Ага, конечно, — фыркает она, хлопая дверью чуть сильнее, чем это нужно было, чтоб она закрылась.        Примерно минуту они сидят в тишине, наблюдая сквозь стекло за тем, как все постепенно расходятся, и Фёдор разрывает молчание уже своим смехом:  — Они ведь пошли спать втроём, да? — Вчетвером. Анго их заждался уже, — поддерживает Дазай.  — Да, и тебе тоже пора идти, а то пропустишь всё самое интересное, — отвечает он.  — А ну не прогоняй меня! Это моя вечеринка!  — Может, мы все пойдём в дом? На улице действительно прохладно, — предлагает Чуя, вставая со своего места и забирая тарелку.  — Да. Нужно только подумать, где мы можем посидеть, чтобы никого не разбудить, — отвечает Фёдор, вставая следом и оставаясь без пледа, потому что в него тут же замотался Дазай.  — А ты когда-нибудь катался пьяный на своей мазерати? — вбрасывает он, сверкая глазами. — Скажем, по тёмному лесу, где нет никаких камер…  — Это не… — «очень хорошая идея» хочет ответить его друг, но Чуя прерывает его раньше: — Звучит, как ахуительный план, — и его дикая ухмылка даже немного пугает. Будто прямо сейчас он дорвался до чего-то настолько интересного, о чём мечтал всю свою жизнь. — Нужно взять ключи и виски.  Взгляд Фёдора ясно говорит: «Чёртов Дазай, что ты творишь?!», а его взгляд отвечает: «Если тебе слабо, то я с удовольствием останусь с ним наедине».        Мысленно поставив свечку за упокой машины в худшем случае, они оба шагают в дом следом за рыжим, предвкушая новую порцию веселья.