roommates: relationship psychology

В обычном укладе жизни Мегуми воскресенья выполняли функцию ленивых суток, проживая которые он мог в полной мере расслабиться, порой даже не шевелясь в своей кровати и оставаясь в ней ровно настолько, насколько ему позволяла его тревожность. В такие дни у него очень редко были запланированы дела, а будильник никогда не звонил в установленное время, так как был заранее выключен, чтобы, боже упаси, не потревожить его крепкий сон. Но этим утром роль раздражителя, из-за которого, все же, пришлось разлепить глаза и оставить свой странный сон недосмотренным, профессионально выполнило колено Сукуны, настойчиво толкающееся в спину. — Просыпайся, болван. Твой отец ждет меня к одиннадцати, — голос Ремена, обычно вызывающий у Фушигуро легкое возбуждение, сейчас, являясь причиной раннего, по ощущениям Мегуми, подъема, слегка раздражал. — Который час? — Фушигуро протянул, до этого лежащую под подушкой, руку себе за спину, чтобы прекратить назойливые пинки Сукуны. — Если сейчас меньше восьми, то я даже представить боюсь, что тебя ждет за твою идиотскую выходку. — Уже как раз время, чтобы поднимать свою жопу с кровати. Давай, не заставляй меня нервничать, — Ремен, еще пару раз толкнув своим коленом между лопаток Мегуми, отошел ровно в тот момент, когда Фушигуро, скопив силы, готов был треснуть его по ляжке. — Тебя можно заставить нервничать? Впервые слышу что-то настолько глупое, — Мегуми перевернулся на спину и, тупо пялясь на Сукуну, который стоял с чашкой в руке, не мог понять, что именно привлекло его взгляд: то, что чашка, из которой дымился кофе, принадлежала не Ремену, а ему, или то, что Сукуна, делая вид, что очень сильно торопится, выглядел так, словно сам только недавно проснулся. — У тебя что, нет своей кружки? — Та великолепная чашечка, что ты мне подарил, будет со мной до самой смерти. А это твое, — он протянул емкость прямо под нос Мегуми, но, видя, что Фушигуро не в состоянии среагировать быстро, чтобы забрать свой кофе прямо сейчас, закатил глаза и поставил его на стол. — Это мне? — Вопрос был, естественно, тупой, но, чтобы уточнить, правильно ли Мегуми все понял, он решил его задать вслух, чтобы избежать любых недопониманий. — Нет, я сегодня решил, что попью сразу из двух чашек, как самый настоящий долбоеб, — лень и утренняя растерянность в движениях Сукуны была настолько непривычной, что Мегуми не мог перестать наблюдать за ним. Просыпаясь намного позже Ремена даже во время учебной недели, Фушигуро не представлялась возможность проследить, чем именно занимается Сукуна в первый час после пробуждения, поэтому сейчас видеть, как он хмуро смотрит вперед себя, сидя на краю своей кровати и сербая кофе, было очень занимательно. — В чем дело? — Кофе отравлен? Ты в него плюнул? Я тебе теперь что-то должен? — Фушигуро, еще пару раз тупо моргнув, пялясь на Ремена, отвел взгляд и потянулся за своей чашкой. Она была, конечно, не такой забавной, как у Сукуны, но все равно нравилась Мегуми своей простотой, и, отпив из нее небольшой глоток, он резко замер, — да ебаный рот. — Пф, — Сукуна весело фыркнул, наблюдая, как Мегуми кривится из-за своего обожженного языка. — Допизделся. — Отвали, — колючая боль распространилась по всей полости рта, и Фушигуро уже не был рад, что вообще стал объектом великодушия Сукуны, которое проявилось в сделанном для него кофе. — Ты проспал? — Мгм, — Ремен кивнул на свой телефон, что стоял на зарядке. — Из-за того, что кое-кому вчера нужны были песенки, чтобы потрахаться, мой телефон вырубился посреди ночи. — Ну, этот кое-кто хотя бы не забыл зарядить свой телефон с вечера, в отличие от некоторых, — Мегуми скорчил ехидное лицо, как самый настоящий придурок, каким он и являлся, и посмотрел на свои наручные часы. — Блять, Сукуна, восемь ноль три. Нахера ты меня так рано разбудил? — Ну, уже ведь есть восемь, поэтому твои угрозы сделать со мной что-то ужасное больше недействительны, — он пожал плечами. — Давай, у тебя есть два с половиной часа на утреннюю дрочку, чистку зубов и чем ты там еще обычно занимаешься перед выходом. Я не собираюсь из-за тебя опаздывать. — Мой отец не сильно расстроится, если мы приедем на пятнадцать минут позже. Он совершенно не педантичен, — Мегуми на пробу отхлебнул кофе, который его так сильно подвел минутами ранее, и, отставив его обратно на стол остывать, укрылся одеялом с головой, чтобы еще двадцать минут приходить в себя. — И я, кстати, не дрочу утром. — Ох, как я посмел так грязно оклеветать невинного мальчишку, вроде тебя. Прошу прощения, — не то что бы это предположение было прямо-таки ложным, но Мегуми бы предпочел умолчать о том, что действительно частенько тратит большую часть времени сборов именно на свои душевые ритуалы. Но сегодняшнее утро, все же, обошлось бы и без этого, так как вчерашние события и так в полной мере удовлетворили его потребности, чему Фушигуро, лежа под слоем теплого одеяла, был несказанно рад. — Спасибо за кофе, кстати, — Мегуми отодвинул часть покрывала в сторону, чтобы открыть половину лица и иметь возможность еще немного понаблюдать за утренним соседом. — Как ты там говорил, «нам нужно было потрахаться, чтобы ты мне приносил угощения?» А, Сукуна? — У тебя хорошая память, Мегуми. Не думал ее направить в какое-то полезное русло, а не бестолково растрачивать на запоминание моих фраз? — Слегка помятая ото сна на рукавах и внизу футболка делала Ремена таким домашним и уютным, что Мегуми принял решение впредь ставить свой будильник на полтора часа раньше, чтобы чаще быть свидетелем открывшейся этим утром обаятельной мягкости. Его волосы были беспорядочно заломаны в разные стороны, чем упрощали, но, ни в коем случае, не ухудшали его вид, и Фушигуро в который раз поблагодарил забитый график Сукуны за то, что он стал причиной, по которой тот уже вторую неделю пропускает свой поход в парикмахерскую. Он слегка болтал чашкой, чтобы растворить остатки сахара на дне, и Мегуми смотрел на это, как на диковинный фокус: небольшие татуировки, что складывались в полноценный рукав на левом предплечье, плавно перетекая на тыльную сторону ладони и пальцы, всегда являлись интересным элементом, который любил разглядывать Фушигуро, когда хотел занять чем-то глаза. Он никогда не спрашивал об их значении и несут ли они вообще какой-то сакральный смысл для Ремена, так как, зная Сукуну, был больше, чем уверен, что тот набил их либо от скуки, либо по причине «это просто хорошо выглядит, Мегуми». — Кстати, давно хотел спросить. Клиенты как-то реагируют на то, что ты красишь волосы? И на все твои татуировки? — Подложив руку под голову, Мегуми, набравшись наглости, которая заглушала его чувство неловкости, визуально продолжал изучать Ремена, и единственное, чего ему сейчас хотелось, это немного поболтать, чтобы оттянуть время сборов. — Как, блять, мой внешний вид влияет на качество того, за чем они ко мне приходят? — Я думаю, немного проблематично рассказывать о травмах, когда ты возбуждаешься от своего психотерапевта, — это было чистой правдой, это было именно тем, что всегда приходило в голову Мегуми, когда тот вспоминал о профессии Ремена, и, постепенно обретая некую стабильность в их недавно начавшемся «сотрудничестве», Фушигуро не видел смысла замалчивать такие очевидные вещи, как то, что его внешне привлекает Сукуна. О том, что он привлекает его и внутренне, и вообще во всех существующих смыслах этого слова, Ремену пока было знать необязательно, хотя, учитывая то, насколько он легко уличал Мегуми во всей жуткой сталкерской херне, это бы не стало для него свежей новостью. — Ты всегда такой заведенный. Откуда у тебя силы постоянно думать о сексе? — Мегуми не думал постоянно о сексе, но, находясь в двух с половиной метрах от Сукуны, не думать о сексе было проблематично. — Не все вокруг находят меня привлекательным, Мегуми, поэтому маловероятно, что мои пациенты видят меня в таком же свете, в котором видишь ты. Если рассматривать и анализировать Ремена с той сентиментальной стороны, которая открылась у Мегуми вчера в машине, то Сукуна ассоциировался у него с вечерним временем суток, когда закат в полной мере разливался на облачном небе, создавая размашистые и яркие узоры разнообразных цветов. Он был до ахуения завораживающим зрелищем: как и темно-синее небо, являющееся бескрайним холстом для чего-то более яркого, он таил в себе что-то интересное и скрытое от посторонних глаз, но в то же время притягивал к себе внимание так же, как и ярко-оранжевые, перетекающие в розово-алые, облачные разводы, подсвеченные, закатывающимся за горизонт, солнцем. Поэтому услышать о том, что он не привлекает всех вокруг стало для Фушигуро самой несуразной вещью, которую он слышал за свою жизнь. — Это какой-то бред. Ты себя в зеркало вообще видел? — Мегуми не знал, с какой части его воспаленного и измученного мозга, вдруг, взялось это настроение говорить комплименты так открыто, но сейчас у него не было сил с этим разбираться, так как ухмыляющийся Ремен занимал собой все его мыслительное пространство. — Я тебе скажу одну вещь, и ты, по возможности, запомни ее, хорошо? — Сукуна, все еще ухмыляясь, отставил пустую чашку на стол и уперся локтями в колени, перемещая корпус вперед, чтобы нагнести атмосферу и создать эффект таинственности. — Ты готов? Мегуми почувствовал, как нервно сглатывает и, концентрируя все внимание на том, что скажет Ремен дальше, почти что не дышал. Кивок получился смазанным, но Сукуна кивнул тоже, давая понять, что принял его за ответ. — Ты одержимый дурачок, — его глаза казались насмешливыми в обычном прищуре, но в них не было той остроты, что всегда резала Мегуми по больному. Он выглядел так, словно давным-давно смирился, что живет с полнейшим идиотом и его уже перестали шокировать такие обыденные вещи, как, непонятно откуда взявшиеся с самого утра, восхваления его внешности. — Но мне это льстит, так что все в порядке. — Все, я больше никогда в жизни не скажу тебе, что ты хорошо выглядишь, — Фушигуро почувствовал, как у него начало гореть лицо из-за внезапно нахлынувшего стыда за свои же собственные слова, поэтому он, решив скрыть это, снова накрылся одеялом. — И ты, кстати, лишаешься возможности использовать меня в качестве эксперта по подбору чехлов для твоего телефона. Я умываю руки. — Не думаю, что я переживу это, поэтому надеюсь, что твой гнев поутихнет и я снова смогу приходить к тебе за советом, Мегуми, — Фушигуро слышал, как Сукуна тихо смеется, и боролся с желанием покинуть свою берлогу, чтобы увидеть это собственными глазами, но упрямая гордость была сильнее, поэтому он оставался закутанным по самую макушку, ожидая, пока сердце перестанет колотиться в горле. — Давай, Фушигуро, нам пора собираться. Отложи свои влажные фантазии обо мне на потом, сейчас на это нет времени. Если бы кто-то предупредил Мегуми заранее, что их незатейливый способ сближения приведет его к выслушиванию самодовольных подъебов от Сукуны, то, честно говоря, он бы все равно вписался в это, потому что таких острых эмоций он, как самый настоящий дофаминовый и серотониновый наркоман, не испытывал очень давно. Весь микс чувств, начиная от неловкого смущения и заканчивая грязной похотью, пробуждал в Мегуми то, что очень давно не просыпалось и то, что никогда раньше не тревожило его своей интенсивностью и яркостью. Его словно в один момент достали на свет из серой норы и заставили взглянуть на вещи под совершенно другими углами, и то, что вырисовывалось перед ним, было очень интригующей, ранее неизведанной, территорией. Если хотите знать, Фушигуро не был черствым куском старого хлеба и так же, абсолютно точно, не был лишен базовых человеческих чувств, поэтому в семнадцать лет жизнь успела познакомить его с таким зыбким понятием, как влюбленность, и, сказать по правде, эта встреча не была любимым воспоминанием Мегуми. За все три года, что прошли с момента окончательного завершения таких нежных чувств, как слепая подростковая привязанность к симпатичному старшему брату своего одноклассника, Фушигуро зарекался еще хоть раз вляпаться в такое сумасшествие, и все это время успешно следовал своему плану. Но то, что в одно солнечное утро, проснувшись от пинков Сукуны, он почувствует то же самое, что в свое время растоптало его в лепешку, Мегуми не мог предположить даже в самом жутком кошмаре, после которого падающие самолеты показались бы ему детским мультфильмом. Спираль на такой неизведанной территории из чувств, как эта, закручивалась вверх к самому небу, и Фушигуро не был уверен, что у него когда-нибудь появятся силы долезть до самой верхушки, чтобы оттуда взглянуть на весь масштаб катастрофы, поэтому, все еще находясь только на первом ее витке, ему было немного любопытно и непривычно, но страх, хвала небесам, уже был позади: там, где Мегуми, будучи ослепленный своей злостью на самого себя, оставил его при разговоре с Сукуной на парковке за супермаркетом. Тогда, услышав от Ремена, что он тоже заинтересован в идее продолжения их близости, Мегуми для себя решил, что очень постарается сохранить все, что произошло между ними как можно дольше, но начинать чувствовать что-то, кроме благодарности за хороший секс, не входило ни в один ебаный сценарий, что он по пунктам расписывал в своей голове. Фушигуро не боялся своих эмоций, также он не боялся переживаний, что настигли его, пока он, склонившись над раковиной, лениво водил щеткой по зубам, игнорируя любой стук в дверь, что настойчиво раздавался несколько раз за последние двадцать минут, но единственное, чего он боялся, - это стать жестоко отвергнутым из-за своих идиотских чувств, как и три года назад. Мегуми до сих пор помнил горький вкус во рту и то вселенское разочарование, что догнало его буквально через полсекунды после того, как он, стоя на пороге квартиры того самого симпатичного старшего брата своего одноклассника, услышал от него категоричное нет в ответ на свое признание. После того вечера Фушигуро еще пару раз виделся с ним, чтобы «весело» провести время в его апартаментах, но, крошащие изнутри его внутренности, обида и боль стали веской причиной, по которой Мегуми в последнюю их встречу, прежде чем уйти, оборвал их общение, высказав все, что думал на тот момент. И, если он и преувеличивал масштабы крушения, чтобы добиться нужного эффекта, то это было спланировано и продумано заранее, поскольку Фушигуро всегда предпочитал оставлять последнее слово за собой. А еще он был импульсивным малолетним идиотом, уверенным в том, что его нежный возраст все ему простит. И возраст, являясь лишь числом и отчасти состоянием души, действительно все простил, но Мегуми, становясь старше, не хотел бы еще хоть раз в своей жизни становиться безответно влюбленным дурачком в человека, который услышав о его чувствах, примет их за что-то несерьезное и снова оставит его с изувеченной гордостью. Фушигуро, отходя от того неприятного отказа, еще долго не мог смириться с гнилой обидой, что ковыряла его каждый раз, как он в разные моменты своей жизни слышал запах дешевого кондиционера для белья, что всегда висел в воздухе квартиры того придурка. И только после того, как он решил забить свое острое чувство отверженности случайными связями, что множились весь его первый курс, Мегуми постепенно стал обретать утраченную уверенность в своей нужности. Быстро сменяющиеся парни укрепляли его чувство собственной важности в его же глазах, и он, однажды уже ощутив невзаимную симпатию, был настроен на то, что ближайшие лет десять никогда больше не позволит кому-либо поступить с ним подобным образом. И бедный Юджи девять с половиной месяцев назад, оказавшийся не в том месте и не в то время, стал удобным объектом для удовлетворения эгоистичных наклонностей Мегуми, которому на тот момент уже надоело ездить по кругу бесконечной петли «поиск-знакомство-секс». Весь первый год обучения Фушигуро пытался забить свое разочарование голыми телами разнообразных парней, которые скрупулезно изучал, сублимируя всю злость в упорном и систематическом усовершенствовании своих умений в сексе. И первое время это было весело, это было интересно и необычно, это было так легко, что Мегуми, переключив свое внимание с внутренних переживаний на удовлетворение физических потребностей, начал чувствовать покой. Но, зная с самого детства, что ничего не длится вечно, Фушигуро, можно сказать, был готов к тому, что в какой-то момент вся обретенная им свобода снова ускользнет от него, как тот ярко-синий воздушный змей, что ему дарила мама на его шестой день рождения. И, практически самостоятельно накрутив себя, Мегуми шаг за шагом медленно плелся к разочарованию в самом себе и в своих выводах, что были сделаны им на пороге квартиры того симпатичного старшего брата своего одноклассника. А тот факт, что все это время, ища способы выхода своей негативной энергии, он жил бок о бок с воплощением всех своих самых смелых фантазий, нихера не упрощал жизнь. — Слушай, Сукуна, — Фушигуро, наконец-то, дочистив зубы спустя бесконечное количество времени, вернулся в комнату, и решение прояснить один момент настигло его само собой. — Зачем ты посоветовал мне начать отношения с Итадори? Ремен, шарясь в своем шкафу, после услышанного вопроса медленно повернул голову к Мегуми, и его выражение лица нельзя было описать никак иначе, как самый настоящий ахуй: — О чем ты, блять, вообще говоришь? — Ну, помнишь, прошлой весной ты же сам меня натолкнул на эту мысль, — в воспоминаниях Мегуми все было ровно так, как он и озвучил, поэтому вид перекошенного Сукуны немного озадачил его. — Что такое? Разве было не так? — Не перекручивай. Я предположил, что, может быть, тебе стоит найти что-то стабильнее тех твоих странных связей, что у тебя были весь первый курс. А то, что ты начал встречаться с Юджи, было только твое решение, и перекладывать на меня за это ответственность не стоит, — ну да, может, так оно и было, конечно, но за прошедшее с того момента время Мегуми уже успел провертеть в своей голове эти слова немыслимое количество раз, и то, что они в конечном счете оказались слегка перекрученные, было логичным исходом. — Ну, ты же тогда спросил, мол, нет ли у меня на примете кого-то, с кем я бы хотел устаканить свое тогдашнее состояние. — И? — Сукуна глубоко вдохнул, снова возвращая себе привычную расслабленность, и продолжил копошиться в своих вещах. — Ты мой вопрос воспринял, как призыв к действию и буквально через неделю посвятил меня в то, что начал встречаться с Юджи. Так в чем вопрос? — Ну, я с ним был знаком какое-то время и решил, что он подходит на эту роль, потому что он казался безопасным, — Мегуми присел на свою кровать, пытаясь пригладить то, что называлось волосами, хоть и прекрасно знал, что порядка ни на, ни в голове ему никогда не добиться. — Я еще раз повторюсь: в чем твой вопрос, Мегуми? — Фушигуро уже ничего не знал, поскольку, повторенная слово в слово фраза Сукуны, которую он сказал тогда, сейчас приобрела для Мегуми совершенно другое значение, и он в долю секунды почувствовал себя идиотом. Конечно же, Ремен, блять, не советовал ему начинать отношения с Итадори, но в тот момент, находясь на грани отчаяния, Фушигуро воспринял это по-своему, совершенно не вникая в саму суть услышанных слов. — Ты хочешь меня обвинить в том, что я ответственен за твое решение, которое до сих пор тебя не отпускает? — Нет, — Мегуми сдулся, как сраный воздушный шар, и не мог найти подходящих слов, чтобы вернуть этому разговору хотя бы каплю адекватности. — Хотя, наверное, да. Я просто немного анализировал свою жизнь, пока чистил зубы, и не мог понять, что привело меня к отношениям с Итадори. А потом вспомнил наш разговор и решил его опять обсудить с тобой. — Ну, Мегуми, — Ремен, открыв окно их комнаты, быстро закурил, и Фушигуро готов был поклясться, что увидел легкую нервозность в его движениях. — Я тебе могу посоветовать только никогда в жизни больше не чистить зубы, чтобы снова не попасть в эту мертвую петлю своего анализа. Но тогда, боюсь, нам придется прекратить наше сотрудничество, потому что с грязнулями я не трахаюсь, — он фыркнул на свои слова и, подняв брови, невпечатленно смотрел на Мегуми. — Еще какие-то вопросы? — Что ты на самом деле имел тогда в виду? — Фушигуро слегка прищурился, наблюдая, как Сукуна, обхватив сигарету большим и указательным пальцем, смотрел на погоду за окном. — Я имел в виду ровно то, что и сказал. Ты в какой-то момент стал невыносимо нервным из-за своей бесконечной ебли, поэтому я предложил тебе слегка притормозить свои похождения и остудить голову, — зерно правды в этом, несомненно, было, и Мегуми, зная Сукуну очень давно, уже перестал удивляться его дельным советам, которые не единожды помогали ему справиться со всей грязью в голове. Но осознание того, что он сам наделил слова Ремена другим смыслом и пошел по пути наименьшего сопротивления, восприняв все буквально, сейчас неприятно скручивало живот. — То есть, мне не обязательно было начинать встречаться с Юджи? — Скатываться в по-детски наивный идиотизм, кажется, стало входить в привычку, и Мегуми не был уверен точно, что именно должен чувствовать по этому поводу. — Обязательно. Должен же ты был набить себе лоб в попытках познать всю суть таких здоровых и счастливых отношений, которые были у вас с Итадори, — легкая язвительная ухмылка поставила все на свои места, и Фушигуро облегченно выдохнул, переставая чувствовать напряжение, что возникло еще в начале их разговора. — Думаю, я бы мог обойтись и без этого, — до выхода оставалось пятнадцать минут, поэтому, чтобы не залезать еще глубже в дебри этой беседы, Мегуми решил, что ничем более адекватным, кроме подбора одежды на сегодняшний день, ему не суждено заняться. — Но я все равно считаю, что это ты виноват в моем тупом решении. Без твоего совета я бы даже не начал думать о том, что какие-то дурацкие отношения смогли бы помочь мне поставить все шестеренки на места. — Если тебе так будет легче смириться с тем, что ты болван, то окей, я не против взять на себя этот непосильный удар, — он затушил окурок в остатках своего кофе и, оставив окно открытым на проветривание, пошел к вешалке с куртками. — Я за сигаретами. Буду ждать тебя на улице.

***

Мегуми не то что бы очень редко испытывал волнение по разным поводам в своей жизни, но то чувство, что преследовало его всю дорогу домой, не лезло уже ни в какие ворота. Еще вчера ночью, узнав, что Сукуна собирается забирать машину Чосо и, следовательно, с ахуенно большой вероятностью познакомится с его отцом, Мегуми написал Тоджи следующее сообщение:

01:12

кому: Отец года

«привет, прости, что поздно. Сукуна сказал, что у вас договоренность на завтра, поэтому, когда мы приедем, я очень прошу тебя обойтись без твоих дурацких шуток, чтобы мне не было стыдно. заранее спасибо»

09:31 от кого: Отец года «Ок.» Зная безграничную любовь отца к набору смсок, Фушигуро был рад, что тот вообще соизволил ответить хоть что-то в письменном виде, а не перезвонил ему среди ночи, чтобы уточнить, что он имел в виду. И даже получив мнимую гарантию того, что батя не будет вести себя, как полнейший кретин, Мегуми, подходя к дому, все равно испытывал бесконтрольную панику из-за возможной катастрофы. Сукуна не был его другом, не был его партнером по проекту, не был, в конце концов, его парнем, поэтому такая вещь, как мнение отца о его соседе по комнате, не должна была волновать Фушигуро до вспотевших ладоней, но, заметив черную макушку на крыльце заднего двора, Мегуми был в секунде от того, чтобы убежать прочь или свалиться замертво. — Я заранее прошу прощение за все, что будет происходить дальше, — они все еще находились на достаточном расстоянии от Тоджи, чтобы Мегуми смог сказать эти слова Сукуне и остаться хорошим сыном, уважающим своего отца. — Ты сильно много думаешь, Фушигуро. Мое знакомство с твоим папой и то, чем все это может закончиться, не входит в зону твоей ответственности, поэтому можешь не париться так сильно, — Ремен выглядел просто на все баллы, и Мегуми попытался найти в этом свое успокоение. Знакомый запах бергамота смешивался с уличным морозом и приятно покалывал в носу, заземляя запыхавшегося Фушигуро. Он считал шаги, пока быстро шел вперед, разглядывая, вымощенную гравием, дорожку под своими ботинками и знал, что пути назад уже нет: он сам согласился поехать с Сукуной, хоть и знал, что это необязательно, но вчера, - предвкушая роль свидетеля чего-то необычного, которую он бы на себя напялил, пока наблюдал бы за взаимодействием двух его миров, - он ожидал веселья и тупых шуток с обеих сторон, но сейчас, уже видя под ногами первую ступеньку крыльца, он потерял всю категорическую уверенность в надежности своего плана. — Как жизнь? — Мегуми оторвал глаза от пола ровно в тот момент, чтобы избежать столкновения с грудной клеткой Тоджи, который заранее поднялся, чтобы поприветствовать гостей. — Привет, сынок, — отец, не жалуя физических проявлений своей любви, все равно старался быть приветливым, но его быстрые объятия с похлопыванием по спине закончились, так и не успев начаться. Мегуми хотел бы отсрочить следующий момент еще лет на триста, но ситуация вынуждала его поторопиться. — Это Сукуна, мой сосед по комнате, — Фушигуро развернулся на месте, чтобы ткнуть рукой в направлении Ремена, а потом сделал то же самое по отношению к Тоджи, — Сукуна, это мой отец. Можешь называть его как хочешь. — Здравствуйте, — Ремен протянул свою ладонь для рукопожатия, и батя, ни секунды не раздумывая, протянул свою в ответ. — Мегуми много о вас рассказывал. — Привет, Сукуна. О тебе я тоже много слышал, — Мегуми уже в этот момент жалел о том, что хлопок в ладоши не разворотит землю у него под ногами, которая поглотила бы его целиком. — Все, хватит любезностей, — Фушигуро сказал это так резко, что и отец, и Сукуна озадачено посмотрели на него двумя парами своих разноцветных глаз, — пойдемте в дом, я замерз. — Холода, как и своего лица из-за той неловкости, что бурлила у него внутри, Мегуми точно не ощущал, но хаотичная энергия, бегающая с головы до ног, делала его нервированным. — И, кстати, Сукуна, осторожно: на тебя может напасть зверь. — Не думаю, что в доме спрятан кто-то злее тебя, Мегуми, — тихий смешок Тоджи после дебильного подъеба Ремена говорил Фушигуро о многом, но пока он решил не заострять на этом внимание, подавляя в себе укол сыновьей ревности.