Вавилон

      Стайлз его не послушал. Конечно, Стайлз его не послушал! Так было с его раннего детства: запрет всегда приводил к незамедлительной попытке сделать запрещенное.       Сбежав вниз по лестнице, он оторопел. В коридоре совсем не горел свет. Было темно, хоть глаз коли. Ни в одной из палат не было света. Означать это могло только одно: Скотта там не было. А если Скотта не было в палате, значит…       Стайлз медленно осел на ступени. Все тело задрожало. На него будто бы снизошла огромная лавина снега: ледяная волна окатила его и пригвоздила к холодному кафелю. — Нет… нет-нет-нет-нет-нет… — беспомощно пробормотал он, зажмуриваясь до мушек в глазах. — Не может быть, нет… — он обхватил голову руками и с силой потянул себя за волосы. — Нет-нет-нет… Скотт…       Когда-то Стайлз услышал, что за каждой черной полосой обязательно следует белая и что двух несчастий одновременно быть не может. Получается, может?       Он даже не успел впасть в отчаяние, почувствовать слезы на своих щеках и услышать собственное тихое поскуливание. Его вдруг обуяла такая злость, что в глазах стало еще темнее, чем было в коридоре.       Сорвавшись с места, он кинулся обратно. Пару раз он чуть не поскользнулся на гладких ступенях, преодолев их буквально в несколько прыжков. Уже в коридоре он чуть не пропустил нужную ему дверь. Пришлось возвращаться.       Тяжело дыша от гнева и волнения, он почти влетел в белое дерево и забарабанил в дверь так, что сам удивился, как не сорвал ее с петель. — Дитон! Где он?! — Стайлз сам удивился тому, насколько утробным получился этот рев. — Где Скотт?! — он попробовал подергать ручку двери, но та оказалась заперта. Стайлзу показалось, что еще чуть-чуть — и его разорвет от злости. — Открывай! Дитон! — он застучал по гладкому дереву с новой силой — так, что через пару мгновений даже перестал чувствовать собственные руки. — Клянусь, если через пять минут я не буду знать, что со Скоттом, я разнесу тут все!       Но Дитон не вышел ни через пять минут, ни через десять. Первые полчаса Стайлз отчаянно пытался добраться до ветеринара, толкаясь в дверь то плечом, то задом — ничего не получалось. Дверь была сделана на славу.        Следующие полчаса количество его попыток выломать дверь сократилось до пары в десять минут. Черный, как смоль, гнев сменился на слезы бессилия. И еще через двадцать минут Стайлз нашел себя сидящим на полу под дверью кабинета, дрожащим голосом рассказывающим об их со Скоттом жизни. Хорошей, как оказалось, жизни в Бейкон Хиллс. — Я не могу… Если Скотт умрет… если уже умер, я не знаю… Я не буду знать, как жить… — Стайлз давно стянул с себя грязную влажную толстовку и теребил один из ее рукавов дрожащими пальцами. Красная ткань сминалась и распрямлялась в его руках, как темно-алое соцветие мака. — Господи… Мы же так с ним и не помирились… — по спине пробежал, словно скользкая змея, липкий холод. — И никогда уже не…       Его фраза была прервана тихим скрипом двери сзади. Потеряв опору под спиной, Стайлз чуть завалился на бок и обернулся. Дитон смотрел на него сверху вниз с его обычной вежливой улыбкой: — Помиритесь. — Заверил он Стилински и кивнул в сторону холла. — Не хочешь присесть? Или прилечь? До рассвета всего пара часов, но… — Где Скотт? — неожиданно быстро вскочил на ноги Стайлз. — И что с Дереком? Он жив?       Дитон загадочно улыбнулся и кивнул: — Да, жив. Полагаю, что годы спокойной дипломатии сделали из Дина плохого стрелка. Если бы пуля прошла на пару сантиметров выше, задела бы поджелудочную железу. Если бы на пару миллиметров ниже, могла бы раздробить кость. Но Дереку повезло, так что волноваться не о чем.       Стайлз жадно слушал его, чувствуя, как напряжение постепенно спадает. Мышцы расслабились, руки стали теплеть, плечи опали. — Думаю, следующие пару дней Дереку стоит провести здесь. Я должен удостовериться, что рана правильно заживает. И разумеется, ни о каких физических нагрузках в следующую пару месяцев речи идти не может, — наставительно продолжил Дитон и вдруг едва заметно ему подмигнул. — Вы уж проследите за этим, мистер Стилински.       Последнее Стайлз пропустил мимо ушей, хотя до этого с готовностью кивал. — А Скотт? Где Скотт? Что с ним? Он жив? — закидал он вопросами врача, бегая глазами по его спокойному лицу.       Дитон сдержанно улыбнулся и кивнул: — Жив.       Стайлз ждал, что врач еще что-то ему скажет. Было видно, что это не все, но Дитон молчал, задумчиво прикусив губу. — Что не так, док? — настороженно спросил Стилински, сжимая мягкую ткань толстовки в руках не то от раздражения, не то от страха. — Он… пришел в себя? Все-таки не сможет ходить? Ничего не помнит? — версии сыпались из него, как горох из порванного мешка. — Видишь ли, — когда Стайлз иссяк, неохотно начал Дитон, незаметно отводя от Стилински глаза. — Я не мог предположить, что сегодняшняя… ситуация закончится так. — О чем вы? — спросил Стайлз, но не потому, что не имел совсем никакой идеи о том, что говорил врач, а потому, что этих идей было слишком много. С его точки зрения, так вообще все этой ночью пошло по известному месту.       Врач покосился на дверь позади себя и тихо начал: — Когда Дерек позвонил мне и сказал, что, возможно, кого-то нужно будет… — он запнулся, подбирая нужное слово. -… подлатать, я не мог предположить, что дело дойдет до стрельбы. И не думал, что ранен будет Дерек.       Уши Стайлза налились кровью и загорелись так, будто их в буквальном смысле подожгли. Дерек волновался за него? Настолько, что обеспечил ему личного врача, даже не будучи уверенным, что он понадобится? После всего, что он ему наговорил? После того, как стало понятно, в какую задницу он полез, Дерек сделал даже это?        В носу защипало. Было в этом что-то щемяще милое и такое теплое, что Стайлз почувствовал себя еще более виноватым. Второй человек оказывался в клинике Дитона по его вине. Второй — опять на грани жизни и смерти. Второй — кто пытался его от чего-то уберечь. — Я уже говорил, что Скотту нужен особый уход, — продолжил Дитон, незаметно подводя Стайлза к диванчику в холле. Сев, он дождался, пока Стилински сделает то же самое, и продолжил: — один мой знакомый согласился взять его к себе. Больница святого Алексия — хорошее место. Пока что Скотт там неофициально, но бюрократические вопросы стоит решить в ближайшее время, иначе находиться Скотт там больше не сможет. — Но ведь, если записать его официально, Дин найдет его. — Голос Стайлза предательски дрогнул. — Возможно, не сам, но… — Именно. — Кивнул Дитон, чье лицо приняло еще более серьезное выражение, чем до этого. — Дерек говорил, что… — Дитон осекся и замолчал, тщательно подбирая верные слова. — Дерек рассчитывал вывести конфликт с Винчестерами на плато. Это дало бы гарантию безопасности Скотта, но сейчас…       Стайлз почувствовал во рту металлический привкус и только тогда понял, что до крови прикусил губу. Бледный, как халат Дитона, он повернулся лицом к ветеринару: — Это невозможно? — Я такого не говорю, — аккуратно возразил Дитон и задумчиво спросил, глядя на белый потолок и яркие лампы. — Дерек рассказывал тебе, что означает туз?       Стайлз нахмурился и молча помотал головой.       Дитон тяжело вздохнул и неспешно начал: — Насколько я знаю, эта традиция сложилась в тридцатые. В городе тогда было крайне неспокойно. Возрос уровень преступности — многие люди в Депрессию потеряли работу и голодали порой целыми семьями. В то время тут жил человек по имени Арнольд Ротштейн… — Ротштейн? — оживился Стайлз. — Тот, что провернул Мировую серию 1919 года?       Дитон едва заметно приподнял одну бровь, коротко кивнул и продолжил: — Да, это он. Человек, как ты понимаешь, неглупый, Ротштейн осознавал, что в городе вот-вот должен наступить хаос, если что-то не предпринять. Ротштейн был игроком. Заядлым игроком. Поговаривают, что его и убили-то из-за большого карточного долга… — Спорно. — Со знанием вопроса возразил Стайлз. — Дело так и не было раскрыто. — Верно. Тем не менее я все же склонен полагать, что это так. — Мягко осадил его Дитон и вернулся к рассказу. — Как бы там ни было, Ротштейн придумал такую систему: из числа крупных банд выбирается одна, лидер которой на несколько лет становится кем-то вроде независимого судьи. Если конфликт между каким-то бандами заходит в тупик, ее лидеры могут… — Что — вызвать друг друга в суд? — недоверчиво усмехнулся Стайлз.       Дитон со вздохом кивнул: — Ты же знаешь, что наш город существует по определенным… — Правилам? — закончил за него Стилински — изо рта вырвался нервный смешок. — Да. Слышал. Мне объяснили. — Ссадина на лбу как будто бы засаднила сильнее. — Доходчиво объяснили…       Дитон неловко поджал губы и с пониманием посмотрел на него. Молча встав, врач жестом пригласил его пройти с ним. Дальше разговор велся уже в личном кабинете Дитона.        В кабинете Стайлзу сразу понравилось. Он, вообще, пришел к выводу, что кабинет для таких людей, как Дерек и Дитон, был чем-то вроде зеркала души, и рассматривать их с такой точки зрения их было невероятно интересно.       В светлом, но небольшом помещении расположился белый стол. На нем ровными стопками лежали бумаги, стоял стакан с ручками, компьютер. Естественный белый свет лампы был в меру холодным и в меру теплым — таким, как надо. Белые стеллажи с суккулентами и книгами стояли по обе стороны от стола, а за ним было закрытое белыми жалюзи окно. Большое, насколько Стайлз мог понять. Наверное, днем эта комната наполнена солнечным светом, подумал про себя он, должно быть, Дитону нравился свет.       Дитон усадил его на мягкий кожаный стул перед столом. Стайлз сразу почувствовал под собой «обычность». В отличие от дорогой кожи дивана Хейла, стул был обычным — из Икеи, скорее всего. Стилински чуть не расплакался. Была в этом такая искренняя «настоящность», такой уют, что в носу невольно защипало. Можно было представить, что он пришел к Дитону не как вынужденный пациент, а как человек, который вот-вот заведет себе собаку и пришел посоветоваться насчет прививок для будущего питомца. — В покере туз — самая сильная карта, — доставая из стола небольшую оранжевую аптечку, продолжал свой рассказ Дитон. — Ротштейн предложил «кидать» противнику туз, если ситуация выходила из-под контроля. — Что это значит? — Стайлз поморщился, когда Дитон прошелся ваткой с перекисью по ссадине на лбу. — Ситуация, насколько плохой она должна быть?       Дитон задумался на пару мгновений и серьезно произнес: — Я точно не знаю, но, если Дерек сделал это, значит, считал, что другого выхода не было.       Стайлз неуютно заерзал на стуле, нервно перебирая пальцами толстовку. Он вдруг ясно себе представил, как это все выглядит: он будто сидит привязанным к стулу, а над ним висит камень, огромный такой валун, на тонкой-тонкой веревке, которая уже трещит от напряжения — и вот-вот лопнет. А делать с этим — что? — И как теперь это все будет работать? — неуверенно спросил Стайлз, не глядя врачу в глаза. — Как проходит суд? — Этого я не знаю, — резко, как показалось Стилински, ответил Дитон и едва заметно нахмурился. Стайлз почувствовал, что своим вопросом перешел какую-то грань. — Об этом тебе лучше поговорить с Дереком. Одно могу сказать точно: по правилам, если карта брошена, конфликт замораживается. Карта была брошена при свидетелях. Это хорошо: Дин не сможет от этого отказаться. Но может быть по-всякому, поэтому с судом вам лучше не затягивать, иначе… — Скотт все еще будет в опасности… — закончил за Дитона со вздохом Стайлз и обреченно кивнул. — Я понял, док. — Потом помолчал и тихо добавил: — спасибо.

***

      Ребенком Дерек был труслив: боялся пауков, монстра под кроватью, змей. По крайней мере так говорил Питер. Кора всегда пыталась убедить его в том, что это не так, что Дерек был просто осторожным ребенком и что это, в общем-то, неплохо. Но она смотрела на него с перспективы младшей сестры, которую Дерек любил — очень любил — и всячески оберегал.        От ее глаз он всегда старался скрыть все, что могло бы ее обеспокоить: собственные страхи, неуверенность, боль и злость. Она верила в то, что он, подобно скале, может выстоять в любую бурю, а Питер ясно видел его настоящего — все такого же маленького мальчика, который боялся остаться один в темной комнате. Монстры с возрастом меняются, а страхи — нет.       Когда Дерек пришел в себя, превозмогая боль и тошноту, он долго не мог заставить себя открыть глаза. Сначала его дезориентированный мозг решил, что тишина вокруг свидетельствует о погребении заживо. Потом он подумал, что, может, он и умер — тогда это просто процесс отделения души — если таковая вообще есть — от тела. Эта мысль его не напугала, но показалась какой-то странной.       Еще через некоторое время Дерек понял, что это не вокруг тихо, а у него просто что-то со слухом. В голове всплыло воспоминание о выстреле. Вернее, о его громкости. Об их громкости, тут же поправил себя он. Их было несколько. И одна пуля точно пролетела где-то рядом с головой… С ухом. Точно. Дин чуть не лишил его уха. Или лишил?       Брови Дерека нервно дрогнули. Если он оглох на одно ухо, это плохо. Беспокойство сменилось более позитивной мыслью: но не смертельно же.       Так сказал бы Стайлз, вдруг подумал про себя Хейл — и последние кусочки пазла встали у него на место. Стайлз. Где Стайлз?       Будто в качестве ответа на его вопрос неподалеку раздался негромкий (или громкий?) храп. Дерек тут же открыл глаза, но моментально об этом пожалел. Ему показалось, что в комнате невероятно светло — настолько светло, что глаза режет. Только спустя пару мгновений и несколько неудачных попыток привыкнуть к освещению Дерек понял, что горела в комнате лишь одна лампа. Она стояла на тумбочке прямо у его лица, но была предусмотрительно повернута кем-то плафоном к стене.       Вскоре глаза привыкли к свету. Тошнить стало меньше.       В округлых тенях все казалось нереальным и потому — волшебным. Дерек будто спал с открытыми глазами, и чувство невероятной легкости, впервые за долгое время совмещенное с бодрствованием, согревало его изнутри. Вероятно, это состояние возникло у него из-за той дряни, которую вколол ему Дитон. Вероятно, когда действие этого вещества закончится, все вернется на круги своя. Но пока что Дерек ощущал на губах непроизвольную, но искреннюю улыбку и без всякого стеснения пялился на Стайлза.       Стилински полулежал в кресле в углу. Мятного цвета ложе, явно принесенное из холла клиники, занимало большую часть пространства между стеной и кроватью и выглядело нелепо. Ему явно там было не место.        Еще более нелепо смотрелся в нем Стайлз. Он почти сполз с сиденья, запрокинув голову назад. Разведенные по обе стороны руки свисали с округлых подлокотников. Он был похож на брошенную неосторожным ребенком тряпичную куклу — податливую и бескостную. Но Дерек знал, что это не так. Несмотря на то что Стайлз часто его раздражал, еще чаще заставлял нервничать и пересматривать свои жизненные установки, Хейл не мог отрицать, что никогда раньше не встречал похожих на него людей.       Стайлз был уникален, хотя сам об этом, вероятно, даже не догадывался. То, что эта мысль так легко пришла Дереку в голову, его даже не удивило. Это все наркоз. Что там Дитон ему вколол? Морфий или что-то для собак? Улыбка, однако, не сходила с лица Дерека. Давно забытое тепло разливалось по его телу, когда он смотрел на похрапывающего в кресле Стилински. Было приятно открыть глаза и понять, что ты не один. Даже слишком приятно — настолько, что ему вдруг показалось, что это все мираж, сон.       Испугавшись, что такой Стайлз — расслабленный и умиротворенный — вот-вот исчезнет, Дерек вгляделся в него получше. С длинных пальцев Стилински он поднялся глазами к его угловатым плечам. Потом взгляд Хейла скользнул по его груди. Одежду Стайлз поменял. Теперь на нем была явно большая ему футболка, клетчатая рубашка с закатанными по локоть рукавами и чистые темные джинсы. Из-под ворота футболки выглядывала правая ключица. Пройдя глазами ее, Дерек остановился на шее, усыпанной, будто ночное небо звездами, родинками.       Она была красивой, эта шея, с глупой улыбкой подумал Хейл, эстетичной. Как у древнегреческой скульптуры: с плавными изгибами, правильная. В голове внезавно возникло воспоминание о том, как она ощущалась под руками. Деликатная, хрупкая… Казалось, нужно всего лишь чуть больше силы — и она хрустнет, ознаменовав преждевременную кончину.       Дерек даже не помнил, душил ли он действительно когда-то Стайлза, но картинка эта предстала перед ним настолько четко, что он сам ее испугался. Как он мог? Такое было?       Я хотел убить его.       Теперь эта мысль ощущалась почти физически болезненно. Дерек поморщился, зажмурился, пытаясь отогнать от себя навязчивый образ… Его руки на этой шее сжимаются с каждым мгновением все сильнее, он чувствует под ними уходящую жизнь, бьющийся последние секунды пульс. А в ушах — лишь сдавленный, булькающий хрип.       Дерек заметался на больничной койке, в отчаянии крутя головой. Он стиснул зубы до боли в скулах, зажмурился до черных кругов в глазах, сжал в кулаках белоснежную простыню — сделал все, чтобы не завыть от распирающей его боли. По щеке пробежала одинокая, обжигающе горячая слеза. Не будь ему так больно, Дерек удивился бы этому даже больше, чем разозлился. Но болело все так, как не болело уже очень давно. — Дер? Дерек! Посмотри на меня.        Взволнованный голос Стилински резанул по ушам, но Хейл только сильнее постарался вывернуть шею в противоположную сторону, глядя на освещенную лампой стену. На Стайлза он смотреть не мог. Казалось, стоит посмотреть в его темные глаза цвета мокрой сосновой коры — и внутри что-то порвется без шанса восстановления. — Ты… плачешь? — неуверенно спросил Стайлз и нервно хохотнул: — ну, да, извини. Я все еще не ангел, а ты все еще жив, но так из-за этого расстраиваться… — он осекся, потупил глаза.       Рука Стайлза мягкой тяжестью опустилась Хейлу на плечо. Дерек, словно упрямый ребенок, попытался высвободиться из несильной хватки, но тело слушалось его плохо, поэтому вместо рывка получилось невнятное ерзание. — Тебе… больно? — растерянно спросил Стайлз. — Я сейчас позову Дитона…       Дерек молча мотнул головой. Вторая обжигающая слеза скатилась по его щеке. Лицо горело. Хейл был уверен, что покраснел от стыда, хотя раньше всегда бледнел. Все это было так неправильно. С самого начала — неправильно. Вот бы открутить все назад… на пару дней? На пару месяцев? Лет? Десятилетий.       Дереку очень захотелось к маме. Давно забытое чувство накрыло его с головой и душило слезами. Хотелось оказаться в их большом доме в Бейон-Хиллс, где не пустота и разруха, а теплая гостиная и запах жареного мяса, от которого не тошнит; где полный дом детей и счастливых взрослых; где читают вслух по вечерам и собираются по праздникам; где всегда шумно, но спокойно…       Когда рука Стайлза вот-вот должна была соскользнуть с его плеча, Хейл схватил его за запястье. Ему стоило это почти всех имеющихся сил. Казалось, будто он не просто поднял свою руку, а попробовал взять вес в сто килограмм без подготовки. Но оно того стоило. Он не хотел, чтобы Стайлз уходил…       Стилински застыл, в недоумении глядя на руку Хейла. Та сжималась вокруг его запястья, будто вместо костей и кожи под ней оказалась шершавая поверхность спасательного троса. Внутри что-то больно кольнуло. Стайлз сконфуженно поджал губы, но не шелохнулся. — Ах да, прости… Совсем забыл, что тебя без разрешения нельзя трогать… — пробормотал Стилински, сам не понимая, шутка ли это. Прочистив горло, он попытался разрядить обстановку и усмехнулся, — дружеское напоминание: ты сейчас не в том состоянии, чтобы кидать меня через прогиб, помнишь? Дитон сказал: никаких физических нагрузок в последующие… — Как будто ты когда-то меня слушался… — дрожащим голосом, едва слышно перебил его Дерек. Слабая улыбка тронула его пересохшие губы.       Стайлз вновь застыл, но всего на секунду. Он был уверен, что вот-вот сам заплачет. Впервые за долгие недели это должны были быть слезы радости. — Не говори только, что ты когда-то на это рассчитывал, — помолчав, усмехнулся он и посмотрел на Хейла с необъяснимой нежностью.       Дерек тяжело вздохнул. Тут же ощутил в боку боль, скривился, но в ответ лишь покачал головой — и замолчал. Стайлз смутился, едва заметно погладил Дерека по плечу и, пододвинув одной рукой кресло ближе к койке Хейла, сел. Посмотреть на него Дерек так и не решился.       Когда молчание затянулось, Стайлз попытался улыбнуться: — Ты говорил забавные вещи под наркозом.       Дерек вздрогнул и был вынужден все-таки повернуть голову к Стилински. Сердце ушло в пятки: что такого он мог сказать, отходя от наркоза? К своему ужасу, Хейл вдруг понял, что не может определить интонацию, с которой Стайлз это сказал: это сарказм? Он серьезно? Он злится? Он разочарован? — Например, просил ни в коем случае не давать тебе хот-дог с сосиской, — едва сдерживая смех, продолжил Стайлз. — Я спросил тебя: а с чем же тогда тебе нужен хот-дог. Но ты ответил, что с чем угодно, но не с сосиской… Кстати, веганская сосиска тебя тоже не устроила. Ты сказал, что она пахнет, как… в общем, слишком похоже на настоящее мясо.       Дерек побледнел еще сильнее, чем когда истекал кровью после ранения. Молча уставившись на Стилински, он чувствовал, как в и без того тяжелую голову впиваются иголочки нервов. — Что… что я еще говорил? — едва слышно выдохнул Хейл, спустя пару секунд молчания.       Стайлз кинул на него скользящий взгляд и отвел глаза, пожав плечами: — Да так… Всякий бред про протеин и каток в Центральном парке.       Замолчав, Стилински незаметно прикусил губу. Говорить о том, что на самом деле Дерек звал кого-то и просил прощения, совсем не хотелось. Стайлз понимал, что это не просто за буреломом, через который он так и не прошел — нет. Это то, что спрятано в той избушке, которую он пока может лишь видеть. Заходить в нее он не имел права, следовательно, бред Дерека тоже был не для его ушей. Возможно, когда-нибудь Дерек расскажет ему, почему это так, но пока он был явно не готов, а нарушать его личное пространство Стайлзу показалось неправильным. — И… все? — не поверил ему Хейл.       Стайлз хмыкнул и, натянув на лицо беззаботную ухмылку, кивнул: — Да. А что? Планировал выдать мне какой-то секрет?       Дерек едва заметно покачал головой и с облегчением выдохнул. Руку Стилински он медленно отпустил. Стайлз фыркнул и расслабленно закинул ногу на ногу. Дерек смерил Стайлза равнодушным взглядом и попробовал сосредоточиться: — Как долго я…       Стайлз посерьезнел и не дал ему закончить: — Почти двое суток. — Дерек устало вздохнул и покачал головой. — Ты ничего не пропустил, если что. — Попытался заверить его Стилински, хотя по его покрасневшему лицу можно было понять, что он врет. — Скотт? — с трудом спросил Хейл. — Жив. — Кивнул Стайлз и будто занервничал. — Был вчера у него с Мелиссой. Пришлось выдумать историю про то, как Скотт устроился курьером к тебе в бар. Мотоцикл, неаккуратное вождение — авария. — Его взгляд вдруг изменился: стал более ожесточенным и холодным. — Мне не хотелось ей врать, но это, по-моему, единственное, что я мог для нее сделать.       Дерек молча прикрыл глаза. На душе опять заскребли кошки. Казалось, с каждым мгновением все больше людей вокруг него засасывало в этот абсолютно ненормальный и неудержимый водоворот. Только теперь, самолично лежа на больничной койке, Хейл начал осознавать: он совершенно не имеет понятия, как его остановить. У брошенного туза будут свои последствия, и это далеко не конец.       Будто прочитав его мысли, Стайлз задумчиво произнес: — Я знаю про карту. — Дерек резко повернул к нему голову, скривился от тупой боли и посмотрел на него исподлобья. Стайлз просто пожал плечами: — не нужно на меня так смотреть. Дерек, я понимаю, что происходит и… — он сглотнул и, затеребив в руках край футболки, потупил глаза: — и мне жаль, вернее… Я прошу у тебя прощения за то, что…       Хейлу стало физически плохо от этого неровного голоса. Виноват был не Стайлз. Единственное, в чем его можно было обвинить, — импульсивность. Хотя то, что он сделал… Дерек запнулся и побледнел: сделал — что? — В общем, мне жаль… Мне правда жаль, и я… — Стилински все мучался со словами, пытаясь подобрать хоть какие-то такие, чтобы это все не звучало так ужасно, как было на самом деле. — Стайлз… — вдруг перебил его Хейл, он медленно прошелся по его лицу взглядом, пытаясь найти что-то, что говорило бы: нет, ты ошибся, все не так — и не нашел этого… Только большое, почти физически ощутимое сожаление, которое, увы, мало что меняло.       Дерек хотел задать ему этот вопрос напрямую, но фраза застряла где-то на полпути, царапая словами, будто шипами, горло. Поэтому он просто смотрел на него, и Стайлз все понял. Понял, но не смог поверить в то, что видел, — Дерек разочаровался. В нем разочаровался.       На мгновение Стайлзу показалось, что у него вот-вот остановится сердце. В горле перехватило дыхание: ни вдохнуть, ни выдохнуть. Может быть, он ошибается? Может быть, взгляд этот — всего лишь последствия наркоза? Может быть, Дерек и вовсе не отошел еще от препаратов и…       Стайлз попытался сглотнуть образовавшийся в горле ком, не смог и уставился на свои кеды. Темная ткань была вся в подтеках и пятнах. Какие-то из них (Стайлзу почему-то сразу думалось, что те, что справа у подошвы и слева у носка) — точно следы крови. Кеды бы постирать, но одна мысль о том, что с них может сойти эта красная жижа, пробирала его насквозь. Оставалось лишь уверять себя в том, что это он так неосторожно пил вишневый сок в столовой неделю назад и просто не заметил тогда этих пятен.       Стайлз стыдливо молчал. А Дереку больше ничего и не было нужно, чтобы убедиться: да, он прав. Все ровно так, как сказал Дин, все ровно так, как он сам думал, но во что так и не смог поверить. Он нахмурился, брезгливо поджал губы и отвернулся. — Позови Дитона, — холодным, но едва заметно дрогнувшим голосом велел Хейл. — Да. Сейчас позову. — Не глядя на него, кивнул Стилински и поднялся на ноги.       Когда он уже был в дверях, Дерек вновь окликнул его: — Стайлз? — Стилински невольно вскинул на него глаза. — Иди домой.       Последнее было произнесено даже настойчивее, чем предыдущее, хотя оба знали, что идти Стайлзу в этом большом и неприветливом городе было больше некуда. Даже несмотря на это, он кивнул и тихо вышел.