Неплен

Последние лучи уходящего дня медленно спустились за горизонт. Песчаные барханы отдавали свой жар, накопленный за все это время, накрывшему их ночному воздуху. Шелест, тихий шепот гулял по пустынным местам, уходя в яркие гвоздики звезд, держащих небо наверху. Их взор был устремлен на притихшую в руках ночи землю. Казалось, что время должно замереть, должно остановить свой вечный бег на этот короткий срок, дать людям передохнуть. Но это было не так. То, что никто не мог никогда остановить, так это время. Беспощадное, не терпящее промедлений, не залечивающее раны, а только скрывающее ноющую боль, которая может прорваться в любой момент. Этот поток часов, минут, секунд не мог перечеркнуть прошлое, не мог оставить его там, позади, на том отрезке, где оно свершилось. С каждым разом это прошлое настигало, снова и снова, пока не перешло в «сейчас». Так же как и время, ветер просачивался везде, не видя преград. Его свежесть и аромат наполнили комнату, ворвавшись в приоткрытое окно, нежно коснулись прозрачных занавесок и растворились в сумраке спальни. Теплый свет от прикроватной лампы выхватывал кусок кровати, белоснежных простыней и мягкой подушки. Пространство у окна было во власти луны, взошедшей на черное полотно ночи. Она заглядывала в окно и на ее лике отображалась печаль. На фоне серебристого прямоугольника, расстелившегося по мягкому ковру, вырисовывалась стройная фигура юноши. Длинная рубашка, доходившая чуть ли не до колен, казалось, была соткана из самой луны. Под тонкой тканью, струившейся по упругому молодому телу, метались сомнения. Ладони легли на подоконник, блеснув красной каплей на безымянном пальце. В золотых кудрях запутались нити лунного света, заставляя их сверкать мелкими алмазами. А вот в глазах, цвета полевого василька, искры не было. Они тонули в задумчивости, пытаясь распутать клубок мыслей и чувств. Губы были плотно сжаты, брови сдвинулись к переносице. «Никто нас самих не знает, как нам лучше», - то утверждение всплыло в голове Ивана. Вот только оно было в корне не верно. Сам человек, зачастую, не знает, как ему лучше. Все от того, что не понятно, чего хочется на самом деле. А если это хочется, нужно ли оно? Не будет ли только хуже, если поддастся этому своему желанию? Можно утверждать, что лучше жалеть о том чего сделал, чем о том, что не сделала. Но это тоже не верно. Иногда, некоторые поступки лучше никогда не совершать. Ярким примером для Ивана стал его покойный дядя, про которого он и не слышал толком никогда. Казалось, что Бориса просто вычеркнули из списка семьи, будто его никогда не существовало. Но, ведь то, что сейчас происходит, это его рук дело. И отец, и Алексей прекрасно понимал. Или нет? Васильки скользнули по подоконнику, останавливаясь на капельки крови в лунном свете. Если бы Борис не связался с сестрой Константина, этого ничего бы не было. Если бы отчаянье не овладело девушкой, этого ничего бы не было. Если бы Борис не сотворил то ужасное, заперев мальчишку в подземелье, они бы…. Они бы никогда не встретились? Почему-то это убеждение было очень твердым. Можно предположить, что, возможно, все они выросли и смогли бы общаться, но Кощеев не был бы тем, кем он является сейчас. У него не было бы всего того, что он теперь имеет. Возможно, он даже не стал бы воплощать свою идею на счет того, чтобы вернуть Ивана себе. И тогда…. Тогда все было бы иначе. Они бы не видели друг в друге того, с кем быть опасно. Ваня начал понимать, что он так же опасен для Константина, как и мужчина для него. Зависимость? Неужели юноша тоже впал в нее? Но, когда же это случилось? Иван прикусил нижнюю губу с такой силой, что во рту появился солоноватый привкус крови. Сколько раз он слышал про это, сколько раз удивлялся тому, что жертва начинает симпатизировать своему мучителю. Каждый раз юноша считал, что такое не возможно, что это бред, что никакого «стокгольмского синдрома» нет, что он то уж, наверняка, не стал бы сопереживать и симпатизировать тем, кто поступает по отношению к нему агрессивно. И что в итоге? Кончики губ дернулись в подобие слабой улыбки. Ваня чувствовал, на сколько он сейчас смешон. Мила, в отличие от брата, сохранила разум, здравомыслие. Она точно видела в Кощееве врага, она не собиралась его оправдывать, она была права. Юноша разумом это понимал, но то, что поселилось в груди, и сейчас разъедало изнутри, не давало опомниться. Как можно было отвернуться от родственников, как можно было поверить неизвестности? Да и когда это Иван начал принимать сторону Константина? Ресницы дрогнули, взгляд уставился в окно. Ночь разлилась черной краской, давая земле передышку от дневного света. Некоторые считают ночь самым опасным временем суток, потому что именно по ночам происходит много плохого. Но сама ночь никого не трогает, так же… Так же как Он. Все в образе Кощеева, начиная от его взгляда, вспыхивающего желтым безумием, и манерой держаться так, будто он знает каждый следующий шаг, говорило об опасности. Мужчина окружил себя этим ореолом, заставляющим других преклоняться перед ним, дрожать от страха. Наверняка на его счету много плохого, взять хотя бы бедную служанку. Да и когда Ивану досталось, тоже можно засчитать. Вот только… Только Константин не перешел ту черту, которая красным флагом теперь маячила у Вани в голове. Если до определенного момента казалось, что ничего более ужасного нет, чем… чем то, о чем говорили ночные явления в спальню, то сейчас все было иначе. Сердце захлебывалось в бешеном ритме, как только юноша представлял, как его касается Кощеев. Жар окутывал все тело, стягиваясь тугим комком внизу живота, разливаясь дрожью по рукам и ногам. Но когда это началось и почему, Ваня не мог понять. Испуг, искренняя озабоченность и тревожность переполнили перламутры тогда, когда Иван очнулся после своего поступка. Казалось, что мужчина выдохнул с облегчением, когда юноша посмотрел на него ясным взглядом. Ваня бы не удивился, если бы узнал, что все это время, пока он валялся без сознания, Константин был рядом. Если этот человек на столько бесчеловечен, то он должен был наплевать на юношу. Это была бы отличная месть своим обидчикам. Не замарав рук, избавился от лишних проблем. Но мужчина не сделал этого. Более того, после случившегося, Кощеев решил отпустить Ивана. Неужели он испугался, что оставь того здесь, он точно себе навредит? Ваня развернул ладонь и глянул на небольшой шрам на запястье. Сквозь мутное сознание, когда он валялся в кровати, ему казалось, что чьи-то руки держат его. Теплая ладонь накрывала его, тихонько поглаживая окровавленные бинты. Тогда юноше казалось, что это просто сон, но сейчас, видя поступки Кощеева, он понял, что все было на самом деле. Более того, те чувства тоже существуют. Все это время они рвались из Константина наружу, но не находили выхода и превращались в агрессию. А теперь, когда мужчина смирился с тем, что не сможет получить желаемое, он обрели теплоту, которую сейчас и чувствовал Иван. Легкий сквозняк прошелся по комнате, лизнув голые ступни юноши. Тот замер, ощущая, как по позвонку проходит ток. Он понял, что это был ток от перламутров, смотрящих ему в спину. Иван обернулся. Луна вычертила его профиль, обводя каждый завиток на затылке. Тьма у двери сгустилась, стала пахнуть корицей и терпким кофе. Под веером черных ресниц блестели глаза, наполнявшиеся чернотой зрачка. Чем больше мужчина смотрел на образ у окна, тем шире становились зрачки. Ваня замер. Он, словно загипнотизированный, не мог отвести взгляда от перламутра. А тот, в свою очередь, становился все ближе и ближе. Кончики пальцев нещадно кололо, в горло пересохло. Юноша попытался сглотнуть, но кадык дернулся, толкая воздух наждачной бумагой вниз. Кощеев шагнул в лунный свет, заставляя щеки Ивана зардеться. Они оба знали, чувствовали, предугадали друг друга. Черный шелк халата, с отсветом золотой каймы, легкий черные штаны, державшиеся на бедрах и на честном слове. Смуглая грудь, кубики на животе, четкие линии тела и тонкая темная дорожка, уходящая под ослабевшую резинку одежды. Иван даже не старался скрыть своего заинтересованного взгляда. Он понимал, что с Константином бесполезно притворяться. Тот чувствует ложь сразу, будто ощущает ее по запаху. Уже нельзя было скрывать. То, что юноша видел, ему нравилось. Раньше он никогда бы не мог подумать, что будет испытывать физическое влечение к мужчине, но это произошло. Внутри все сжалось в ожидании того, что должно было произойти. Ваня понимал, что теперь не сможет сопротивляться. Как крыло ворона вверх метнулась рука Константина. Ладонь, с длинными тонкими пальцами, легла на горящую от смущению щеку Ивана. Золотые ресницы опустились, грудь заходила ходуном. Большой палец мужчины прошелся по веснушкам, нежно, аккуратно, будто боялся их стереть. Миллион острых игл разошлись от его прикосновений, заставляя юношу напрягаться и с трудом сдерживать дрожь. Ладонь Кощеева скользнула к подбородку и приподняла голову Ивана, заставляя взглянуть в глаза. Взмах ресниц, как бутоны цветов, глаза цвета василька раскрылись перед мужчиной. Снова этот запах полевых цветов окутал его, возвращая в прошлое, заставляя вынуть все свои чувства наружу. Шаг. Жар тела Константина волной накрыл юношу. Тот скомкал рубашку, чтобы не выдать свое волнение. Перламутры стали ближе. Дыхание обожгло губы Ивана, а затем терпкость губ мужчины сбила ритм сердца. Дышать, надо было чем-то дышать, но юноша не мог. Он задыхался, чувствуя, как комок внизу живота плавится, растекаясь сладким ощущением по бедрам. Ване казалось, что он сам сейчас похож на сливочное масло, готовый растаять в объятиях Кощеева. В виске бился пульс, отсчитывая секунды, их секунды, которые были вне времени. Сам воздух вокруг этих двоих опьянел, становясь гуще, замедляя каждое движение. Еще шаг. Разряд пробежал между телами, врываясь сладкой болью в коленях. Ваня хотел вцепиться в плечи Константина, но что-то его все останавливало. Он ощущал жар его тела, запах кожи. Чувствовал, как другая рука Кощеева медленно расстегивает пуговицы на рубашке. Страх сжал горло, Иван разорвал поцелуй и попытался сделать шаг назад, но Константин не дал расстоянию между ними увеличиться. Снова шаг. Юноша оказался прижат бедрами к подоконнику. Из приоткрытых губ вырывались рваные куски дыхания. Широко распахнутые глаза смотрели на мужчину испуганно, но не ставили барьер. Кощеев уже понял, что, если Иван хочет, он может сопротивляться, но никакого сопротивления не было. Последняя пуговица была освобождена из оков. Обеими руками Константин потянул рубашку вниз, и та скользнула, упав у ног юноши. Сам того не осознавая, Ваня ощутил, как ему стало легче. Он схватился за края халата Кощеева и потянул на себя. Перламутры распахнулись от удивления, когда юноша, приподнявшись, впился поцелуем в тонкие губы. Все еще пребывая в замешательстве, Константин смотрел на прикрытые глаза напротив, на дрожащее золото ресниц. Он ощущал поцелуй Ивана, робкий, но смелый, тихий и настойчивый. Смешивая все краски эмоций, Ваня пытался перехватить инициативу, чтобы унять свой страх. Это он решил остаться здесь, это он решил позволить мужчине делать то, что тот хочет. Легкая улыбка скользнула по губам Кощеева. Иван ощутил это и, отодвинувшись, хмуро глянул на него. - Ты ведь знаешь, что дважды я предлагать не буду? – низкий, горячий голос шепотом прошелся между двумя. Прищур перламутра пытался пронзить юношу насквозь, понять, что тот думает. - Отныне я буду считать, что ты принадлежишь мне. Иван слегка наклонил голову на бок. Снова эта роль, роль вожака и устрашителя. Но юноша прекрасно уже понял, что стоявший перед ним человек совсем не такой. Вернее, с ним он точно не будет таким. Он будет тем, кем Ваня захочет его видеть. Конечно, перегибать палку тоже не стоило, но эта игра, которая сейчас набирала обороты, успокаивала юношу, не давала страху взять вверх. Ничего не ответив, Ваня скользнул руками по халату и обвил их вокруг шеи Константина. Снова поцелуй, на этот раз боле смелый. Прижавшись к мужчине, юноша ощутил, как тот возбужден, как его руки впились в нежную кожу на бедрах, заставляя тела сливаться воедино. Поцелуй стал сбитым, прерывающимся тяжелым дыханием, кусучим. Кощеева приподнял Ивана и усадил на подоконник. Тот только что-то мыкнул в губы и разорвал поцелуй. Откинувшись назад, юноша запрокинул голову. Черные пряди щекотали голые плечи, грудь. Поцелуи горели огнем на теле, впиваясь колючими углями в напряженную кожу. Ваня прекрасно понимал, что Константин видит ответные чувства, что теперь уже нельзя будет отнекиваться, но это и не надо было. Повисший в голове туман, вспыхивающий наслаждением, заставлял забыть реальность, забыть все то, что причиняло боль. Только сейчас Иван понял, что ничего подобного раньше не ощущал. Каждая клеточка его тела тянулась к рукам мужчины, откликалась на ласки. Ваня опустил голову. Снова этот взгляд, вот только в нем нет того безумия, страшного, властного. Перламутры сверкали как капли воды на снегу. Этот чистый взгляд горел огнем желания, в то же время, в нем гуляло убеждение, что происходящее не может быть правдой. Так долго идти к этому и вот… - Я согласен, - положив руки на плечи Кощеева, прошептал Иван влажными от поцелуя губами. Обратной дороги нет. У юноши был шанс сегодня все оставить и уйти. Но он этого не сделал. Ваня выбрал тот путь, который был ни кому не ведом. Константин только хмыкнул. Будто кто-то сейчас будет спрашивать согласия у юноши. Тем не менее, эти слова придали силы. Все было не зря и ему удалось найти свое поле с цветами, где солнце греет всегда, где скошенная трава мягкими волнами стелется под голубым небом, а на ветру трепещут бутоны синих цветов, встречающими одни из первых первые лучи солнца. Подхватив Ивана за бедра на руки, мужчина направился к кровати, скрываясь от любопытного взгляда луны. У подоконника, на полу, осталась только скомканная рубашка, еще хранившая тепло тела. Именно она стала предметом наблюдения лунного лика, которое продолжало свой мерный ход по черному простору неба, не подразумевая, что завтрашней день может перевернуть множество жизней.