Неплен

Ночь, мягким крылом, накрыла Москву. Асфальт, раскаленный пламенем солнца, щедро делился своим жаром, с опустившейся прохладой. Разноцветный неон, принимая множество форм и размеров, рассыпался по столице, как звезды по небу. Музыка стала громче, разговоры энергичнее, машины быстрее. Вместо серьезных, взрослых лиц, тротуары Гоголевского бульвара заполнились радостными улыбками молодежи. Казалось, энергия солнца никуда не делась, она просто приобрела форму молодых парней и девушек, продолжая кипеть жизнью. Новые слова, новые взгляды, новые вещи, новые чувства. На скамейках сидели парочки, прячась от любопытного света фонарей. В воздухе пахло драйвом и верой в отличное будущее, выстроенное собственными руками, настроенное на волну перемен. Фасад здания гостиницы, в стиле модерн, подсвечивался теплыми треугольниками света, вырывающимися из настенных фонарей. Из больших окон ресторана, на первом этаже, лилась тихая джазовая мелодия, разбавленная звоном посуды и нотой голосов. Искусственные лучи огибали рельефы лепнины на фасаде и оживляли мозаичные цветы, заставляя те распускаться и блистать во всей красе. Во дворе, за коваными воротами, которые охраняли два каменных льва, на теплой брусчатке раскинулись зонтики столов. Кто не желал погружаться в блеск и море джаза, тот мог отведать изысканные блюда мировой кухни на свежем воздухе. В каменных кадках огромные шары пионов источали сладкий аромат, кусты роз у дальних стен нежно смотрели на жителей гостиницы, соревнуясь в гонке ароматов с кухней. Густые кусты флоксов, как проводники, стояли на границе каменных дорожек и зеленой части двора, как бы указывая, что вход на территорию флоры запрещен. Невысокий мужчина, в черных просторных штанах, на восточный мотив, в узких туфлях, и в белой рубашке с воротником-стоечкой находился рядом с деревянными дверьми отеля. Короткие черные волосы и клин бородки оттеняли смуглую кожу. Темные пристальные глаза с лапками морщинок во внешних уголках. Сцепив ладони в замок, мужчина вертел большими пальцами вокруг друг друга. Густые брови сердито сдвинулись, заметив выехавшую на Гоголевский бульвар неприметную синюю "Audi". Машина ничем не выделялась среди тех, кто уже успел проехать в одну сторону небольшой дорожной полосы. Но, мужчина, будто почуяв что-то, или зная, спустился с мраморных ступеней и, пройдя по гладким камням среди столиков, просочился в ворота. Водитель "Audi", включив аварийку, так как на этом участке дороги нельзя было останавливаться, притормозил. Из салона высунулась мужская рука и протянула большой белый конверт. Мужчина с бородкой, принимая конверт двумя руками, склонился в небольшом поклоне. Из салона послышалась надменный смех, тут же взвыл мотор и машина, с пробуксовкой, уже не боясь привлечь внимания, рванула с места. Слуга, обладатель бородки, застыл в том же положении, в каком принимал посылку, на пару минут. После, прикрыв глаза, тяжело вздохнул и выпрямился. В его черных глазах, в которых растворились зрачки, колыхнулась усмешка, и большой гладкий лоб покрылся волнами складок. Медленно, мягко ступая по брусчатке, мужчина вернулся в гостинцу. Пройдя уютный холл с коврами, разными столами, статуями в стиле ренессанса в среднем размере, мужчина с бородкой поднялся по узкой лестнице, накрытой красным с золотом ворсом. Номер люкс с отдельным кабинетом, просторной гостиной и внушительной спальней, в которой размещался круглый стол, два низких стульчика с резными ножками и кровать, размером с ипподром. Одна ночь в таком номере была далеко не всем по карману, но, последние два дня, это место, достойное самих князей, было занято. Клиент платил щедро, питался в ресторане и был настоящей золотой жилой для гостинцы. Сейчас же в этом номере царил полумрак. Все источники света будто уснули. Только сквозь приоткрытые затемнённые шторы пробивался теплый свет фонарей, вырывая кусок дорогого паркета. Мгла, взявшая под контроль это место, выпирала черными пятнами мебели и интерьерных украшений. Что-то шевелилось, перекатывалось в черноте номера. Кроме звуков ресторана снизу и молнии машинных визгов, что-то урчащее, мягкое копошилось в дальних углах. Казалось, весь номер ожил, переливаясь синевой тени, огибая свет на полу. - Господин, - мужчина с бородой встал в проходе в темноту гостиной. – Пришел ответ. Тихий скрип, скрежет по дереву. В черноте, рядом с окном, мелькнули два желтых глаза. Раздался щелчок, и люстра под потолком взорвалась холодным светом. Лед окрасил мягкий вычурный диван в его привычную краску, разрывая взгляд пестрыми цветами на болотном фоне. Капли упали на высокие столики у входа, на которых статуэтки купидонов прижимали к груди грозди виноградов. Длинный стол, с узкими ящичками, прижался к одному из окон, цепляясь краями за шелк штор. У другого окна, расправив объятия, установилось изящное бежевое кресло, дугой выгибающее спину. В этом кресле, облаченный в белый махровый халат, закинув ногу на ногу, сидел Кощеев. Часы на длинном столе выбивали из тишины минуты. Белая махра халата делала кожу мужчины в кресле еще темнее, обращая в шоколадный шелк молока. Изящная рука метнулась в сторону пришедшего. Тот подошел и протянул конверт. - Знаешь, Вазир, нужно отдать должное, Вячеславу. Я, искренне, думал, что он уйдет от ответа, - бархат голоса обволок комнату, закрывая ее слух. Черные длинные пряди волос были распущенны и углем струились по белому вороту на груди. Тонкие губы сжались в тугую нить. Кисть с острым кольцом пригнулась, будто приготовилась к прыжку. Легкий взмах, белая бумага отозвалась шорохом. Тонкие пальцы скользнули в разрез, ровный, будто сделанный хирургическим скальпелем. Перламутры двигались по ровным строкам, вьющейся синей вязью русских букв по белому полотну. Мышцы челюсти невольно дернулись, пытаясь унять злость и омерзение. Те руки, что так красиво выводили такие, на первый взгляд, правильные слова, творили то, от чего никогда не отмоются. - Он согласился? – голос Вазира был мягким, как кружевное тесто. В нем утопали напряжение и колебания. Константин хмыкнул и, откинувшись на выгнутую спинку бежевого кресла, посмотрел в щель между плотных штор на окне. Рука с письмом легла на колени, конверт, опавшим листком, опустился на кремово-коричневые доски паркета. - Он пытается вывести игру на свои правила, не имея на то морального права. Громкий взрыв смеха шаром вкатился через окно, рассыпаясь по стенам, выкрашенным в бледно-персиковый цвет. Мужчина с бородкой стоял у двери, так же неподвижно, как купидоны с виноградом. Только живой блеск темных глаз, искрился в сторону Кощеева. - Господин, - губы Вазира дрогнули. – Не сочтите меня наглым, но…. Зачем Вам этот юноша? Константин прищурился. Жемчуг замер, впиваясь в невидимую точку на темно-коричневой ткани штор. - Ты себе не представляешь, на что способен пойти человек, чтобы избавить себя от боли. А как причинить и душевную и моральную боль одновременно? – голова плавно повернулась в сторону выхода, потянув волосы с отблеском оникса. – Нужно уничтожить его детище, - желтый свет объял перламутр, разжигая огонь. - Вы хотите убить этого мальчика? – вытянулось лицо от удивления у слуги. Он чувствовал и знал всю боль своего хозяина. Еще тогда, когда Сам, приставил Вазира помогать темноволосому юноше вести дела, мужчина видел, насколько большая рана у того на сердце. Но, в этом сердце, еще оставалось место для добра, не смотря на то, что затягивающаяся рана делала его каменным. Узнав прошлое этого парня, Вазир проникся к нему уважением. И пусть месть была самоцелью, отражаясь в жемчуге, мужчина видел, насколько сильна борьба в душе Кощеева. Прижимая своих бизнес-конкурентов к ногтю, уже молодой бизнесмен, Константин, не мог сказать грубого слова калеке, не мог пнуть бездомное животное. Строгость, призрение к миру, взращённые одним человеком из прошлого, не убила чувство справедливости и сострадания, бледными звездами, порхавшими в темных закоулках души. - Говоря детище, я имею в виду не детей и, даже, не бизнес, - ухмылка переползала в оскал. – Самое главное детище у человека, это он сам. Человек всегда жалеет только себя, пытаясь выгородиться добрыми поступками в отношении других. Человек слаб, низок и тщедушен. Ни одни мускул не дрогнул на лице Вазира. Он знал, чей ученик сейчас перед ним. Но, в отличие от своего учителя, Кощеев не был настолько жесток, что, пытаясь сохранять внутренне равновесие, которое не хотело полностью скатываться в глубокую пропасть отчуждения мира, Константин делал то, что было не свойственно его наставнику. Жесткость и ответное насилие, вот два главных направляющих вектора были избраны им. Правда, даже они не могли полностью завладеть чувствами. Верный слуга все это видел и искренне сочувствовал. Он знал, что с очерствевшей душой жить намного проще, запирая совесть и сожаления под замок. Конечно, со временем, Кощеев становился все больше похож на того, кто протянул ему руку помощи в самый ужасный момент жизни. Но, что-то не давало мужчине полностью превратиться в зверя. Эта бессмысленная вера, вера в людей, вера во всепрощение, которая и разжигала огонь ненависти, и гасила его одновременно, заставляя метаться ночами по кровати, сбивая влажные от пота простыни. Из-за этого ночь для Константина стала невыносима, а сон превратился в синоним к слову ад. Снова поднеся письмо к перламутровым глазам, Кощеев нахмурился. Ответ бизнесмена его разочаровал, но не убил бдительность. То, что Вячеслав так легко согласился на обмен, еще раз доказывало, на сколько человек жалок в своем существовании. При этом Константин не возвышал себя над другими. Он тоже поддался на манящую силу чувств, особенно такого как гнев. Именно он смог поднять с колен израненное тело и измученную душу, смог дать мощный толчок и зажег путеводную звезду под названием «Месть». Вот только, что станет с ним, когда цель будет достигнута? Тонкие пальцы резко сжались, сминая белый листок. Гнев поднимался из груди, зажигая желтый огонь в жемчуге. Жертвенность – одно из редких и драгоценных свойств разумных существ. Инстинкт самосохранения, выработанный на физическом уровне в течении многих лет, был сильнее. Разум, который являлся партнером этого инстинкта, редко отклонялся в сторону, а вот чувства, яркие, мощные, могли захлестнуть с головой. Но, даже тогда, не всегда человек был готов пожертвовать своим комфортом и статусом и, тем более, жизнью. Конечно, бессмысленная жертва считалась глупостью, но, в тот момент, когда ты оказываешься в клещах ситуации, нет смысли ни в чем, даже в самой жизни. Бизнесмену же было дано время, которого так не хватало зачастую. - Либо он настолько хитер, либо окончательно прогнил, - слова, как острое лезвие, разрезали тишину комнаты. Кощеев встал из кресла и, касаясь босыми ногами пола, прошел к столу. Выдвинув узкий ящик, он вытащил самую простую зажигалку. Тихий щелчок, показавшийся незаметным в черед часовых шагов. Лепесток пламени выскочил из зажигалки и лизнул поднятый к ней комок бумаги. Всего лишь мгновение пронеслось между ними, и бывшее письмо владельца фирмы «Русь» занялось оранжево-красным пламенем. Перламутр отливал огнем, в черных зрачках бесилось его отражение. Легкий серый дым поднимался от желтого клубка с красными пиками и черной серединой. Бумага съеживалась, опаляя тонкие пальцы Константина жарким огнем. Точно так же чернела и съеживалась его душа, когда он видел, как гниют люди изнутри. Только когда пламя кошачьим языком лизнуло подушечки пальцев, мужчина дернулся и выронил еще тлевший огарок из рук. Тот, шмякнувшись на пол, рассыпал песок ярких искр, оседавших на узких досках пола. Незаметные черные точки вырисовывали свой узор на паркете, оставляя в памяти номера этот случай. Босая ступня опустилась на остатки письма, превращая их в труху, размазывая гарь по полу. Огонь успел укусить выпустившего его хозяина, но тот даже не повел бровью, ощутив впившиеся в ногу жаркие иглы. Физическая боль была ничто, по сравнению с той, которая сейчас полыхала в груди. Кощеев снова, не смотря на прошлое, давал шанс этому мерзкому человеку. Он готовился к подставе, сжигая письменное свидетельство того, что взрослый успешный мужчина готов отдать родного сына взамен денежного долга. Это последняя попытка поверить в человечество, если же никакой ловушки не будет и Вячеслав, действительно просто так пожертвует тем, кто был его шансом на искупление, Кощеев перестанет говорить на языке убеждения. Месть, сладко шепча на ухо, снова обняла за плечи.