Деконструкция

На семинарах по истории европейской литературы Дазай не появлялся больше месяца. Сначала он не мог заставить себя подняться (как назло, их всегда ставили в расписании на девять утра), а потом так увлёкся своим собственным текстом, что забросил все занятия и ещё две недели толком не приходил в университет. И сейчас ничего не изменилось. Ему всё ещё не хотелось здесь быть, но ситуация стала совсем критической. Вчера вечером он получил сообщение от администрации, где ему вынесли предупреждение насчёт пропусков и настоятельно просили сдать все долги, иначе против него начнут применять меры. Так что, выбора ему не оставили. На часах ещё не было девяти, а Дазай уже сидел в полупустой аудитории, с трудом пытаясь не заснуть прямо там. Ночью он от силы поспал пару часов, и то был, скорее, в состоянии непонятной полудрёмы, которое точно не помогало с утра чувствовать себя бодрым. Отпив из стаканчика латте с двойным карамельным сиропом, Дазай с тоской посмотрел на лежащее перед ним эссе. Он закончил работу по Гёте, но совсем не подготовился к самому семинару. На это просто не хватило времени. Однако был шанс, что ему удастся ответить, используя полузабытые школьные знания. Сегодня они должны были обсуждать литературу Великобритании первой половины девятнадцатого века, в частности романтическую, и именно её с особой тщательностью изучали в старших классах. Так что, вероятно, он не облажается. – Ого, ничего себе, кто нас решил почтить своим присутствием! – услышал он над ухом знакомый голос. – Сам Дазай Осаму, невероятно! – Привет-привет, Куникида, давно не виделись. Черт, ты все такой же крикливый. И откуда столько энергии с утра... – Ты совсем в край обнаглел?! Из-за твоих прогулов меня постоянно достают звонками! Просят на тебя каким-то образом повлиять! – Ну и зачем ты вообще с ними разговариваешь? Я не прошу. Сам со всем разберусь, – ответил Дазай, отпивая кофе. Все же, нужно было взять 0.4 вместо 0.3, и сироп в этот раз мятный. Да, мятный сейчас хотелось бы больше. Сливки бы тоже не помешали, и вот на них можно уже шоколадную крошку. – Ты в курсе, что уже появлялся в списках на отчисление!? Тебя и твои долги обсуждали на прошлом собрании кафедры! – Да хватит тебе кричать прям над ухом, – проворчал он. – Знаю я все. Со мной связались, и я уже начинаю закрывать хвосты. – Неужели! – воскликнул Куникида. – Только поговори со всеми преподавателями и попроси их писать тебе, а не мне. Я не твой чертов секретарь! И после этих слов он быстрым шагом пошёл к своему месту, находившемся прямо напротив преподавательского стола. По всей видимости, дела действительно обстояли плохо. Дазай знал, что Куникида склонен к преувеличениям и панике, и его словам нельзя верить на все сто процентов. Однако тот факт, что о нём уже спрашивали многие преподаватели, заставлял напрячься. Обычно это происходило, когда не могли поставить семестровую оценку. Значит, в его долгах числились не только эссе и практические работы, но и тесты. Дазай внезапно вспомнил, что не написал проверочную по английскому, отчего стало совсем уныло. Хотелось одного — встать, выйти из аудитории и отчислиться прямо сейчас. И он так бы и поступил, если бы не последние события. С момента знакомства с Достоевским прошла неделя, и за это время им три раза удалось встретиться: снова в баре и ещё два раза в университете — в библиотеке и в свободной аудитории. Казалось, они говорили обо всём на свете. Федора нельзя было назвать лёгким собеседником, обычно они часто спорили, но почему-то эти споры лишь подогревали интерес, и, когда они входили в раж, остановиться было невозможно. А ещё это был единственный раз, когда у них с Чуей появился общий друг. Обычно им нравились абсолютно разные люди, и в общих компаниях они чувствовали себя неуютно, особенно Дазай. Чую всегда окружали приятели, и к каждому из них он испытывал нескрываемое раздражение. А в общении с Федором всё складывалось удивительно легко. Дазаю даже хотелось видеть в этом какую-то фатальность, что им было предначертано встретиться именно здесь и сейчас. Такое случайно точно не происходит. Сегодня они снова собирались увидеться, и на этот раз Федор пригласил их к себе. В отличие от них с Чуей, он жил в небольшой квартире в двух кварталах от университета и имел возможность звать к себе гостей. В первую очередь, Федор хотел показать им свою библиотеку (которая, по его рассказам, очень увлекла Чую), а потом уже угостить домашней пастой и вином двадцатилетней выдержки. Всё это выглядело слишком привлекательным, поэтому Дазай отбросил мысли об отчислении в дальний ящик. Уж лучше сдать тесты и дописать эссе, чем возиться с отчислением, поиском жилья и разговором с отцом, который обязательно примчится сюда, только услышав о его намерениях. – Из-за этой ситуации с Тацуей Кавадой отменили все мероприятия на следующие дни, – услышал он недовольный голос Джуничиро Танизаки. – У нас должен был проходить квиз, финальный этап, а теперь его перенесли на непонятно когда. Отстой. И надо было ему прям в универе все это проделывать… – Танизаки! – возмущенно воскликнула Наоми. Насколько Дазай помнил, она приходилась ему кузиной или какой-то дальней родственницей, но фамилии у них были одинаковые. – Человек погиб, а ты беспокоишься о каком-то квизе. – Это был выбор человека, ну, пойти на поводу у своей слабости, – беспечно ответил тот. – Его бы никто не остановил. – Вообще-то, людям в таких ситуациях помогают. Говорят, он просто поссорился со всеми друзьями и все время проводил на дополнительных занятиях, там еще проблемы в семье… Если бы его вовремя направили к специалисту – случившегося можно было бы избежать. – Откуда тебе знать? Да и какая разница уже. Мертвых не вернешь, а вот финальный этап квиза отменили. И, кстати, непонятно зачем. – Ты невыносим! Дазай слушал их диалог вполуха, и в голове сразу всплыли воспоминания из прошлого. Долгое время его постоянно преследовали мысли о смерти. Иногда они притуплялись, и ему даже удавалось жить вполне нормальной, насыщенной жизнью, а порой становились настолько плотными и удушающими, что не удавалось думать ни о чём другом. Лишь о своей смерти. И в такие моменты она казалась самым желанным из всех возможных исходов. Затем происходило многое. Однажды Чуя самостоятельно останавливал ему кровь из глубокого пореза. Он кричал, ругался, настаивал, чтобы они пошли к врачу, но Дазай отказывался. В итоге кровотечение удалось прекратить, но после этого уже Чуя ударил его так сильно, что в глазах потемнело. Никогда ещё Дазай не видел его настолько злым. Были и другие случаи, но сейчас они уже растворились в потоке воспоминаний. Дазай мог лишь сказать, что такое случалось; наедине с собой или в присутствии Чуи, но каждый раз ему удавалось выбираться живым и относительно здоровым. Твое глупое тело хочет жить, смирись. Ещё его удивляло, насколько Чуя сразу чувствовал, когда с ним происходило нечто подобное. Это невозможно было скрыть. Стоило Дазаю вновь начать думать о чём-то деструктивном или предпринять попытку, как Чуя атаковал его сообщениями, а поняв серьёзность ситуации, приезжал и не отставал, пока не убеждался, что Дазай в состоянии адекватно воспринимать реальность. Но такого давно не случалось, и сейчас будто действительно стало лучше. При поступлении в университет Дазай, наконец, принял решение писать собственный роман, длинный текст-размышление или, как модно сейчас говорить, автофикшн. Это его настолько увлекло, что помогало избежать всех разрушающих мыслей, которые так часто посещали его в старшей школе. Теперь он мог работать над текстом много и долго. А ещё рядом всегда был Чуя, ближе, чем тогда, и это тоже поддерживало, особенно в моменты, когда на него обрушивалось одиночество. Дверь в аудиторию открылась, и в помещение вошёл Сато-сенсей. Окинув всех безразличным взглядом, он прошёл к своему месту и положил на стол стопку увесистых книг. Ему вряд ли было больше тридцати. Аспирант, который брал семинарские занятия как подработку и практику. Особенно много таких встречалось на языковых специальностях, но и на литературно-исторических они тоже попадались. – Куникида-кун, раздайте, пожалуйста, книги, – попросил Сато-сенсей. Голос у него был тихий, хрипловатый. – По одной на каждый стол. Дазай тяжело вздохнул: от занятия он не ожидал ничего интересного. Так и вышло. Весь семинар они обсуждали Байрона. Сначала выступали те, кто подготовили задания, потом были вопросы (Дазаю даже удалось ответить, не особо хорошо, но лучше, чем ничего), затем начался совместный анализ текстов, и вот тут ему уже хотелось выть. Его буквально физически тошнило от этих заученных фраз, и что каждый делал вид, что им интересно, хотя никого на самом деле ничего из этого не волновало. Дазай не считал себя умнее других, «Корсара» он даже не прочитал, но почему-то всё происходящее отзывалось в нём невыносимым раздражением. Возможно, потому что никто из сидящих не мог подняться и сказать, что действительно об этом думает. В том числе и он сам. И это было донельзя противно: испытывать ко всем отвращение и при этом осознавать, что сам являешься их частью из-за своей слабости и безвольности. Когда время занятия подошло к концу, Дазай потратил ещё пятнадцать минут на сдачу эссе, которое у него не хотели принимать, ссылаясь на пропущенные сроки. Но ему удалось. Всё же, у Дазая получалось находить подход к людям, даже к таким сухим педантам, как Сато-сенсей. Одной головной болью меньше. Разобравшись со всеми делами, он вышел из аудитории и сразу направился в главный холл, где его уже должен был ждать Чуя. Дазай все еще не мог привыкнуть к многолюдности Токио. Не сказать, что Йокогама была совсем уж маленьким городом, но большую часть времени он пользовался частным автомобилем с водителем или вовсе оставался в пределах своего пригорода. Здесь же приходилось передвигаться самостоятельно, используя весь доступный транспорт – автобусы, метро, такси. И это раздражало. Дазай постоянно терялся, плохо ориентировался на местности, из-за чего приходилось лезть в карты, перепроверяя маршрут. Чуя же, наоборот, в Токио ощущал себя как рыба в воде. В первые же дни он запомнил все нужные маршруты, оформил транспортную карту и без проблем передвигался по всем запутанным веткам метро. Даже сейчас именно он вел их к Достоевскому, абсолютно без проблем ориентируясь в новой местности. Дазая это восхищало, хотя, его много что восхищало в Чуе. Они шли по одной из немноголюдных улиц, здесь было достаточно тихо, уютно. Чуя сказал, что так будет быстрее, чем идти через центральные. И это было действительно так. Дазай с интересом поглядывал на жилые, уходящие в небо многоэтажки. В Токио все было огромным и в тот же момент, как квартиры, маленьким. Казалось, здесь совсем не было личного пространства, и все было на виду. – Чууууя, нам еще долго? – протянул Дазай, но, скорее, чтобы просто привлечь к себе внимание. Ему не нравилось, что Чуя шел немного впереди и совсем на него не смотрел. – Еще десять минут, – ответил тот, даже не обернувшись. – Это будут очень долгие десять минут. Надо было поехать на такси. – Иногда надо хоть немного двигаться, ты и так почти не выходишь из дома. – А какой смысл? Мне и дома хорошо. Чуя усмехнулся и будто прибавил шагу, из-за чего Дазаю пришлось ускориться, чтобы не отставать. И все же Чуя выглядел потрясающе. Дазай не мог перестать любоваться его длинными, касающимися плеч рыжими волосами. А еще идеально подобранной одеждой – темным лонгсливом с надетой поверх белой рубашкой, шляпой и обтягивающим шею черным чокером. Последнее особенно будоражило мысли. Дазай безумно любил видеть его на Чуе, а потом целовать рядом, забираясь языком под застежку, покусывая и заставляя того откликаться на каждое движение… Так, надо успокоиться – одернул он себя, стараясь усмирить накатившее возбуждение. Его все еще удивляло, насколько сильно Чуя очаровывал. Что в первую встречу, когда он настолько сильно ему понравился и Дазай просто не мог оставить его в покое, что сейчас, спустя два года отношений. – Мы пришли, – сообщил Чуя. Они остановились напротив пятиэтажного, ничем не примечательного здания. Стены здесь поросли плющом, рядом со входом было припарковано несколько велосипедов и детских колясок. Пусть это и был центр, атмосфера тут напоминала скорее пригород или отдаленный спальный район. Даже не верилось, что совсем рядом вовсю кипела жизнь. Через пять минут Достоевский, спустившись вниз, открыл им входную дверь. Выглядел он так же, как и в университете, баре, библиотеке – классические штаны, темная кофта с воротом. И никакой домашней одежды. Сам же Дазай предпочитал у себя ходить в пижаме. И ходил бы в ней вообще всюду, если бы была такая возможность. А Федор, судя по всему, выбирал собранность во всем. – Нерабочий домофон? – спросил Осаму. – Скорее, осторожность. Большинство жителей здесь – собственники в возрасте. Они не доверяют современным технологиям, поэтому предпочитают сами впускать гостей. – Резонно, но неудобно. – Смотря что для тебя важно, – ухмыльнулся Достоевский. Поднявшись на третий этаж, они вошли в небольшую квартиру, состоящую из двух комнат: одна – спальня, другая – гостиная-библиотека с письменным столом и книжным стеллажом во всю стену. Мебель здесь была старинная, но при этом гармонично сочетающаяся и отдающая чем-то викторианским. Дазай такое в японских домах почти никогда не встречал, в квартирах для студентов тем более. – У тебя здесь необычно, – тоже заметил Чуя, совсем очарованно глядя по сторонам. – Я люблю полумрак и темные оттенки. К тому же это напоминает родительский дом, сразу становится не так одиноко. – Выглядит все очень здорово,– Чуя подошел к одной из книжных полок. – Не против, если посмотрю? – Разумеется. Здесь далеко не все, большая часть коллекции осталась в личной библиотеке. – И сколько у тебя книг? – Я не считаю. Предпочитаю запоминать смыслы и идеи. Но все, что здесь, – Федор провел руками по корешкам, – самое любимое. – Теперь даже интереснее, – произнес Чуя, доставая одну из книг. Около получаса Федор показывал им свою библиотеку, рассказывая то об одном, то о другом тексте. Здесь почти не было художественной литературы, в основном философия, социология и так называемый нон-фикшн. По его словам, что-то сюжетное вгоняло его в тоску, так как каждая книга будто повторяла другую. – Все, что можно было написать – уже написали, – сказал Дазай, рассматривая сборник Кьеркегора. – Остается только играть, что постмодернисты и делают. – Я знаю, но интереснее мне от этого не становится. Да и в мире столько всего, что прочитать и жизни не хватит, поэтому буду выбирать более мне подходящее. – Определенно, – согласился он. После Федор пригласил их за стол. Рассадив гостей, Достоевский довел до готовности пасту с морепродуктами, после чего разложил ее на тарелки и разлил вино по бокалам. Дазай догадывался, что это будет вкусно, но блюдо его действительно потрясло. Идеально сваренные спагетти таяли на языке, сочные нежные мидии, креветки и кальмары, пропитанные чесноком и оливковым маслом, придали блюду насыщенный аромат, а щепотка свежей петрушки и лимонная цедра внесли необходимую свежесть. Отпив вино, Дазай отметил, насколько идеально оно подходило, будто докрашивало все. Стоило признать, Федор был в этом хорош. Очень хорош. – Это прям вау, – выдохнул Чуя. – Где ты научился? – Ты мне льстишь, здесь нет ничего необычного. Просто паста. В эпоху интернета и с доступом в ютуб сейчас каждый может приготовить нечто подобное. Главное – не нарушать пропорции. – Ну, нет, – сказал Дазай. – Мы с Чуей в этом полные лохи. У нас даже яичница подгорает, а лапша слипается. Какой уж там рецепт из ютуба. – Вся правда, поэтому мы обычно едим рамены и закупаемся готовой едой в 7-Eleven. – И доставки! – Да, доставки тоже спасают. Короче, к плите мы стараемся не приближаться. – В таком случае, я могу приглашать вас на ужин, – сказал Федор, поглядывая на них по очереди. – Может, смогу еще чем-то вас удивить. – Ооо, будем ждать, – загорелся Дазай. Вкусно поесть он всегда был очень «за». – Кстати, хотел спросить. Как давно вы вместе? – Почти два года, – ответил Чуя, отпивая из бокала. – Получается, со школы? Похвально. Мало кому удается сохранить отношения после перехода в университет. – Мы сами удивляемся, – усмехнулся Дазай. – Порой сремся, как собаки, но все равно вместе. – Даже не верится, что столько времени прошло. Будто еще вчера я к тебе по выходным на ночевку приезжал. – Ты про «первый раз»? – Блять, Дазай, заткнись, – сразу ощетинился Чуя. – Не смей про это рассказывать! – Да ладно тебе, постфактум это даже смешно, – не унимался Дазай. – Кому как! – Вот теперь мне уже интересно, – произнес Достоевский. – Поделитесь? – Может быть, однажды, – ответил быстро Чуя. – Когда я буду достаточно пьян или типа того, а пока я не хочу позориться. – Да не было ничего позорного! Мы были тупыми малолетками, чего ты ожидал? Все вышло неловко, как и должно быть. – Это было меньше двух лет назад! – И вот мы вернулись к тому, что будто прошла целая вечность, – завершил Дазай, после чего посмотрел на Федора. – Не обращай внимания, мы так общаемся. – Я уже это понял, не волнуйтесь. Можете быть собой, – улыбнулся тот. – Меня просто все еще восхищает, что вы вместе, несмотря ни на что. Редко когда встречаешь таких людей. А проблемы – они есть у всех. Как говорится, любовь хочет быть вечной, но это и есть её вечное страдание. – Ницше? – сразу же среагировал Чуя. В глазах Федора промелькнул блеск обожания и восторга. – И все же я в вас не ошибся. Давно хотел найти тех, с кем могу разделить мои интересы. – Неужели во всем университете не было тех, кто читает «скучные философские книжки»? В жизни не поверю, – сказал Дазай. – Ты прав, такие были. Но знаешь, одно дело – читать, уметь блеснуть красивым словцом, и совсем другое – понимать. Я знаю вас совсем немного, но думаю, что вы воспринимаете все так же, как это воспринимаю я. И чувствуете то же одиночество, чуждость, – его взгляд немного задержался на Дазае. – Но тем ценнее находить единомышленников. Да, вы любите друг друга, и это прекрасно, но иногда неплохо выходить за пределы, расширять границы в плане общения. – Ну, у нас есть друзья, – пробормотал Чуя. – Но достаточно ли тебе с ними хорошо? – Не знаю. На самом деле, меня вообще ни на что не хватает. – Но ты все равно здесь, – ухмыльнулся Достоевский. – Точнее, вы здесь. И я этому признателен. Потому что вы согласились уже на четвертую встречу. Все не просто так. – Ты добиваешься от нас признаний? – в лоб спросил Дазай. Ему нравился и одновременно не нравился этот разговор. С одной стороны, его подкупала подобная честность, но, с другой, у него было ощущение, что его буквально вскрывали ножом, заставляя оголить все истинные чувства. – Просто хочу расставить все точки над «i». Мне нравится проводить с вами время, вам, догадываюсь, тоже. Но хотелось бы именно услышать, чтобы не додумывать. – Нас все устраивает, – сказал Чуя, а потом добавил. – Меня точно. – Пока все хорошо, да, – кивнул Дазай. Все было не просто хорошо, а даже очень хорошо. Особенно после отвратительных университетских занятий, которые буквально высосали из него все силы. Сегодняшний вечер вселил в него жизнь, и Дазай даже на физическом уровне ощущал себя лучше. – Славно, – губы Федора растянулись в улыбке. – Предлагаю выпить за «любовь», как за самое красивое и сильное чувство. Раз уж свидетелем подобного я стал. От сказанного по телу пробежали мурашки. Никто и никогда не отзывался так об их отношениях. Возможно, это вообще впервые, когда кто-то говорил об их отношениях напрямую, а не использовал эвфемизмы и обтекаемые формулировки. И это было еще одним хорошим во всем этом – с Федором они могли быть собой. Не скрывая ничего. Совсем ничего.