Педагогическая комедия

К огромному удивлению Бакуго, мать отреагировала на изъявленное желание праздновать не дома абсолютно спокойно. Если не сказать радостно. В их семье в целом было не принято выражать тёплые чувства друг к другу, но они просачивались в чём-то незначительном и на первый взгляд не особо примечательном. Мать называла это «агрессивной заботой». Немногочисленные приближенные к Бакуго лица называли это «сомнительным исполнением родительских обязанностей». Поэтому такая бурная реакция на внезапную смену планов несколько поставила Бакуго в ступор — родители всегда были людьми исключительно принципиальными и не ценили импульсивных поступков от кого бы то ни было. А тут так. — К другу? — мать на том конце провода чем-то зашуршала , судя по всему, зажимая телефон между плечом и ухом, — Вот ты сколько учишься, а я всё никак не могу поверить, что у тебя такие водятся, ха! Бакуго скривился, и посмотрел на экран, раздумывая, а не скинуть ли ему вызов после таких подъёбов. — Вполне себе живые, осязаемые. Иногда даже дышат, прикинь. — Невероятно, — саркастично выдохнула она в трубку. — Ну и чо? Езжай, кто тебе не даёт. Мы только рады будем. — Рады, что не придется кормить ещё один рот на праздниках? — Рады, что твоя интровертная жопа куда-то выбирается и с кем-то общается. Бакуго недоумевающе поднял брови и ещё раз с недоверием кинул взгляд на имя контакта. А то мало ли, может, номером ошибся. Но нет, с экрана на него укоризненно смотрела подпись «маман» и всратая фотка. Никакой подмены. — Че-т ты слишком добрая. Не заболела? — Ну а что, я тебе запрещать буду? — она басовито хохотнула и на фоне заклацала клавиатура. Работает, видимо. — Здоровенный взрослый лоб уже, делай чо хочешь. Ещё бы ты у меня в двадцать лет разрешения спрашивал. Мы только за, давай, налаживай свою личную жизнь. Такими темпами и подружку себе найдёшь. На это Бакуго только глаза закатил. — Обязательно. Делать мне больше нехуй. — А по губам? Рот бы тебе с мылом помыть, да сама такая же. Бакуго усмехнулся и даже скорчил на лице что-то наподобие тёплой улыбки. Иногда, только иногда, он вспоминает, что, вообще-то, мать у него классная. — Ну короче, вы не в обиде и мне за это потом ничо не будет? — Ну если ты мне фотки с этим своим другом потом пришлешь, то не будет, — играючи хихикнула она и снова заклацала клавишами. — Всё, давай, пиздюк, мне работать надо. И повесила трубку, не дожидаясь ответа. Киришима радовался тому, что Бакуго отпустили, так, будто от этого без малого зависела его жизнь. Поставил перед фактом, что взял им билеты на поезд тридцать первого числа и в пять часов вечера будет стоять на его пороге с вещами. Такой энтузиазм, естественно, душу грел, но не давал возможности отделаться от мысли, что в его радости есть какое-то двойное дно. Ну не может быть всё так однозначно. В конце концов и ситуация какая-то двоякая — как будто Киришима не представляет себе, что Бакуго за человек, чтобы так самозабвенно мечтать познакомить его с роднёй. По крайней мере, сам Бакуго на его месте бы не был так уверен в успехе этой авантюры. С такими мыслями Бакуго стоял на перроне вокзала, старательно пытаясь концентрироваться на словах Киришимы, а не том, насколько мерзкий на вокзале сквозняк. Все куда-то собирались — новогодние праздники развязали руки хотя бы четверти несчастных работяг, и те накрепко уцепились за идею взатяг надышаться воздухом свободы на родине рядом с близкими. Отпуска́ для многих из них были похожи на утешительный приз за страдания, мол, отлично отпахал, иди, повеселись пару дней, чтобы мы могли спокойно создать видимость, что не эксплуатируем своих сотрудников сверх нормы. Киришима его за такие мысли всегда окрещал душнилой, Бакуго же с ним был решительно не согласен. На его взгляд это ничто иное, как реалистичный взгляд на современное капиталистическое общество, ни больше, ни меньше. Бакуго поднял на Киришиму взгляд из-за крупной вязки шарфа. Тот, самозабвенно жестикулируя, пересказывал ему сюжет какого-то фильма, пытаясь параллельно жевать. — …ну и вот, короче, он потом, типа, пришёл к ним такой, йоу, чо за дела, ребята, мы так не договаривались, давайте по-хорошему решать, и как достал автомат- — Ты за временем следишь вообще? — перебил его Бакуго, кивая лбом в сторону табло с расписаниями прибытия поездов. Киришима нелепо вылупился куда-то под потолок, похлопал ресницами и медленно проглотил жёваный уже минуту кусок бутерброда. Не глядя откусил ещё. — Конечно, слежу. Вот он, минуты через две должен приехать. Не кипишуй. Бакуго недоверчиво развернул распечатку с билетом, сверяя время, место и номер поезда. Перепроверил в третий раз. Всё сходится, сейчас подойдёт. Послышался скрип тяжёлой двери со спуска из надземного перехода: на перрон вразвалочку вывалилась группа здоровенных парней один больше другого, все крепкие, матёрые, атлетичные, словом, как на подбор, команда шкафов. Громко хохоча и переговариваясь между собой и со всем вокзалом сразу, они сбросили сумки рядом с их с Киришимой дуэтом. Самый здоровый из них, в до глупости лёгкой олимпийке для такой погоды, хлопнул Бакуго по плечу и растянулся во все тридцать два в глуповатой кривой улыбке на бок. Из неё на Бакуго смотрела зияющая дыра с отсутствующим зубом. — Сюда поезд до Чибы на шесть тридцать прибывает? — голос до противного громкий, басовитый и нелепый. Бакуго нахмурился, убирая чужую лапу со своего плеча. На замену громадной ладони ноунейм чела легла привычная тёплая Киришимова рука. Не то чтобы это уменьшило количество тактильного контакта, но из двух зол Бакуго куда больше предпочтёт навязчивость Киришимы, чем наглость рандомного типа́ на вокзале. — Да, здесь, а вы прям до конечной? Господи, Киришима, у тебя мозги есть, ты зачем спрашиваешь? Угомонись, убери руку, и не разговаривай с ними, выбрось каку, не смотри в их сторону! Титан ни с того ни с сего разразился грохочущим суровым хохотом и протянул Киришиме свою несоразмерную адекватному среднестатистическому человеку конечность для рукопожатия. Ну зачем… — Да, мы на соревы едем! Впервые там будем! — Хорошее время года, чтобы там побывать, у нас зимой красиво! Обязательно сходите в раменную возле Макухари Каихин, самое то, чтобы отпраздновать победу! — Киришима, сгусток доброты и невинности, с почти собачьим дружелюбием пожал громиле лапу, улыбаясь чуть ли не со звуком. Ещё немножко и Бакуго услышит, как трещит кожа на его щеках. Нерадивого попутчика его слова то ли порадовали, то ли позабавили, он снова рассмеялся, кошмаря барабанные перепонки Бакуго своим громоподобным хохотом. Он обернулся через плечо и хлопнул стоящего рядом парня по руке несколько раз, пытаясь привлечь его внимание. Парень, судя по внешнему виду, самый умный из присутствующих в команде шкафов, раз решил вкачивать мозги, а не физическую силу, и оделся подобающе погоде, закатил глаза. Бакуго почувствовал с этим челом ментальную связь, крепкую, как никогда ранее с рандомышем на улице. — Шишикура, прикинь, с местными поедем! Повезло, жесть! — Господи, когда он перестанет ржать, это же невозможно, какой у него объём лёгких вообще, это неадекватно. Названный Шишикурой, Бакуго постарался запомнить имя единственного, судя по всему, адекватного человека в ближайших квадратных метрах, раздражённо выдохнул. Не впервые, видимо. — Обосраться можно, — саркастично выдохнул он, глубже погружаясь в пучины высокого воротника куртки. — Я и говорю, везение! Повезет, если ещё и рядом, хоть узнаем, куда едем! Действительно, как удивительно, что вы едете с местными в маленький провинциальный городок с местными, туда же на вокзале очереди километровые, не протолкнёшься. Вот уж точно, вот это везение. Поезд на станцию прибыл со знакомым скрипом, звучащим, как потенциальный символ свободы для Бакуго, его ушей и нервной системы. Люди ломанулись в вагоны мельтешащим суматошным скопом и, схватив своего монстра-дружажку за локоть одной рукой, а второй захватив их сумки, Бакуго воспользовался возможностью свалить от попутчиков как можно скорее и потянул его в сторону раздвижных дверей. Как бы ни хотелось осудить его сейчас за излишнее дружелюбие, да только было бы лицемерно с его стороны ругаться на то, что самому нравится. Киришима отсалютовал попутчикам двумя пальцами и, хихикая, поспешил за другом — в конце концов, не тупой и такой многотонный километровый намёк на отношение Бакуго к их новым “приятелям” не понять не мог. Резко сунув проводнику паспорта и проверив билеты, Бакуго загрузил их туши в вагон настолько оперативно, что пожарники за это время не успели бы даже со своего пресловутого шеста спуститься. Взгляд вглубь вагона открыл перед ними распростёртый длинный коридор людей, сумок и чемоданов. Бакуго устало выдохнул, падая в обитое тканью кресло. Вечер только начинается, а он уже устал. Киришима, ошалело хлопая глазами на окружение, нелепо топтался на месте в четвертый раз безуспешно пытаясь засунуть свою сумку на верхнюю полку. В какой-то момент его тяжкие потуги совершить невозможное начали надоедать и Бакуго поднялся с места, помогая этому недоразумению. Киришима, посмотрев куда-то сквозь него, глупо улыбнулся и прыснул в кулак. Бакуго недоумевающе приподнял бровь. — Просто внезапно осознал, что ты реально едешь со мной в Чибу и этот прикол настолько вышел из-под контроля. Бакуго сухо хмыкнул, пожимая плечами. — Я бы на твоём месте так сильно этому не радовался. Ну едет и едет, что с того? Ну познакомится он с семьёй Киришимы, делов-то. Ну приблизится он к глубоким частицам потаённого прошлого Киришимы и приоткроет завесу тайны его личности… Ну останется с объектом своей симпатии в его доме наедине на два дня… Нет, на самом деле, ситуация действительно была достаточно значимой, но показывать своё беспокойство сейчас казалось как-то уж совсем жалко. С другой стороны, бахвалиться для вида тоже довольно жалко, если уж на то пошло, но- — О, Шишикура, глянь! Действительно рядом едем! — как гром среди ясного неба, молния в безоблачность, снег на голову, ледяной водой по раскалённой сковородке-...как не вовремя, блять. Киришима встрепенулся, изогнул шею на звук и растянулся в просто критически дружелюбной улыбке. Бакуго только глаза закатил. Ну, блять. — Тогда будем знакомы! Инаса Йоараши! — титан плюхнулся в сиденье и протянул руку через узкий проход. — Расскажите ещё чего про Чибу! Бакуго измученно вздохнул, стёк вниз по обшарпанный обивке кресла и отвернулся к окну. Он слышит, как Киришима представляется и начинает задорно пояснять за родину — что, куда, зачем, — а Инаса громоподобно хохочет через слово и задаёт вопросы. И это так ожидаемо, настолько очевидно для кого-то столь дружелюбного, как Киришима, заобщаться с рандомным попутчиком в поезде и продолжить беседу даже после того, как замельтешила картинка за окном, что у Бакуго даже нет сил злиться или как-либо обижаться. Не в первый и не в последний раз. Он задумывается над этим не надолго и предпочитает увести мысли в сторону предстоящего знакомства: какие они, родители Киришимы? Настолько ли они дружелюбные или Эйджиро единственный отличившийся в их родовой чете? С чего вообще ему настолько важно познакомить Бакуго с ними? У самого Бакуго такой привычки не было — родителям, в целом, всегда было как-то по боку, с кем он общается, как минимум потому что он сам не особо горел желанием их знакомить, так что они просто приняли как данность, что друзья у него, как таковые имеются, и довольствовались этой сухой выжимкой информации о его личной жизни. Поэтому такое рьяное желание представить друга казалось подозрительным, но как будто в контексте такой личности, как Киришима, вполне ожидаемым. Он в целом делится со всеми почти всем, что его радует. Общаясь с ним, сложно быть не в курсе того, что ему нравится. А Бакуго ему, вроде как, нравится?.. По крайней мере, уж как друг точно. Бакуго зашуршал курткой на кресле, выныривая из своих размышлений, чтобы подслушать ведущийся диалог. — Жизнь любит смелых, — хохочет Инаса, через проход хлопая неловко улыбающегося Киришиму по плечу, и тот согласно кивает, мол, «и не поспоришь». Бакуго презрительно хмыкнул, отворачиваясь обратно к окну. «Бред, — подумал он, кукожась от лезущего под кожу сквозняка и пряча нос в воротнике куртки, — Смелые всегда закономерно получают пизды.»

***

— Ты когда-нибудь жалел себя за то, что ты хороший человек? — с издёвкой уточнил Бакуго, когда уставший после полной разговоров поездки Киришима, моргнув, с трудом разлепил глаза. Инаса действительно очень утомительный собеседник. — Сегодня начал. — Вот и я думаю, что такими темпами ты скоро шифером двинешься, если не прекратишь, — довольный своей метафорической победой в несуществующем споре о выносливости Киришимовой социальной батарейки Бакуго кивнул, слабо улыбаясь. Чиба — город по размерам средний, меньше трёхста километров, ещё чуть-чуть и милионник, а из-за близости к воде, субтропического климата и живой растительности приятно прохладный. Даже в конце декабря тут довольно зе́лено, только местами как напоминание о времени года комично лежат жалкие кучки подтаявшего снега. Больше попытка в зиму, чем настоящая зима. Для мерзляков город более, чем комфортный, Бакуго даже шапку снял, а Киришима так вообще расстегнул куртку, светя на весь вокзал нелепым оленьим свитером. Вечерний воздух обволакивал, укутывал лицо в свои невесомые прохладные ладони и щекотал затылок. Впервые за всю поездку можно было спокойно выдохнуть, потому что Чиба вся как будто бы не располагала к нервозности, вечером предпраздничного воскресенья выглядя небрежной и отдыхающей. Скинула амплуа серьёзной офисной работяги, накрылась покрывалом тёмного неба и небрежно шелестела волнами в порту. На вокзале пахло морской солью и приближающейся ночью. Ему уже нравится этот город. Бакуго, не торопясь отрываться от спокойной красавицы Чибы, медленно перевёл взгляд на Киришиму. Уставший и растрёпанный он был похож на ежа. Облученного радиацией, судя по иголкам. Тот спешно печатал что-то в телефоне, без конца поправляя лезущую в глаза из-за ветра чёлку. Зачем над укладкой парился, спрашивается. — Нас сейчас мама приедет заберёт, — оповестил он, наконец подняв голову. — Она подъезжает вот уже. Бакуго удивлённо приподнял брови. Почему-то, он был уверен, что добираться они будут сами. — Ты не говорил, что она водит. — Ну, кто-то же должен девочек по секциям возить, — Киришима усмехнулся, умильно щуря глаза. Пусть это и породило некоторые вопросы, озвучивать их Бакуго не стал. Ждать им долго не пришлось. Прошлёпав метров десять от вокзала и остановившись возле одного из входов, они простояли от силы минут пять прежде чем у бордюра затормозила маленькая квадратная машинка. Она выглядела настолько несуразно-мультяшной, что язык не повернётся назвать эту тарантайку автомобилем, поэтому слово машинка в богатом лексиконе Бакуго как будто бы было единственно верным относительно этого чуда техники. Бедолажка мигнула фарами и затарахтела, оповещая о снятии блокировки с дверей. Киришима зубасто улыбнулся и щёлкнул ручкой, юркая на задние сидения первым. Бакуго неловко ввалился следом. — Добрый вечер, студентики! — раздалось с переднего сидения звонким грубоватым голосом. — Как доехали, без происшествий? Женщина изогнула шею, поворачивая к ним голову, и Киришима перегнулся через коробку передач, чтобы целомудренно чмокнуть её в щеку. — В целом, да, только на вокзале познакомились с командой спортсменов и их капитану я очень понравился, — Киришима театрально вздохнул, вытирая со лба метафорический пот. — Ему было очень интересно, куда они едут на соревнования. — Везёт тебе на таких, — она хихикнула, выруливая с парковки на магистраль. Мама Киришимы выглядела… обычно. Естественно, волосы у нее были не красные, как у сына, а натурально чёрные, только из-под рубленной филированной чёлки фонарём светили огромные круглые красноватые глаза. На этом её необычность заканчивалась. Улыбка у них тоже была общая — широкая и до невозможности дружелюбная, разве что у старшей Киришимы не настолько зубастая. На руле лежали явно крепкие руки с округлыми мягкими пальцами и отсутствующим маникюром, квадратные ногти подпилены под ноль. Очень трудолюбивая, вероятно. В целом, она выглядела примерно такой, какой Бакуго её и представлял — пышила дружелюбием за километр, источала фибры нежной материнской заботы и мудрости, а добротой взгляда плавила ледники. — А ты Бакуго, я правильно помню? — обратились внезапно к нему женщина и Бакуго вылез из прострации. — Я мама Эйджиро, Киришима Таканэ. Бакуго на секунду потупил глаза в переднее сидение, смакуя это «Эйджиро» на слух. Интересно, а у всей семьи Киришима имена как-то связаны с могучей силой или только сын и мать этим отличились? — Да, Бакуго Кацуки, — запоздало кивнул он, задумавшись, нужно ли ещё что-то говорить, и после недолгих размышлений добавил: — Приятно познакомиться. — Взаимно, Бакуго-кун. Эйджи много про тебя рассказывал, — она подмигнула ему, Киришима на сидении рядом протянул возмущённое «мааам». — Говорил, ты очень талантливый. Бакуго замял в себе желание нахмуриться на такую формулировку. — Скорее уж, способный. Талант вещь эфемерная, люди просто так хороши в чём-то не становятся, — пожал он плечами и на переднем сидении гулко хохотнули. — И то верно, — она вывернула руль, мягко сводя машину в поворот. Водитель она действительно, что надо. — Вижу, с самооценкой у тебя проблем нет. Это хорошо, пригодится в жизни. Бакуго откинулся на спинку, не зная, стоит ли продолжать диалог. Почему-то, очень не хотелось портить о себе впечатление. Размяк с годами, видимо. Пейзаж за окном медленно сменялся со стеклянных высоток на скромные жилые многоэтажки. Не сказать, что Чиба была городом контрастов, смешанный ландшафт зданий в Японии не редкость, но вопреки ожиданиям большинства, такие городишки у Бакуго в душе откликались с бо́льшей частотой, чем пресловутые Токио и Осака с их светящимися билбордами и назойливой цветастой рекламой на каждом шагу. В течение непродолжительной поездки Бакуго под аккомпанемент из ленивого разговора друга с мамой об учебной рутине и их бытие в общаге, невесть почему, постоянно ловил на себе мельком кинутые взгляды Киришимы. Их природу понять не удалось. Наконец машина затормозила возле скромной типовой пятиэтажки с длинными общими балконами, гирляндами из сушащегося на верёвках белья и половиной горящих окон. Такане-сан попыталась отобрать у них чемоданы, чтобы помочь затащить в дом, но парни единогласно пришли к решению, что уставшую после работы женщину таким лучше не нагружать и выразили свой активный протест против её помощи. Кроме того, как оказалась, эта мать-героиня до приезда на вокзал успела ещё и продуктами закупиться, так что пакеты ребята тоже взяли на себя. Та, впрочем, долго припираться не стала. Квартирка на третьем этаже маленькая. С первого шага в жилище Бакуго утонул в океане сенсорных ощущений: кожу обдало резким теплом нагретого доне́льзя помещения, где-то в глубине играл телевизор, звенела посуда, звучали два высоких девчачьих голоса, везде горел свет, пахло жареным мясом и корицей. Киришима по-хозяйски кинул их сумки где-то рядом с тумбочкой для обуви, разулся и громко оповестил о своем присутствии. По полу загрохотали семенящие шлепки и мягкие короткие шаги. Сестры Киришимы разные, но при этом закономерно похожие на них с матерью — как будто перевели калькой через окно. С одной копии на другую, так, чтобы каждый раз получалась новая картинка, но основа оставалась той же. Та, что повыше, видимо, старшая, обладательница мягкого и продолжительного шага, неловко потерла один носок об другой, глядя на вошедших. Темные волосы до плеч небрежно раскидались в растрёпанный кошмар, почти как у брата. Эдакий синтез причесок старшего ребенка и родителя. Младшая — вьюнок, выросший на топливе хаотичности и тепла нагретых изнутри и снаружи стёкол дома. Карие глаза такие же огромные и круглые, две блестящих бусины гранатового цвета. Один передний зуб отсутствует. — Эйджи! — кинулась младшая брату на шею, не обращая внимания на то, что из его рук выпал пакет, чтобы успеть её поймать. — Ты привёз мне подарки? — А губу ты закатать не хочешь? Я по-твоему кто, арабский шейх? — Ну, уж на коробку карандашей ты мог потратиться, — саркастично фыркнула старшая, скрещивая руки на груди. — Не настолько нищий. А, ясно. Пубертатная язва. Такане-сан глухо хихикнула, мягко подталкивая Бакуго перешагнуть ганкен. Он неловко опомнился, расшнуровывая кроссовки и освобождая пространство для людей с бо́льшей в сравнении с его комплекцией. Всё-таки, старшие члены семьи Киришима люди достаточно коренастые. Киришима рядом, с трудом опустив сестру на землю, засуетился. — Бакуго, это Эйми, — кивнул он на суматошный комок с блестящими глазами-пуговками, — А это Эцуко, — заключил он, указывая лбом в сторону старшей. — А ты вообще кто? — выгнула бровь старшая, беря в руки пакеты. В неё улетел суровый взгляд двух пар круглых глаз. То, как Киришима с каждым разом всё больше показывает, насколько он похож на мать, даже забавно. — А это — мой лучший друг. Он будет праздновать с нами. — Всё, двигайтесь, потом знакомиться будете. Квартира, ровно как и голова Бакуго, заполнялась шумами, шорохами, разговорами, тёплым флёром запахов с кухни за поворотом и шуршание ткани носков по светлому ламинату. Бакуго путается, теряется в перегрузе ощущений и Киришима берет его под локоть, тащит вглубь. По пути слайд-шоу из обрывков помещения — крошечная кухня, доверху заполненная разнородной утварью и примагниченными к холодильнику рисунками, компактная гостиная с сияющей ёлкой, протыкающей низкий потолок мигающей звездой на макушке, приоткрытая дверь в цветастую спальню с двухъярусной кроватью. Бакуго не знает, куда деть руки, куда деть ноги, он ощущает себя инородным в этой среде, а из окна над ним хихикает умиротворенная красавица-Чиба, потешается, как опытная женщина над несмышлёным детсадавцем. У Киришимы отдельная комната — совсем крошечная, ни в какое сравнение не идёт с пещерой Бакуго в родительском доме, зато своя. Большую часть пространства занимает стеллаж с фигурками и комиксами, кровать и узкий компьютерный стол. Он деловито запульнул их вещи под стол и, развернувшись чуть не врезался в Бакуго нос к носу, в узком оставшемся пространстве с трудом помещалось человека полтора, не то что двое. — Ой, — хихикнул он, хлопая в ладоши. — Ну, всё, раздевайся. — А? — Ну, в смысле, — Киришима неловко замялся, добродушно скаля лыбу. — Переодевайся, а то запаришься. У нас жарко. И тут же прошмыгнул в проход, хлопая скрипучей дверью позади так, что она чуть было не ударила Бакуго по пяткам. В миллисекунду закрывания двери до ушей долетел верещавый короткий диалог — «А друг Эйджиро привёз мне подарок?» - «А больше ничего не хочешь?» - «Шоколадку хочу». Бакуго усмехнулся, оглядывая помещение. С полки ему подмигивал улыбающийся супермен.

***

— А почему у тебя волосы такие белые? Звенели салатницы и приборы о тарелки со свежими нарезками и жареным мясом, Такане-сан без конца переспрашивала своим звонким басом, не нужно ли кому-то что-то подать или доложить, Киришима безостановочно пытался усадить её на место и насладиться праздником, пубартатная-язва-Эцуко огрызалась, а две гранатовые бусины неотрывно смотрели на Бакуго весь вечер. Эйми — младший и самый залюбленный ребёнок в семье и, что ж, Бакуго готов сказать, что это видно. За этот вечер он сказал ей «нет» уже четырежды и ещё ни разу её это не остановило. Другу определённо стоит знать, что им с мамой нужно что-то с этим делать. — Родился такой, — с задержкой ответил Бакуго, когда понял, что игнорирование на это чудо природы не сработает. — А почему? — Не знаю, у моей мамы такие же, — он отобрал у Киришимы миску с пюре, накладывая немного в тарелку Эйми в надежде, что хоть это её отвлечёт. Киришима рядом с интересом лупоглазил на них и ничем не помогал. Предатель. — А у нее почему такие? — В детстве мало картошки ела и выцвела. Ешь. — Мама мне такого не говорила, значит, ты врёшь, — упрямствовал ребёнок и Бакуго раздражённо выдохнул через нос. — Ладно, вру. Упала в чан с кислотой и весь цвет из волос вымылся. Потому что мало картошки ела, у неё не было сил держаться на ногах, вот и упала. Он угрожающе направил на неё ложку и ребенок напряжённо уставился в своё перевёрнутое отражение на железе. — Так что ешь. А то тоже где-нибудь упадёшь. И, на удивление, это сработало. Эйми тут же принялась доедать содержимое тарелки с небывалым энтузиазмом. Бакуго умиротворённо выдохнул. Всего за несколько часов нахождения в обители семьи Киришима он понял, почему его друг вырос именно таким, каким вырос. Чуть внимательнее осмотрев содержимое полок и стен по всей квартире, понаблюдав за поведением вечно занятой и убийственно хозяйственной Такане-сан, самостоятельностью девочек и тем, насколько его друг старается облегчить матери жизнь по возможности и помочь, чем может, Бакуго понял — Эйджиро единственный мужской представитель в доме. Не то чтобы это было редкостью в обществе, но за два года тесного общения и жизни бок о бок Киришима ни разу не углублялся в тему семьи, изредка вкидывая разрозненные факты, не более. Здесь каждый старался сделать как можно больше, все были заняты делом, а Такане-сан, — вот уж действительно мать-героиня, — несла семью на своих крепких плечах одна, пытаясь дать каждому ребёнку возможность развиваться и жить, не беспокоясь о том, что у него чего-то нет. Киришима заметно на мать равнялся и явно был обеспокоен её излишней трудолюбивостью, посему, только переступив порог дома, при каждом удобном случае старался усадить её хотя бы на минутку, беря бразды ответственности в свои руки. Это резко объясняло то, что после каждого отъезда домой он приезжал ещё более уставший, чем до каникул. Безусловно, на все вопросы результаты наблюдений не отвечали, но Бакуго тактично решил поинтересоваться насчёт отсутствия отца позже и наедине. При всём этом семья у Киришимы была более, чем благополучная. Каждый её член прявлял свою уникальность, как мог, и ни один из характеров, на первый взгляд, не подавлялся. Конечно, было видно, что уживаться друг с другом им было не так легко, но они, очевидно, очень старались. На половине пути по воздуху кастрюлю с пюре из рук Бакуго забрали, а на её место в ладони появился наполненный стакан. В суматохе он не успел определить, кто так оперативно отобрал у него работу — друг или его мама. Такане-сан строго зыркнула на младших, кивнула лбом на включенный телевизор и подняла тару выше — стакан заискрился в потоках разноцветного света гирлянд и отражения в нём экрана с обратным отсчётом. Эцуко закатила глаза, но её стакан послушно сверкнул над головами. Киришима по своему сложившемуся за вечер обыкновению сверкнул в сторону Бакуго неясным взглядом, мягко улыбнулся и, чуть толкнув локтем, поднял свой бокал. Под торжественный бой курантов Бакуго звенел стеклом о стаканы семьи Киришима, искренне надеясь, что то неясное нечто во взгляде друга можно интерпретировать как нежность.

***

Праздновали они не долго. Отзвенели стаканы, дно бутылки из-под шампанского стукнуло об пол абсолютно пустое, лишь одна одинокая капля при движении в последний раз пробежала по окружности стекла и остановилась, розоватые уши чуть захмелевшего Киришимы выглядывали из-под прядей распавшейся причёски, Такане-сан, развеселившись, гоготала над любой глупостью, будто не слышала ничего смешнее за последние двадцать лет, Эцуко демонстративно воротила нос от запечёной рыбы в знак протеста, а Эйми своим носом заметно клевала, потому что время уже позднее, а малышка к такому не привыкла. Бакуго не привык ко всему этому, праздники в его семье обычно заканчивались шутливым срачем с матерью, медленно перетекающим в полноценный конфликт, и как итог — все разгоряченные и обиженные друг на друга расходились по комнатам, изредка перекрикиваясь из разных частей дома. Спокойно и неторопливо, Бакуго наблюдал за членами чужой семьи, ощущая их общность всем телом, всей душой, всем своим естеством пропитываясь этим уютом. Он прятал своих демонов глубже и те, поджав хвосты, оставляли его наслаждаться обстановкой и молча жевать салаты, потому что, что б их, Киришимы лютые мясоеды, зачем вообще готовить на праздничный стол салаты, если вы их практически не едите, пропадёт же! Но когда Такане-сан, хитро ухмыльнувшись в сторону старших, громогласно объявила отправляться на боковую и девочки нехотя повставали со стульев, Бакуго всё-таки выдохнул с облегчением. Родственники друга, безусловно, люди приятные, но до ужаса утомляющие и громкие. Что-то невесомо ткнуло его в бок и Бакуго повернул голову. — А ты у нас останешься? — Эйми неловко мялась, сонно потирая глаза. — А надо? — усмехнулся Бакуго, собирая в кучу мятые салфетки со стола. — Конечно надо, — непримиримо ответила девочка. Бакуго потрепал её по растрёпанным волосам. — Так и быть. Тогда останусь. Девочка, улыбнувшись, сверкнула дыркой на месте отсутствующего зуба, и засеменила в спальню вслед за матерью. Бакуго слабо улыбнулся и повернулся в сторону друга. Киришима уставший, но довольный, собирал тарелки и излучал сильную и светлую ауру добра, сияя в тёплом электрическом свете с росчерками цветных огоньков. Бакуго завис на секунду, позволив себе мгновение полюбоваться. Совсем недолго, в нём ещё плещутся остатки самообладания. — Вот чёрт. Она снова это сделала. — ругнулся внезапно Киришима. — Поздравляю, на нас только что скинули всю уборку. Бакуго изогнул бровь, беззлобно потешаясь над его недовольным видом. — Каждый раз, когда я пытаюсь обойти эту систему, система подходит ко мне со спины, — сокрушённо вздохнул Киришима, стуча тарелками в раковине. — Ну ничего. Я не брошу попыток и однажды убираться будет кто-то другой. Кто не рискует, тот не пытается. — А кто пытается, то обычно тоже не особо удачно, — дополнил Бакуго, складывая на столешницу рядом ещё одну стопку тарелок. — Эй! Когда Киришима ослабил бдительность, недовольно бухча, больше для поддержания драматичности, чем из реальной обиды, и принялся намывать посуду, Бакуго, задумавшись лишь для приличия, слабо пнул его ногой под зад. Киришима возмущённо ойкнул и Бакуго, подло хихикая, поспешил ретироваться Когда с уборкой было покончено, руки Киришимы иссохли и сморщились от жёсткой проточной воды и моющего средства, из спальни девочек уже доносилось сопение, а квартира погрузилась в тишину — Киришима мягким шорохом проследовал в зал, упал под ёлку и махнул Бакуго рукой, мол, давай падай, присоединяйся. Тот фыркнул, но молча присоединился. После праздничного стола валяться под ёлкой? Они даже не пьяны, но будто бы есть какие-то альтернативы. В основании искусственной ёлки было тесно для двух голов, при взгляде наверх три перекрещенных между собой гирлянды слепили глаза радугой цветов, пахло мандарином, хвойным ароматизатором, крафтовой упаковочной бумагой и совсем немножко лаком для волос. Киришима расслабленный до предела, выглядит как расплавленное масло или расплывшееся по тарелке красное желе. Впитал в себя все цвета из окружения, а окружение отражалось в нём теплом разгорячённой от алкоголя и духоты в квартире кожи. Блестел расширившимися зрачками в потолок через искусственные ветки. Бакуго давно не было так спокойно. — Ты понравился Эйми. — Да ладно, — хмыкнул Бакуго, укладываясь поудобнее. — А я не заметил. Его плечо задевало чужую кожу из-под задравшегося рукава футболки. В свитере Киришима зажарился ещё часа три назад. — Как тебе мама и девочки? — Такие, как я и думал, — пожал плечами Бакуго, бесцельно играясь с висящим над лбом красным шаром. — Твоей маме определённо стоит побольше отдыхать. Трудоголизм убивает. — От кого я это слышу? — хихикнул Киришима, за что получил лёгкий тычок пальцем в рёбра. — Но да, согласен. Она иногда… перебарщивает и слишком много на себя берёт. И слишком за нас волнуется. Бакуго скосил взгляд в сторону друга, но тот не особо поменялся в лице. За мать он, определённо, волновался, но уже как будто смирился, что перелепить человека не сможет. Лишь между бровей пролегла небольшая морщинка. Задумался. — Вам никто не помогает? — А кто должен, Бог? — То есть такое у тебя отношение к партнёрам твоей матери? — усмехнулся Бакуго и словил шутливо осуждающий взгляд. Киришима присоединился к его бессмысленному занятию и тоже толкнул пальцем шарик. На глянцевом покрытии украшения отразились их искажённые лица. — Да нет. У мамы уже давно никого не было, да и мы сами справляемся. — он с улыбкой перевёл взгляд в сторону Бакуго. — Мы у неё самостоятельные. — А отец? — попытал удачу Бакуго, подумав, что тактичность это явно не его стратегия. — Или вы все в следствии непорочного зачатия вылупились? — Аист принёс. Под дверь подкинули. — снова хихикнул Киришима. — Ну, мой нам и не помогал, свинтил ещё до моего рождения. А папа девочек умер года четыре назад, так что после этого маме было тяжко какие-то новые отношения заводить. Да и Эйми сильно маленькая была и ей стоило больше внимания уделять. Бакуго прикусил язык, не готовый к такого рода откровениям. Добродушная и тёплая атмосфера семейного гнезда Киришим ослабила его бдительность, заставив на время забыть о том, насколько несправедлива иногда сучка-судьба к маленьким человеческим жизням вне зависимости от того, приторно ли ты хороший или последний мудак. — Соболезную, — выдавил из себя он тот максимум эмпатии, на который был способен. Киришима безразлично пожал плечами, отмахиваясь: — Да всё нормально. Конечно, это было тяжело. Он был классным мужиком, но мы с ним никогда особо близки не были. Я его уважаю. — А что случилось? — Ничего криминального, сердечный приступ. Никто от такого не застрахован. Бакуго уткнулся взглядом в мотыляющуюся над их головами игрушку, переваривая услышанное. В то, что Киришима был настолько спокоен относительно своей семейной ситуации, верилось с трудом Даже несмотря на то, что у Бакуго эмоциональный интеллект, как у зубочистки, он мог построить нехитрую логическую цепочку между этим событием, добродушием Киришимы и внезапно свалившейся на него с матерью ответственностью. В результате этого уравнения под иксом скрывалось то пресловутое мужество, которое друг, очевидно, на грани с обсессией старался проявлять на фоне этой ситуации, чтобы не волновать родных. И, как бы сильно с его стороны это ни было, Бакуго за два года жизни бок о бок и учёбы вместе успел понять Киришиму достаточно, чтобы чисто гипотетически подставить себя на его место. Он тяжело вздохнул, пытаясь за секунду освоить искусство поддержки. Хотя бы азы. — Эйджиро. Попытка, конечно, вышла слабой. Киришима повернул к нему голову, недоумевающе поднимая бровь на внезапно столь интимное обращение. — Я думаю, твоя семья может тобой гордиться. В окно смешливо заглядывала отдыхающая красавица-Чиба, гостиная лениво переливалась цветами, пахла рождественским букетом, заполняла лёгкие внезапно потеплевшим воздухом и задувала под спину сквозняком из зашторенного окна. Когда Киришима улыбнулся, Бакуго в очередной раз понял, насколько глубока яма, в которую он по собственной воле шагнул. — Спасибо, Кацуки.