Волчья ягода

      Вонь чужих тел кажется не такой уж невыносимой, если облокотиться головой и прижаться виском к приятно холодящей бетонной стене. Есть всё-таки свои плюсы в том, что местным блюстителям порядка насрать на «удобства» заключённых, взятых, пусть и временно, под стражу. За окном середина сентября — в принципе, внутри и не должно быть настолько холодно, чтобы включать отопление. Полуподвальное помещение лишено даже крохотного окошка, отчего чувствуешь себя в нём как подземная крыса.       За окном середина сентября. А Чонгук уже во второй раз оказывается в этом злосчастном месте. Коп, приехавший на задержание, не то что не удивляется, а просто хлопает по плечу с усмешкой и кивает: «Давно не виделись, Чон». Альфа вовсе не любитель нарушать закон, просто характер у него трудный — слишком импульсивный. Ему не нужно много, чтобы завестись с полуоборота: достаточно косого взгляда, кривой усмешки и двойного виски, чтобы запустился цепной механизм, вынуждающий внутреннего зверя показать свои острые, пропитанные ядом зубы.       — Тот ублюдок сам нарвался, — без толики сожаления говорит Чонгук, выходя следом за своим хёном из участка. Морозный ветер пробирается под расстёгнутую косуху, заставляя альфу поморщиться. Плотная корка запёкшейся крови на переносице лопается, выпуская алую жидкость наружу, и он шипит от неприятного ощущения.       — Как и прошлый неделю назад, — бросает через плечо Юнги, устало плетясь к своему автомобилю.       Сейчас четыре утра; мужчину и без того утомляют личные проблемы, так что сил на то, чтобы отчитывать непутёвого младшего, у него нет. Да и есть ли в этом смысл? У Чона на всё найдутся оправдания и столько же аргументов, почему разбить лицо тому альфе в ночном клубе было вынужденной мерой, а не следствием чьей-то беспечности и грёбаной самоуверенности. Ведь у него есть Мин Юнги — старший брат, который всегда решит проблемы с полицией, погасит штраф и попросит лично прощения у хозяина заведения, заплатив внушительную сумму компенсации. Конечно, Чонгук после вернёт всё до копейки, согласившись на дополнительный бой, но кому, чёрт возьми, от этого легче? Разве что банковскому счёту, удачно балансирующему на грани уйти за отметку минус, но точно не Юнги.       — Хён, он реально…       — Мне насрать, Чонгук, — резко обрывает его альфа, обернувшись. — Серьёзно, кристаллически похуй, с кем и почему ты в очередной раз решил помериться яйцами. Но меня это уже достало. Я думал, что у тебя просто переходной возраст и после школы ты возьмёшься за голову. Однако твой пубертат не только затянулся, но и усугубился подобными выходками, — тычет рукой в направлении полицейского участка Юнги. — Сегодня только тринадцатое сентября, а я уже второй раз забираю тебя из обезьянника. Ты хочешь вылететь из универа?       — Ничего мне не будет, — безразличие, с которым Чонгук отмахивается этой фразой и достаёт из пачки сигарету, прикуривая, злит старшего, прямо-таки выводит из себя до состояния трясучки. Он выхватывает сигарету изо рта Чона и швыряет на землю, после вдавливая ботинком под тихий вздох альфы напротив.       — И тебе ничего не будет? — терпение Мина не выдерживает, словно натянутая струна, и он срывается на крик. Его запах резко усиливается, ударяя в нос гарью, но младший и бровью не ведёт, размеренно дыша, лишь слегка раздувая ноздри. Феромон Юнги и правда силён, способный заставить любого альфу подогнуть колени. Кроме доминантного. И Чонгук — именно тот, кто не поддаётся. Стойко выдерживает натиск, хотя его внутренний зверь недовольно щетинится, скалясь на другого, пытающегося его подавить.       — Ты, похоже, в край оборзел, мелкий. Думаешь, я буду всегда, как верная собачонка, бегать за тобой и выгребать дерьмо, в которое ты вляпаешься?       — Юнги, прекрати это делать, — голос Чонгука твёрд, взгляд не читаем, но совершенно точно ощущается выдержка, которую тот контролирует на грани. Выслушивать нравоучения хёна ему не привыкать, однако даже Юнги не стоит забываться и пытаться применять на младшем свои феромоны. Волк такого не позволяет. Никому.       — Не вынуждай меня делать то же самое, я не хочу причинять тебе боль.       — Да пошёл ты, — выплёвывает ему в лицо старший и рывком открывает водительскую дверь, а после с таким же остервенением захлопывает.       Чон прикрывает глаза и вздыхает. Понимает, что снова допустил ошибку. А если совсем уж откровенным быть — в очередной раз по-крупному проебался. Осознание, как правило, приходит с течением времени, когда его затуманенный разум проясняется, а кровь в жилах немного остывает. Подождав несколько минут, он открывает переднюю дверь со стороны пассажира и садится в машину.       Юнги не обращает на Чонгука внимания, но пульсирующие желваки на шее выдают его раздражение, которое, судя по тому, что его запах уже не так сильно режет нюх, немного утихает. Альфа нервно барабанит подушечками пальцев по рулю, не спеша заводить машину. Ждёт. Пусть и говорит, что ему слова не важны, но Чонгук понимает, что должен сделать это.       — Прости, хён, — его хриплый голос исчезает в тишине салона. Мин молчит, и ни единый мускул не дрогнет на его лице. Младший поворачивает голову к нему и пристально смотрит на хмурый профиль. — Прости за этот раз. Не буду обещать, что подобное больше не повторится, но я постараюсь контролировать себя.       Юнги глубоко вдыхает, а затем шумно выдыхает, откидываясь на спинку сиденья и утыкая голову в подголовник.       — Я говорю это не для того, чтобы тебя поучать, Гук. Ты уже взрослый, и мне не хочется воспитывать тебя. Но я переживаю, что однажды ты окончательно потеряешь контроль, — он тоже поворачивается, встречаясь с чужим взглядом напротив. Смотрит в самую душу, но в который раз не видит ничего, кроме беспросветной тьмы на дне обсидианов. — И тогда твой зверь вырвется наружу, подавив остатки человечности. Неужели я недостаточно гоняю тебя в зале? Почему в тебе столько агрессии?       — Ха! Ты серьёзно? — фыркает Чонгук, кривя губы в саркастической усмешке. — Хотел бы я посмотреть, как ты спокойно вяжешь макраме, зная, что внутри тебя сидит проклятая душа убийцы.       — Послушай, я понимаю, что у тебя не просто сложная жизнь, а чертовски сложная. Но ты ведь не один. Есть я, есть Намджун. Для него ты как родной сын. Ты же знаешь, что он…       — Да толку-то?! — грубо перебивает его альфа, чувствуя нарастающую ярость. — Прошло пять лет, хён. Намджун может быть хоть трижды ведьмаком, но даже ему не под силу тягаться с Богом. И моих родителей он не вернёт.       В памяти Чонгука навсегда отпечатывается выжженным следом тот роковой момент. Звук скрипящих шин, разбитого стекла и последний вскрик папы перед смертью преследуют его и во сне, и наяву. Он опускает веки и видит красивое окровавленное лицо светловолосого омеги с застывшей гримасой ужаса в отражении уже мёртвых глаз. А когда открывает, то кошмар не исчезает — он пеленой застилает вспыхнувшие звериным огневом глаза. Каждую ночь всё повторяется снова и снова. Будто Всевышнему мало того, что он сотворил с душой простого смертного. Хочет сломать его волю, вырвав позвонок и оставив на месте сильного альфы бесхребетное и разрушенное нечто.       Смерть злым роком преследует Чона всю жизнь, унося с собой одного за другим любимых, родных и близких людей, но обходя стороной его самого. Костлявая насмехается над парнем всякий раз, стоит ей оказаться рядом. Она протягивает руку, а после в последний момент отнимает, зная, что альфа не осмелится сам лишить себя жизни. А значит, он будет продолжать своё существование в этом жестоком мире, погружаясь всё глубже в пучину отчаяния, но так и не достигая её дна.       Чонгук почти утратил способность испытывать какие-либо эмоции. В его душе царит лишь злость — на самого себя, на окружающий мир и на Бога, перед которым он оказывается бессилен. Ему всего девятнадцать, и впереди ещё десятки лет, сотни дней, что он будет вынужден провести в непрерывной борьбе за право обладать собственным телом, ставшим пристанищем для Каина — убийцы, обречённого на вечные муки.       Однажды кто-то сказал: «Господь одинаково справедлив ко всем своим рабам». Кажется, Чонгук стал первым исключением из этого правила. Он знает историю, Намджун рассказал ему её много лет назад, но в словах беты альфа так и не может найти ответов, которые искал. Он не был убийцей. Разве можно забыть, как убиваешь кого-то? Такое не забывается, не стирается из памяти. Оно остаётся внутри человека навсегда, как фантомная физическая боль в области солнечного сплетения, словно осечка на душе. Если бы что-то подобное произошло, родители не стали бы скрывать это от сына, не так ли?       Чонгук никого не убивал. Но почему ему с каждым днём в это верится всё труднее?       — Поехали домой, — затянувшееся молчание первым прерывает Чон. Альфа измотан и устал. Из его разбитого носа снова течёт кровь, и он просто стирает её рукой. Вдобавок рёбра ноют, но Чонгук не говорит Юнги об этом ни слова. Мужчина наверняка будет настаивать на поездке в больницу, а парню это не сдалось.       Он просто хочет домой.

* * *

      Убедив хёна, что ему не требуется помощь, Чонгук закрывается в ванной и сразу же включает воду на полную мощность. Стиснув зубы, чтобы сдержать болезненные стоны, он стягивает с себя потрёпанную кожаную куртку и бросает её на пол. За ней следует испачканная кровью футболка. Глядя на своё отражение в зеркале, альфа осторожно ощупывает бока, проверяя степень повреждений. За годы занятий спортом Чон научился отличать переломы от ушибов, и если ему не хочется взреветь раненым зверем, когда он надавливает на область, где боль ощущается сильнее всего, значит, обошлось. Хотя, честно говоря, Чонгук был бы не против, если бы одна или две кости всё же оказались сломаны. Тогда есть шанс, что осколок заденет лёгкое и, наконец, позволит сдохнуть, значительно облегчив его участь. Но ему снова, чёрт подери, повезло. В пекло такую удачу.       Вода мгновенно окрашивается красным и пачкает белый умывальник, когда альфа опускает руки под струю и начинает смывать запёкшуюся кровь с костяшек. Сперва неприятно, но терпимо. Дальше раны уже быстрее обрабатываются привычной методикой. Сам себе скрепляет скобами разбитую бровь и заклеивает пластырем рассечённую кожу на переносице. Чонгук вертит в руках тюбик мази, снимающей отёки, недовольно подмечая, что тот почти пуст. А ведь он купил его только недавно.       — Ну и хер с тобой, — пустой тюбик отправляется в мусорное ведро вместе с белой футболкой. Было бы наивно надеяться, что эту тряпку что-то сможет спасти и вывести пятна крови — даже непонятно, чонгуковой или чужой.       Завтра весь университет будет бурлить слухами о том, куда на этот раз умудрился вляпаться первокурсник, успевший уже стать легендой среди старшекурсников-омег. Для них он словно желанный трофей, за обладание которым каждый готов был сражаться до последнего. Их сердца замирают при одном только взгляде на статного альфу, от которого за версту исходит властная всепоглощающая энергия. Неудивительно, если у кого-то в этот момент внезапно начинается незапланированная течка, как только они ощущают его глубокий тягучий аромат с нотами древесных оттенков. Самые дерзкие и те, кто не слишком обременён высокими моральными принципами, не стесняются пускать в ход свои омежьи уловки, чтобы завоевать внимание Чона. Каждая их попытка наполнена скрытыми манипуляциями и хитростью, но он остаётся равнодушен, будто не замечает этих мелких интриг. И к великому разочарованию омег, их всех ожидает жёсткий облом.       Потому что Чон Чонгук ни с кем не встречается.

* * *

      Лёгкий взмах кисти — и на веках омеги появляются мягкие пудровые тени, придавая им лёгкое перламутровое сияние. Пухлые губы, покрытые бальзамом со вкусом малины, блестят, подчёркивая их красивые изгибы. Чимин с восхищением рассматривает своё отражение, пальчиком подкручивая прядь, которую специально оставляет ниспадать на лоб, а остальные волосы собирает в аккуратный пучок на затылке.       Сегодня его первый день в университете, и он, как всегда, должен выглядеть неотразимо. Непреднамеренная травма лодыжки стала причиной, по которой Пак пропустил первые две недели учёбы. Но вот король снова возвращается, чтобы напомнить о том, кому принадлежит этот мир.       Парень поднимается с пуфика, и шёлковая ткань халата струится по его плечам вниз, пока не достигает ног, улёгшись бесформенной лужицей на полу. Его белоснежная кожа источает сладкий аромат — природный ягодный феромон омеги. В своей совершенной наготе он проходит в гардеробную комнату и останавливается возле шкафов. Из одного из ящиков достаёт нижнее бельё цвета чайной розы, надевает и снова любуется собой в зеркале, отмечая, как же чертовски горячо на нём смотрится тонкое кружево, не оставляющее совершенно ничего для чужой фантазии. Пускай никто и не увидит его, но сам Чимин чувствует себя в разы увереннее, зная, что на нём сегодня надето то, что способно любого альфу уничтожить своим видом — как красиво ткань обрамляет пышные ягодицы и как сквозь её узоры просвечивается маленький член с манящей розовой головкой. Омега совершенно точно знает о своей неотразимости и не стесняется подчёркивать её всеми возможными способами — будь то дорогое нижнее бельё, брендовая одежда или авторский парфюм, сделанный для него на заказ.       Он не спеша проводит рукой по развешанной в соответствии с оттенками одежде и останавливает свой выбор на шёлковой рубашке пудрового цвета с украшенными рюшами карманами на груди, чёрных штанах клёш и розовом пиджаке. На ногах неизменно красуются лоферы от Dior, образ завершает сумочка того же бренда. Последний штрих — парфюм с цветочным запахом из линейки Viktor&Rolf. Чимину безумно нравится, как цветочные ноты переплетаются с его ягодными, одурманивая и заставляя других гадать, чем же на самом деле пахнет омега. Прекрасное совершенство, на котором альфы хотят оставить метку, навечно сделав своим. Запретный плод, недоступный простым смертным. Бестия с ангельским ликом — Пак Чимин.       Дорога до университета занимает всего пятнадцать минут на такси. Благополучно миновав только начинающиеся пробки, Чимин приезжает за полчаса до начала первой пары. Недалеко от входа его ждёт Тэхён с двумя стаканчиками ароматного кофе из Starbucks. На том, который Ким отдаёт Паку, написано: «С возвращением, сучка». Розововолосый усмехается, разглядывая чужой почерк, и делает первый глоток, блаженно прикрывая глаза. Кончиком языка слизывает пенку с верхней губы и снова улыбается. Это прекрасное утро начиналось именно так, как он себе и представлял.       Ничто не может омрачить безупречный день — так думает Чимин, пока его слух не пронзает резкий скрежет шин и чёрный, словно тень, автомобиль с тонированными стёклами не останавливается всего в метре от него. В последний момент омега успевает отпрыгнуть в сторону. Кофе в его руке плескается через край стаканчика, обжигая кисть и пачкая манжету блузки.       — Твою же мать, — шипит он, протягивая остатки недопитого кофе Тэхёну и лихорадочно роясь в сумочке в поисках салфеток.       Через мгновение водительская дверь Mercedes с тихим щелчком открывается, и перед Паком, словно из ниоткуда, вырастает широкоплечий альфа, возвышаясь над ним почти на голову. Под его холодным бесстрастным взглядом внутренний зверёк Чимина весь сжимается, поджав хвост к задним лапам и опустив уши, словно пытаясь стать как можно меньше. Язык будто онемевает, а голос и вовсе исчезает, оставляя омегу стоять перед незнакомцем с широко раскрытыми глазами и приоткрытым от удивления ртом.       Чонгук приподнимает одну бровь, ожидая, когда парень отойдёт в сторону и освободит дорогу. Но тот продолжает стоять на месте и пялиться на него, как баран на новые ворота.       — Может, дашь пройти? — басит альфа, голос его всё ещё хрипит после сна. Реакции не следует. Не особенно утруждая себя джентльменством, что ему в принципе не свойственно, Чонгук хватает омегу за плечо и, без лишних церемоний, отодвигает в сторону.       Чимин чувствует, как по его телу пробегает горячая волна, словно ток. Это прикосновение будит в нём что-то дикое, пульсирующее. Заряд вспыхивает внутри и заставляет сердце забиться быстрее, мысли наконец начали собираться воедино.       — Эй, ты! Тебя где воспитывали, человекоподобное существо?       Чонгук останавливается и медленно оборачивается на крик омеги. Он окидывает парня равнодушным взглядом, ожидая, что ещё может выдать это розововолосое чудо.       — Извиняться не учили? Ты вообще-то испортил мне блузку!       — Здесь место для парковки автомобилей, — Чон указывает на металлический знак позади Пака, — а не кафетерий. Пил бы свою безлактозную бурду там, где положено, ничего бы не случилось.       — Ну так выпьем вместе.       Чимин вдруг срывается, выхватив стаканчик из рук Тэхёна. Его лицо вспыхивает от возмущения, щёки пылают ярким румянцем, глаза искрятся дерзостью. Он шагает вперёд, быстро сокращая расстояние между ними, и выплёскивает остатки горячего кофе прямо в лицо надменному альфе. Капли напитка сверкающим дождём разлетаются в воздухе, оставляя тёплые брызги на его коже и волосах.       И в тот миг мир будто схлопывается, сжавшись до размеров крошечной парковки у университета. Шум улицы, голоса студентов и отдалённые звуки машин — всё исчезает, оставив лишь их двоих в этом напряжённом, наэлектризованном пространстве. Кажется, даже воздух вокруг сгущается, становясь тяжёлым, как перед грозой. Чувствуя резкий всплеск доминирующего феромона, — предвестника неминуемого конца, когда кажется, что вот-вот умрёшь, — Тэхён бросается к своему другу и оттаскивает силком в сторону.       — Прости, — бормочет невнятное извинение Ким, закрывая собой Пака и наблюдая, как альфа стоит с закрытыми глазами, а с кончика его носа медленно стекает последняя капля кофе.       Чимин взбрыкивает, намереваясь вырваться из чужой хватки, но Тэхён лишь сильнее сжимает руку и тянет за собой, желая поскорее покинуть парковку, которая вот-вот может обратиться местом казни несносного омеги.       — Да тише ты, угомонись уже. С ума сошёл такое вытворять?       — Нет, ну ты видел вообще его рожу? Какой-то гопник с района будет мне указывать, где я должен пить кофе? — входная дверь с грохотом распахивается, впуская двух омег внутрь.       — Он альфа, Чимин. Ему ничего не стоило прибить тебя за такую выходку.       — Пусть этот альфа поцелует меня в задницу! — повышает тон Чимин, не обращая внимание на обернувшихся в его сторону студентов. — Эта блузка стоит, как весь его гардероб вместе взятый. Ты только взгляни, что он с ней сделал, — он трясёт рукой перед лицом друга, едва не ткнув ему пальцами прямо в глаз.       — Ты неисправим, — с тяжёлым вздохом покачал головой Тэхён.

* * *

      Проходит несколько минут, прежде чем Чонгук глубоко вдыхает и, открыв глаза, понимает, что омеги уже и след простыл. Знал бы он, каких усилий стоило альфе удержать внутреннего зверя, чтобы не дать ему разорвать на мелкие лоскуты эту вызывающую тошноту изобилием розового надменную задницу. Быть может, если бы Чон был не таким помятым — всего два часа сна оказывается явно недостаточно, — его реакция вышла не такой заторможенной, и тогда омега вряд ли бы ушёл на своих двух. Альфа не привык поднимать руку на тех, кого считает слабее, но уж нашёл бы способ поставить наглеца на место. А сейчас он стоит, облитый кофе, вытирая с лица липкие остатки, источающие странный аромат… кокоса?       Чонгук фыркает, осознавая, что не ошибся. Конечно, что ещё могла пить расфуфыренная фифа в розовом? Только такую дрянь, которую уважающий себя человек и кофе-то не назовёт.       — Смотрю, ты уже успел познакомиться с нашей бестией, — раздаётся неожиданно голос за спиной, и на плечо Чона опускается чужая ладонь. — Ну и как? — Сонхун весело подмигивает. — Со стороны выглядело впечатляюще, — хрюкает, рассмеявшись альфа.       — Кто это вообще такой? — нахмурившись, интересуется Чонгук.       — О-о-о, мой дорогой друг, это омега, в чью сторону тебе даже не стоит смотреть, если хочешь дожить до кризиса среднего возраста и не лишиться своего распрекрасного мужского достоинства.       — У него есть альфа? — Чонгук сам не понимает, почему именно этот вопрос вырывается первым, и с подозрением косится на знакомого.       — И не просто альфа. Говорят, он какой-то бизнесмен, но, как по мне, смахивает скорее на местного криминального авторитета.       — Что-то я не заметил у него на шее метки. Какой альфа будет терпеть рядом с собой такую стерву, ещё и не меченую?       — Ну, я не в курсе, какие у них там отношения, — Сонхун пожимает плечами и убирает руку с плеча парня, поправляя сумку, которая чуть не соскальзывает. — Но точно знаю одно: тебе лучше держаться подальше от этого омеги. Пак Чимин. Запомни это имя. И, кстати, у тебя есть во что переодеться?       — Да, не переживай, ты иди, я догоню, — кивает Чонгук, направляясь к своей машине. Не особо церемонясь, скидывает с себя мокрую футболку прямо посреди университетской парковки, демонстрируя покрытое татуировками мускулистое тело. Вдалеке слышатся омежьи охи и чей-то свист, но альфу это не тронуло. Он всё продолжает прокручивать слова Сонхуна в голове, пока открывает багажник и достаёт из спортивной сумки сменную футболку, которую планировал надеть вечером уже после тренировки.       — Пак Чимин, значит… — толкая щёку изнутри языком, Чонгук захлопывает дверцу багажника. Его взгляд невольно задерживается на главном входе университета.       Однако в следующий момент он неожиданно ощущает, как дремлющий внутри него волк вновь просыпается после долгого затишья. Кулаки сжимаются сильнее, когда альфа яростно сдерживает проклятую сущность, подавляя глухое рычание, что отзывается в сознании.       — Заткнись, — велит он зверю, но тот в ответ издаёт истошный вой, от которого у парня резко темнеет перед глазами. Он инстинктивно выставляет руки вперёд, пытаясь найти опору в окружающем пространстве, тогда как волк скалится на хозяина тела, когтями как будто впиваясь в его грудную клетку, лишая возможности свободно дышать.       Одна мысль стучит в голове набатом гулким и безжалостным: «Убирайся отсюда. Прочь, как можно дальше от этого места и этого розововолосого омеги», чья дерзкая выходка будит древнее зло внутри него.