The Perfect Chase

      Одинокий человек слаб. Постепенно изолируя своих жертв, вы делаете их более уязвимыми для своего влияния. Отрываете их от привычного окружения, друзей, семьи, дома. Дайте им почувствовать себя маргиналами, находящимися в подвешенном состоянии — они покидают один мир и вступают в другой. Будучи изолированными таким образом, они лишены внешней поддержки, и в своем замешательстве легко сбиваются с пути. Заманите соблазненных в свое логово, где нет ничего знакомого.

Роберт Грин, «24 закона обольщения»

      — Что делаешь? Переписываешься со своей любимкой?       Дазай даже не удостоил взглядом свою лучшую подругу и соседку по комнате за это некорректное замечание, — Я не знаю, что означает та тарабарщина, которую ты несешь.       — Ты не знаешь или просто не хочешь признавать, что кому-то наконец-то удалось украсть твое холодное, черное сердце?       — А я-то думал, что у тебя хватит силы характера не позволить клевете твоей девушки повлиять на тебя, — бормочет Дазай и кладет телефон, намеренно не закрывая экран, чтобы Йосано могла взглянуть на него украдкой и — да, увидеть очень пикантную беседу между ним и Одасаку о последней главе что он дал Дазаю почитать, — Жаль. Это было правдой, Кико.       Ее карие глаза смотрят на него с тем же равнодушием, которое он пытается изобразить, — Твои собственные слова, Дазай.       — Ложь, — говорит он, — Просто признай, что ты ненавидишь меня, вместо того чтобы придумывать эти глупые отговорки.       — Эй, я не виновата, что ты так говоришь о себе, когда нажрешься в хлам.       — Я не нажираюсь в хлам.       Никогда до такой степени, чтобы делать самоуничижительные замечания, по крайней мере, такие, которые он даже не может вспомнить.       Йосано склоняет голову набок, — Ты что, не помнишь зиму 2015?       И…       Допустим.       Ладно, может быть, она и не лжет.       Был небольшой промежуток времени — всего около полугода, после того как они стали жить вместе и Дазай поступил в колледж, у него появилась ужасная привычка смешивать алкоголь с лекарствами, прежде чем он, в конце концов, нашел идеальную формулу, которая позволяла ему опьянеть настолько, чтобы ощутить их действие, не теряя при этом весь вечер и все содержимое желудка.       Все совершают ошибки.       — Ладно, — соглашается он, но продолжает упрямо выпячивать подбородок, — Но это не считается. Все, что я сказал более месяца назад, является недопустимым доказательством.       — Расслабься, мы не в суде, малыш, — и, к его ужасу, ее лицо становится серьезным, как будто она-планирует-серьезно-говорить-о-чувствах, — Шутки в сторону, ты же знаешь, что можешь, ну, рассказывать мне разные вещи. Верно?       Дазай выдавливает из себя улыбку, такую натянутую, что у него болят зубы, — Я знаю это, спасибо.       Вот только она не выглядит слишком убежденной. Вот что характерно для людей, которые знают тебя слишком долго: они начинают видеть тебя насквозь, даже если ты лучший актер во всем мире.       — Ну, это должно быть очевидно, но иногда мне кажется, что это не так.            Может быть, мне это мерещится, и у тебя нет любимки, а может быть и есть, но я просто хочу чтобы ты знал, что в любом случае, — ее рука ложится поверх его руки, чтобы сжать ее, — Я здесь для тебя. Твоя опора и поддержка, помнишь?       Как он мог забыть?       Однако на этот раз это Дазай против девушки Йосано, так что сколько бы речей она ни произнесла, он все равно окажется в проигравшей команде. Она не будет ни сражаться, ни умирать за него, а бросит его в огонь. Возможно, на то есть веские причины, но это не значит, что Дазай хочет ускорить процесс.       Встретившись с ней взглядом, Дазай снова улыбается — на этот раз чуть шире, с намеком на искренность, которой, кажется, не место на его лице, — Как будто это было вчера. И я знаю, Йосано. Я знаю.       Мгновение между ними растягивается, а затем прерывается, когда Йосано кивает и еще раз сжимает его в объятиях, прежде чем отстраниться, — Хорошо. Я думала заказать еду. Ты что-нибудь хочешь?       Спустя три часа и коробку китайской лапши Дазай падает в кресло за рабочим столом и открывает свой секретный чат с Чуей — потому что вся эта история сделала его настолько параноидальным, что он подозревает Йосано или, что еще хуже, Коё в том, что они копаются ночью в его телефоне — чтобы отправить ему сообщение:       Мне нужно с тобой поговорить.       Ответ от Чуи обычно приходит от пяти минут до пяти часов. Сегодня он приходит мгновенно. Да ещё и в форме звонка.       Дазай не самый большой поклонник разговоров по телефону, но разговоры с маленьким Накахарой вполне терпимы, поэтому он берет трубку, не заставляя его ждать, — Привет.       — Что значит «мне нужно с тобой поговорить»?       Дазай хмуро смотрит на свою стену, — Это значит, что я хочу с тобой кое о чем поговорить. Ты сейчас свободен?       — Почему бы тебе просто не сказать то, что ты хочешь сказать, вместо того, чтобы быть таким загадочным и прочее дерьмо, а?       — Я… ладно. Хорошо. Когда у тебя последний экзамен?       — В этот четверг. А что?       — У меня в пятницу. Что скажешь о… — он прочищает горло; его идея внезапно кажется слишком грандиозной для того, что у них есть, — …том что бы уехать на выходные?       — Что, типа поездки?       — В отель, — уточняет он, — Где мы будем только вдвоем. В нашей собственной комнате. Никаких соседей по комнате или сестер.       Они виделись всего один раз после более или менее успешной или провальной — в зависимости от того, кого вы спросите — попытки провести время у Дазая, но стресс от экзаменов, а теперь и решимость Йосано заставить его признаться в том, чего у него нет, постепенно начинают сказываться на нем. На этот раз, однако, он действительно хочет, чтобы у них была целая ночь наедине. Или две.       — О, — говорит Чуя на другом конце провода, — Я понимаю, к чему ты клонишь. Я понимаю.       — И?       — Мне нравится эта идея, правда, но сейчас я вроде как на мели. Я только что забронировал поездку с друзьями из родного города, и теперь мой банковский счет выглядит еще более печально.       — Тогда я заплачу, — отвечает Дазай.       — Ты не можешь заплатить за меня.       — Почему нет?       — Я не знаю. Ты просто не можешь.       — Но если бы у тебя были деньги, ты бы… хотел поехать? — Дазай спрашивает для уверенности, — Будь честен. Ты можешь отказаться если не хочешь.       — Нет, я бы хотел. Звучит как именно то, что мне сейчас нужно. Эти экзамены убивают меня. Я чувствую, что после сессии мне необходимо очистить организм от кофеина.       — Хорошо, ты вернешь мне деньги как только они у тебя появятся. Легко.       Судя по ворчанию на другом конце провода, Чуя не разделяет этого мнения, — Ты уверен?       — Так и есть.       — Хорошо.       — Хорошо, то есть, да, я должен пойти и забронировать номер?       — Да, да, как скажешь, но не бронируй ничего слишком роскошного. У меня ограниченный бюджет, — спешит добавить Чуя, — Но и ничего слишком убогого тоже. Однажды мне уже пришлось ночевать в отеле с клопами в постели, и я не хочу повторять этот опыт.       — Что-нибудь посредственное, но чистое. Понял.       Мычание.       — Я пришлю тебе ссылку, чтобы ты мог взглянуть на гостиницу, когда я что-нибудь найду.       — Отлично.       — Отлично, — вторит ему Дазай, и что удивительно, так оно и есть.

***

      В пятницу Дазай заканчивает свой экзамен в двенадцать, в час собирает вещи, в два садится в машину и в три прибывает в приличный трехзвездочный отель в Токио. Чуя сказал, что его уже подвезли, и Дазай согласился, не задавая лишних вопросов, не желая быть слишком назойливым. Однако он не может не нахмуриться, когда видит, как Чуя появляется на парковке с сигаретой в зубах и рюкзаком за плечами.       — Ты ведь приехал сюда не поездом, не так ли?       Чуя фыркает и тушит сигарету о землю носком кроссовка, — Я же говорил тебе, что я на мели, нет. Меня подвезла подруга. Я просто попросил ее высадить меня у главного входа.       — Ты мог бы просто поехать со мной.       — Да, но она хотела заглянуть в магазин здесь в городе, и мне уже пришлось отшить ее ради тебя, так что это меньшее, что я мог сделать.       Ну, допустим…       — И что, по ее мнению, ты здесь делаешь? — спрашивает Дазай, когда они входят в вестибюль отеля.       — Трахаюсь, очевидно, — беззаботно отвечает Чуя, за что получает укоризненный взгляд от пожилой пары, ожидающей на стойке регистрации, — И прежде чем ты начнешь волноваться, она не знает, что это ты. Ты для нее просто тот парень.       — Тот парень, — вторит ему Дазай.       — Ага.       Дазай отложил эту информацию на потом, так как освободилось место на стойке регистрации. Он уже все оплатил, так что ему осталось только заполнить бумаги. Получив ключ, они идут к лифту, который доставит их в номер на четвертом этаже.       Чуя воспринимает все с таким ненасытным любопытством, о котором Дазай только мечтал. Несмотря на то, что он проводит много времени, изучая окружающий мир, он делает это не из интереса. Не совсем. Это скорее страх выделиться из толпы.       — Выглядит мило, — комментирует Чуя, когда они входят в свой полулюкс: в одной комнате стоит двуспальная кровать, в другой — диван и стол, а из окон открывается вид на парк Уэно. Затем он бросает взгляд через плечо на Дазая, — Мне нравится.       Улыбаясь, Дазай бросает свою сумку на пол, — Хорошо. Потому что в ближайшие сорок восемь часов мы проведем здесь много времени.       Чуя улыбается в ответ с таким же жаром и энтузиазмом, хотя застенчиво прислоняется к стене и позволяет Дазаю приблизиться к нему.       Дазай вздыхает в поцелуе, наслаждаясь редким трепетом в животе, когда они медленно сливаются друг с другом, его руки находят опору на бедрах Чуи, а пальцы скользят по его волосам, массируя кожу головы.       Дазай отрывается только для того, чтобы прижаться губами к его подбородку, и спрашивает, — Что ты хочешь сделать в первую очередь?       — М-м-м, не могу решить, — бормочет Чуя, выгибая шею навстречу ему, — Это все равно, что внезапно получить шведский стол со всем, что ты можешь съесть, после нескольких недель трехразового питания, — хотя, похоже, он не слишком расстроен по этому поводу.       — Тогда позволь мне помочь тебе. Как насчет… — его губы опускаются к уху Чуи, — …Я буду есть тебя до тех пор, пока ты больше не сможешь нормально видеть?       От одного этого предложения у Чуи перехватывает дыхание, — Ты действительно должен мне кучу оргазмов.       Хотя Дазай и рад подарить ему их, он не может вспомнить, что он сделал, чтобы заставить Чую сказать такое, — Правда?       — Мы поспорили, что тебе в конечном итоге понравится Атака титанов, помнишь? — прислонившись головой к стене, Чуя одаривает его ленивой улыбкой из-под полуопущенных век, — Я выиграл.       — Ха. Ты так и не уточнил, какова была ставка.       — Что ж, теперь я уточнил. По оргазму за каждую серию, которая тебе понравилась.       В итоге в тот вечер они посмотрели половину сезона.       — Тринадцать оргазмов?       — Не согласен?       Излишне говорить, что Дазай не может не попасться на удочку, — Конечно я согласен.       — Не волнуйся, — говорит Чуя, похлопывая его по груди, — Мы можем растянуть их на все выходные.       — Я уверен, что нам не придется, — Чуя хорош в множественных оргазмах, а это значит, что им нужно всего лишь потрахаться… четыре раза за сегодня, чтобы довести число до тринадцати, может быть, даже три, если Дазай будет особенно усерден — а он усердный. И поскольку терпению Дазая всегда приходит конец, когда дело касается Веснушки, он сразу же приступает к делу, намереваясь начать прямо сейчас.       Чуя, кажется, придерживается того же мнения, издавая горловой стон, когда открывает рот для Дазая… до тех пор, пока его карман не начинает непрерывно жужжать.       Первые несколько минут он игнорировал это, но после сотого уведомления Чуя раздраженно отрывается, достает свой телефон и хмуро смотрит на него.       — Тьфу, — говорит он через мгновение, — Дружеская драма. Не возражаешь, если я быстро отвечу им? Потом я весь твой, обещаю.       — Делай, что хочешь, Веснушка. Я не твой парень.       Уже яростно набирая текст, Чуя издает странный смешок, прежде чем начать расхаживать по комнате.       Дазай использует это время, чтобы заглянуть в ванную. Там мило, чисто, и повсюду валяется куча крошечных бутылочек с шампунем и кондиционером. Когда он возвращается с набитыми карманами, Чуя все еще поглощен какой-то драмой, происходящей по ту сторону экрана, поэтому Дазай проверяет свой телефон, чтобы узнать, нет ли у него, возможно, своей драмы. Ничего подобного. Хотя он видит, что Одасаку добавил больше текста к документу, которым он делится с Дазаем.       Во время чтения он делает мысленные пометки о том, что хочет прокомментировать, но оставляет выполнение этой задачи на потом, когда останется наедине со своим ноутбуком. Чувствуя себя потерянной душой, блуждающей в пустоте, Дазай осматривает каждый сантиметр гостиничного номера, пока, в конце концов, не садится на край дивана, на котором сидит Чуя, и тычет его бедро, чтобы привлечь внимание.       — Все в порядке?       — Хм? — Чуя поднимает взгляд и виновато морщится, проводя рукой по лицу, — Да, все в порядке. Мне действительно жаль. Мои друзья — просто идиоты.       — Что они натворили?       — Френдцест.       — Френд что?       — Френдцест, — как ни в чем не бывало повторяет Чуя, снова поднимая телефон, когда слышится уведомление, — Ну, знаешь, друзья, которые совершают инцест, переспав друг с другом, и по сути, разрушают всю компанию?       — Ах. Очевидно. Да.       — И они оба такие: «О, это совершенно ничего не значит, и ничего не изменится, не волнуйся», а потом один из них проникается чувствами, а другой боится обязательств, и мне приходится выслушивать их нытье с обеих сторон и играть роль посредника только потому, что они никак не могут собраться с мыслями, чтобы обсудить это друг с другом.       — У тебя такая тяжелая работа.       — Я знаю, правда?!       Дазай хмыкает и медленно проводит ладонью по бедру Чуи, — Ты заслуживаешь вознаграждение за то, что терпишь все это.       — Конечно.       — Например, оргазм.       — Да, конечно, — затем веки Чуи затрепетали, словно до него дошли слова только через несколько секунд, — Ты пытаешься соблазнить меня, используя моих глупых друзей?       — Возможно. Это работает?       — Я хочу, я правда хочу, но… — Чуя беспомощно переводит взгляд с Дазая на телефон и издает жалкий горловой звук, — Если я не отвечу сейчас, они в конце концов позвонят мне или, что еще хуже, заявятся сюда.       Лицо Дазая вытягивается, — Нет.       — Да, — соглашается Чуя, — Так что я просто должен… — его внимание возвращается к телефону, он печатает несколько секунд, прежде чем поднять на Дазая широко раскрытые глаза, — Но знаешь что, ты можешь начать, — он раздвигает ноги, — Я догоню.       Дазай просто сидит и смотрит на него, — Ты хочешь, чтобы я просто начал, пока ты сидишь в телефоне?       — Ну, если ты будешь достаточно хорош, я в конце концов отложу его.       И это…       Это очень мотивирует.       — И кто же теперь кого соблазняет? — бормочет он, расстегивая молнию на джинсах Чуи, прежде чем стянуть их вниз по его длинным ногам. Чуя только помогает, приподнимая бедра, но не более того.       — Чтобы соблазнить, нужно кого-то убеждать, — без особого энтузиазма отвечает он, — А я не думаю, что тебе это требуется.       И снова Накахара Чуя высказал достойную мысль, заставившую Дазая закрыть рот, потому что что еще можно сказать? Особенно, когда у него сейчас есть столько дел поважнее, чем разговоры, например, восхищение бедрами Чуи, обнаженными, если не считать простого черного нижнего белья.       Дазай так и делает. Он наслаждается этой картиной и сохраняет ее в своем отделе памяти, который воспроизводит цикл его жизни, когда он уходит в себя. Это изображение сделает все намного лучше.       Но он способен лишь наблюдать за ней некоторое время, прежде чем ему придется действовать.       Устроившись между его ног, Дазай опускается, чтобы начать покрывать его бедра легкими дразнящими поцелуями. Не столько для того, чтобы подразнить его, потому что Чуя все равно не обращает внимания — пока нет — но скорее для того, чтобы попытаться сдержаться, как когда люди оставляют лучшую часть еды напоследок. Дазай редко испытывал желание делать то же самое с едой, почти все всегда было одинаково на вкус, но сейчас? Теперь он начинает понимать, что за идея стоит за этим.       Его пальцы круговыми движениями потирают кожу Чуи, а губы опускаются все ниже и ниже, пока он не оказывается достаточно близко, чтобы почувствовать резкий запах возбуждения — и вся его сдержанность и хлипкое подобие терпения вылетают в трубу.       Он сдвигает трусики в сторону и, даже не дожидаясь, пока оценит зрелище, проводит языком по складочкам Чуи, широко и медленно облизывая, отчего его горячее дыхание обдает клитор.       Бедра Чуи слегка изгибаются, прежде чем раздвинуться еще шире, его правая нога перекидывается через подлокотник дивана. Когда Дазай поднимает взгляд, его глаза все еще хмуро смотрят на телефон, но теперь в них появляется затуманенный блеск, согревающий черты его лица.       Стремясь скрыть нахмуренность от удовольствия, Дазай снова погружается, проводя языком по клитору с приглушенным стоном, а затем повторяет движение, теперь уже заострив кончик языка, двигая им взад-вперед, пока это не вызывает тихий вздох сверху.       — Черт, — бормочет Чуя, запуская руку в волосы, — Да, это приятно, не останавливайся.       Дазай прижимается лицом к Чуе, обхватывает губами клитор и сильно посасывает, вызывая еще один стон, прежде чем отстраниться настолько, чтобы одарить Чую самодовольной улыбкой, — Я и не планирую. Тринадцать оргазмов, помнишь?       — Если тебе удастся заставить меня кончить тринадцать раз подряд, я подарю тебе пожизненный купон на минеты когда захочешь, — слова практически вылетают из уст Чуи, когда он крепко зажмуривает глаза, а телефон, наконец, остается забытым на груди.       Дазай что-то мурлычет, чтобы убедиться, что это воспринимается им с новой силой, — Я бы сделал это и бесплатно, но если ты настаиваешь…       — Просто… — рука Чуи становится твердой и жестокой — и в то же время такой, такой приятной — когда он возвращает его лицо туда, куда ему хочется, — …продолжай уже.       И кто такой Дазай, чтобы отказывать ему в этом желании?       Он возвращается назад, лаская Чую так, что его язык скользит по клитору с каждым движением вверх, извлекая из него эти божественные звуки, создавая устойчивый, но быстрый ритм, потому что прямое восхождение на вершину — это самый быстрый и легкий способ довести Чую до оргазма. Чуя отвечает на каждое прикосновение с одинаковой энергией: задыхается, тянет за пряди волос Дазая, двигает бедрами навстречу языку и получает все больше, больше и больше.       Добавление двух пальцев мгновенно привело бы Чую к оргазму, но чувствуя себя немного резвым и амбициозным, Дазай пока придерживается правила «без рук», пытаясь понять, сможет ли он заставить его кончить только ртом.       — Такой приятный на вкус, — стонет он прямо напротив клитора Чуи, вызывая у него легкую вибрацию и добавку похвалы, которая всегда помогает Дазаю получить то, чего он хочет. Сегодня это его тоже не подводит, и Чуя отвечает хныканьем, а другая его рука взлетает к голове, чтобы прижать лицо Дазая, — Я мог бы есть тебя целыми днями, и мне бы никогда не наскучило.       — Не останавливайся, черт возьми, — выдыхает Чуя, неуверенно покачивая бедрами.       Дазай заглушает остаток своей речи, втягивая клитор в рот и обхватывая руками бедра Чуи, удерживая его прямо здесь, пока дыхание Чуи не сбивается, а его стон не становится высоким и диким, вырываясь из горла.       — Черт, вот оно, — стонет он, — Боже, Дазай. Боже, ты заставишь меня кончить.       Конечно, это и есть цель, но услышав такие слова, слетающие с губ Чуи, он становится еще более настойчивым, гоняясь за оргазмом Чуи, как будто это единственное, что имеет значение в жизни.       Пальцы Чуи сжимают его волосы сильнее, и это граничит с болью, но Дазай едва замечает покалывание в коже головы из-за звуков вздохов Чуи, которые наполняют комнату; ощущения его горячего и влажного, у своего рта, когда его губы снова и снова обхватывают клитор, двигая языком у пульсирующего бутона.       Внезапно бедра Чуи обхватывают его, глаза распахиваются, и он делает такой глубокий вдох, что кажется, будто он умирает, хотя на самом деле все наоборот. Он просто переступает через край и падает лицом вниз в оргазм.       — О боже, это так чертовски… — задыхается Чуя, ритм его бедер переходит в беспорядочное, лихорадочное движение вперед, в то время как его руки хватают Дазая за волосы, прижимая его к себе, — Так хорошо, так хорошо, Дазай, так… — его прерывистое дыхание постепенно начинает выравниваться, — …хорошо, — А затем его мышцы обмякают, голова откидывается на спинку дивана.       Дазай ослабляет хватку, переходя к нежному, долгому облизыванию клитора, позволяя ему пережить оргазм, пока настойчивые движения его бедер не превратятся в сверхчувствительную дрожь. Несколько долгих мгновений они оба молчат, переводя дыхание, но Дазай не перестает массировать бедра и даже не отстраняется, потому что они еще не закончили. Это марафон, а не спринт.       — Определенно лучше, чем дружеская драма, — в конце концов сонно бормочет Чуя.       Мыча, Дазай медленно проводит языком по клитору, прежде чем поднять взгляд на Чую, чьи полуприкрытые глаза темнеют, когда их взгляды встречаются.       — Намного лучше.       — Как ты думаешь, как быстро мы сможем заставить тебя кончить снова? — небрежно спрашивает Дазай и, приоткрыв рот, целует центр его вульвы, прежде чем переместиться и добавить пальцы.       — Я не знаю, — Чуя лениво наблюдает, как он погружает в него два пальца, — Пять минут? — у него вырывается тихий вздох, когда они изгибаются внутри него, потирая то сладкое местечко, от которого он сжимается, как в тисках.       — Давай стараться за три.       — Что ж, если ты планируешь назначить нам время, тогда сделай это… — голос Чуи срывается на потрясенный стон, когда Дазай скользит рукой по его прессу и прижимает ладонь к тазу, одновременно двигая пальцами внутри.       Сочетание губ Дазая, плотно обхватывающих его набухший клитор, и руки, которая одновременно обездвиживает Чую и усиливает ощущения, сводит его с ума.       На этот раз у него даже не осталось достаточно здравого смысла, чтобы подбодрить Дазая словами похвалы. Невнятное, жалобное хныканье льется из него, как вода. Однако для Дазая этого более чем достаточно, ведь каждый звук, который он издает, подпитывает его эго и мотивацию.       Когда Чуя кончает во второй раз, это сопровождается отчаянным, пронзительным стоном и сводящим с ума ощущением того, как влагалище трепещет вокруг пальцев Дазая. Издавая стоны, Дазай ласкает клитор, но на этот раз даже не притворяется что делает паузу, зная, что таким образом сможет добиться от Чуи еще одного или двух оргазмов.       Третий оргазм приходит меньше чем за минуту, как будто Чуя вообще не переставал кончать, и от этого его ноги дрожат так сильно, что у Дазая нет другого выбора, кроме как использовать каждую каплю своего удовольствия. Его пальцы ласкают его внутренности все быстрее, рот начинает становиться немного неряшливым, смесь слюны и смазки размазывается по подбородку, но он продолжает работать достаточно, чтобы Чуя снова кончил за считанные секунды.       — Давай, милый, — бормочет он, — Отпусти себя ради меня, а? Кончи мне на лицо?       И все.       Бедра Чуи пытаются сомкнуться вокруг него, напрягаясь, и через несколько секунд он вскрикивает и сквиртит, его разрядка разливается по щеке и губам Дазая. Ему удается вырвать у Чуи еще одну струю, прежде чем рука опускается к его голове и слабо отталкивает, безмолвно умоляя остановиться.       Дазай со вздохом отклоняется и прижимается губами ниже, к ногам, массируя и растирая их, чтобы унять дрожь. Его рот — да и все лицо — ощущается усталым и воспаленным, что очень приятно. Он надеется, что Чуя чувствует то же самое, когда лежит здесь, обмякший, с вздымающейся грудью и закрытыми глазами, чтобы не видеть яркого дневного света, льющегося в окно.       Он издает болезненный стон, когда Дазай возвращается ртом к вульве, чтобы очистить, нежно облизывая ее, — Я умру, если ты попытаешься заставить меня кончить еще раз.       — Просто прибираю за собой, — обещает Дазай и очень нежно проводит языком по складочкам и вниз, собирая смазку, — Полагаю, это означает, что нам все-таки придется разделить 13 оргазмов на выходные, да?       Чуя мычит в ответ, помолчав несколько мгновений, прежде чем оттащить Дазая от себя, вцепившись ему в волосы, — Господи, ты же не чертов кот, — ворчит он, поднимая голову только для того, чтобы покоситься на него.       Внезапно щеки Дазая вспыхивают, он отводит взгляд и вырывается из хватки Чуи, чтобы вместо этого оставить дорожку из поцелуев на его животе — Я не кот, но… — он неловко пожимает плечами, — Мне это нравится.       — Я заметил.       Видя, что Дазай прячет лицо, Чуя снова дергает его за волосы, но на этот раз его пальцы скользят вниз, чтобы обхватить щеку, — Эй, иди сюда, — Дазай неохотно подчиняется, переползая через тело Чуи, пока они не оказываются лицом к лицу, — Поцелуешь меня?       Улыбка, появляющаяся на лице Дазая, застывает на губах Чуи, когда они целуются, неспешно и замедленно, зная, что у них есть все время мира, чтобы позже окунуться в жар. Чуя стонет, когда он пробует его язык на вкус — когда он пробует себя на вкус, обхватывая рукой шею Дазая сзади и закидывая ногу ему на бедра, так что он наполовину нависает над ним.       В конце концов, он отрывается, чтобы зевнуть, сонно моргая, прижимается носом к плечу Дазая и гладит его по щеке, — Я буду готов идти через минуту… — бормочет он, — Просто… мне нужно очень быстро прийти в себя.       — Не спеши, — шепчет Дазай, довольный тем, что пока можно бездельничать. Его собственное желание все еще присутствует, оно тихо мурлычет у него под кожей, но этого недостаточно, чтобы нарушить уютное тепло, окутавшее их, как толстое пушистое одеяло.       Чуя говорит что-то еще, его голос приглушен из-за Дазая, что-то о плате за отель, диване и его оргазмах, но это все равно, что слышать чей-то голос за стеной — знаешь, что что-то происходит, но не понимаешь, что именно.       А затем темнота.

***

      Оказывается, их краткий отдых превращается в случайный двухчасовой сон, от которого они просыпаются только потому, что телефон Чуи снова начинает разрываться от уведомлений. Они не придают этому особого значения, не тогда, когда Чуя решает отплатить Дазаю тем же, как только он полностью просыпается, просовывая руку в штаны Дазая и с целеустремленной решимостью потирая их бедра друг об друга.       Дазай трахает его медленно и нежно, прижав к дивану, растянувшись на спине по всей длине, пока Чуя приглушает свои вздохи в его объятиях, а затем жестко и быстро, когда забытое наслаждение, наконец, настигает его с удвоенной силой. Он пытается заставить Чую кончить снова, обхватывая его рукой за талию, чтобы потереть пальцами клитор, но Чуя беспомощно хнычет что его клитор все еще слишком болит после их предыдущего перепихона, и они решают отложить это на потом.       После Чуя, спотыкаясь, поднимается на ноги, его волосы торчат во все стороны, а губы распухли, — Я чувствую себя грязным животным, — бормочет он и морщится, осматривая свое разорванное нижнее белье.       — Ну, мы животные, — с готовностью добавляет Дазай, потому что чувствует себя ненамного лучше.       — Для обслуживающего персонала, мы определенно ими будем, — доносится из соседней комнаты.       И тогда Дазай вспоминает, что он сказал незадолго до того, как они задремали: физическое свидетельство его оргазма, которое они оставили на диване. Он смотрит на это и отмахивается, потому что пятно уже исчезает. Вероятно, это не самое худшее, что видел диван…       И с этими размышлениями он поднимается на ноги, заставляя себя забыть об этом ходе мыслей.       Чуя в ванной, завязывает волосы в высокий хвост, на нем по-прежнему ничего нет, кроме огромной темно-бордовой толстовки с капюшоном, в которой он приехал. Его взгляд скользит по нему, когда Дазай останавливается, чтобы прислониться к дверному косяку, — Я думал о том, чтобы принять душ. Хочешь присоединиться?       — Да. Хорошо.       — Отлично.       Это все, что нужно было сказать и услышать Чуе, чтобы стянуть толстовку через голову и отбросить в сторону. Его беспечность заставляет Дазая моргнуть, немного ошеломленно. Он не глуп — он заметил тот факт, что Чуя до сих пор избегал снимать рубашки. Дазай никогда не допытывался и не убеждал его поступать иначе, но это не значит, что он не сделал некоторых собственных выводов. Чуя — транс, и иногда это сопровождается такими явлениями, как дисморфофобия, даже если перед вами стоит самый уверенный в себе человек в мире. Как бы комфортно он ни чувствовал себя в остальном, грудь Чуи до сих пор оставалась под запретом.       Но теперь он здесь, небрежно обнаженный, демонстрирует два тонких изогнутых шрама. Он возится с лейкой душа, проверяя температуру и напор воды, прежде чем встать под нее, и бросает на Дазая забавный взгляд через плечо, — Тебе действительно нужно раздеться, чтобы принять душ. Ты ведь знаешь это, да?       — Да, Веснушка, — говорит Дазай, медленно приходя в себя от удивления, — Я в курсе.       — Просто напоминаю на случай, если ты забыл.       Это не совсем смущение или дискомфорт, которые сдерживают движения Дазая, когда он начинает вяло снимать с себя одежду. Чуя много раз видел его обнаженным, и ни разу он не заставил его пожалеть о решении снять бинты и показать все, что скрывается под ними, в том числе и свои подростковые ошибки. Впрочем, такие моменты всегда случались сгоряча. Между тяжелым дыханием и сознанием, затуманенным удовольствием.       С другой стороны, это… когда они заходят в ванну совершенно обнаженными после того, как страсть уже покинула их тела и оставила после себя чистоту и уязвимость… это совершенно другой уровень обнаженности. С которым Дазаю никогда не приходилось сталкиваться — да и не хотелось сталкиваться — раньше.       Но если Чуя и глазом не моргнув, показывает Дазаю то, чего он всегда избегал показывать ему раньше, то у Дазая не останется выбора, кроме как пойти по его стопам.       На самом деле, это одна из причин, которая удерживает его от стремления к длительным, устойчивым романтическим отношениям, как у большинства его сверстников. Постоянная уязвимость, которая сопутствует этому. Обнажать свою душу перед кем-то другим. Неделями, месяцами и годами делить с кем-то такую драгоценную вещь, как ваше личное пространство и время. Одна мысль об этом всегда приводила его в ужас.       Так что, чтобы сохранить нейтральное выражение лица, требуется немного потрудиться. Струя воды, льющаяся ему на голову, помогает, давая ему еще пару мгновений просто побыть собой, вместо того чтобы устраивать шоу, но эта передышка приходит и уходит, когда Чуя отталкивает его назад, чтобы забрать всю воду себе.       Дазай распахивает глаза и сердито смотрит на него, но взгляд Чуи совершенно равнодушен — и напряжен, он явно изучает лицо Дазая или, что еще хуже, то, что скрывается за ним. Он чувствует, как волна облегчения проносится по его груди, когда Чуя моргает и отводит взгляд, начиная тереть руки.       — Итак. Какие у тебя отношения с отцом?       Дазай издает удивленный звук, — Прости, что?       — Твои отношения с отцом, — небрежно повторяет Чуя и приподнимает брови, как будто это самая обычная вещь, о которой можно спросить кого-то, когда они вместе принимают душ, — У тебя какие-нибудь проблемы с отцом?       — А у тебя?       — Я первый спросил.       — И я не понимаю, откуда это взялось.       Дазай ведет себя как человек, у которого проблемы с отцом?       — А как еще ты должен узнавать новых друзей? — спрашивает его Чуя, пожимая плечами.       — Новых друзей, — вторит ему Дазай, — Мы знаем друг друга уже несколько месяцев.       — Да, и чем мы занимались все это время? Трахались или вели глубокие, содержательные разговоры о нашей жизни?       — Тебе не обязательно вести глубокие, содержательные разговоры о своей жизни со всеми своими друзьями.       — Конечно, но переспать с кем-то — это еще не дружба. Я имею в виду, мы едва знаем друг друга. Я понятия не имею, сколько тебе лет, есть ли у тебя братья или сестры, и чем ты занимаешься в свободное время, когда не ходишь на занятия или не трахаешься со мной.       — Двадцать четыре года. Единственный ребенок. Я… — он колеблется, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, что ему вдруг понравилось бы делать в свободное время. Вероятно, потому, что он понятия не имеет, чем занимается в половине случаев. Обычно его дни настолько похожи друг на друга и скучны, что сливаются в бесконечную серость, — …я люблю читать книги, — Чуя с любопытством наклоняет голову, — И думать.       Последнее — ложь. Его ум — полезный инструмент, но он не является другом Дазая.       — О чем тебе нравится думать?       — …о вещах.       — Как конкретно, — голос Чуи полон сарказма, но в нем достаточно веселья, чтобы неловкая улыбка Дазая оставалась легкой, а его разум — достаточно острым, чтобы перевести разговор в другое русло.       — Мой отец бросил нас, когда я был еще маленьким, так что никаких проблем с отцом.       — Уверен в этом? Отсутствие отца — одна из главных причин проблем с отцом.       Дазай удивленно моргает, — Абсолютно. Почему ты так настаиваешь на том, чтобы диагностировать у меня проблемы с отцом? Ты хочешь мне что-то сказать?       — Нет, — Чуя откидывается назад и позволяет струе воды стекать по его волосам, прежде чем вернуться к Дазаю, качая головой и слегка шмыгая носом, — Не думаю, что я когда-либо встречал кого-то, у кого не было бы проблем с отцом. Это как иметь карие глаза.       — Ну, тогда считай, что у меня зеленые глаза, — любопытство достигло пика, и Дазай тыкает Чую в нос. (Косой взгляд, который он при этом получает, очарователен), — А как насчет тебя? То, что ты рос с двумя отцами, испортило тебя больше, чем всех нас, простых людей?       Чуя фыркает, — Вроде того.       — О?       — Они были довольно властными, — говорит он, поворачиваясь, чтобы взять крошечное гостиничное мыло, — Особенно после того, как моя сестра съехала. Это было похоже на то, что они внезапно вспомнили, что я — их последний шанс что-то изменить в своей жизни, и они начали сваливать на меня все свои несбывшиеся мечты и желания, понимаешь, о чем я? И не пойми меня неправильно, я рад выслушать и поддержать их, если они… — пожав плечами, он начинает намыливать грудь Дазая, продолжая бормотать, — …хотят попробовать что-то новое или уволиться с работы, что угодно, но я им не игрушка, из которой можно лепить все, что захочется. Я реальный человек. У нас могут быть общие черты характера, но это не значит, что я буду в точности такой же, как они.       — Что они хотели, чтобы ты делал… или кем был?       Чуя вздыхает, руки на секунду замирают, — У моего отца, э-э, Поля, были планы, что я в конечном итоге возглавлю его компанию. По сути, сделать меня его правой рукой, чтобы, когда он уйдет на пенсию, ему не пришлось бы бросать дело. Не совсем, — его глаза закатываются, — Эти планы все еще есть. Всякий раз, когда я говорю что-то даже отдаленно негативное о своей специальности в семейном групповом чате или дома, он каждый раз говорит: «Ну, ты всегда можешь пройти стажировку у меня». Это сводит меня с ума.       Дазай сочувствует ему, тихо посмеиваясь, — А чем занимается Поль?       — У него винодельня в сельской местности.       — А, — хмыкает Дазай, — Так вот откуда у тебя вкус к вину.       Чуя бросает на него хмурый взгляд, — Да, мне нравится его пить, а не тратить всю свою жизнь, — он делает неопределенный жест рукой, — На его производство и продажу. Я не хочу этого делать.       — Тогда тебе не стоит.       — Да.       — Это твоя жизнь.       — Именно, — твердо говорит Чуя и, к ужасу Дазая, дергает подбородком в его сторону, — А что насчет тебя? Какая у тебя мама?       — Очень авантюрная, — говорит Дазай, пробуя это прилагательное на вкус, потому что он никогда раньше не использовал его для описания своей матери, — Душа компании, если хочешь, — или вечеринка всей жизни.       Должно быть, это прозвучало достаточно убедительно, потому что уголок рта Чуи приподнялся, — Да?       — Ага.       Вероятно, было бы проще солгать и сказать, что капризы его матери и стремление к острым ощущениям вдохновили Дазая стать таким же, смотреть на мир глазами изголодавшегося путешественника и вдыхать впечатления, как воздух. Он уже не в первый раз преувеличивал глубину своей рассеянной благодарности.       Однако, по какой-то причине, в горле у него что-то ноет, нашептывая, что он не должен этого делать. Только не Чуе. Что если он не хочет признавать, что сейчас нигде не чувствует себя как дома и что его мать любит его ровно настолько, чтобы оправдать то, как она иногда использовала его, то по крайней мере, ему не следует выдумывать историю о родителях, которых у него никогда не было.       — Вы близки? — спрашивает Чуя, молча вкладывая мыло в руки Дазая, прежде чем повернуться к нему спиной.       Дазаю требуется некоторое время, чтобы понять, что, по-видимому, теперь его очередь намыливать, — Мы разговариваем, — поначалу его движения кажутся несколько скованными и неловкими, но вскоре он понимает, что это не просто так, и что этот интимный акт мытья друг друга не так странен, как ему казалось раньше. На самом деле, это успокаивает — бездумно делать что-то руками. Дазаю всегда нравились задания, в которых задействована только мышечная память, — Ты переезжаешь, поступаешь в колледж в другом городе, занимаешься делами… вы все еще общаетесь, но теперь все по-другому, — шокирующе по-другому, потому что дистанция каким-то образом сделала его мать более цепкой, в то же время давая Дазаю возможность увидеть картину в целом — увидеть, что он больше не хочет быть ее частью. Не совсем, — Ты знаешь, как это бывает.       — На самом деле, я не знаю, — мышцы спины Чуи вздрагивают от фырканья, — Мои отцы звонят мне каждый божий день. И если я не беру трубку, они спамят наш групповой чат, пока я не отвечу.       Дазай невольно морщится, радуясь, что Чуя этого не видит, — Приятно, что они заботятся…?       Чуя бросает на него невозмутимый взгляд через плечо, — Ты можешь сказать чрезмерно опекающие. Это нормально.       — Заботливые, но чрезмерно опекающие!       Мыча, он опирается на руки Дазая, все еще лежащие на спине Чуи, и бессознательно разминающие спину, поощряемые вздохами и даже несколькими тихими стонами. В конце концов, Чуя уговаривает Дазая перейти к волосам, чтобы они не стали колючими.       Чуя выключает душ, когда спрашивает, — Итак, чем ты хочешь заняться до конца дня?       Дазай замолкает. Это хороший вопрос. Когда он думал о приезде сюда, все его мысли были о сексе, если быть честным — о сексе, не рискуя дружбой с Йосано. Все остальное не имело значения. Но последние полчаса он провел в душе голым, и маленький Дазай пока доволен отдыхом, что, похоже, относится и к Чуе.       — Ты голоден?       Чуя издает заинтересованный звук, вытираясь насухо, — Вообще-то, умираю с голоду. В последний раз я ел сегодня утром, что для меня редкость. Я из тех гоблинов, которым требуется три завтрака в день.       — Ты имеешь в виду хоббитов?       — То же самое.       — Толкин бы с тобой не согласился.       — Ладно, задрот.       — Это просто базовые знания о культуре.       — Говорит любитель книг.       Губы Дазая сжимаются в тонкую линию, — Я начинаю жалеть, что рассказал тебе что-то о себе.       — Думаешь сделать заказ или пойти куда-нибудь перекусить?       — Заказ, — говорит он, с опаской поглядывая на Чую, который расчесывает свои мокрые волосы, словно на военных учениях, — Если только ты не хочешь пойти в ресторан?       — Что? Нет. Мы же не для того приехали на выходные, чтобы вместе ходить на свидания, — беззаботно фыркает Чуя, корча рожицу Дазаю в отражении зеркала.       — Верно. Конечно. С чего бы нам это делать?       — Нелепо.       — Безусловно.       Сухой, с полотенцем на бедрах, Дазай оставляет Чую в ванной, чтобы тот занялся своим обычным уходом за кожей или чем там он там занимается, и плюхается на кровать, отправляясь на поиски чего-нибудь съестного. Десять минут спустя Чуя падает рядом с ним — в рубашке Дазая, замечает он со стороны, небрежно поглядывая на телефон Дазая, пока тот не поворачивает его так, чтобы они оба могли видеть варианты доставки на экране.       Они останавливаются на корейских бургерах, картошке фри с мороженым и красным вином на десерт, и решают посмотреть еще несколько серий Атаки титанов, пока им не принесут еду.       Дазай не часто признает, что он в чем-то неправ, но с его стороны было неправильно выносить поспешные суждения об этом странном, но завораживающем аниме.       — Это потому что они продолжают продвигать его как апокалиптический экшен, — объясняет он, когда Чуя с самодовольной ухмылкой указывает ему на это, — Если бы я знал, что люди могут превращаться в титанов и что есть целая сюжетная линия о том, откуда они берутся и как это работает, я бы, возможно, согласился посмотреть его раньше.       — Не забудь о Леви.       Дазай вопросительно щурится на него.       — Леви? — Чуя произносит это так, словно имя одного из персонажей должно что-то значить, — Самый сексуальный мужчина на планете?       — Он ненастоящий, — указывает Дазай, — Это вымышленный персонаж. Рисунок.       — Ага, рисунок, у которого я бы отсосал.       — Это твой способ сказать мне, что ты хочешь посмотреть Атаку титанов в следующий раз, когда мы будем трахаться?       Чуя закатывает глаза, — Не будь смешным. Для этого и существуют фан-арты и фанфики.       Им приносят еду. Они заканчивают первый сезон, и поскольку раскрытие женской особи слишком хорошо — хотя и не удивляет, поскольку Дазай объявил об этом, как только она появилась — чтобы останавливаться на достигнутом, они сразу же переходят к следующему.       Каким-то образом дневной свет за окном превращается в сумерки и ночь, и внезапно наступает половина двенадцатого ночи, а все, что они делали с тех пор, как вышли из душа — это валялись в постели и смотрели аниме. Чуя вставал, чтобы размяться, время от времени расхаживая из-за драмы своих друзей, но в остальном они были прикованы к кровати. Дазаю еще далеко до обычного времени отхода ко сну, да и Чуе, если он правильно помнит, тоже, но он зевает в четвертый раз за последние десять минут, держа бутылку красного в руках, как новорожденного младенца.       — Кто-то хочет спать, — замечает Дазай, когда Чуя снова открывает рот.       Это вызывает у него тихий стон, который Чуя приглушает рукой, прежде чем опустить голову на плечо Дазаю, — Это из-за вина. Или из-за тебя.       — Меня?       Он кивает, — От тебя меня клонит в сон.       Это пробуждает воспоминание, о котором он почти забыл до сих пор, — Хм, я заметил это, когда ты заснул, пока мы целовались.       — Что? — Чуя рывком принимает вертикальное положение, — Я никогда этого не делал. Когда?       — В первый раз, когда мы были вместе. В твоей постели. Ничего не напоминает?       Глаза Чуи расширяются. Сжавшись в комочек, он прячет смущенный румянец в ладонях, — Я не понимал, что именно это произошло. Я думал… Мне всегда было интересно, когда ты ушел в тот день.       — Когда ты начал храпеть мне в лицо.       — Только что ты был рядом, а в следующий момент исчез…       — Потому что ты храпел мне в…       Чуя бьет его по боку, — Да, теперь я понял. Нет необходимости повторять это десять тысяч раз.       — Не нужно быть таким жестоким, Веснушка, — дразняще упрекает его Дазай, потирая место, по которому только что получил удар, — Все в порядке, ты же знаешь. Тебе не нужно смущаться из-за того, что ты заснул во время поцелуя со мной. Я просто рад, что не я тебя усыпил.       — Это был ты, — ворчит Чуя, — Ты как чертово снотворное. Каждый раз, когда я с тобой, я просто хочу спать.       — Но это было не из-за моей техники поцелуев, не так ли? Потому что я усердно работал над ней.       — Нет. Ты прекрасно целуешься.       — Что ж, хорошо. Пока это так, мне все равно, усыплю я тебя или нет.       — Мне не все равно. Сейчас около девяти вечера.       — Одиннадцать. Почти полночь.       — То же самое. И я а–а-а-а-а, — еще один зевок, за которым следует удар кулаком по матрасу, — Я даже глаза не могу держать открытыми!       — Эй, сон — это хорошо. Цени это, пока можешь.       — Мне девятнадцать, — скулит Чуя, — Девятнадцать, а не девяносто! Я молод, привлекателен и только начинаю свой жизненный путь. Предполагалось, что я буду веселиться до рассвета, а не засну до полуночи, — схватив Дазая за запястье, Чуя бросил на него отчаянный взгляд, — И у нас даже секса больше не было!       — А ты хочешь? — спрашивает Дазай, моргая.       — Нет! — отвечает Чуя, не менее расстроенный, — То есть, да, но я чувствую, что сейчас засну на тебе. Снова. Одного раза было достаточно.       — Мы можем заняться сексом завтра, — говорит ему Дазай, с веселой улыбкой поглаживая его по щеке, — Много секса. Мы дойдем до тринадцати.       — А можно мы еще куда-нибудь сходим? Например, в бар или еще куда-нибудь?       — Конечно.       — И не ляжем спать до утра?       — Конечно.       — Мы можем разбудить друг друга сексом?       Дазай делает паузу, — Типа…       — Типа тот, кто просыпается первым, начинает будить другого сексом, — бормочет Чуя, уже наполовину засыпая, судя по звукам, — Я всегда… хотел попробовать, но всегда уходил раньше… — он вздыхает, — …чем они просыпаются.       — Ты этого хочешь?       Он слепо хватает Дазая за руку, — Пожалуйста.       — Все, что захочешь, Веснушка.       — Ты… — еще один зевок, — …хочешь этого?       Дазай выключает ноутбук, убирает его и выключает лампу на прикроватной тумбочке, прежде чем лечь лицом к лицу с Чуей в темноте, — Я постараюсь побороть сон, чтобы завтра проснуться первым.       Было слишком темно, чтобы разглядеть, но ему показалось, что он заметил намек на улыбку на лице Чуи.       Дазай подумал, что тот уже спит, когда Чуя снова сжал его руку и спросил, — Дазай?       — Хм?       — Можно я тебя обниму?       — …а?       — Мне нравится обнимать свою подушку, когда я сплю. Ты можешь быть моей подушкой?       И что тут можно сказать, кроме, — Да, конечно.       Он поворачивается, чтобы Чуя мог обнять его, прижимая к груди, как маленький реактивный ранец. Дазай делает глубокий вдох, заставляя мышцы расслабиться.       Все в порядке.       Все…       (Он засыпает быстрее, чем когда-либо за последние пятнадцать лет.)