The Perfect Chase

      Вовлеките цель в свои сети обольщения, создав соответствующее искушение: намек на грядущие удовольствия. Как змей соблазнял Еву, обещая запретные знания, так и вы должны пробудить в своих жертвах желание, которое они не смогут контролировать. Найдите их слабость, ту фантазию, которая еще не реализована, и намекните, что вы можете помочь ее осуществить.

Роберт Грин, «24 закона обольщения»

      Незнакомая и, откровенно говоря, пугающая форма этого слова все еще крутится в мозгу Дазая, не находя выхода, когда Чуя останавливается перед комнатой 0407 в общежитии, открывает дверь и с головой погружает Дазая в свой мир.       Как будто личность Чуи проявилась здесь во всем: странные плакаты на стенах, банки из-под энергетиков на полках, коллаж из распечатанных фотографий, открыток, билетов на концерты и различных стикеров, висящий над общим столом, и в центре всего этого: Чуя, снимающий куртку Дазая и вешающий ее на один из стульев.       — Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашивает Чуя, заглядывая в свой мини-холодильник, — У меня есть яблочный энергетик, упаковка сока, бутылка рома и… белое вино.       — Ничего не надо, спасибо, — Дазай садится на край кровати — двухъярусной кровати — и неосознанно качается на матрасе несколько раз, прежде чем передумать, — Я сейчас сижу на твоей кровати, верно?       — Ага, я снизу.       Дазай улыбается, затем озабоченно хмурится, когда Чуя прикладывается к бутылке вина, — Ты пытаешься напиться?       — Нет, — Чуя вытирает рот тыльной стороной ладони, — Просто хочу немного выпить. Так будет веселее.       — А, ну что ж, в таком случае. Дай мне попробовать, а?       Чуя намеревается передать ему бутылку, но вместо этого Дазай хватает его за запястье и притягивает ближе, пока тот не оказывается между его бедер с блестящими от вина губами, — Вот так.       Чуя собирается наклониться, но решает не делать этого и сначала отставляет бутылку в сторону, прежде чем вернуться к Дазаю. Его глаза темнеют, когда он мягко обхватывает плечи Дазая, приподнимает одно колено, чтобы опереться о кровать, и наконец, сокращает расстояние между ними.       Дазай вздыхает в поцелуе, наслаждаясь затяжным фруктовым вкусом вина, когда Чуя втягивает его верхнюю губу в рот, а его пальцы приподнимаются, чтобы обхватить лицо и удержать его там, когда он забирается к нему на колени. Все тело немного покалывает, чего обычно не бывает, не так рано и не так сильно, но логическая часть разума Дазая, которая все еще присутствует, объясняет это тем, что он делает то, чего, как он знает, ему делать не следовало. Он набирает полный рот самого аппетитного, запретного плода, и он слишком вкусный, чтобы не наслаждаться каждым кусочком.       И как он мог не сделать этого? Чуя невероятен. Его грудь выгибается при каждом прикосновении губ, пальцы запутываются в волосах Дазая на затылке и мнут кожу головы, пока он не чувствует, как закатываются глаза, а его губы. Пухлые, голодные и такие идеальные, что Дазай пьянеет от одного этого.       — Ты прав, — выдыхает он в перерывах между поцелуями, запуская руку в длинные темно-красные волосы Чуи, — Так становится намного веселее.       Чуя соглашается с приглушенным стоном и двигает бедрами вниз и вперед, заставляя себя резко выдохнуть из-за трения, которое он создает, — Ты такой горячий.       Пульс Дазая учащается, когда он слышит эти слова, что-то настолько логичное, учитывая ситуацию, в которой они оказались, и в то же время такое странно сильное, потому что он не думает, что когда-либо слышал их такими — и ладно, возможно, они сводят его с ума. Обхватив лицо Чуи, он удерживает его на месте, поклоняясь его губам, посасывая и покусывая, пока Чуя не начинает задыхаться, а Дазай не просит о проникновении своим языком, вздрагивая, когда тот отвечает своим. Его бедра снова подаются вперед. То, как Чуя встречает его, кажется таким приятным, что у Дазая щемит в груди.       Он скользит одной рукой по спине Чуи, просовывает ее под рубашку, ровно настолько, чтобы почувствовать, как кожа обжигает кожу, и проглатывает дрожащий выдох, который вырывается у Чуи. Дазай держит пальцы там, на пояснице, пока не чувствует, как Чуя кивает ему в ответ. Затем его рука поднимается выше, задевает грудную клетку, скользит вдоль позвоночника и намечает линию лопаток, изучая каждую реакцию, как наркоман, наблюдающий за приготовлением своего любимого наркотика, запоминая ее до мельчайших подергиваний.       Он так сосредоточен на том, чтобы увековечить образ Чуи в своей голове, что даже не замечает, что у Чуи своя миссия. Только когда его губы находят самый чувствительный участок кожи на шее Дазая, прямо под подбородком, и посасывают его. Рука Дазая все еще сжимает его, рот приоткрывается для тихого стона, когда Чуя использует это место на полную катушку.       — Веснушка… — каким-то образом ему удается выдавить из себя, — Ты заставляешь меня сходить с ума.       Но Чуя отстраняется и качает головой, — Нет, — выдыхает он, подчеркивая свое требование головокружительным толчком в пах Дазаю, — Скажи мое имя.       Верно.       Боже, его имя.       — Чуя, — шепчет он, и его наградой становится еще один толчок, еще один отрытый поцелуй, который заканчивается тем, что Чуя посасывает его язык, — Чуя. Чуя. Чуя, — он произносит это как молитву, как песнопение, более святое, чем любой религиозный манускрипт, когда-либо написанный.       Он цепляется за талию Чуи, покусывает его шею, в то время как тот трется об него снова и снова и вздыхает так громко и бесстыдно, что это кажется просто неприличным, — Как ты меня хочешь? — спрашивает он, потому что в этот момент Чуя мог попросить его о чем угодно, и Дазай сказал бы да. Лежа на спине, на животе, на боку, он бы даже попытался залезть на потолок, если бы Чуя этого захотел. Что угодно.       Дазай сошел с ума.       — Я хочу… — задыхается Чуя, когда Дазай ставит засос на его коже, руки борются сами с собой, пока снова не обхватывают его шею сзади, — Я хочу снять с тебя рубашку, — наконец удается ему сказать, — И твои штаны. Хочу тебя голым, — но когда Дазай кивает, разрешая ему снять все это, Чуя на мгновение замирает и касается пальцами края бинтов на шее, — Тебе не обязательно снимать их, если ты этого не хочешь.       Бинты могут быть сложной проблемой в те дни, когда окружающий мир кажется слишком властным; иногда они остаются, даже когда Дазай замечает мимолетное выражение презрения на чьем-то лице, иногда он снимает их — прямо сейчас, каждое место, к которому прикасается Чуя, горит так, что этого недостаточно. Прятаться от него было бы актом мазохизма. А Дазай ненавидит боль.       — Я хочу, — говорит он Чуе и снова целует его, ощущая рядом очертания его улыбки.       Чуя мгновение балует его, прежде чем оторваться, чтобы найти край его рубашки, застегнутой на все пуговицы. Он почти срывает ее, как будто ее существование оскорбительно для него. То, как его взгляд скользит по груди Дазая, по рельефу его живота, вниз к его блядской дорожке, заставляет его чувствовать себя уязвимым самым грубым образом, граничащим с болью. Затем ладонь Чуи ложится ему на живот, такая лихорадочно горячая, и он шепчет, — Хочу отсосать тебе, — прямо в рот Дазаю, прежде чем снова соединить их губы.       Член Дазая твердеет так быстро, что у него кружится голова. Единственное, на что он еще способен, это целовать Чую в ответ, пока у них не заканчивается дыхание и они не отрываются друг от друга, тяжело дыша, и их не соединяет тонкая нить слюны.       — Можно? — шепчет Чуя, его рука все еще исследует тело Дазая, оставляя на нем обжигающие следы.       — Блять, — Дазай отвечает заикающимся смехом, — Боже, блять, конечно, ты можешь отсосать мне, если это то, чего ты хочешь.       Опуская пальцы еще ниже, он просовывает их под пояс его брюк, обхватывая очертания его члена, пока Дазай не шипит, а Чуя не выдыхает, — Я правда очень хочу этого.       И Дазай действительно, действительно сходит с ума.       Чуя указывает подбородком на пространство позади них, через мгновение до Дазая доходит, и он пододвигается, чтобы растянуться на кровати — даже если он продолжает держать Чую за руку, еще не совсем готовый отпустить его. Поднявшись на колени, Чуя устраивается у него на бедрах, затем возится с ремнем и молнией, прежде чем с победоносной улыбкой расстегнуть их. Дазай не может удержаться от ответной улыбки, даже когда приподнимает бедра, чтобы помочь, его живот болезненно опускается по мере того, как на нем остается все меньше и меньше одежды. Он зажмуривается от яркого, но странно эротичного освещения комнаты, которое поражает его, и кладет руку на талию Чуи, пытаясь снова притянуть его к себе.       — Иди сюда, — говорит он, и хотя Чуе приходится отвести взгляд от его члена, он охотно двигается, вздыхая, когда Дазай обхватывает его зад и дарит еще один поцелуй.       — Ты сказал, что я могу тебе отсосать, — жалуется он, несмотря на то, что лениво отвечает на каждый поцелуй.       Сжимая одну ягодицу, Дазай стонет, когда рука скользит вниз и обхватывает его член, — Не жадничай.       — Я не такой, — ворчит Чуя, — Это ты жадный. Дай тебе отсосать, черт возьми       Дазай отстраняется только тогда, когда замечает, что одна из рук Чуи расстегивает его собственную ширинку, и молча предлагает свою помощь. Кивок, затем Дазай расстегивает брюки и стягивает их вниз по бедрам, стараясь сделать это эффективно и грациозно, учитывая весь его опыт. И все же, его пальцы дрожат сильнее, чем он привык.       — Боже, — выругался Чуя и откинулся назад, чтобы выпутаться из них, — Почему это дерьмо всегда занимает так много времени?!       Приподнявшись на локтях, Дазай наблюдает, и веселье согревает его, словно тлеющая свеча в груди, — Тебе куда-то надо после этого? — дразнит он.       Чуя закатывает глаза, сбрасывая одежду с кровати, — Нет, но я уже некоторое время пытаюсь запустить это шоу, и… — он замолкает, когда устраивается поудобнее на бедрах Дазая и проводит пальцами вниз по его прессу, пока не обхватывает его член, слегка скосив взгляд, — У тебя очень красивый член.       Дазай чувствует, как пульс бьется у него в горле, словно пытаясь вырваться наружу, — Хех. Спасибо?       Затрепетав ресницами, Чуя встречается с ним взглядом и удерживает его в течение одного притягательного мгновения, прежде чем высунуть язык и провести им по кончику, все еще глядя на него. Внутренние органы Дазая сжимаются так сильно, что ему кажется, будто он находится в свободном падении. Он не уверен, что сводит его с ума больше — непристойные, но искренние звуки, которые Чуя издает при каждом облизывании, чертов зрительный контакт или то, как он, кажется, бесстыдно наслаждается, отсасывая ему, время от времени изгибая губы, прежде чем вместо этого взять себя в руки и обвести языком головку члена.       Дазаю приходится вцепиться руками в простыни, наблюдая, как Чуя обхватывает его ртом, блестящими от слюны губами, и стонать, чтобы не совершить что-нибудь безумное, например, притянуть его к себе и зацеловать до бесчувствия, вместо того, чтобы, знаете ли, откинуться назад и наслаждаться минетом, как любой другой здравомыслящий человек во время секса на одну ночь. Ему нравится отдавать, на самом деле, очень сильно, но не то что бы обычно он из кожи вон лезет, чтобы перестать получать, так что…       Так что он вцепляется руками в простыни и старается не получить сердечный приступ каждый раз, когда Чуя тихо вздыхает или его слюна стекает по всей длине члена Дазая.       Так неаккуратно. Он такой неаккуратный в процессе. Горячее дыхание обдает кончик, губы посасывают его, влажные и неряшливые, рука лениво поглаживает ствол, глаза то и дело поднимаются, и это… это ощущается и выглядит так невероятно хорошо, что Дазай, наверное, мог бы кончить от одного этого зрелища.       Он понимает, что действительно пропал в тот момент, когда он чувствует, как Чуя подсознательно прижимается к его колену, трется о него, продолжая сосать, покачивая головой вверх-вниз, в то время как его губы обхватывают член.       — Черт, — шипит Дазай, поднося одну руку к лицу Чуи и запуская пальцы в его волосы, приподнимая колено, чтобы усилить трение, — Ты тоже заводишься от этого, не так ли? — бедра Чуи покачиваются, затем опускаются еще сильнее, — Приятно, да?       Чуя восторженно кивает, в какой-то момент его рот приоткрывается, и он тяжело дышит, стремясь к собственному удовольствию, его бедра опускаются быстрее, отчаяннее, покрывая колено Дазая влагой. Наблюдать за ним в таком состоянии почти сексуальнее, чем сам минет. И внезапно желание увидеть, как он кончает только от трения — это все, чего хочет Дазай прямо сейчас, его собственное удовольствие не забыто, но пока отложено в сторону.       — Ты так хорошо выглядишь, обкатывая мое колено, — слова буквально вырываются у Дазая, — Ты уже близко?       Прерывистое дыхание, вырывающееся у Чуи, пробегает по его члену, — Да, но я… — он качает головой, обхватывая пальцами бедра Дазая, — Я не…       Чувствуя, как отчаяние переполняет его, Дазай обхватывает ладонями лицо, — Что тебе нужно, а? Скажи мне, что тебе нужно, и я дам тебе это.       — Просто не двигайся, — наполовину умоляет, наполовину шипит Чуя и приподнимается, чтобы обхватить бедро Дазая, — Лежи спокойно.       Дазай кивает. Он не смеет дышать, не говоря уже о том, чтобы двигаться, наблюдая, как глаза Чуи закрываются, когда он задает ритм, потирая клитор о колено Дазая. Он сосредоточенно хмурит брови, но рот приоткрывается в бесконечном вздохе, язык торчит. Дазай хочет поцеловать его, почувствовать этот язык у себя во рту, но все, что он может сделать прямо сейчас, это сжать бедро Чуи и позволить ему довести себя до пика.       — Боже мой, да, я…… Я почти, — выдыхает он, и его голос становится страстным и пронзительным, — Я уже! — ритм Чуи сбивается. Его бедра подрагивают, прижимаясь к Дазаю сначала резкими, мелкими толчками, затем долгими, смакующими движениями, словно он пытается продлить это, продержаться как можно дольше, цепляясь за бедро Дазая, как за спасательный круг.       Затем его верхняя часть тела наклоняется вперед, грубое, затрудненное дыхание овевает кожу Дазая и заставляет его дрожать. Дазай скользит рукой под рубашку длинными, легкими движениями, его голова откидывается на подушку, — Ты невероятен, — шепчет он полуприкрыв глаза, — Не могу поверить, что ты только что кончил, скача на моем колене.       Чуе требуется еще несколько мгновений, чтобы перевести дыхание, прежде чем он приподнимается, — Я тоже не могу в это поверить. Я никогда этого не делал.       — Действительно?       — Нет, черт возьми, мне всегда нужна… непосредственная стимуляция. Пальцы. Вибратор. Что-нибудь. Только не гребаное колено.       Глаза Дазая распахиваются, и он смотрит на Чую, — Значит, это было не очень хорошо?       — Нет, это было. Очень… чертовски хорошо, — словно в подтверждение своих слов, Чуя снова лениво двигает бедрами вперед, позволяя ему почувствовать, какой он влажный. Дазай стонет, — Просто неожиданно.       — Ладно, неожиданно, но приятно. Я запомню это.       Чуя хихикает и повторяет движение, когда его пальцы снова находят член, — Извини за это. Не хотел так отвлекаться…       — Оно того стоило, — говорит Дазай, не в силах сдержать ухмылку, которая расплывается на его лице, — Поверь мне, — минет — это временно. Образ того, как Чуя сидит верхом на его бедре и кончает только от этого? Вечно.       Мурлыча, Чуя придвигается ближе, его кулак сжимает член Дазая, — Так ты собираешься сейчас меня трахнуть или как?       Ухмылка Дазая сменяется очередным стоном, — Да … Я бы этого хотел… очень сильно, — он не уверен, что переживет это, учитывая, насколько разбитым он уже себя чувствует, но он точно с нетерпением ждет возможности умереть, пытаясь это сделать.       — Тогда можно я оседлаю тебя? — спрашивает Чуя.       У Дазая вырывается еще один всхлип, прежде чем он мысленно дает себе пощечину, чтобы взять себя в руки. Придав своему лицу более спокойное, даже дерзкое выражение, он опускает руки, чтобы сжать задницу Чуи и сказать, — Разве ты только что это не сделал?       Чуя фыркает и легонько шлепает его, — Ха-ха. Я умираю от смеха.       — Прости, просто это напрашивалось…       — Знаешь, мне больше нравится, когда ты молчишь, — шепчет Чуя, — Позволь мне говорить за тебя, — и в следующий момент Дазай действительно замолкает, потому что Чуя обхватывает его член одной рукой, удерживая его на месте, чтобы он мог скользнуть по нему своими теплыми, влажными складками, затем еще раз, и еще, выгибаясь в такт движению и каждый раз хрипло постанывая.       Голова Дазая падает на подушку, — Боже, ты такой…       Чуя прижимает пальцы ко рту, — Что я только что сказал?       Что ж, если он хочет, чтобы Дазай молчал, то тот будет молчать. На самом деле, он знает идеальный способ заставить себя замолчать: приоткрывает губы, чтобы пропустить язык, облизывает пальцы в надежде ощутить вкус Чуи. В какой-то восхитительный момент Чуя просто ошеломленно втягивает воздух. Затем он подыгрывает, отправляя в рот еще один палец. Дазай стонет и жадно сосет их, чувствуя, как его член снова скользит по складкам Чуи.       — Посмотри на себя, — бормочет Чуя, проводя большим пальцем по нижней губе Дазая, — Ты так сильно хочешь попробовать, да?       Бедра Дазая приподнимаются, его ответ ясен как божий день. Он действительно хочет попробовать его на вкус. Он также хочет трахнуть его, хочет снова почувствовать его рот на своем члене, и он хочет, чтобы Чуя дразнил его вечно, если бы это было возможно, но больше всего на свете он действительно, действительно хочет просто потянуть Чую наверх, прижать к своему лицу и…       — Под подушкой есть презервативы, — внезапно говорит Чуя, — Возьми их, ладно?       — Ты хранишь их под подушкой? — Дазай не может удержаться от вопроса, хотя и выполняет просьбу, не глядя засовывая руку под подушку, пока не натыкается на свою цель.       — Не всегда. Только сегодня. Или когда я знаю, что мне повезет.       — Единственная причина, по которой тебе повезло, это то, что я не мог позволить тебе уйти с Фитцджеральдом, — ворчит Дазай себе под нос. До этого момента он крепко держал свою оборону, и…       Чуя ничего не говорит, но то, как дергаются уголки его губ, заставляет Дазая сузить глаза, пальцы застывают на обертке презерватива, когда на его лице появляется понимание.       — Боже мой, ты же не собирался уходить с вечеринки вместе с ним, не так ли?       — Я имею в виду…       — Ты манипулировал мной, чтобы я проводил тебя домой!       — Это не было манипуляцией…       — Скорее, так оно и было, — перебивает Дазай, качая головой, — Мягкая манипуляция, если хочешь. Хорошая работа. Мне это нравится. А еще, беру себе на заметку.       Брови Чуи сходятся на переносице, прежде чем он хлопает Дазая по груди, — Подожди, ты не злишься?       Дазай чуть не говорит: Нет, ты, типа, тот мужчина, о котором я всегда мечтал — если я когда-либо мечтал о ком-то подобном. Но это слишком банально и не подходит для одноразовой связи, поэтому вместо этого он говорит, — Нет, я думаю, это сексуально.       Предполагалось, что это вернет настроение, но Дазай обнаружил, что настроение никуда не делось, его член все еще очень твердый и становится тверже каждый раз, когда он как следует разглядывает Чую. Просто между ними царит странная непринужденность, которая позволяет им перейти от споров к грязному сексу менее чем за три секунды — то, что редко случается у Дазая с другими людьми, с которыми он спит. Но это хорошо. Ему это нравится. Так что, в конце концов, он не считает нужным указывать на это и ставить их в неловкое положение.       — Манипуляции заводят тебя? — спрашивает Чуя, — Правда?       Дазай одаривает его застенчивой улыбкой, которую он использует только тогда, когда хочет, чтобы его так сильно вдолбили в матрас, что он вот-вот потеряет сознание, глупая шлюховатая улыбка, как однажды назвала ее Йосано, — А что, если это так?       — Ты… — Чуя выдыхает и кивает головой на позабытый презерватив в его руках, — Тебе правда стоит надеть эту штуку, если ты хочешь когда-нибудь попробовать… — рука, сжимавшая член Дазая, отпускает его, чтобы провести по прессу и спуститься к клитору, потирая его на мгновение, прежде чем он опускается и с тихим шипением вводит в себя два пальца, — …это.       Дазай протягивает руку, прежде чем успевает остановиться. Чуя с суровым видом отталкивает его, — Черт, ладно, — его слова запинаются сами собой, пока Дазай в спешке возится с презервативом, — Вот, — говорит он, натягивая презерватив на всю длину, — Упакован и готов к использованию.       Чуя с трудом сдерживает улыбку, когда вынимает свои пальцы, блестящие от смазки, и ползет вперед на одной руке, прежде чем протянуть те же пальцы Дазаю. Ни секунды колебаний. Рот Дазая приоткрывается, а глаза закрываются, когда он, наконец, ощущает вкус — одновременно сладкий и соленый, и у него вырывается стон, когда его язык обводит пальцы. Чуя жесток; он слишком быстро забирает их обратно, но он компенсирует это своими собственными губами, облизывая рот Дазая и бесстыдно вздыхая от собственного вкуса.       Он такой горячий, что Дазаю приходится обхватить его за талию, чтобы не упасть — в каком именно смысле, он еще не понял, — Ты такой… — в бреду бормочет он между поцелуями. — …а я так… о боже…       Когда Чуя отстраняется, на его лице сияет ослепительная улыбка, — Я так, а ты такой что?       — Я, наверное, немного одержим тобой, — выпаливает Дазай.       Чуя наклоняет голову и Дазай надеется, что это выражение любопытства, а не раздумий о том, стоит ли ему вышвырнуть парня из его постели и вызвать полицию. Потому что это можно было бы сформулировать мысль немного лучше. Или, давайте будем честны, это то что вы просто не говорите. Никому. По мнению Дазая, это словесное преступление.       — Я имею в виду… — отчаянная попытка скорректировать курс, — Что ты такой… горячий. И я одержим всем, что ты делаешь. Прямо сейчас. И только на одну ночь. Но после этого я больше не буду одержим тобой, потому что это было бы странно, — для пущего эффекта Дазай весело хихикнул и взмахнул рукой в разные стороны, — Очевидно.       — Ты, конечно, используешь много слов, — бормочет Чуя, но он все еще сидит на Дазае, и его бедра все еще медленно двигаются взад-вперед, почти бессознательно, и когда везет трутся о член Дазая. Так что это должно что-то значить. Он все еще здесь, — Но, честно говоря, все, о чем я мог думать последние несколько минут, это о том, чтобы трахнуть тебя, так что…       Боже, серьезно, Чуя даже не слушал его смущающий бред. Что за мужчина. Если бы у Дазая не было принципиальной аллергии на романтику и обязательства, он, возможно, влюбился бы прямо здесь и сейчас, в эту секунду.       Кивнув, Дазай снова скользит рукой под рубашку Чуи, вверх и вниз, пока не ощущает идеальный изгиб его идеальной задницы, — Пожалуйста. Сделай это.       — Хорошо, — Чуя сглатывает и приподнимается, пока не становится на колени, его лицо сосредоточенно морщится, когда он обхватывает пальцами член Дазая, даря ему несколько поглаживаний, хотя они ничто по сравнению с ощущением, когда его кончик касается входа Чуи, великолепным обещанием тугого, влажного жара. Встав на колени, Чуя делает это снова, и на этот раз его член скользит внутрь.       Дазай проводит рукой по лицу, чувствуя, что ему следует начать молиться или что-то в этом роде. Влагалище Чуи пульсирует вокруг него с каждым новым дюймом, и когда его бедра, наконец, соприкасаются с тазом Дазая, они оба издают звук, который можно охарактеризовать только как священный. Серьезно, может быть, религия существует. Может быть, Дазай все это время ошибался.       — Боже мой, — бормочет он, — Ты ощущаешься потрясающе.       Чуя стонет в ответ и приподнимает бедра только для того, чтобы снова опустить их, описывая круги, — Чувствую себя таким наполненным…       — О, да? — Дазай не может просто так лежать; он протягивает руку и проводит пальцами по боку Чуи, — Тебе это нравится? Ощущение наполненности? — он чувствует, как стенки Чуи трепещут вокруг него, и это сводит его с ума, — Боже, ты и правда это любишь, да? У тебя есть небольшой сайз-кинк? — не то чтобы Чуя не говорил ему с самого начала — мне нравится покорять вершины. С самого начала!       — Заткнись, — бормочет Чуя сквозь стиснутые зубы, хотя выглядит так, будто пытается подавить смех. У Дазая не так много времени, чтобы изучить выражение его лица, потому что Чуя опускается снова и снова, создавая мощный, быстрый ритм, от которого член Дазая бешено дергается внутри него. Так хорошо. Такой тугой, горячий и…       — Можно потрогать? — шепчет Дазай, — Мне действительно нужно прикоснуться к тебе.       Кивок Чуи граничит с отчаянием, — Да, блять, прикоснись ко мне.       Пальцы Дазая скользят по его тазовым костям, вниз по соединению бедер и по складочкам, дразня их большим пальцем, но на самом деле цель лишь клитор. Он все еще влажный, когда два его пальца хорошенько потирают его, заставляя Чую задыхаться и заикаться, его бедра подаются вперед на члене.       — Да, да, вот так, — шипит он с закрытыми глазами.       — Блять, — бормочет Дазай, — Разве это не приятно, а?       — Так хорошо, — Чуя сжимается вокруг его члена и снова приподнимается. Он — чертово видение, возвышающееся над ним, голова откинута назад, пылающие темно-красные волосы падают на одно плечо, спина выгибается в такт каждому чувственному движению его бедер, и Дазай чувствует, как его тело наливается жаром, приближая оргазм так быстро, что ему приходится зажмуриться и постараться пока удержать себя. Дазай хочет почувствовать, как Чуя кончает вокруг него первым, и это конкретное желание не сочетается со скорострельностью в две секунды.       Поэтому он вкладывает все свои оставшиеся мозговые силы, которых не так уж много, в изучение Чуи. Он замечает, что его дыхание учащается, становится таким прекрасным и пылким, когда член Дазая медленно, но глубоко входит в него; он, затаив дыхание, наблюдает за тем, как Чуя сжимается вокруг него, когда рука Дазая блуждает по его прессу и экспериментально обхватывает бедра, слегка вдавливая большой палец в нежную кожу; и что самое важное, он запоминает точный темп, который нравится Чуе на его клиторе, твердый, быстрый и ритмичный. Он хочет использовать все это, хочет видеть, как Чуя разбивается вдребезги вокруг него снова и снова, но…       Он и не подозревает, что Чуя делал то же самое все это время. Легкие Дазая сжимаются и трепещут, когда он внезапно ощущает эти длинные, ловкие пальцы на своих яйцах, мнущие и массирующие плоть слишком хорошо, чтобы не знать, что именно это с ним сделает.       — Вот дерьмо, — выдыхает он, покачивая бедрами, — Ты собираешься… хнххх… Чуя…       Но Чуя безжалостен. Он наклоняет верхнюю часть тела вперед и кладет руки на спинку кровати, придавая ему идеальную позицию для того, чтобы двигать бедрами и трахнуть его, — Я хочу, чтобы ты кончил в меня.       Какой выбор на самом деле есть у Дазая, кроме как подчиниться и преследовать именно эту цель, как будто от этого зависит его жизнь? Он все еще пытается держать одну руку на клиторе Чуи; это немного сложнее, когда он вот так наклоняется вперед, но нет ничего лучше вызова, чтобы пробудить в нем жизнь. Другой рукой он обхватывает задницу Чуи, когда его бедра прижимаются к нему, создавая идеальную, сводящую с ума мелодию из его хриплых звуков, ободряющих стонов Чуи и грубого звука соприкосновения кожи с кожей.       — Боже, да, вот так, именно так, у тебя так хорошо получается, — Чуя тяжело дышит над ним, кивая при каждом толчке, — Я хочу почувствовать, как ты кончаешь, детка.       У Дазая перед глазами все расплывается, но он продолжает двигаться, все ради того, чтобы продолжать слышать похвалу Чуи, произносимую с открытым ртом, видеть, как его губы раскрываются от удовольствия, глаза закатываются, и все ради того, чтобы почувствовать, как внутри Дазая поднимается горячая электрическая волна экстаза.       Затем Чуя падает вперед, прижимаясь всем телом к груди Дазая, разжигая лесной пожар ощущений — их так много, чертовски много, но чудесным образом их все еще недостаточно, отчего Дазаю хочется просто разорвать свою грудную клетку и засунуть в нее Чую, просто чтобы почувствовать подобие облегчения.       Но облегчение приходит и в других формах.       — Трахни меня, трахни меня, трахни меня, — Чуя прямо здесь, размазывает слова по губам, их темп слишком быстрый и дикий для поцелуев, он позволяет им только вдыхать воздух друг друга, соприкасаться губами и упиваться звуками друг друга, как самым вкусным вином на свете. Вот так, Чуя задыхаясь, подбадривает, хвалит, говорит «да» и «давай, детка», а Дазай доводит себя до оргазма.       Он гонится, гонится, гонится за удовольствием, и вот оно здесь, раскаленное добела, порочное и сводящее с ума. Он продолжает долбить своим членом Чую, разминая гладкую плоть на его заднице, чувствуя, как его член сильно пульсирует от нагрузки, и Чуя, очевидно, намерен разрушить его навсегда, тем, как он перекатывается всем телом и прижимается к нему задницей, заставляя его переживать оргазм до последнего, до тех пор, пока восхитительное давление в его внутренностях не превратится в острую, неприятную сверхчувствительность.       Руки Дазая сжимаются на бедрах Чуи, не упуская возможности показать какие-нибудь дополнительные фокусы или кинки, если уж на то пошло, которые связаны с чрезмерной стимуляцией, но Чуя, кажется, воспринимает это как сигнал к тому, чтобы притормозить. Из него вырывается тихий смешок, когда он слегка наклоняется вперед, неосознанно поглаживая пальцами щеку Дазая.       — Черт, — бормочет он, прижимаясь лбом к груди Дазая.       — А-а-а…… — Дазаю приходится пробираться сквозь густое, как сироп, мармеладное небо в своем мозгу, из-за которого ему хочется говорить глупые-преглупые вещи, прежде чем он решается заговорить, не сбиваясь, — Больше похоже на… вау.       Мягкое дыхание обдает грудь Дазая. Чуя хмыкает.       Ему требуется еще несколько мгновений, чтобы как следует подумать — одна его часть пытается уцепиться за мимолетную сладость окружающего мира, потому что, о, как редок и прекрасен его вкус, другая спешит сбежать, потому что он единственный, кто наслаждается этим. Дазай постукивает кончиками пальцев по пояснице Чуи, — Ты не кончил?       Был момент, когда Дазай подумал, что они оба были очень близки, стенки Чуи безумно сжимались вокруг него, но он также помнит, как выглядел Чуя, когда он на самом деле кончил — и он сомневается, что когда-нибудь сможет забыть это… Боже, он надеется на это. Его жизнь никогда не будет прежней.       — Все в порядке, — говорит Чуя, подтверждая его подозрения, — Я уже кончил до этого.       Дазай морщит нос, — И что?       Чуя поднимает голову, чтобы приподнять брови.       — Давай я тебе помогу. Пожалуйста.       Выражение лица Чуи остается пустым, почти равнодушным, но Дазай чувствует, как его влагалище сжимается вокруг него. Одно это давление уже граничит с чем-то чрезмерным в таком состоянии его сверхчувствительного, глупого тела, но Дазай игнорирует эту болезненную дрожь в животе и вместо этого сосредотачивается на кристально-голубом свете в полуприкрытых глазах Чуи.       — Ну, ты можешь попробовать, — наконец отвечает он, — Но иногда это может занять некоторое время.       — Когда ты терся о мое колено, это не заняло много времени, — не может не заметить Дазай.       Даже такая банальная вещь, как закатывание глаз, заставляет Чую сиять, — Ты никогда не забудешь об этом, не так ли? — прежде чем у Дазая появляется возможность ответить, он добавляет, — Дело было в моменте. Я думаю. Я не знаю. Обычно, чтобы кончить с другими, требуется некоторое время.       С другими.       Дазай скользит пальцами обратно к клитору Чуи и продолжает с того места, где остановился, прежде чем его член взорвался, и все такое. Бедра Чуи покачиваются в такт движению, заставляя член Дазая выскользнуть наружу, — Но ты все еще чувствуешь это, не так ли?       — Может быть…       — Хорошо, — бормочет Дазай, придерживая Чую за талию, — Тогда это уже что-то. Так что тебе нравится?       Лицо Чуи прижимается к его плечу, горячее дыхание заставляет его дрожать от возбуждения, — Мне нравится это.       Дазай уже успел заметить, но, тем не менее, это заставляет его гордиться собой, а пальцы слегка ускоряют темп, — Что еще? Что тебя больше всего заводит?       — Пальцы, — голос Чуи — восхитительный хрип, который Дазаю хочется держать в себе и слушать всякий раз, когда он чувствует себя не в своей тарелке, — Или член. Смотря что есть…       — И?       — Мой вибратор.       — Тогда возьми его.       Чуя вроде не напрягается, но он слегка приподнимает подбородок, — В самом деле? Ладно.       Правда в том, что Дазай вроде как надеялся услышать язык где-то в списке, желание просто соскользнуть вниз по его телу и отправиться в путь, похоже на лихорадку, которая никогда по-настоящему не пройдет, но он также хочет, чтобы Чуе было как можно лучше, и если это то, что доставляет ему наибольшее удовольствие, тогда Дазай так же рад услужить.       Легким шлепком по заднице Дазай подтверждает это, прежде чем слегка отодвинуть Чую в сторону и сесть, — Я настаиваю, — бормочет он, снимая презерватив и слегка вздрагивая, прежде чем оглядеться в поисках места, куда бы его выбросить.       Чуя молча протягивает ему ярко-розовую мусорную корзину, стоящую между кроватью и письменным столом, затем лезет в ящик прикроватной тумбочки, — Знаешь, ты на самом деле не такой, каким я тебя представлял.       — А каким ты меня представлял? — Дазай искренне хочет знать, наблюдая, как Чуя роется в ящике.       — Думал ты из тех кобелей, что особо не умеют пользоваться своими руками, — затем Чуя достает простой черный вибратор, немного похожий на фонарик, и со щелчком закрывает ящик, прежде чем повернуться к нему лицом, — Или не знаю. Эгоистичным, наверное.       — Тогда зачем ты вообще, — Дазай чувствует, что усмехается, произнося следующие слова, — Подтолкнул меня ко всему этому своими мягкими манипуляциями?       Чуя пожимает плечами и протягивает ему вибратор, — Просто захотелось.       Иногда Дазай забывает, что есть люди, которые просто делают что-то; люди, которые не просчитывают вероятность того, что что-то произойдет, а затем совершенствуют свои слова, выражение лица и реакцию в соответствии с этим расчетом, потому что все естественные реакции были бы слишком ужасными, чтобы их предлагать.       — Что ж, я рад, что каким-то образом превзошел твои трагически заниженные ожидания, Веснушка. Пожалуйста, все же пересмотри свой вкус на мужчин… — сузив глаза, Дазай осматривает их положение на кровати, — И как бы мне ни нравилось, что ты сидишь на мне сверху, тебе, наверное, стоит дать передышку своим бедрам и прилечь на этот раз.       Возникает небольшая неловкая возня, когда они пытаются поменяться местами на кровати, которая едва ли шире талии Дазая, при этом ни один из них не встает, хотя это был бы самый эффективный способ сделать это (Есть что-то ужасно знакомое и интимное в том, чтобы стоять совершенно голым с вялыми причиндалами, что, по мнению Дазая, слишком для этого маленького приключения, которое у них есть… в лучшем случае еще на несколько часов). Но как только Чуя устраивается поудобнее на подушке позади себя, раздвигая ноги, чтобы впустить Дазая в свое пространство, у Дазая уже текут слюнки от голода и желания поцеловать его везде. Легкое напряжение осталось в прошлом.       Его первая цель — шея Чуи, украшенная тем самым чокером, с которого, по сути, все и началось. Губы Дазая мягкие, они аккуратно целуют нежную кожу, прежде чем он приоткрывает их и прикусывает, посасывая, пока не слышит восхитительный вздох, вырывающийся изо рта Чуи. Только тогда он вслепую водит пальцами по вибратору в своих руках, находя переключатель, который позволяет тому ожить с низким жужжанием, и проводит им вниз по всей длине тела Чуи, пока не сможет прижать его к клитору.       — Ах, — глаза Чуи закрываются, и он просовывает руку между ними, хватая руку Дазая и слегка пододвигает ее. Как только он удовлетворен, он откидывает голову назад, покачивая бедрами навстречу вибрации, — Вот так… это так хорошо.       Дазай не может удержаться от собственного стона, позволяя ему прозвучать у шеи Чуи, прежде чем опуститься ниже своим ртом. Он облизывает полоску нежной кожи у основания шеи, рядом с ключицей, повторяя это снова и снова, когда слышит, как дыхание Чуи слегка прерывается.       — Мне нужно… нужна скорость повыше, — шепчет Чуя, и горло его заметно напрягается при глотке.       Дазай нажимает большим пальцем на кнопку и улыбается, когда более сильное жужжание заставляет бедра Чуи дергаться и тереться об него. Затем он откидывается назад и на мгновение восхищается состоянием, в котором находится Чуя: глаза полуприкрыты и остекленели от вожделения, веснушчатые щеки раскраснелись, а пальцы вцепились в простыни.       — Ты просто загляденье, — говорит он вслух, поглаживая колено Чуи, — Такой красивый.       — Тогда сделай что-нибудь с этим, — шипит Чуя сквозь стиснутые зубы.       По-настоящему красивый.       Дазаю приходится согнуться, когда он отодвигается назад, чтобы устроиться поудобнее, свешивая ноги с края кровати, потому что там для них просто недостаточно места. В следующий раз он просто сделает это не вставая с пола, неосознанно думает Дазай. Так намного проще. Он слишком увлечен, чтобы осознать, что следующий раз — это несбыточная мечта.       Еще раз увеличив интенсивность, Дазай проводит вибратором по клитору, просто чтобы поэкспериментировать. Он рад видеть, как тело Чуи содрогается от удовольствия. Затаив дыхание, он поднимает свободную руку и проводит большим пальцем по складочкам, пухлым и скользким от влаги, прежде чем обвести вокруг входа, едва сдерживая стон, когда Чуя отчаянно прижимается к нему в ответ.       — Ты сказал пальцы, да? — бормочет он.       — Пожалуйста.       О, боже.       — Ты ведь можешь принять два, верно? — подняв глаза, чтобы украдкой взглянуть на лицо Чуи, Дазай погружает в него кончик большого пальца, и жар, который он ощущает, становится невыносимым.       Чуя нетвердо кивает, выгибая спину от прикосновения, — Да, черт возьми, очевидно, что я могу.       Дазай прижимает указательный и средний пальцы друг к другу и снова скользит в дырочку Чуи, завороженно наблюдая, как его тело идеально принимает их, безумно сжимаясь, но принимая их так, так красиво. Он снова увеличивает скорость вибратора, мысленно гадая, сколько же их там вообще, и крепко прижимает его к клитору Чуи, вытаскивая пальцы туда и обратно, наконец, загибая их внутрь.       Чуя сходит с ума от этого, раздвигая ноги до предела, бедра толкаются о пальцы маленькими жадными толчками, его голос срывается на вздох, — Черт, боже мой, это так хорошо. Вот так!       А разговоров то про это может занять некоторое время.       Дазай дает ему именно это: он продолжает поглаживать пальцами внутри, надавливая на то шероховатое место настолько сильно, насколько это возможно, усиливая вибрацию до максимума, прижимая его к клитору. Наблюдать, как Чуя достигает пика — это прекрасное, захватывающее зрелище. Потому что перед его лицом нет никаких стен, никаких масок, скрывающих то, что он чувствует внутри. Он громкий, открытый и не стесняется своего удовольствия, погружаясь в него каждым движением бедер, такой настоящий, и все, что может сделать Дазай — это подвести его к краю, а затем иметь привилегию наблюдать, как он разваливается на части.       — Так, так чертовски хорошо… — Чуя продолжает тереться о его пальцы, пока внезапно не перестает, каждый мускул в его теле сжимается как тугая сталь, когда что-то внутри него просто щелкает…       Затем это похоже на извержение вулкана. Его ноги начинают дергаться так дико, что Дазаю приходится положить руку на одну из них, чтобы хотя бы немного успокоить его и провести через оргазм, совершая внутри него крошечные движения пальцами. Это непростая задача, учитывая, что Чуя издает такие громкие и отчаянные звуки, что люди, которые не в курсе контекста, точно могут подумать, что его здесь убивают, но Дазай наслаждается каждой секундой происходящего.       — Ах, блять! — нижняя часть тела Чуи прижимается к нему, чтобы пережить оргазм, его толчки становятся мягче, но от этого не менее приятными. Последний сдавленный стон пронзает пропитанный потом воздух.       Он еще не знает, что Дазай не намерен останавливаться на достигнутом.       Через несколько мгновений у него вырывается глубокий вздох, и Чуя протягивает руку, чтобы запустить пальцы в волосы Дазая, — Ты можешь остановиться… Я…       — Я могу остановиться, если ты действительно этого хочешь, — шепчет Дазай. Единственная милость, которую он оказывает ему — подвигает вибратор чуть выше, чтобы на время освободить клитор, но его пальцы продолжают свой настойчивый темп, вызывая каждое возможное сжатие, — Или я могу заставить тебя кончить снова. Множественные оргазмы — это прекрасно, не так ли?       — Черт, ладно, — рука Чуи зарывается в его волосы, слегка оттягивая у корней, но не отталкивая его, — Я хочу этого, да.       — Тогда ты получишь, Веснушка. Все.       Дазай ласкает его пальцами до тех пор, пока не чувствует, что его стенки перестают сжиматься от сверх стимуляции, но вместо этого они снова отдаются удовольствию, и нетерпение его бедер возвращается с удвоенной силой. Еще одна замечательная вещь в этом заключается в том, что теперь, когда Чуя уже балансирует на грани, его снова довольно легко возбудить. Так просто снова прижать вибратор к его клитору на средней скорости и быстро усилить его в такт пальцами и…       Чуя издает еще один громкий, восторженный крик, мотая головой из стороны в сторону, когда его охватывает очередной оргазм. Дазай проделывает с ним все то же самое, за исключением того, что на этот раз он убирает вибрацию в пользу того, чтобы опустить свою теперь свободную руку на живот Чуи и ускорить поглаживание точки g пальцами.       — О, черт возьми, — обе руки Чуи опускаются, чтобы схватить Дазая за голову, — Я не… я не могу… Дазай, я…       Чуя качает головой, словно разрываясь между желанием снова погрузиться в наслаждение или убежать от него, но у Дазая есть цель, и он так сильно хочет довести их обоих до финиша, что это почти смущает.       — Отпусти себя, — шепчет он под скользкий звук своих пальцев, — Просто отпусти ради меня, дорогой.       — Я… — Чуя сжимается в последний раз, прежде чем выгнуть спину, а затем все-таки отпускает, влагалище дико сокращается вокруг пальцев Дазая, когда из него вырывается струя, звуки становятся влажнее, — О, боже мой, о, о, черт возьми… — Чуя зарывается лицом в простыни, когда еще одна струя попадает Дазаю на подбородок.       — Да, именно так. Расслабься для меня, — подбадривает он, его пальцы устают, но решимости от этого не становится меньше.       С потрясенным, измученным криком Чуя сквиртит в последний раз, заставляя Дазая застонать, пока он еще несколько раз двигает пальцами, а затем останавливает их внутри Чуи, когда его влагалище сокращается вокруг них. Когда он вытаскивает пальцы, Чуя тут же сжимает бедра и сворачивается калачиком на кровати, все еще уткнувшись лицом в простыни, его спина поднимается и опускается от тяжелого дыхания, — Черт возьми, — слышит Дазай его шепот, — Я просто… Господи…       Хотя Дазай думает — и надеется — что дрожь, сотрясающая мышцы Чуи, вызвана удовольствием, он все равно не может не нахмуриться от беспокойства, кладет руку ему на бедро и успокаивающе растирает его, — Ты в порядке?       Чуя отвечает, издавая негромкий горловой звук. Дазай не знает, смеяться ему или волноваться, — Дай мне минутку.       — Хорошо, — говорит Дазай. На мгновение он задумывается, можно ли считать нормальным в этой ситуации сделать что-то столь банальное, как оставить несколько невинных поцелуев на бедре Чуи. Затем он решает, что, учитывая все, что они уже сделали сегодня, этот жест утешения должен быть в порядке вещей. Так он и делает. Он наклоняется вперед и проводит губами вверх по бедру Чуи, все еще слегка дрожащему.       К тому времени, как он достигает впадины между тазовыми костями, Чуя поднимает голову и встречается с ним взглядом. Он выглядит немного измотанным… или, ну, Дазай бы описал это как «затраханный». Так точнее. Но в этом есть и особая удовлетворенность. Физическое облегчение. Он кажется легким. Как пушистый одуванчик, развевающийся на летнем ветру.       — Поверь мне, у меня все хорошо. Более чем хорошо. Я просто… — он качает головой, — Какого черта?       — О, — говорит Дазай, — Ты никогда…?       — Нет! Я думал, что это какой-то странный порно-миф, или, ну, что это… ну, знаешь… — он замолкает с гримасой и закрывает лицо руками, — Но это не так! Это реально!       — Вполне реально, — соглашается Дазай, проводя пальцами по бедру Чуи, — И очень горячо.       Чуя издает еще один неразборчивый звук, — И очень хорошо, — когда он снова опускает руки, то, очевидно, смотрит на мокрые пятна на своей простыне. Ой, — Но очень грязно. Я не могу теперь тут спать.       Дазай одаривает его извиняющейся улыбкой, — Да, мне нечего сказать по этому поводу. Но… на этот случай есть запасные простыни. Они даже не такие дорогие!       Чуя пристально смотрит на него в течение минуты. Затем он садится и чешет лоб, — Мне нужен косяк.       — О. Прямо сейчас?       — Да, прямо сейчас, — отвечает он, вскакивая с кровати и поднимая с пола свое нижнее белье, чтобы надеть его обратно, — Не волнуйся, у меня здесь все есть. Если ты хочешь… то есть, — Чуя совершает стремительные движения, переходя от прикроватной тумбочки к шкафу и усаживаясь в кресло за одну минуту. Тем временем у Дазая едва хватает сил держать глаза открытыми. Единственное, что он действительно делает, это растягивается на кровати, накрывает свою задницу белыми простынями Чуи и кладет подбородок на сложенные руки.       — Разве ты не устал?       — Вроде того, но мне обычно нужно покурить, чтобы заснуть.       В нем проснулось любопытство, и Дазай хмыкнул, — Ты страдаешь бессонницей? — он кое-что знает об этом. В его случае секс часто помогает… и нет, Дазай не занимается самолечением. Или, по крайней мере, он так не думает. Ему просто нравится секс. Или, по крайней мере…       Не важно.       Чуя морщится, — Я так не думаю. Когда я засыпаю, все в порядке, я сплю всю ночь и все такое, просто засыпание — это всегда отстой, потому что мой мозг не хочет отключаться. Курение помогает. Или напиться до беспамятства, — он отрывает взгляд от листка бумаги, который держит в руках, и смотрит на Дазая, — Это считается бессонницей?       Дазай раздумывает над этим, — Бессонница при засыпании, означает что у тебя проблемы с засыпанием, так что, возможно.       — О, черт.       Какое выразительное словечко: черт.       — А ты? — спрашивает тогда Чуя, — Я имею в виду, ты страдаешь бессонницей?       Даже само по себе произнесение этого условия заставляет Дазая чувствовать себя усталым, как тысячелетнее существо, — Да. Один из десяти с точки зрения психических расстройств. Не очень рекомендую.       Он слышит, как Чуя коротко смеется, — Знаешь, у тебя такой вид, будто ты вот-вот свалишься.       — Потому что так и есть. Просто сон не хочет меня. Он очень эгоистичный любовник.       — Что ж, если хочешь, можешь спать здесь… Я не против. Но сначала я все равно собираюсь сменить простыни.       Дазай действительно хочет спать, очень сильно, и сейчас сон так близок, что он почти ощущает его на языке: сладкий, жидкий рай. Но, вероятно, он в плохой форме, поэтому встряхивается, чтобы быть настороже. Сев, он прижимает ладони к глазам, затем несколько раз моргает и выпрямляет спину. Проснуться. Так что просыпайся.       — Я в порядке, — говорит он, — Я могу сменить тебе простыни.       — Ты не обязан.       Дазай находит свое нижнее белье и тоже поднимает его, — Ну, я заставил тебя сквиртить…       — Ненавижу это слово.       — Прости. Из-за меня ты испачкал всю постель, так что самое меньшее, что я могу сделать, это сменить тебе простыни.       — Что ж, если ты настаиваешь, я не собираюсь тебя останавливать, — Чуя указывает подбородком в сторону кровати, — Свежие простыни в ящике под ним. Нет, не в левом. В правом. Да.       Дазай замечает новые простыни — среди прочего. Там также есть полотенца, часы, коробка из-под обуви и несколько мягких игрушек, — Разве не вежливее было бы оставить свои мягкие игрушки на кровати? — поддразнивает он, выпрямляясь в полный рост.       — Ты ничего не пропускаешь, а?       — В свое оправдание могу сказать, что их было невозможно не заметить, учитывая, какими грустными, одинокими и преданными они выглядели, глядя на меня.       — Заткнись. Мои отцы упаковали их в мой чемодан без моего ведома или согласия.       Кинув пока что свежие простыни на двухъярусную кровать, Дазай начал снимать грязные, — Отцы, во множественном числе, хм. Боже мой, Веснушка. Ты коллекционируешь отцов?       Позади него Чуя фыркает, — Два отца-гея. Двое детей-трансгендеров геев. Мы как Паук Георг от ЛГБТ статистики.       — Хех, ты тоже пожираешь паукообразных? Внезапно я пожалел, что так часто тебя целую.       — Заткнись и дай мне спокойно скрутить этот дурацкий косяк.       — Все, что я делаю, это играю в горничную. Веснушка должен быть благодарен, вместо того чтобы постоянно говорить мне заткнуться.       — Я поблагодарю тебя, когда ты наденешь костюм, — бормочет Чуя, — Серьезно, заткнись на секунду. Ты меня отвлекаешь.       Что ж, если голос Дазая его так отвлекает, то возможно, ему стоит проявить милосердие. Дазай думает о том, как бы трахнуть Чую в костюме горничной, и одновременно застилает постель свежими простынями. Или, может быть, Чуя должен быть тем, кто трахает Дазая, пока он одет в костюм. В любом случае, от обоих образов у него внутри все переворачивается, словно карп в желудке. Так и этак. Туда и обратно. Столько эмоций, и все из-за беспочвенных фантазий, потому что этому никогда не суждено сбыться. Как печально.       — Ладно, — наконец слышит он слова Чуи, — Я закончил. Можешь говорить.       — Теперь мне больше нечего сказать, — отвечает Дазай. Он живо представляет, как Чуя, вероятно, сейчас закатывает глаза. Это заставляет его обернуться, чтобы подтвердить свои подозрения.       Чуя так и делает, но при этом ухмыляется и показывает ему косяк в своих руках, — Тебе не обязательно говорить. Просто покури со мной.       — Если я закурю, мне действительно нечего будет сказать, — говорит Дазай Чуе, хотя не говорит нет и не отворачивается. Это скорее предупреждение. Это даже вопрос. А ты не против покурить с безжизненной пустотой вместо веселого, жизнерадостного парня, с которым ты сейчас разговариваешь?       — Какая разница? Просто иди сюда. Я все равно потом хочу поспать.       Что ж, если на то пошло…       Отпустив простыни, Дазай следует за Чуей к окну, которое тот открывает, и устраивается рядом с ним. Когда Чуя прикуривает косяк, взгляд Дазая блуждает от этого красивого зрелища к потолку и обратно к губам Чуи, из которых выходит дым, когда он выдыхает, — Детектор дыма не сработает?       — Неа, — говорит Чуя, — Пока ты не подставляешь это дерьмо прямо под него… или пока у тебя не подгорает попкорн, все в порядке.       Звучит так, будто за этим стоит какая-то история, и Дазай испытывает странное желание расспросить об этом. Даже если он и сам может уловить суть, и даже если он не большой поклонник попкорна. Слишком много всего застревает у него в зубах. Почему-то он уверен, что Чуя все равно сделал бы эту историю забавной, вероятно, потому, что в конечном итоге он бы отвлекся и рассказал ему еще десять историй. Это определенно заставило бы Дазая быть настороже.       После того, как Чуя от души затянулся, он предложил косяк Дазаю. Приняв его, Дазай попытался вспомнить, когда в последний раз употреблял травку. Должно быть, это было в прошлом году. Или, может быть, в позапрошлом? Время течет странно. Это было с Йосано. Да, определенно больше года, потому что потом они трахались. Секс под кайфом — это… нечто. Страстный роман.       Он чувствует на себе пристальный взгляд Чуи, его полуприкрытые глаза следят за каждым выдохом и движением пальцев, пока Дазай не встречает его взгляд и не поднимает брови, — Хочешь сделать фотографию?       — Боже, — вздыхает Чуя, — Я знал, что ты это скажешь.       Как ни странно, это заставляет Дазая нахмуриться. Искренне. Это его реплика. Но опять же… то, что он сказал, во многом является клише.       — Значит, ты не хочешь фотографию? — спрашивает он вместо того, чтобы обратиться к правильному предположению.       — У меня даже нет твоего номера, — замечает Чуя, забирая косяк, — Как бы ты отправил мне фотографию?       — Я знаю, где ты сейчас живешь. Может быть, я отправлю ее тебе по почте.       Чуя затягивается, затягивается, затем выпускает дым и прищелкивает языком, — Альбатрос всегда открывает мою почту вместо меня.       — Где, черт возьми, ты прячешь птицу и почему она открывает твою почту?       Хриплый смешок вырывается у Чуи, прежде чем он прикрывает его рукой, к большому разочарованию Дазая, — Альбатрос — мой сосед по комнате. Это не птица.       — Хм. Все еще отвечает только на один из моих вопросов.       — Если бы мне пришлось самому открывать свою почту, я бы сделал это месяцев через десять.       — Не любишь счета и взрослую ответственность?       Чуя в ужасе качает головой, — Единственное, что мне нравится во взрослой жизни — это то, что я больше не живу дома. Не пойми меня неправильно, я люблю своих отцов, они замечательные, но в какой-то момент тебе просто нужно покинуть родительское гнездо и пойти своим путем, понимаешь?       — Только без счетов и всех других обязанностей, которые с этим связаны, верно? — поддразнивает Дазай.       — Точно, — соглашается Чуя. Не то чтобы он пропустил сарказм мимо ушей, скорее, он просто решил проигнорировать его и высказать свою точку зрения, — Я планирую работать достаточно усердно, чтобы в один прекрасный день нанять ассистента, который возьмет на себя все эти обязанности, или безработного партнера, который настолько одержим мной, что будет заниматься и моей почтой.       Его план внезапно и болезненно напоминает Дазаю его признание ранее: Я немного одержим тобой. Но Чуя ведь тоже забывчивый, верно? Верно. Он, наверное, даже не помнит этого. Потому что Дазай не совсем лгал — Чуя очаровывал его всеми возможными способами — но в тот момент говорил член Дазая. Его очень нетерпеливый, возбужденный член, на котором сидел Чуя и дразнил его…       Ситуация быстро становится опасной. Ситуация, которая заставляет Дазая говорить то, что ему следует держать при себе.       Чуя подталкивает его локтем, снова передавая ему косяк.       — Хороший план, — наконец отвечает Дазай, принимая его и поднося к губам. От наркотиков его голова становится тяжелее, чем обычно. Не обязательно в плохом смысле. Просто тяжелая, — Я уверен, что есть много людей, которые согласились бы стать добровольцами.       Чуя хмыкает и подпирает щеку ладонью, — А как насчет тебя?       — Такие вещи утомляют, но я думаю, что предпочитаю делать это сам, чем позволять кому-то другому рыться в моих вещах.       — Я имел в виду, если у тебя есть какие-то грандиозные планы на жизнь, но думаю, это тоже справедливо.       — Откуда мне это знать? — нерешительно бормочет Дазай и толкает его локтем, — Ты этого не говорил, а я не умею читать мысли.       В ответ Чуя толкает его бедром, — Ну, я говорю это сейчас, и что?       — Ну и что?       — Так у тебя есть какие-нибудь чертовы планы? — уголок рта Чуи приподнят слишком высоко, чтобы воспринимать ругательство всерьез. Тем не менее, он забирает косяк обратно, все еще выжидающе глядя на Дазая, — Я поделился своим, так что теперь ты должен поделиться своим.       Дазай улыбается в ответ, — Значит, так это работает? Услуга за услугу?       — Это справедливо.       — Что ж, жизнь несправедлива, Веснушка.       — Ладно, — говорит Чуя и театрально выпускает дым как раз вовремя, — Тогда храни свои секреты. Посмотрим, не все ли мне равно.       — Хорошо.       — Хорошо.       На самом деле, удивительно, как быстро Дазай вдруг обнаруживает, что ему действительно хочется поделиться своими секретами, планами или чем-то еще, что ежедневно приходит ему в голову. Перспектива раскрыть что-то существенное обычно пугает. Это как снять слой кожи и дать кому-то другому, незнакомому, возможность ткнуть в нее пальцем и причинить адскую боль. И зачем это нужно любому здравомыслящему человеку? За исключением того, что прямо сейчас Дазай этого хочет. Он хочет снять несколько слоев и узнать, как бы Чуя посмотрел на него, если бы увидел. Будут ли его глаза такими же яркими и любопытными. Будет ли он по-прежнему прикасаться к Дазаю, как к чему-то, чего стоит желать.       — Я хочу кошку.       Чуя медленно поворачивается к нему, склонив голову набок.       Дазай хмурится и решает развить свое глубокое признание, — Я всегда хотел кошку. В детстве у меня ее не было, поэтому я планировал завести ее, когда перееду, но у Йосано на них аллергия, — и он все еще сомневается, готов ли он эмоционально взять на себя такие обязательства. Конечно, это всего лишь кошка, но речь идет о почти что десятилетии. Десять лет ухода за животным, когда иногда даже следующие две недели кажутся перебором. Это слишком. И все же он хочет завести ее, — Так что я хочу когда-нибудь завести кошку.       Чуя продолжает смотреть на него, окурок косяка тлеет в их молчании, которое длится все дольше и дольше, пока он внезапно не выпаливает, — У меня есть кот.       — О?       — Да, у меня есть кот. И две собаки. Прости, я не пытаюсь сменить тему, ты просто говорил об этом, и это напомнило мне… — Чуя так сильно размахивает руками в воздухе, что едва не теряет косяк, — В любом случае, это… это здорово. Это действительно отличный план.       Удивленный, Дазай наблюдает, как он пытается его поддержать, — Все в порядке, Веснушка. Ты можешь сказать, что это глупо.       За исключением того, что Чуя обижается на это, — Это не глупо! Говори блять за себя.       — Я имею в виду, это мой план, так что…       — Неважно. Кошки не отстойные. И желание сделать что-то, что ты так давно хотел, тоже не является глупостью. Если задуматься, это просто показывает, насколько ты предан своему делу.       Это заставляет Дазая нервно рассмеяться, — Я не думаю, что «преданный» — это то слово, которым я бы описал себя. Когда-либо. Но спасибо.       — Ну, я только что это сделал, — непринужденно отвечает Чуя, сделав последнюю затяжку и затушив косяк о подоконник.       — Тогда, я полагаю, мы оба сегодня первопроходцы.       Едва уловимое напоминание об этом заставляет Чую закатить глаза, когда он прогоняет Дазая, чтобы закрыть окно. Странно думать о том, что менее получаса назад они все еще трахались на кровати. Оставаться, чтобы поговорить о жизни и планах — это не то, что Дазай делает, это то, чего он на самом деле старается избегать, потому что разговоры после секса всегда приводят к нежелательным последствиям и ложной надежде. Возможно, это его сигнал к тому, чтобы сделать именно это: уйти. Сбежать. Предотвратить возможную катастрофу.       Если бы только его тело сейчас не казалось таким тяжелым.       Прислонившись к подоконнику, Дазай моргает, наблюдая, как Чуя передвигает предметы на своем столе, проверяет свой телефон и что-то печатает, затем ставит его на зарядку, делает несколько больших глотков из бутылки с водой и молча прижимает ее к груди Дазая, прежде чем с громким, довольным вздохом забраться в постель.       Да, сейчас самое подходящее время для этого. Еще несколько секунд, и Дазай объявит о своем уходе… всего несколько…       — Ты когда-нибудь целовался с кем-нибудь, пока был под кайфом?       Ой. Теперь уже слишком поздно уходить. Только не с такими вопросами в этой комнате.       Дазаю едва удается подавить возбужденную ухмылку, когда он смотрит на Чую, который лежит спиной к стене, на боку, лицом к нему. Рядом с ним довольно много свободного места. Пространства, которого вполне могло бы хватить для другого человека, если оба не возражают против телесного контакта.       — Да, — отвечает он, — Целовался       Губы Чуи надуваются. Как мило, — В самом деле? Я нет. Ты можешь в это поверить?       — Нет, на самом деле, я не могу. Ты любитель травки, который, знаешь ли, не сидит на одном месте. В жизни не поверю, что ты никогда этого не делал.       — Это потому, что я в основном курю перед сном и не смешиваю свои привычки ко сну с удовольствием. Я целовался со многими людьми, когда был пьян, но никогда — когда был под кайфом.       Дазай склоняет голову набок, — И теперь ты хочешь, чтобы я это изменил?       — Когда это я такое говорил? Я просто делился. Люди так делают.       — А, ты просто поделился, — промурлыкал Дазай, бесстыдно позволяя себе присоединиться к Чуе на кровати, повторяя его позу и подпирая лицо рукой, чтобы он мог смотреть на него, — Тогда, я думаю, ты никогда не узнаешь, каково это.       На Чую это, к сожалению, не произвело впечатления, — Я уверен, что в конце концов узнаю.       — Хорошо.       — Перестань так на меня смотреть.       — Я на тебя вообще не смотрю.       — Нет, ты смотришь на меня так, будто ты такой умный и все понимаешь, но ты… — зевок прерывает речь Чуи на полуслове. Его ресницы несколько раз трепещут, прежде чем он продолжает, — …но ты всего лишь сделал свои собственные глупые выводы. Я не хочу тебя целовать.       Дазай пожимает плечами, — Ладно. Тогда спокойной ночи.       Это, однако, вызывает у Чуи тихий стон в горле.       Дазай молча поднимает брови.       — Хорошо, — говорит Чуя, — Я слишком хочу спать, чтобы играть в эту игру прямо сейчас. Пожалуйста, поцелуй меня.       — Хм, — говорит Дазай, прищурившись в притворной задумчивости, — Нет.       — Серьезно?       — Ты единственный, кто этого хочет, так что делай это.       — Теперь мы разыгрываем скромницу, да?       — Я тоже могу быть застенчивым.       Чуя прищуривается, но, в конце концов, его скептицизм переходит в нечто более спокойное, более тяжелое. Какое-то головокружительное мгновение они просто смотрят друг на друга. Затем Чуя начинает действовать первым. Обхватив пальцами шею Дазая, он касается его губами. Это не поцелуй. Всего лишь несколько общих вдохов и дразнящих прикосновений, но желудок Дазая сжимается, словно он катается на гребаных американских горках. Можно не сомневаться, что он достигнет пика, когда Чуя, наконец, поцелует его, на этот раз искренне. Нежное покусывание, которое затягивается.       Дазай выдыхает через нос и проводит пальцами по волосам Чуи, прижимаясь ближе, слегка наклоняя голову, чтобы пососать его нижнюю губу. Это вызывает у рыжего глубокий вздох, который заражает Дазая тем же туманным затишьем, окутывающим его все сильнее и сильнее с каждым медленным, теплым скольжением губ. В этом больше нет спешки, нет отчаянного желания получить как можно больше удовольствия, сорвать с себя одежду и почувствовать прикосновение кожи к коже, но несмотря на то, что напряжение давно спало, в этом все еще есть что-то возбуждающее. Дазай чувствует, как внутри у него все сжимается, когда Чуя издает звуки или прикасается к нему, его пальцы мягкие, как первый слой снега, но в то же время достаточно твердые, чтобы заземлить Дазая.       Возможно, во всем виновата травка. Скорее всего, это из-за травки, из-за которой все кажется таким чертовски теплым, тяжелым и липким, что в нем так легко утонуть, как в липкой луже меда, и скорее всего, из-за травки Дазай тянется к нему для очередного поцелуя, только чтобы заметить, что его партнер по игре исчерпал себя.       Моргнув, Дазай отстраняется и видит, что глаза Чуи закрыты — что не является чем-то необычным, когда ты с кем-то целуешься — но также и то, что его дыхание выровнялось. Слишком выровнялось.       Чуя… задремал?       На мгновение Дазай задумывается, не следует ли ему воспринять это как оскорбление его способности целоваться. Он плохо целуется? Он так наскучил Чуе, что тот заснул? Однако затем он снова смотрит на Чую, на то, как тот крепко сжимает пальцы, слегка морщит нос, и решает, что картинка слишком милая, чтобы на нее обижаться. Гордости здесь просто нет места.       Дазаю требуется еще несколько минут, чтобы привести мысли в порядок и решить, что делать, потому что, как бы ему ни нравилось наблюдать за спящим Чуей, это жутковато. И это не то, что можно сделать с простыми, случайными встречами на одну ночь. Определенно, Дазай никогда так не поступал. Он обнаружил, что вещи или люди вызывают у него отвращение всякий раз, когда он проводит с ними слишком много времени. Сейчас Чуя делает все, что угодно, только не вызывает у него отвращение, но суть остается в том, что Дазай должен уйти. Ему следовало уйти уже давным-давно. Где-то между сменой простыней и курением.       Он пытается накинуть как можно больше одеяла на Чую, не разбудив его, прежде чем выскользнуть из кровати и отправиться на поиски своей одежды. Бинты каким-то образом оказались под кроватью. Он уже почти готов уйти, размышляя, оставить записку с прощанием или, возможно, комментарием про импровизированный сон Чуи — это уже слишком, или нормально, когда Чуя причмокивает во сне и переворачивается на другой бок, вытягивая одну руку. Затем он начинает мирно похрапывать.       Очарованный, Дазай останавливается и смотрит на него.       Никакой записки, решает он про себя. Никаких номеров, никаких прощаний, ничего, пока он не совершил какую-нибудь невероятную глупость. Ничего.       Минуту спустя он выскальзывает из комнаты Чуи и закрывает за собой дверь.

***

      Дазай надеялся, что ему удастся поспать хотя бы несколько часов, прежде чем предстать перед своей соседкой по комнате, притворяясь, что он только что не нарушил единственное обещание, которое она от него требовала. К сожалению, жизнь — дурацкая штука.       Первое, что он видит, открыв дверь и сбросив обувь — это Йосано, хмуро смотрящую на свой ноутбук на диване, и выглядящую так, словно она уже довольно долго сидит в такой позе. Замечательно. Но и не конец света тоже. Они вдвоем постоянно оказываются в таком положении.       В тот момент, когда Йосано осматривает его — отсутствие бинтов, засосы, взъерошенные волосы… пропажа куртки — про нее он вспомнил, только когда вышел на улицу и ночной воздух встретил его крепкими объятиями — ее губы кривятся в понимающей ухмылке, — Что ж, по крайней мере, один из нас провел веселую ночь.       — Ты любишь медицину, — говорит Дазай, опускаясь рядом с ней на диван, — Уверен, тебе тоже было весело.       — А еще я люблю секс, и медицина мешает этому, — закрыв ноутбук, она откидывает голову на спинку дивана и слегка стонет, — Каждый раз, когда Озаки свободна, я либо учусь, либо на работе. И каждый раз, когда я свободна, она спит или занята. Ты знаешь, как это тяжело — иметь девушку и все равно обламываться?       Дазай хмыкает, — Прости, что тебе приходится через это проходить. Должно быть, это тяжело.       За это он получает взбучку. Тогда Йосано делает только хуже, — Так кто же это был? Дайте мне детали.       Сохраняя невозмутимое выражение лица, он молча приподнимает бровь.       — Что? — фыркает она, — Не то чтобы ты всегда старался рассказать мне все подробности, но сейчас они мне действительно нужны. Я умираю, Дазай. Дай мне что-нибудь. Что угодно.       — Это был просто какой-то парень с вечеринки, — говорит он, пожимая плечами.       — О, вы делали это в туалете? Отвратительно, но мне нравится. Я скучаю по свиданиям с Озаки.       — Кладовка, — врет он вместо этого, — У них есть хорошая, — это не ложь.       — Ах, старый добрый перепихон в кладовке, — затем ее взгляд скользит по его шее. Дазаю приходится заставлять себя не съеживаться под ним, чувствуя, что она сможет узнать человека, чьи губы были прижаты к нему, только по форме засосов, — И, должно быть, он тебе действительно нравился, раз ты позволил ему так себя разукрасить. Счастливчик.       Что ж… Дазай обнаружил, что большинство людей не хочет ложиться в постель, когда у тебя все еще видны засосы двухдневной давности оставленные кем-то другим. Вот почему он обычно воздерживается от них. Но… он не смог бы остановить Чую, даже если бы захотел — а он не хотел. Может, это и было одноразовым занятием, но, по крайней мере, синяки останутся на некоторое время.       И, черт возьми, это звучит банально. Дазаю действительно нужно поспать, чтобы снова почувствовать себя человеком.       — Он был таким страстным, что я не смог заставить себя остановить его, — бормочет Дазай, со вздохом проводя пальцами по волосам, прежде чем встать с дивана, — Я собираюсь лечь спать. Тебе тоже нужно отдохнуть, Кико.       — Не беспокойся о моем отдыхе. Беспокойся о моей сексуальной жизни!       — Просто возьми игрушку, — говорит Дазай, уходя, — Мы оба знаем, что у тебя их более чем достаточно~       В ответ раздается фырканье, за которым следует еще один разочарованный стон. Дазай не может его разделить. У него был секс несколько часов назад, и это было прекрасно.