Чёрная роза — эмблема печали...

Я вошла в комнату вместе с Ринтаро, где нас ожидали его родители. Интерьер пространства был как будто создан для создания уютной атмосферы, где каждое деталь имела свое значение. Традиционные татами покрывали пол, а на стенах висели изящные шедевры японской живописи, изображающие цветущие сакуры и спокойные пейзажи гор. Казалось, будто сама природа вошла в эту комнату, принося с собой тихий шепот ветра и свежесть весны. Низкий, увитый лаком стол был аккуратно накрыт белоснежной скатертью, за которой мы собирались. На столе стояли миски с парным рисом, его шипение и легкий пар создавали уютную атмосферу. Рядом размещались небольшие закуски, оформленные с изяществом — нежные роллы с рыбой, маринованные овощи и традиционные соусы в маленьких керамических соусницах. Всё выглядело так аппетитно, что, невольно, я почувствовала голод, хотя нервное напряжение от предстоящей встречи отвлекало от пищи. Крыша была низкой, с деревянными балками, придававшими пространству ощущение уюта и защищенности. В углу комнаты стоял цветочный аранжимент из свежих хризантем, аромат которых наполнял воздух. Он был стойким, но нежным, как и сама беседка, которая нас ждала. Небольшие оконные проемы, обрамленные тонкими занавесками, пропускали мягкий свет, создавая игру теней на стенах и добавляя уюта этому моменту. Несмотря на всё это великолепие, в душе у меня было неспокойно. Мне казалось, что мой внешний вид в такой ситуации важен, но, несмотря на это, внутри всё кипело. Я старалась сосредоточиться на деталях, но мысли о том, как я произведу впечатление на родителей Ринтаро, не давали покоя. Парень, явно почувствовав моё напряжение, слегка сжал мою руку. Этот жест принес мне хоть какое-то успокоение. Вчера он говорил, что его родители очень добры и открыты, и я старалась ему верить, чтобы не расстраивать. Тем не менее, как только мы сели за стол, я заметила, что руки едва ли могут оставаться неподвижными. Мать Ринтаро, мне имя не сказали, с доброй улыбкой, первая заговорила: — Давайте начнем, — сказала она, наклоняясь над столом, чтобы налить немного риса в чашки. — Я так рада, что вы пришли. Как проходит твой университет, Ока? Я слышала, ты учишься в медицинском? Я кивнула, стараясь сохранить спокойствие. — Да, всё хорошо. Я учусь на патологоанатома, — весело и думаю довольно неожиданно. — И у нас много интересных предметов. Мне особенно нравится изучать анатомию и патологию — это действительно увлекательный и важный процесс, который помогает нам понять, как работает человеческое тело. — О, это замечательно! — сказала она, искренне заинтересовавшись, не напугаешь её трупами видимо. — Я помню, когда Ринтаро учился на первых курсах, он тоже был в восторге от своих предметов. А какие у тебя хобби, помимо учёбы? Я немного расслабилась, чувствуя, что разговор идет в нужном направлении. — Я люблю рисовать. Это помогает мне отвлечься от учёбы и стресса, связанного с медициной, — про то, что ещё трупы сжигаю лучше не говорить. В этот момент отец Ринтаро медленно поднял взгляд от своей чашки. Его серьезное выражение лица резко контрастировало с доброй улыбкой его матери. — Рисование? — произнес он, будто оценивая каждое слово. — Звучит… интересно. А что тогда говоришь таким тоном будто вообще нифига не интересно и ты это презираешь? — Да, это… нестандартно. Я просто люблю искусство, но в медицине я тоже нахожу красоту — в человеке, его анатомии, заболеваниях, которые изучаю… Отец продолжал смотреть на меня, его взгляд словно проникал в самую суть, и я невольно сглотнула. — Искусство, — произнес он вразрез, поднимая бровь. — Это важно. Но какие у тебя планы на будущее после университета? Ты намерена продолжать заниматься медициной? И почему именно с трупами? Я старалась не терять нить разговора, но ощущала, как внутри меня нарастает тревога. — Да, я планирую работать в области патологии, — надеюсь после обучения сразу не сдохнуть. — Ну и медицина тут соответственно. Трупы сговорчивее людей. — И в этом ты видишь свое будущее? — скупо спросил отец, наклоняя голову. — Какова судьба таких нестандартных решений в наших реалиях? Так глаз, пожалуйста, родной мой, не дергайся. Что за странные вопросы? — Вижу своё будущее работником морга. Да и какие там могут быть нестандартные решение? Там из не стандартного может быть только то, что привезли живого человека, вместо мёртвого. Поэтому нужно быть бесстрашным и сообразительным. — Первое понятно зачем, а второе? — Чтобы если труп очнется, то в больницу сразу звонили. Не сообразительные обычно в обморок падают. — Твои родители это поддерживают? — спросил он, не проявляя ни эмоций, ни желания изменить тон беседы. Моя рука под столом крепко сжала руку Ринтаро, словно это могло дать мне поддержку. — У меня только отец, мать умерла при родах. Но моим выбором профессии он доволен. Матерь Ринтаро тут же подхватила: — Главное, чтобы ты была счастлива, Ока. Все мы хотим, чтобы наши дети были успешными, но успешность определяется не только профессией. Я всегда говорю Ринтаро, что главное — это уметь наслаждаться тем, что ты делаешь. И всё же весь разговор в основном проходил под давлением взгляда отца. — Возможно, — медленно произнес он. — Но стоит также думать о стабильности. В нашем мире нужно учитывать не только свои мечты, но и суровую реальность. — Я согласна, что реальность важна, — ответила я. — И я всё оцениваю очень реально и трезво. С каждым новым вопросом отца, произнесённым строгим тоном, моё чувство тревоги росло. «Почему он так на меня смотрит?» — пронеслось у меня в голове. Я пыталась поддерживать разговор, шутить и улыбаться, но в глубине души знала, что его холодный взгляд не обмануть. Говоря о своих интересах, я ощущала, как мой голос слегка дрожит, а руки всё больше затеяли замкнуться под столом. «Я не должна волноваться», — повторяла я себе, но мысль о том, что я не нравлюсь отцу Ринтаро, плотно засела в сердце. Я знала, что в японской культуре мнения родителей имеют значение, и значит, моё отношение к ним тоже будет оценено. Теперь ощущала, как лёгкое волнение переходит в более заметное, и скрыть это становилось невозможно. Мать Ринтаро, напротив, старалась создать дружелюбную атмосферу, расспрашивая меня о хобби и увлечениях. «Ты играешь на каком-то инструменте?» — спросила она, искренне заинтересованная. Я мотнула головой в знак отрицания. Мать кивала и восхищалась, но отцу, казалось, было до этого всё равно. Он лишь смотрел на меня с недоверием, и чувство вины за то, что могла его разочаровать, чуть не накрыло меня. Я заметила, как Ринтаро пытался рассеять атмосферу, но глаза его отца словно создавали непреодолимую преграду между нами. Я, на грани веселья и отчаяния, пыталась сосредоточиться на еде, избегая взгляда строгого отца. Мысль о том, что я ему не нравлюсь, нарастала и жаром заполняла мои щеки. С каждым мгновением я всё больше запутывалась в своих чувствах. «Стоит ли вообще пытаться завоевывать его одобрение?» — спрашивала себя, то и дело бросая взгляды на Ринтаро, который с невозмутимым выражением продолжал поддерживать разговор с матерью. Вокруг продолжалась беседа, а мне казалось, что время замедляет бег, оставляя меня в этом напряженном состоянии. В конце концов, разговор с родителями подошел к концу. Улыбаясь и стараясь выглядеть непринужденно, я потянулась за рукой Ринтаро, чувствуя, как тень неуверенности начинает понемногу рассеиваться. Но осознание того, что мне не удалось завоевать доверия отца, оставляло во мне многозначительное чувство неудовлетворенности, с которым я не могла просто так расстаться.