Ромео не умрет

Чонгук протестующе замычал, сбрасывая липкую паутину сна: Тэхён снова пытался выкарабкаться из его хватки. Подтянул теплое нежное тело, подмял под себя, уткнулся в сладкую шею и затих, привычно сжав пальцы на запястье. — Гуки, — простонал Тэхён, выворачиваясь. — Отпусти. Я в туалет хочу. — В туалет, — тупо повторил Чонгук, сжимая крепче. — Не отпущу… и, проснувшись, неохотно разжал пальцы. — Прости, Тэ. — Ничего, милый, — Тэхён ласково поцеловал в нос, присел на постели, нащупывая впотьмах трость. Колченого потопал в ванную комнату, а Чонгук, улыбнувшись, припал на миг лицом к его подушке. Та божественно пахла медовой корицей, не было сил оторваться, тянуло в сон. Но Чонгук мужественно сделал над собой усилие, стряхнул сонливость и поднялся: глубоко затаившийся страх требовал пойти за любимым. Тэхён щелкнул переключателем, неплотно прикрытая дверь пропустила слабую рыжеватую полосу света, в которой промаячил силуэт. Чонгук потянулся, шлепая с полузакрытыми глазами за ним и надеясь, что Тэхён согласится-таки поставить в спальне ночной горшок. Тот во многом шел на уступки, понимая, что им движет безудержный страх после перенесенной потери, но ночной горшок категорически не принимал. Сначала прошуршало что-то, звякнуло: аккуратист Тэхён расставлял все по местам. Чонгук нежно-нежно вздохнул, протянул руку, чтобы толкнуть дверь, и оцепенел: жуткий вопль Тэхёна разорвал ночную тишину. Как влетал в ванную комнату, хватал Тэхёна и вздергивал на руки, Чонгук не помнил: до того огромным был ужас. Слегка успокоился, только полностью ощупав и убедившись, что с ним все в порядке. В их спальню с грохотом ввалился всклокоченный Лиан, держа наизготовку охотничье ружье. Чонгук взмыл с колен, отвел прыгающее дуло в сторону и осторожно забрал ружье. Щибаль, в следующий раз Лиан с перепугу их застрелит. Надо б зарядить имеющееся оружие холостыми пулями. — Простите, — виновато прошептал Тэхён, комкая подол мокрой ночной сорочки. — Я испугался. В унитаз вновь забрался Хосок. Чонгук с Лианом дружно выдохнули. Лиан осел на смятую постель около Тэхёна, устало уперся лбом ему в висок. А Чонгук поперся прогонять надоедливого непрошенного гостя, на ходу цапнув крюк, стоявший в углу. — Как же ты достал, а? — пробурчал он, ловя прячущуюся черную головку в кольцо. — Жаль, нельзя добить ни тебя, ни твоего тезку. Еще раз придешь и напугаешь Тэ, посажу в бочку и заколочу днище. Понял, Хосок-я? Хосок гневно зашипел, сворачиваясь вокруг палки. Ну точь-в-точь как старший братец: такой же настырный и имеющий свое мнение по любому поводу. Чонгук забрался на стиралку, открыл малое окошко, вытряхнул паршивца наружу и крикнул: — Тэ, чисто, можешь заходить! Лиан, идите спать. Все еще красный от стыда, прикрывающий мокрой сорочкой пах Тэхён проковылял в комнату. Лиан зорко оглядел периметр, прежде чем кивнуть и скрыться — и Чонгук его понимал. После ада, который они прошли, лучше быть бдительным. — Я не писался с детства, — проворчал Тэхён, с опаской присаживаясь на биде и глядя в трубу так, словно ждал, что оттуда высунется питонова головка. Включил воду и начал обмываться. — Очень стыдно. — У тебя был полный мочевой пузырь, который от нервного импульса сократился. Простая физиологическая реакция, — поправил его Чонгук, присаживаясь на корточки и начиная помогать. — Спасибо, Гуки, — Тэхён послушно раздвинул колени шире, позволяя обмыть бедра. — Я, наверное, никогда не привыкну к виду питона в унитазе. Знаю, что он безобиден, что боится меня больше, но… ааа… не могу! — Тэхён гадливо передернулся, и Чонгук поцеловал его в гладкое острое колено. До сих пор не верилось, что он по-настоящему касается нежной шелковистой кожи, что ему это не снится и не чудится. Может быть, он давно уже безумствует в психушке и переживает длиннейший затяжной делирий… Но этот делирий ему очень нравился и лишаться его Чонгук не собирался. — Ты что делаешь? — шепнул Тэхён, слабо улыбнувшись. Чонгук задрал голову, глядя в любимые светло-карие глаза, в которых сейчас заплясали смешинки. — Мою мужа, — Чонгук предвкушающе облизнул губы, оглаживая поджавшиеся бархатные яички, ровный шовчик от них к влажной дырочке и ее саму, трепещущую и сжимающуюся. Тэхён задышал часто и рвано, порозовел, выгнулся, когда Чонгук вдавил палец внутрь. Чонгук, потянувшись наверх за поцелуем, задохнулся — до того приятно сжал его палец внутренними тисками Тэхён. Еще несколько мгновений и Тэхён сожмет так его член. Тот порывисто обвил руками шею, жадно поцеловал, сплелся языком с его языком. Чонгук, млея от ощущений, поднялся вместе с ним, смял мокрые голые ягодицы, потерся пахом о Тэхёнов ровный столбик. — Мы же перед сном дважды любовью занимались, — рассмеялся Тэхён, разрывая поцелуй. — Ты ненасытный, Гуки. — Ненасытный, — готовно подтвердил Чонгук, укладывая свое обнаженное сокровище на постель. — Мне тебя будет всегда мало, Тэ. — Даже когда нам будет под сто лет? — Тэхён подхватил себя под правым коленом, оставив увечную левую ногу покойно лежать. — Какие могут быть еще варианты? — Чонгук изобразил крайнее удивление, осторожно надавливая на мягкий, припухший вход и входя. — Я буду донимать тебя до старости, любимый. Буду тем самым похотливым дедом, который трясется от Паркинсона, но упрямо обсасывает тебя беззубым ртом. — Фу! — Тэхён завибрировал в беззвучном смехе, пришлепнул ладонью его губы. — Мерзость, Гук! «Вовсе не мерзость», — хотел возразить Чонгук. То, что существовало между ними, никогда не могло относиться к чему-то гадкому. Слишком светлое, яркое и мощное оно было. Но Тэхён предсказуемо и знакомо сжал его внутренними тисками, вывернул душу наизнанку и погрузил в привычный морок, когда окружающее расплывалось, таяло, а на передний план выходил единственный на свете человек, нужный ему до последнего вздоха. Чонгук двигался в нем бережно и ласково, не в пример страстно жесткой схватке перед сном. В предутренних часах Тэхён был растомленным, мягким, особенно открытым. Каждым взглядом, поцелуем, касанием он передавал свою бескрайнюю любовь, и Чонгук тонул в ней с головой. Хотелось растянуть это безмолвное признание в любви на часы, остаться в нем, застыть янтарными каплями. Уже остывая после оргазма, рассеянно перебирая вьющиеся пряди, Чонгук лежал и слушал его воркотню. Сон бесповоротно ушел, но вставать было рано. Можно было посмаковать минуты единения, дышать их общим запахом, гладить вспотевшие плечи и спину. Так и выглядело, чувствовалось их счастье. … — говорю же, восхищаюсь папой. Он бесстрашно сражается с местными насекомыми, а некоторые, на минуточку, величиной с ладонь! — Тэхён брезгливо потряс кистью, Чонгук поймал ее и притянул к губам, жмурясь от удовольствия. В Лиане та инсценировка в их доме, когда они бегали с Тэхёном, увешанные крохотными мешочками с собственной кровью, в которые стреляли снайперы, уничтожила последние крохи инстинкта самосохранения. Слишком огромен был ужас, слишком раздирающим стресс, чтобы реагировать на потенциальную угрозу адекватно. Ну еще бы: метаться с заткнутым кляпом ртом по маленькой гостиной, не в состоянии прикрыть обожаемого сына своим телом, и только надеяться, что стрельба по мешочкам не перейдет в стрельбу по ним… Наверное, в тот день все они частично умерли, что Лиан, что Тэхён, что Чонгук. И этой частице уже не суждено было возродиться. Так что с мохноногими пауками величиной с альфий кулак или слизняками длиной с локоть Лиан мило сюсюкался и бережно переносил их в соседний лес. Хосока Чонгук по-прежнему мечтал убить. И попытки Хосока возобновить общение, загладить вину щедрыми материальными пожертвованиями, якобы выплачивая его долю доходов, никак ситуацию не исправляли. Теперь, когда он знал все, до малейшей детали, ненависть к старшему брату не угасала. Выкачать минимум литр из каждого, держа их связанными, напуганными до предела, и ничего им не объясняя. Гонять выстрелами, скрупулезно создавая сцену убийства, возить за волосы по их же собственным жизненным сокам, а потом увезти полуживыми от пережитого и, опять же ничего не поясняя, заточить в полном неведении о дальнейшей судьбе… Хосока хотелось провести через то же самое. И два спокойных года вдали от него это желание не убрали. Мерзавец еще посмел трижды к ним наведаться. В первый раз он спешно удалился с ножевыми ранениями, во второй отделался пустяковой скользящей раной от выстрела, в третий обошлось уже парой ударов в челюсть. Но диалога, как бы ему не хотелось, не вышло. — Милый, ты опять о нем думаешь? — Тэхён ласково чмокнул в щеку, повернул его лицо к себе. — Забудь, Гуки. Он больше не причинит нам вреда. И, если подумать, мы с тобой принесли ему вреда не меньше. Вся его гениальная стратегия переворота полетела в тартарары из-за нашей любви и твоей вендетты. Он все-таки не получил единой власти над Кореей, а также не стал во главе паназиатского союза. И он пошел на это, чтобы спасти нас с тобой. Мог бы не вмешиваться в борделе, а переложить вину на тебя. — Какая разница: вмешался или нет? — пожал плечами Чонгук. — Я уже прикончил гада. — Не будем о них, давай лучше еще подремлем. Я совсем не выспался, — Тэхён очаровательно зевнул и смежил веки. За каждую ресничку Чонгук был готов убивать еще и еще, если кто-то вознамериться посягнуть на любимого. Наверное, об этом же подумал Тэхён, потому что добавил. — Я так тебя люблю, Гуки. Жизни без тебя не представляю. Чонгук прикусил губу, пряча от себя самого счастливую улыбку. Страшно было сглазить. Да, подремать еще с полчасика — хорошая идея. И с этой мыслью Чонгук мгновенно отключился. Проснулся от гневного крика и еще со скованными дремой мышцами спрыгнул с постели, оттолкнув подскочившего Тэхёна на постель. — Оденься, возьми пистолет и закрой дверь, — приказал, натягивая поспешно домашние штаны. Вытащил два пистолета, передернул затворы, проверяя пули, и, убедившись, что Тэхён последовал приказу, помчался разбираться, что случилось. Кричал Лиан, наставив на Хосока ружье. При виде брата Чонгук досадливо зашипел: вот вспомнишь дерьмо, так оно и всплывет. Какого черта ему опять надо? Хосок мирно поднял руки вверх, изучая яростного Лиана без опаски, будто не верил, что тот может выстрелить. «Зря не верил», — подумал Чонгук, когда Лиан, резко опустив дуло, выбил из рыжей земли пыльную струйку у его ног. Хосок отпрянул, заиграл челюстными желваками. — Я пришел с миром, Чонгук. Когда же вы мне наконец поверите? — Никогда, — ответил за тестя Чонгук, но отвел дергающееся дуло. Надо было понять, с чем тот пришел, точнее, зачем. Что ему от их тихого гнезда требуется в этот раз. — Что нужно? — Ты меня заблокировал всюду, пришлось привезти вести лично, — Хосок осторожно опустил руки, держа их растопыренными, чтобы Лиан не подумал, что тот тянется за оружием. — Отец умер от обширного инфаркта. Похороны прошли неделю назад. Думал, что ты захочешь узнать. Чонгук поперхнулся ответом. Что-то, глубоко запрятанное внутри, встрепенулось, отозвалось грустью. Промелькнули в памяти редкие сцены, когда отец его хвалил, трепал по макушке, с гордостью показывал его друзьями. И тотчас же пропало. Льда было вдосталь, чтобы заморозить единичные проявления добра. — Соболезную, — хмуро буркнул он. — Как папа? — Очень сдал, — Хосок на пробу шагнул вперед. — Постоянно вспоминает о тебе, тоскует и плачет. Говорит, что лучше бы они с отцом разрешили тебе встречаться с кем хочешь, чем хоронить твои останки. Он очень переменился, знаешь. Стал, наверное, таким, каким мы всегда хотели бы его видеть. — Но не увидели, — отрезал Чонгук, готовясь его прогнать. Хосок что, надеялся на погребальную церемонию? Оплакать вместе с ним отца? Идиот. — Сообщил, спасибо. Уезжай… — Проходите в дом, — неожиданно сказал Тэхён, ослушавшийся его и выбравшийся на крыльцо. — Папа, у нас же есть рисовое вино и чарки для церемонии? Чонгук с Лианом оба в одинаковом изумлении вытаращились, не веря своим ушам. Приободрившийся Хосок несмело улыбнулся и, прочистив горло, добавил: — Я не один. Может, этого человека ты будешь рад видеть, Гук. — Кто еще? — Чонгук порывисто развернулся и со свистом выдохнул воздух сквозь зубы, заметив второго гостя, предусмотрительно стоявшего за машиной. Он догадался еще в ту роковую ночь, вернувшую ему Тэхёна, кто слил его схему и помог Хосоку. Долбаный Ким Сокджин, одетый, несмотря на полуобеденную австралийскую жару, в щегольской синий костюм от Бриони, лиловую рубашку с бордовым галстуком и черные туфли, пошел к ним неуверенно, косясь на ружье в руках Лиана. — О, я рад, безусловно, — пропел Чонгук и, дождавшись, когда Сокджин поднимется на ступени, со всего размаху врезал ему в скулу. Сокджин нелепо взмахнул руками, повалился на подхватившего его Хосока, и криво улыбнулся. — Ты понял, я вижу. Прости, пожалуйста, Чонгук. Мне хотелось защитить тебя от возможной смерти. — В месяц после потери близкого родственника прощаются обиды, — тихо напомнил Тэхён. — Давайте попробуем забыть все. Да, Гуки? Чонгук хрустнул шеей, кулаками, которые так и чесались в жажде продолжить мордобой. И нехотя кивнул, сдаваясь под просящим взглядом. Что ж, потерпит немного в память о том, кто дал ему жизнь. Чуточку. Спустя несколько часов Чонгук не понимал, что происходит. Почему-то в душе не бушевал раздрай, в Хосока или Сокджина не жаждалось вогнать стальной прут для барбекю. Странно начавшийся в обеденный час день клонился к прекрасному бордово-пурпурному вечеру. В тенистом саду над площадкой для барбекю неугомонные москиты буравили москитную сетку и сгорали над дырой, в которую тек дым. Вентиляторы раздували стойчий влажный воздух, слегка охлаждая утомленные от пекла тела. Лиан, склонив по-учительски строго голову вбок, внимательно слушал болтавшего вовсю Сокджина. Тот редко затыкался, его называли в универе радио Сеул-ФМ. Хосок поглядывал на него с невыразимой нежностью и в движении за пивом или куском мяса постоянно до него дотрагивался. Сидевший возле Тэхён переплел свои сключенные пальчики левой руки с оставшимися четырьмя его правой — так они всегда сидели, совпадая увечьями, совпадая сердцами. И почему-то было спокойно и умиротворенно. Может быть, потому что за церемонией трех чарок он окончательно отпустил нечто тягостное и мрачное — свое прошлое. Посмотрел лениво на Хосока — уже не родня и еще не родня. Но, может быть, со временем при правильном поведении брата он смягчится. Может быть… Еще спустя час Лиан, блестя пьяными глазами, уже хохотал над шутками Хосока — мда, этот смягчился гораздо быстрее. Тэхён неуклюже поднялся, чтобы пойти в туалет, Чонгук синхронно потянулся за ним, но его удержал Сокджин. — Гук, на минуту. Пожалуйста, — Сокджин округлил просительно глаза. Тэхён вывернул пальчики из руки. — Я быстро, Гуки. Поговорите пока. — Ну? — Чонгук уставился ему вслед. Невтерпеж было сопроводить, как обычно, убедиться, что все в порядке. Они не должны разлучаться и на минуту — так он себе пообещал. — Прости за все, Гук. Я так тебя любил, что очень хотел тебя спасти. Вышло уродливо, соглашусь. Хосок, он… он тогда не понимал, что ты на все пойдешь. Я ему говорил, говорил, но он понял уже поздно, — Сокджин переместился, чтобы Чонгук упирался глазами в него, а не в опустевший дверной проем дома. — Договорился удачно, как я вижу. Давно вместе? — хмыкнул Чонгук. — Не знал, что мой брат по альфам. — Я тоже не знал, — Сокджин стыдливо заполыхал щеками, прошептал. — Осуждаешь? — Мне плевать, если честно: кто, с кем, — Чонгук равнодушно пожал плечами. — Попахивает, правда. Каково это: с одного брата перенести чувства на другого? — Я его не соблазнял, если ты об этом, — Сокджин горделиво выпрямился. — Не настолько я отчаялся, чтобы переключиться на него с тебя. Он меня сам напором взял. Я долго сопротивлялся — мне тоже казалось это странным. Но мы вместе, да, и мы любим друг друга. Тебе ли не знать, Чонгук, что любовь не выбирает по критериям? Что она приходит, когда ее совсем не ждали? — Она приходит, когда ее совсем не ждали, — повторил Чонгук, вдруг улыбнувшись. Избитая истина, но до чего же верная. Если бы его сердце выбирало по критериям, то он бы никогда не был с Тэхёном. Не познал бы великой любви и душевного катарсиса, не умер бы и не воскрес. Посмотрел на Хосока, тот, закончив веселую перепалку с Лианом, глядел на него с тревожным ожиданием, как будто ждал его поощрения, его принятия. Глупый. Чонгук встал навстречу Тэхёну. Тот, старательно маскируя зевоту ладошкой, мужественно старался держать глаза открытыми. Его выбранный сердцем вопреки критериям света любимый отчаянно хотел спать, буквально залипал на ходу. Зародившаяся в нем жизнь сосала соки, погружала в типичный для первого триместра сонный анабиоз. Раз Тэхён хотел перемирия, будет ему перемирие. Обняв его и приподняв, Чонгук поцеловал влажную шею и, не глядя на брата с Джином, ровно сказал: — Можете переночевать у нас. Гостевая спальня свободна. И да, я не осуждаю. И нет, еще не принимаю. — Спасибо, Гук, — Хосок потянулся, чтобы похлопать по плечу, но неловко дернулся, встретив его прямой предупреждающий взгляд. Гости с Лианом сидели еще долго — Чонгук слышал их приглушенные голоса, пока наглаживал волосы спящего Тэхёна. Одна родственная жизнь ушла, вторая родственная жизнь пришла — определенное равновесие. Ромео-Чонгук не выпил яд. Джульетта-Тэхён не закололся. Тибальт, переместившийся в семью Ромео, не сдох от удара клинком, а нашел себе Меркуцио. Все выжили. — Мы переиграли Шекспира, любимый, — шепнул Чонгук, Тэхён пробормотал что-то и затих. И наступило наконец благодатное спокойствие. Пусть будет что будет. Они уже победили.