Небо в груди

      Вэй Усянь… плывёт.       Вокруг него всё качается. Как волны. Он ощущает себя песчинкой, подхваченной ими, пытается двинуть рукой — и не может эту самую руку почувствовать. Как интересно. Но она же не могла отвалиться, правда? Наверное, он бы знал, если бы у него отвалилась рука. Хотя, такое ведь не каждый день случается, возможно, он бы просто не смог понять, что произошло именно это, а не что-то другое.       А вот то, что она не болит, точно странно. Рукам, укушенным какой-то ядовитый тварью, полагается болеть, не так ли?       Жарко. Он облизывает губы, сглатывая вязкую слюну. Что-то холодное тут же касается лба. Холодное и влажное. Вэй Усянь с трудом приоткрывает глаза и видит свет. Тусклый оранжевый колеблющийся свет, в котором двигается размытая светлая фигура. И никуда он не плывёт, он лежит на боку и на эту фигуру смотрит. Как она смачивает водой какую-то тряпочку и кладёт ему на лоб.       О, ещё одна, значит? Так получше. И рука, вроде бы, на месте. Только цвет у неё радости не внушает. Нормальным человеческим конечностям такими красно-синеватыми быть не положено.       И мир всё равно качается. Вле-е-ево, потом впра-а-аво. Как маятник. И колебания такие ровные, одинаковые в ту и в другую сторону — гармонические, что ли? Забавно. Как пространство вокруг него может качаться, если он сам остаётся на месте?       У двигающейся фигуры такие длинные волосы. И, наверное, мягкие на ощупь. Вот бы их коснуться…       Нет, это же Лань Ванцзи, да? Здесь больше некому быть, кроме Лань Ванцзи, потому что они упали с ним в дыру в земле. Вернее, он упал, а Вэй Усянь хотел его поймать, но упал тоже. А Лань Ванцзи точно не понравится, если он станет трогать его волосы. Наверное, снова ударит по руке — а она и так уже пострадала, по ней бить не надо.       — Лань Чжань, — хрипло произносит Вэй Усянь. — Что ты делаешь?       — У Вэй Ина жар, — отзывается Лань Ванцзи.       — Ты думаешь, мне поможет… тряпочка? — Вэй Усянь пытается засмеяться, но выходит почему-то по-дурацки, слишком слабо. — В твоей аптечке разве нет волшебных таблеток?       — Ванцзи уже давал Вэй Ину жаропонижающее. Больше нельзя.       — А, да? О. Я не помню.       Провалы в памяти. Забавно. Это от яда или от температуры? Или от всего сразу? Если подумать, температура-то как раз из-за яда…       Он не может долго держать глаза открытыми, поэтому снова опускает веки, продолжая непрерывно качаться из стороны в сторону. Или, вернее, оставаться на месте, пока вокруг него качается мир. Оранжевый пляшет теперь прямо под веками, вырисовывая причудливые огненные узоры. Это ведь костёр, да? Он разводил костёр.       Становится вдруг холодно, резко, словно его в одно мгновение перебросили из раскалённой пустыни в промёрзшие ледяные поля. Вэй Усянь сжимается, когда его накрывает волной озноба, и другой рукой, не покусанной никакими тварями, пытается смахнуть со лба тряпки, потому что от них ещё хуже. Рука не слушается, не поднимается. Да что ж такое, почему ещё и эта?       — Лань Чжань, — хнычет Вэй Усянь. — Убери. Холодно.       — У Вэй Ина жар, — как игрушка с проигрывателем, даже с такой же интонацией повторяет Лань Ванцзи. — Это только иллюзия.       А дрожью его от этой иллюзии, вообще-то, бьёт самой настоящей. Почему вообще во время высокой температуры должно быть холодно, если она высокая? Вот предыдущие реакции своего организма он вполне понимал, а сейчас — ну боги, что за подстава!       К запястью — здоровой руки, на пострадавшей он бы, наверное, и не почувствовал — прикасаются чьи-то пальцы. Хотя, почему-то «чьи-то», если в принципе чьи угодно пальцы в настоящий момент могут принадлежать только Лань Ванцзи. Если, конечно, здесь не появилась ещё одна противная штуковина, более антропоморфная, чем та недозмея.       Так не хочется смотреть. Так тяжело поднимать веки… И холодно очень.       От запястья вверх начинает течь тёплая волна, к плечу, потом к груди и дальше по всем положенным меридианам и даньтяням. Вот здесь Вэй Усянь уже, встрепенувшись, глаза открывает. Лань Ванцзи сидит рядом с ним, неловко вытянув в сторону сломанную ногу, и вливает ци. С таким серьёзным лицом, будто Вэй Усянь по крайней мере при смерти валяется, и велика вероятность прямо тут же его и похоронить. Хотя, в принципе, при ней он и валяется.       Гроб только негде будет взять. Вот незадача. Может, людям на всякий случай всегда носить с собой портативные гробы? Такие, складывающиеся, которые можно в сумку убрать, скажем. Что-то подобное ведь, наверное, уже существует? А если нет, то Вэй Усянь может изобрести и сконструировать, если вдруг выживет и университет окончит…       Тьфу. О чём вообще он думает?       — Лань Чжань, — тихо говорит Вэй Усянь. Лань Ванцзи мгновенно переводит на него взгляд. — Твоя нога. Её же надо лечить, зачем ты мне вливаешь. Не надо.       — Вэй Ину нужнее.       Вэй Усянь с этим утверждением хочет поспорить, но от ци и резкого прилива тепла после нескольких минут мучительной дрожи у него ускользает сознание. И голова кружится, хотя, казалось бы, куда уже больше. Оказывается, лимит ещё не был исчерпан, потому что ему даже приходится обратно закрыть глаза, чтобы с ума не сойти от бесконечного вращения всего что угодно, включая лицо Лань Ванцзи.       Обычно такое у него бывало, если алкоголь быстро и много выпить на голодный желудок, когда накрывает и уносит почти моментально, и потом даже вспомнить не можешь, кто ты, где ты и зачем ты. Оказывается, от ци может быть состояние, похожее на опьянение. Вот это открытия.       В любом случае, он стремительно падает на грань между сном и бодрствованием и никак это остановить не может. Потому что его тело ведёт себя как предатель и отказывается даже нормально шевелиться.       Ох уж эта ядовитая тварь.       Ох уж его невнимательность.       Вообще-то, до того, как он наткнулся на недозмею, которая сейчас валяется где-то в дальнем углу пещеры, всё было относительно неплохо. Ну, если словом «неплохо» можно обозначить абсолютное непонимание того факта, как Лань Ванцзи дожил до своих двадцати лет с такими огромными тараканами в голове.       В куртке Вэй Усяня он просидел минут десять. Ну, максимум пятнадцать, пока Вэй Усянь быстро, почти не жуя, закидывал в желудок свою маньтоу и копался в настройках собственного телефона, пытаясь поймать связь. Примочку, усиливающую сигнал, он года два назад припаял сам, и она вполне работала. До сегодняшнего дня. Как бы он ни крутил антеннку, полоски связи на экране оставались перечёркнутыми красивым серым крестиком.       Так вот, Лань Ванцзи, пока он боролся со своим же изобретением, с очень серьёзным лицом куртку вернул. Вэй Усянь впал, мягко говоря, в искренний шок. Который усилился ещё больше, когда Лань Ванцзи надел обратно свою, всё ещё мокрую внизу (само собой, она просто физически не могла высохнуть за такое короткое время у слабого костра).       Вэй Усянь похлопал глазами. Потом стукнул себя по лбу — точно, можно ведь использовать талисманы, и странно, что сам Лань Ванцзи до сих пор ни одного не применил — полез в рюкзак… и успешно не обнаружил там бумаги. Вспомнил, что они договорились все принадлежности для талисманов засунуть к янцзе, потому что у неё было меньше всего вещей и только к ней они в принципе впихивались.       — Лань Чжань, — позвал Вэй Усянь, — у тебя есть бумага для талисманов?       О, он даже не сомневался, что есть. Это же семья Лань, которые даже вещи в полиэтилен упаковывают и носят с собой полную аптечку. Нет, вообще-то, в данном случае это неплохо. Иначе обработать ногу Лань Ванцзи не получилось бы. Он, конечно, победитель по жизни — упасть так, чтобы и в озеро свалиться, и ногу сломать.       И да, Лань Ванцзи молча потянулся к своему рюкзаку — только корпусом — и из внешнего кармана вытащил зип-пакет с аккуратной стопкой чистых талисманов.       — Киноварь была у сюнчжана, — сообщил он.       Так вот почему он не рисовал ничего. Ну и ладно, можно обойтись подручными средствами.       — Да зачем мне твоя киноварь, — отмахнулся Вэй Усянь. — У меня есть своя. Давай сюда.       Лань Ванцзи пристально посмотрел на него, видимо, засомневавшись, что у Вэй Усяня в принципе что-то может быть (и это было немного оскорбительно, но нестрашно). Потом кивнул и протянул пакет. Но, разумеется, вряд ли он ожидал, что Вэй Усянь достанет складной нож, коротко полоснет себе по пальцу и заполнит талисман собственной кровью.       Взгляд Лань Ванцзи в этот момент были просто бесценен. Такие огромные глаза, будто Вэй Усянь по меньшей мере попытался вскрыть себе вены. А уж после того, как он засунул кровоточащий палец в рот, сразу почувствовав металлический вкус на языке — ну а что, всё равно антисептиком обрабатывал и еду этими руками уже брал — Лань Ванцзи и вовсе стал похож на человека, у которого вот-вот случится искажение ци.       А Вэй Усянь просто взял талисман и, перегнувшись через костёр, прилепил к низу куртки Лань Ванцзи. Тот, шарахнувшись, словно от бешеного зверя, попытался сбросить бумагу, но она приклеилась намертво, потому что Вэй Усянь мастер талисманов. А вскоре, выполнив свою функцию (то есть, высушив ткань), рассеялась в воздухе.       — Нельзя использовать талисманы в личных целях. — Взглядом Лань Ванцзи можно было резать бумагу. Или чего потолще бумаги. Кости, например.       Ах вот в чём дело. Вовсе не в отсутствии киновари. В принципе, Вэй Усянь был не удивлён. Ему начало казаться, что если постоянно удивляться чему-то с семьёй Лань, то никаких нервных клеток не хватит.       — Тебе нельзя, ты и не используй, — парировал он. — И какие же это личные цели, если я сушу твою одежду, а не свою?       Прилепить ещё один талисман (тоже заполненный кровью, только уже из другого пальца) на ботинки Лань Ванцзи ему не дал. Он просто эти самые ботинки схватил, будто от них вся его жизнь зависела, и притянул к себе. Чтобы не пропадало, Вэй Усянь прилепил на свои, хотя они были далеко не такими мокрыми. За это его наградили ещё одним неописуемым взглядом. А потом закрыли глаза и ушли в медитацию.       Нельзя в личных целях, значит.       То есть… в его одежду даже не вшиты согревающие талисманы? И у Лань Сичэня тоже? Ни одного? Они действительно обходятся только тем, что гоняют ци по телу, и всё? При том, что в горах с одним только этим способом скорее откинешься от холода, чем успеешь закончить практику. Вэй Усянь знает, он в прошлом году даже с талисманом зубами по ночам стучал.       Нет, в самом деле, как этот человек дожил до двадцати лет? А его брат — до двадцати двух?       Время шло медленно и бессмысленно. Вэй Усянь облазил с фонариком всю пещеру в поисках возможного способа из неё выбраться и обнаружил только узкий лаз, через который могла протиснуться разве что кошка. И то, очень худенькая кошка. Поэтому он просто проводил время, играя в телефоне (потому что сам ставил более мощную батарею и мог, а ещё у него был с собой пауэрбанк). Лань Ванцзи медитировал, очевидно, залечивая ногу.       Не то чтобы в этом был сильный смысл, но ладно. Как хочет, пусть так и делает. По крайней мере, он больше не трясся от холода. Если только у него резко не возросло умение это скрывать (боги, зачем это скрывать).       Еды Вэй Усянь взял полно, но из того, что не надо готовить, у него были только маньтоу и консервы. К счастью, такие, для которых не нужен специальный нож. У Лань Ванцзи, впрочем, вообще обнаружились только крупы, лапша и безнадёжно помятые при падении овощи. Мясо, как выяснилось, он не ест. Вообще. Ни в каком виде.       Вэй Усянь искренне не помнил, чтобы у Лань Сичэня были такие загоны по поводу продуктов. Зато стало понятно, почему на обеих прошлых практиках Лань Ванцзи из общего котла ел только последние два дня, когда консерв не осталось (разве что фасоль), и они готовили почти пустую кашу. Чем он питался до этого, так и осталось загадкой. Наверное, воздухом. Практиковал инедию, так сказать.       В итоге Лань Ванцзи достались маньтоу и часть меньше всего пострадавших овощей, а Вэй Усянь уплетал консервы. Вообще-то, так было нечестно, но не силой же он должен был пихать в Лань Ванцзи мясо.       Воду экономили, её было всего две бутылки, а ту, что в озере, использовать было нельзя. Во-первых, она была загрязнена кровью и… кхм, рвотными массами, а во-вторых, Лань Ванцзи решительно отобрал у Вэй Усяня бумагу для талисманов. То есть, очистить тоже не получилось бы. По нужде условились ходить в более-менее закрытый и заваленный камнями угол пещеры, куда не доходил свет костра: заточение заточением, а физиологические потребности никто не отменял.       Этот сумасшедший вставал сам, не позволяя даже помочь подняться. И передвигался тоже сам.       Вэй Усянь был в шоке, но вместе с тем у него появилось какое-то… уважение, что ли. К такой безумной выдержке. Правда, зачем её понадобилось развивать, у него было достаточно совести и такта не узнавать. Потому что явно не от хорошей жизни появляется необходимость не показывать, что тебе холодно, плохо, больно, что ты голоден и так далее. И эти странные «нельзя». Лань Сичэнь, если подумать… тоже, наверное, мало когда свои настоящие эмоции демонстрировал.       Неужели всё из-за этого их семейного кодекса, про который чуть ли не легенды ходят по Сяньчэну?       Боги, да его приёмная семья, похоже, чуть ли не святые люди.              Вообще Лань Ванцзи при ближайшем, так сказать, рассмотрении оказался вполне себе человеком. Со своими слабостями и огромными тараканами в голове. И хотя периодически он смотрел на Вэй Усяня как на врага народа, но ведь принял же и маньтоу, и куртку. Значит, чисто теоретически, с ним же можно было подружиться, как Цзян Чэн подружился с Лань Сичэнем?       Время было около полуночи. Лань Ванцзи уже часа два или три как спал. Сидя, подстелив под себя спальный мешок (хоть до этого додумался), плотно застегнув куртку и скрестив руки на груди. Вэй Усянь всё ещё торчал в телефоне, сохранившем процентов пятьдесят зарядки. Встал, пошёл в угол пещеры, подсвечивая себе путь фонариком.       Костёр почти умер, так что видно было мало. Стоило подбросить ещё веток, прежде чем ложиться спать, иначе они оба замёрзнут ночью. Сверху что-то грохотало, начиная ещё часов с четырёх-пяти вечера: в лучшем случае их начали откапывать, в худшем — завал становился только больше. Не важно, из-за каких причин. Надеяться исключительно на первый вариант и не предпринимать на всякий случай мер, чтобы пережить ночь, было глупо.       Когда Вэй Усянь уже закончил все свои дела, откуда-то слева послышалось шуршание.       Он резко обернулся. Посветил во тьму фонариком. Только камни, куски почвы и тот лаз, который он обнаружил, когда пытался найти выход. Вэй Усянь отвернулся, пожав плечами, и пошёл обратно к костру, по пути подбирая ветки.       Снова шорох. Уже ближе.       В висках застучало.       Леса вокруг пещер Лин были полны тварей. Иногда создавалось ощущение, что их сюда специально свозили, потому что они встречались буквально почти на каждом шагу, какие-то безобидные, какие-то нет, и, кажется, не кончались, несмотря на то что каждый год заклинатели проходили практику и вполне успешно их убивали. Тот лаз. Что, если…       Вэй Усянь, игнорируя заколотившееся сердце, быстро, но без резких движений оказался возле костра. Бросил в него ветки. Нагнулся к рюкзаку, торопливо отстегнул крепления меча. Сжал одной рукой ножны, а другой рукоять. Застыл, прислушиваясь — хотя что-либо услышать сейчас мешал шум крови в ушах. Телефон лежал в кармане так, чтобы камера с фонариком выступали за пределы ткани и освещалось пространство впереди.       Какое-то время царила тишина, нарушаемая только потрескиванием влажноватого дерева в огне и дыханием самого Вэй Усяня. Он даже начал думать, что ему показалось. Что у него просто развилась паранойя из-за долгого пребывания в темноте и относительно замкнутом пространстве. Конечно, с машиной или автобусом не сравнится и паники у него не вызывает, но всё же…       Шорох повторился в нескольких шагах и замер. В свете фонарика видно всё ещё ничего не было.       Вэй Усянь ощутил, как по виску течёт капля холодного пота.       А потом что-то бросилось на него из темноты — Вэй Усянь, прежде чем рефлекторно рубануть мечом и сверху пришибить ножнами, успел увидеть только горящие жёлтым круглые глаза.       «Что-то» оказалось помесью крысы и змеи, толстым и длинным, с недоразвитыми лапками, не то чешуёй, не то шерстью по всему телу, крысиными маленькими ушками, но змеиной мордой. Удар лезвием прошёл по касательной, ранил, но не убил. От добивающего ножнами оно только разозлилось и, взвизгнув, бросилось снова. Разинуло пасть с огромными клыками, изогнулось всем телом. И прыгнуло, явно целясь в лицо.       Вэй Усянь опять отбил. Порезал глубже — брызнула какая-то оранжевая жидкость, внезапно запахло гнилью. Со всего размаху попал ножнами по голове и отбросил далеко в сторону, настолько, что недозмея исчезла из света фонарика. Она заорала и, видимо, решив сменить жертву, стремительно кинулась в другую сторону. Где сидел Лань Ванцзи.       У Вэй Усяня чуть сердце не остановилось.       Лань Ванцзи объективно был более лакомой добычей. Потому что у него кровь и потому что спит. Но, когда Вэй Усянь повернулся в его сторону, готовый не то заорать тоже, не то сразу броситься спасать, оказалось, тот уже проснулся. Наверное, от шума. А ещё успел схватить меч и каким-то чудом подняться.       И со сломанной ногой атаковал недозмею.       Она металась между ними, разозлённая и явно не готовая отступать, пока не получится достать хоть кого-то. Орала, визжала, бросалась, как крыса, но со змеиными силой и ловкостью. Вэй Усянь скакал туда-сюда, пытаясь точнее нанести удар и попасть по голове или шее — он заметил, там почти не было шерсти-чешуи, а значит, и кожа теоретически тоньше. Не получалось. Тварь была слишком стремительной.       Лань Ванцзи не двигался с места, отбивая все броски только работой рук и корпуса. Лишь несколько раз он сделал пару шагов вправо-влево, уклоняясь. Но при этом всё равно создавалось ощущение, что это у него не нога сломана, а просто он настолько уверен в себе и собственной технике владения оружием, что не нуждается в лишних движениях.       Вэй Усянь даже в пылу сражения нашёл в себе силы не то ужаснуться, не то восхититься.       Это не человек.       Абсолютно точно не человек.       Недозмея замерла между ними, дёргая головой то в одну, то в другую сторону и истекая зловонной кровью. Вэй Усянь тяжело дышал, ощущая, как под курткой и свитером вымокшая от пота рубашка липнет к спине. И сжимал рукоять меча обеими руками — ножны в какой-то момент пали жертвой храбрых, потому что она выхватила их зубами и отшвырнула. Её надо было убить, иначе эту ночь они точно рискуют не пережить.       Тварь оказалась умной. Она сделала ложное движение, похожее на выпад, в сторону Вэй Усяня. Когда тот дёрнулся, чтобы защититься, резко извернулась в противоположном направлении. И толстым хвостом рубанула по ноге Лань Ванцзи. Прямо по середине голени, там, где и была сломана кость.       Лань Ванцзи сдавленно охнул, как будто сквозь сжатые зубы. Конечно же, он не удержался. Ему ещё и меч пришлось с размаху воткнуть в землю — в камень — чтобы устоять. А нет меча — нет защиты. Даже с ножнами. Недозмея, взвизгнув, бросилась в его сторону.       У Вэй Усяня не было времени на то, чтобы думать.       Он во мгновение ока очутился перед опустившимся на колено Лань Ванцзи, заслоняя его собой. Понимая, что не успеет взмахнуть мечом, чтобы ударить, закрылся лезвием. Закрылся неудачно, не рассчитал, куда именно прыгнет тварь — предплечье пронзила адская боль. Словно пламенем окатило, словно он прямо в раскалённые шипы руку сунул, и эти шипы его ещё и пропороли насквозь.       Ни теряя ни секунды, Вэй Усянь перекинул меч в другую руку и отрубил недозмее голову, пока она не успела отпустить его. Тварь задёргалась в предсмертных конвульсиях, челюсти её сомкнулись на мгновение ещё сильнее, заставив Вэй Усяня закричать — он не Лань Ванцзи, он такую боль терпеть не мог. А потом расслабились.       Голова упала к его ногам, туда же, куда до неё свалилось тело. Вэй Усянь наклонился, положил меч на землю, освобождая здоровую руку, и отшвырнул и то, и другое куда подальше.       Она сдохла. Точно сдохла, если внезапно сращиваться не научится.       Слава богам.       Оставалось надеяться, что ниоткуда не выползет ещё одна.       Сердце колотилось в горле, в ушах шумело. Он рвано хватал ртом воздух, пытаясь отдышаться, и чувствовал, как его бьёт мелкой нервной дрожью. Левое предплечье пульсировало болью настолько дикой, что даже сломанная в детстве лодыжка и покоцанные в аварии рёбра по сравнению с ней казались сущей ерундой. По коже под одеждой текло липкое и тёплое.       Тварь явно была ядовитой — с такими-то клыками. Даже если сейчас всё хорошо, и он не чувствует никаких признаков отравления, это лишь вопрос времени. А их до сих пор не вытащили.       Ему… кажется, немного конец.       Ну и ладно. Зато Лань Ванцзи спас.       — Вэй Ин.       Он обернулся. Лань Ванцзи смотрел на него снизу вверх, всё ещё стоя на одном колене, неловко вывернув правую ногу в сторону и держась за рукоять меча. Его лицо нездорово блестело от капелек пота. Он сощурился, когда свет фонарика попал в глаза, и Вэй Усянь здоровой рукой быстро нажал на боковую кнопку на телефоне, отключая его.       — Сядь, Лань Чжань. Не надо стоять, тебе нельзя, — сказал Вэй Усянь, растянув губы в улыбке. — Всё закончилось.       — Вэй Ин… защитил, — проговорил Лань Ванцзи. И странно сжал губы.       — Ну да. Я же не мог позволить, чтобы она тебя укусила, — пожал плечами Вэй Усянь.       Действительно не мог. Даже если бы знал, что его самого укусят.       Он сделал шаг в сторону под взглядом широко распахнутых глаз Лань Ванцзи, чтобы дать ему больше места. Всё-таки, со сломанной ногой садиться проблематично.       Его повело.       Перед глазами резко потемнело, голова закружилась. Вэй Усянь, ощущая, что падает, успел подумать: только не на меч, только не на меч, ещё одной раны он сейчас не выдержит. Его что-то подхватило, не дав удариться о камень. Кто-то. Когда в глазах немного просветлело, Вэй Усянь различил над собой лицо Лань Ванцзи — хотя, собственно, а чьё ещё это могло быть лицо? Он был готов поклясться, что никогда не видел этого человека таким перепуганным.       — Лань Чжань, всё в порядке, — сказал Вэй Усянь. — Просто голова закружилась.       Лань Ванцзи снова поджал губы: конечно же, он не дурак, он понимал, что это глупая отговорка. Аккуратно уложил, подоткнул под голову собственный спальный мешок, закатал рукав — боги, у него же нога была сломана, ему не стоило так суетиться, ещё хуже только сделает…       Вэй Усяня резко охватила слабость, накатила волной и стремительно расползлась по всему телу. «Началось», — подумал он. А потом забыл, что ещё успел подумать. Пульс автоматной очередью трещал в висках, по всему телу выступил холодный пот. Руку хотелось отгрызть, оторвать, отрезать, что угодно, лишь бы не чувствовать её. Он всё-таки опустил взгляд. Предплечье вздулось, вокруг ранок расползалось красное с мерзким синеватым оттенком.       Всё, приехали. Не то чтобы он планировал умирать в возрасте девятнадцати лет (ему даже двадцать ещё не успело исполниться!), но у этой недозмеи, кажется, были другие планы. Янцзе и Цзян Чэн расстроятся…       — Вэй Ин не умрёт, — послышался упрямый голос Лань Ванцзи.       Ой. Он сказал это вслух, да?       Сознание начало плыть и плавиться, ещё когда Лань Ванцзи обрабатывал рану на его руке. Без бинтов — бинты кончились, все ушли на сломанную ногу. Только перекисью и ещё какой-то дрянью, которая жутко жгла и от которой Вэй Усянь буквально начал орать. У него даже слёзы потекли. Вроде бы. Он уже в этом не уверен. Как и ни в чём другом после укуса.       Ему стремительно становилось жарко — это он помнит. Он, кажется, пил воду — может, вместе с ней и таблетки? Но Вэй Усянь не помнит вкуса таблеток. Вместо них — прикосновение холодных пальцев ко лбу. Потом мокрой ткани. Боль в какой-то момент растворилась и равномерно растеклась по всем-всем венам, он давно уже больше не ощущает её. Качающийся мир. Оранжевые отсветы костра под веками. Жарко, жарко, жарко — и холодно.       А теперь он застрял где-то между бредом и реальностью. Всё вокруг колышется, течёт и плывёт, а он до сих пор жив. Или нет. Или ему только кажется. Наверное, кажется. По телу всё ещё струится тепло. Лань Ванцзи… не может ведь в самом деле вливать ци. С его сломанной ногой ему самому больше надо. И не может беспокоиться о нём. Это же Лань Ванцзи.       — Вэй Ин. Вэй Ин.              Его несильно тормошат. Тормошат — значит, и правда пока жив? Нет же смысла трогать мёртвого. Вэй Усянь, неспособный двигаться, только глухо стонет — его тут же оставляют в покое. Сосуды пульсируют и исходят чем-то слишком ярким, слишком большим для них, он ощущает каждый толчок сердца и каждый миллиметр, который кровь проходит по сосудам. Медленно поднимает налившиеся свинцом веки. Это он может сделать.       Светло. Почему так светло? Как будто сверху прямо на него падают лучи, и всё искрится в них, блестит, как в божественном сиянии.       — Лань Чжань, — почти неслышно. Лань Ванцзи вообще смог различить слова? — Лань Чжань, там… какой-то свет. Мне кажется, да?       Он не может пошевелить головой и не видит ничего больше, он ослеп и способен различать теперь только этот свет. Что-то проходится по его волосам, убирая со лба прилипшие пряди. Пальцы? Пальцы Лань Ванцзи? Нет, вот теперь он точно, абсолютно точно уверен, что умирает и видит бредовый сон.       Держаться всё сложнее. Глаза закрываются. Он висит над пропастью, тёмной бесконечной дырой в пустоту, и никак не может в неё упасть. И снова холодно. Почему так холодно? Вэй Усяня трясёт всем телом, под кожей кристаллы льда, и они растут, растут, растут, промораживая изнутри. А ведь когда несуществующий Лань Ванцзи передавал ему несуществующую ци, было так хорошо…       — Нет. Завал убрали. Нас скоро вытащат.       «О, — невпопад думает Вэй Усянь. — Как славно».       И, всё ещё чувствуя фантомное прикосновение к волосам, выскальзывает из реальности окончательно.