Сбой восприятия

Кавех глупо хихикает в кулак, пока Сайно вперивается в него пустым взглядом, а Тигнари выглядит так, будто не понимает, в какую камеру ему нужно улыбаться. Кавех весь пузырится от каких-то странных эмоций, и его друзья стали невольными свидетелями подобного. Сетос на работе смеялся так долго, что чуть не задохнулся и стукнулся головой о ручку холдера от кофемашины, пока скатывался на пол. А что поделать, если Кавех впервые с детства находится в предвкушении праздников? — Так, мне нужно знать, что происходит, — без шуток выдаёт Сайно, пытаясь не смеяться, когда Кавех, как лунатик, мешает ложкой сахар не в кружке, а воздухе. — Я буду праздновать Рождество и Новый год со своими соулами, — прикладывая тыльную сторону ладоней к горящим щекам, мямлит Кавех и улыбается как идиот. — С кем?! — взревел Сайно, роняя на пол свой телефон, на котором печатал Сетосу сигнал сос из смайликов с улыбающимся и злым фиолетовыми демонами. Экран становится паутиной мелких трещин, и Тигнари хочет приложится лбом об стол. — Ты глухой? — Кавех скептически кривится, закатывая глаза. — С соулами. Я с ними и эти выходные провёл, я вам рассказывал. Почему тебя это удивляет? Вы же в курсе всей истории. — Да, просто, — Тигнари силой усаживает своего парня на стул в кафе, виновато улыбаясь оглядывающимся посетителям, — ты же понимаешь, что мы всего лишь беспокоимся за тебя и твоё состояние. Может тебе стоит сходить к моему знакомому психотерапевту и обсудить? — студент Кшахревара поджимает губы, и в глазах его мелькает что-то такое, из-за чего у Тигнари сердце сжимается в железных тисках. — Такие травмы... не проходят незаметно, ты же знаешь. Мы хотим, чтобы ты был счастлив. — Да, но я не думаю, что моя проблема достаточна для того, чтобы занимать время врача, — Кавех старается солнечно улыбнуться, но друзья видят его насквозь, и иногда это раздражает до горчащего чувства на корне языка. — Кавех, твоей проблемы достаточно, ты имеешь на это право, ты же знаешь, — Сайно вздыхает, стараясь сделать свой голос мягче, несмотря на тот факт, что мягким он может быть только с тремя людьми. — Я подумаю, спасибо вам, ребята.

---

Кавех сидит на паре, пытаясь вдолбить в себя хоть немного ту информацию, которую уже час своим скрипучим голосом старого пузатого телевизора мямлит преподаватель. Описание курса звучало так интересно и захватывающе, что на него выстраивалась очередь во время записи, но реальность оказалась серой и грустной: преподаватель мог посоревноваться возрастом с тисом Ллангернив, а дикцией с утонувшей отрубленной головой. Даже самая интересная лекция превращалась в ад на земле, потому что его голос ощущался на вкус как знаменитое инадзумское натто и вызывал приступ тошноты. В голове наперебой спрашивают, какие у Кавеха планы на сегодня, но он отмалчивается, потому что чувствует себя слабым настолько, что не выдержит и секунды флирта и разрыдается от безысходности. В нём боролись два противоречивых чувства: с одной стороны он весь бурлит нежностью и лучистой и всеобъемлющей заботой к трём таким совершенно разным парням, но в то же время голос его матери в голове с каждым днём всё громче и громче, и хочется кричать, хочется стереть себе память, хочется просто не знать кто он. Вчера ему звонил отец и выспрашивал как дела. Отец был таким добрым и понимающим, но Кавех до сих пор не осмелился рассказать про своих соулмейтов. Большая часть общества принимала однополые связи, потому что духовная связь — это что-то выходящее за рамки плоти, а поэтому не важно, мужчина или женщина твой соулмейт. Но отец не был того же мнения. Для него любые связи, не кончающиеся рождением детей — греховные и пустые. И, когда он узнал, что его жена после первой тяжёлой беременности осталась бесплодной, он через несколько месяцев нашёл себе новую молодую жену. Фаранак обезумела от горя, пыталась умереть, и у Кавеха до сих пор перед глазами картина, как он находит свою маму в красной воде холодную и белую, со впавшими глазами и буквально вывернутыми наизнанку внутренностями, торчащими из брюшной полости. Фаранак удалось спасти, но ему пришлось выслушивать от неё, что из-за него муж бросил её, потому что она не понимала, что её муж просто прогнивший мужчина. Её соул бросил её, и это действительно подкосило её моральное состояние. И моральное состояние её ребёнка. Пара, наконец, закончилась, и ознаменовалась звонком на телефон. У Кавеха внутри всё оборвалось. На экране высвечивалось скупое "мама". Он на трясущихся ногах вылетает из аудитории и вбегает в первую попавшуюся кладовку, отвечая на звонок не с первого раза. — Да, мама, привет, что-то случилось? — он с трудом сдерживает дрожь в голосе, пока руки ходят ходуном. — Ты собираешься приезжать на Рождество? — её голос глухой, и она не даёт ему вставить и слова, продолжая свой монолог. — Если да, то купи мне в подарок новый телефон, мой уже барахлит. — Но я дарил тебе телефон на прошлое Рождество, — Кавех поджимает губы, стараясь не разрыдаться. — И я не приеду, я буду праздновать со своими соулами. На том конце провода сначала раздаётся оглушительное молчание, а затем истерический смех. — Соулы? Несколько, да? — она смеётся ещё громче, жутко, как психически больная, и Кавех действительно боится, что она не пошла к психиатру, когда у неё началось обострение. — Мой милый, хорошенький мальчик, ты так на меня похож, ты же знаешь, что они не останутся с тобой? — Они не такие, мам, они хорошие люди и... — Но ты тот, с кем никто рядом не остаётся. Каким бы замечательным он не был. Ты никчёмный сопливый мальчик, который вызывает у меня и всех окружающих отвращение. Ты отравляешь чужую жизнь одним своим присутствием в ней. Посмотри на свою мамочку и её жизнь. Что ты с ней сделал. Ты... Кавех дальше не слушает. Его колотит так, будто он стоит на улице в тридцатиградусный мороз. Его тошнит, голова пухнет, а голоса говорят-говорят-говорят что-то нежное, что-то немного вульгарное, и он на грани того, чтобы его вывернуло прямо в институтской кладовке. Он сбрасывает звонок, быстро пишет в их групповом чате с соулами, что сегодня его срочно вызвали на работу, а сам идёт в магазин. Покупает на остатки денег несколько бутылок змеиной настойки и идёт в квартиру. Смотрит в пустоту, откупорив бутылку. На телефон звонят. Высвечивается имя собственницы квартиры, и он берёт трубку, пытаясь вспомнить, не просрочил ли он оплату. — Кавех, извини за беспокойство, но тебе нужно съехать до Рождества, — говорит приятная женщина, пока у Кавеха мир рушится на кусочки, крошится под тяжёлыми сапогами. — Я верну тебе залог и деньги за последний месяц. Извини за неудобство. У него есть двенадцать дней. Одиннадцать, если учитывать, что он, вроде как, собирается уехать со своими соулмейтами отдыхать, но теперь он сомневается. Он сомневается, что поедет, он откажется, потому что он не хочет испортить то счастье, которое они приобрели друг с другом своим существованием, он не отравит чужую жизнь ещё раз, в очередной. Он отпивает с горла настойку. Она обжигает горло, но не рассеивает мысли. В голове Кэйа интересуется, как проходит рабочий день, и Кавех старается бодро ответить, что всё хорошо. Он надеется, что ему верят. Он делает длинный глоток, осушая почти половину. Горло и желудок горят так, что из глаз брызжут слёзы, или он уже давно плачет? Он не помнит. Ещё глоток. Язык онемел, и он больше не чувствует ни вкуса, не обжигающего градуса. В голове вакуум, самонаполняющийся ненавистью к себе, говорящий голосами родителей. Ещё и ещё глоток. Первая бутылка пуста. По-хорошему, ему бы поискать себе новую квартиру, но он займётся этим завтра. Новая бутылка. Он пьёт её как воду, всё больше и больше увязая в липкой ненависти. Голоса родителей на вкус как тухлое мясо, и Кавеха выворачивает в туалет, чтобы потом залить неисчезающий вкус новой порцией алкоголя. Ему плохо. Его рвёт, но он пьёт снова. Он видит что-то красное в туалете, пытаясь проанализировать подрастёкшимися мозгами, что происходит, но не находит варианта лучше, чем написать Тигнари с просьбой приехать.

---

Кэйа воодушевлённо ждал сегодняшнего вечера, потому что планировал забрать Кавеха после пар, чтобы прошвырнуться по магазинам в поисках какого-нибудь подарка для Дилюка. Потому что Хайтаму подарок был давно выбран и Кавехом, и Кэйей. Но Кавех внезапно пишет, что он будет на работе, и Альберих с чистой совестью переносит поход на следующий день, но голос Кавеха в телепатической связи напрягает его. Он сидит как на иголках, даже сценарий для конкурсной постановки не может отвлечь его от тревожных мыслей, сжирающих его изнутри. Дилюк пытается привести его в себя всеми возможными способами, но ничего не работает. Хайтам пытается объяснить, что у Кавеха является нормальным некий упадок настроение периодически, потому что он склонен к циклотимии, но у Альбериха тревожное предчувствие, его всего колотит от мысли, что что-то не так, и даже опускающийся между ног Хайтам не может привести его в порядок. Кэйа подскакивает, не даётся в руки, потому что его бьёт паника. Приходит уведомление, и Кэйа вцепляется в телефон, как утопающий в спасательный круг, но краска схлынывает с его лица, и парни стремятся побыстрее посмотреть, что происходит. Кавичка🦁 Тгнри, ирн чоень плохо 17:07 Кжтеся у ирнея кровь 17:09 Пмоги 17:10 Альберих срывается с места, почти забывая нормально одеться, но Рагнвиндр мягко его останавливает, нацепляя на него пуховик, и они едут к нему в квартиру. Кэйа почти сходит с ума на каждом светофоре, но рядом с ним на заднем сидении Хайтам, который прижимает его к себе, успокаивающе поглаживая по голове, и Альберих немного расслабляется, чего достаточно для того, чтобы он не орал Дилюку, чтобы он гнал сверх скоростного режима. Дверь в подъезд открывает соседка Кавеха сверху, которая, заслышав что у того проблемы со здоровьем, впускает их без лишних вопросов. Они буквально залетают на четвёртый этаж без лифта, и дверь в квартиру оказывается открытой. — Подожди в кухне с Кэйей, я попытаюсь понять, насколько всё плохо, — шепчет студент Хараватата, наблюдая за обстановкой. На кухонном столе две бутылки из-под змеиной настойки. Дверь в туалет открыта, из-за неё раздаётся тяжёлый вздох. И Хайтам заходит туда. Картина не радует: Кавех, полумёртвый от количества выпитого, сидит перед туалетом, с его губ капает желчь. Кажется, он улавливает, что в комнате появляется кто-то ещё. — Нари, прости, что отыр.. отрыр... отрываю тебя от Са-а-а-айно, — глухим голосом выдаёт Кавех, и только сейчас Хайтам замечает, что его друг детства плачет, безостановочно, не всхлипывая. — Кажется, меня вырвало кровью, пр... прости. Хайтам заглядывает в туалет, но не видит там ничего подозрительного, и выдыхает, пытаясь поднять Кавеха с пола. Но тот по консистенции больше похож на мешок с цементом, и это тяжело, а потом он снова содрогается в приступе тошноты, но изо рта капает лишь желчь. — Давай, Кавех, хорошенький, надо встать, тебе нужно выпить таблетки, — Кавеха трясёт так, будто его выкинули на мороз, и в нём неожиданно просыпается сила для того, чтобы оттолкнуть Хайтама. — Нет, мама, пожалуйста, уйди, — он закрывает лицо руками, будто его сейчас будут бить, и всхлипывает, весь съёживаясь. — Ты уже всё мне сказала, я понял, что не заслуживаю своих соулов, просто уйди, оставь меня наконец в покое. Он взвывает как подстреленный, изворачивается ужом и визжит, из-за чего в туалет влетают перепуганные Дилюк и Кэйа. Они смотрят на Хайтама, который выглядит как громом поражённый. Он не знает, что делать, и это пугает его. Он никогда не видел Кавеха в таком состоянии, и это уже не смешно. — Дилюк, пожалуйста, это номер Сайно, попроси его позвать к трубке Тигнари, — Хайтам присаживается на корточки перед студентом архитектурного, аккуратно поглаживая по рукам, перехватывая их, на что Кавех кричит, как сумасшедший, и вырывается, но Хайтам трезвый и сильнее него. После нескольких гудков из трубки раздаётся хриплое: "чё надо?" Рагнвиндр кратко описывает, кто он, и что ему нужен Тигнари. Голос бурчит, зовёт кого-то, и через двенадцать секунд в трубке слышится краткое: "да, слушаю". — Тигнари, тут с Кавехом проблема, он... — Дилюк смотрит на застывшего на месте Кэйю, который бледнее, чем когда-либо вообще был. — В общем, он вроде как пьян, кричит... — Галлюцинации были? — голос на той стороне хоть и дрогнул на секунду, но был уверенным и даже строгим, как будто с ним разговаривает врач реанимационного отделения. — Галлюцинации? — Хайтам кивает на это. — Да, были. — Поставь на громкую, — Рагнивндр включает громкую связь, и по туалету эхом расходится какое-то шуршание. — Ему нужно просто протрезветь, но чтобы его успокоить, во-первых, постарайтесь его обездвижить, во-вторых, помассируйте голову. Это может занять много времени, но больше ничего не нужно. Мне приехать? — Нет, спасибо, Тигнари, мы справимся, — глухо говорит Хайтам, обнимая Кавеха, и прижимая его руки по швам. Тот смотрит на него пустыми перепуганными глазами без малейшего намёка на узнавание. — Скажите Кавеху, чтобы он позвонил мне завтра утром, когда проснётся, — Тигнари тяжело вздыхает, и в голосе его столько беспокойства и страха, что невольно проникаешься к нему тёплыми чувствами. — И я скажу его старосте, что он не придёт на пары. Удачи вам. Тигнари сбрасывает звонок, и Рагвиндр обращает внимание, что бледного и напуганного Кэйи больше нет, сейчас перед ним прежний Кэйа, который массирует голову рыдающего студента архитектурного. Дилюк видит телефон около туалета, и тот оказывается не заблокированным. Он, чувствуя вину за то, что вторгается в чужое личное пространство, открывает журнал вызовов. Один звонок от контакта "отец" вчера, ещё от "квартиры ..." и четырнадцать пропущенных от контакта "мама" за последние три часа и лишь один принятый. — Кавеху мама звонила, ей нужно перезвонить? — он видит, как Хайтам крупно вздрагивает, закрывая оному уши руками. — Тогда понятно, почему он в таком состоянии, — у студента Хараватата желваки на скулах гуляют от злости, но Кавеху он старается этого не показывать. — Чёрт, если он попытается отказаться от празднования, я знаю, кому сказать пару ласковых. — У них плохие отношения? — студент архитектурного начинает клевать носом, и Кэйа, кажется, наконец окончательно приходит в себя, поэтому умудряется даже задать вопрос своим обычным тоном. — Да, но, давайте обсудим это дома, — Кавех наконец падает головой на плечо Хайтама, и он явно не проснётся до завтрашнего утра.

---

Альберих последний раз смотрит на Кавеха в их кровати, в футболке Дилюка и трусах самого Альбериха, он обнимает подушку Хайтама и что-то ворчит во сне. Это так трогательно, но Кэйе нужно прикрыть дверь и дать тому поспать, чтобы ему стало хоть чуточку лучше. А сейчас у него другое беспокойство. Он заходит на кухню, где перед ним стоит тарелка с каким-то салатом и стакан сока. Он опускается на стул, закидывая ноги на бёдра Рагнвиндра, и тот подхватывает их левой рукой, пока сам накалывает на вилку кусок мяса. — Что ж, я думаю, нам стоит узнать об отношениях Кавеха и его матери, хотя, наверное, он и не хотел бы раскрытия подобных подробностей, — вздыхает Альберих, поджимая губы, — но я бы хотел знать, что происходит, чтобы понимать, как выйти из сложившийся ситуации, — он смотрит на задумчивого Дилюка, который в лёгкой прострации практически промахивается мимо рта. — Это неприятная история, — Хайтам хмурится, скрещивает руки на груди. — Когда Фаранак, мама Кавеха, была беременна, у неё что-то произошло, точно не в курсе, я лишь урывками слышал об этом периоде от бабушки, роды проходили тяжело, длились больше суток, в общем, факт в том, что она осталась бесплодна. Да и Кавех всё детство был болезненным, вроде даже были проблемы с говорением, но я не помню этого, это было очень раннее детство. Когда его родители захотели завести второго ребёнка, у них долго не получалось, и диагноз подтвердился. Отец Кавеха человек... своеобразный, считает, что любая связь без рождения детей неприемлема, так что развёлся и женился повторно, очень быстро. Ну а Фаранак... судя по рассказам бабушки, у неё и так была шизофрения, но на фоне стрессов она обострилась. И в голове у неё сложилась цепочка, что соул бросил её из-за бесплодия, бесплодие из-за беременности Кавехом, значит виноват Кавех. И она вдолбила ему в голову мысль, что такого, как он, ни один человек никогда не полюбит, что-то вроде того, что он всем портит жизнь. Кавех сначала не верил в это, но... — Хайтам сжимает ладонями бицепсы, и взгляд его становится тяжёлым и отчаянным. — В один день мы с бабушкой возвращались из школы, по-моему, это был второй класс. Дверь в квартиру Кавеха была открыта, а внутри слышались голоса. Бабушка очень испугалась, что могло случиться что-то страшное, поэтому зашла, сказав, чтобы я стоял в подъезде, но я так волновался за Кавеха, что забежал следом. Я видел всё мельком, но... Это было ужасно. Кавех сидел в углу ванной, схватившись за голову руками, а его мама... В общем, Фаранак совершила попытку самоубийства, вскрыла себе живот в ванной. Кавех пришёл домой на пятнадцать минут раньше нас, потому что не захотел заходить с нами в магазин. Сам вызвал скорую, не знаю как, потому что две недели ещё говорить от шока не мог. Ну и тогда в его голове укрепилась мысль, что он приносит только несчастья. А Фаранак стала давить ему на жалость, эксплуатировать его. Таким образом получилось, что с пятнадцати Кавех обеспечивал себя сам, жил с Тигнари, потому что отец Тигнари был студенческим другом отца Кавеха, ну и согласился взять опеку над ребёнком, когда Фаранак лишили родительских прав. Как-то так. Не знаю, что у них сейчас, возможно, она продолжает на нём ездить. Альберих сидел с широко раскрытыми глазами. Впервые на его памяти Хайтам говорил так много, если не считать телепатического чтения книг. Рагнвиндр хмурился, сжимая ноги Кэйи, и было видно, что в голове у него разворачивается бурная умственная деятельность. Пожалуй, информация оказалась тяжелее, чем ожидалось, но нужно что-то решать. Дилюк встряхивает головой и откидывается слегка на спинку стула, облизывая губы. — Я думаю, стоит попробовать отправить его к психотерапевту, к которому ходил Кэйа, он специализируется на детях из неблагополучных семей, — Кэйа часто кивает на эту идею, но Хайтам поджимает губы в сомнении. — Кавех, скорее всего, откажется, — студент Хараватата разминает шею, кисти его, наконец, немного расслабляются. — Он в целом, как вы уже могли заметить, с большим трудом принимает помощь и подарки. — Дилюк умеет убеждать, так что завтра тебе придётся прогулять, сладкий, — ласково пропевает Альберих, и Рагнвиндр может только скривиться, но кивает. — Всё равно у меня завтра только одна лекция, и та по курсу на выбор. На том диалог и заканчивается. Хайтам читает в гостиной рядом с Кэйей, заучивающим свои реплики из сценария. Дилюк, не сумевший найти себе занятия, решается помыть, наконец, вытяжку, до которой не мог добраться уже две недели. Телефон на столе оживает, и он машинально проверяет сообщение, понимая, что этот телефон не его, а Кавеха. Рядом с оповещением банка о переводе средств, высвечивается сообщение от той самой "квартиры", и он всегда отличался излишним любопытством, хотя и старался это скрыть, поэтому заглядывает в переписку. Квартира ... Кавех, ещё раз прошу прощения, и напоминаю, что квартиру нужно освободить до Рождества. Залог и оплату последнего месяца я уже отправила, ключи оставь в почтовом ящике. Удачи! 20:02 Дилюк улыбается себе под нос и заходит в соседний диалог, слегка мрачнея. Мама Кавех, почему ты сбросил посреди разговора? Ты не помнишь, кто тебя родил и воспитал? 14:35 Перезвони мне. Сейчас же. 15:22 Ты хочешь оставить свою мать без рождественского подарка? Не знала, что воспитала ребёнка, не уважающего собственного родителя. 16:43 Мне надоело, если ты не перезвонишь мне в течении получаса, я сообщу твоему отцу обо всём. 18:58 Готовься, отец уже обо всём знает. 19:34 Дилюк склоняет голову к плечу, хмыкая. Как бы он хотел просто закинуть эту женщину в блок, но это решение должен принять сам Кавех и никто иной. Он может лишь посоветовать, но Кавех не обязан прислушиваться к его советам, конечно, он взрослый парень. Телефон звенит в руке снова, и Рагнвиндр вопросительно вздёргивает бровь. Отец И как долго ты планировал водить меня за нос? Не связывайся со мной, мерзость. 20:08 Дилюк хмыкает и откладывает телефон на стол, продолжая заниматься вытяжкой. Этим завтра будет заниматься сам Кавех, а он ему всегда готов помочь.

---

Утро встретило его желанием выпить, как минимум, целый океан и болью в горле. Голова вообще не болела, а вот глаза слегка тянуло и пощипывало. События вчерашнего дня обрывками киноленты врываются в голову, разбредаясь и складываясь по итогу в цельную историю, и Кавеху становится до жути стыдно. Он зарывается носом в подушку и кричит от безысходности. И как ему объясняться теперь? Какой позор. Рядом ощущается копошение, и его талию сжимают чуть крепче. Кавех с трудом отдирает голову от подушки, чтобы оглядеться. Это явно не его квартира, а справа по подушке разметались огненные волосы, а красивое бледное лицо выглядит умиротворённым и по-детски невинным, от чего в груди щемит. Кавех опускается обратно на подушку, продолжая любоваться, осматривать каждый сантиметр чужого лица, протягивает руку, желая провести по спинке острого носа, но ладонь перехватывают и кладут на щёку, пока на губах напротив расцветает улыбка. На Кавеха смотрят красные глаза, и он тушуется, зарываясь лицом в подушку. Чувствует лёгкое касание губ на шее, загривке и ярёмной вене, ёжится слегка, и всё-таки смотрит на чужое лукавое лицо. — Извини, я... — голос ужасно хриплый, и тут он чувствует, что живот простреливает острой болью. Морщится, вздрагивая, но продолжает. — Я вчера доставил вам всем проблем, и мне правда стыдно за всё это. — Тебе не нужно извиняться, Кавех, Хайтам нам рассказал про тебя и твою маму, — Дилюк снова осторожно касается губами ярёмной вены, поднимая его с кровати. — Иди чисть зубы, а за завтраком всё обсудим. От разговора отвертеться не получится, так что Кавех идёт в ванную почти с боевым настроем.