беспрецедентная наглость и непозволительное хамство

[2:35 pm] псина сутулая: братиш псина сутулая: че ты там псина сутулая: жив? черт рогатый: я  черт рогатый: блять  черт рогатый: никогда еще нахуй не был черт рогатый: так блять близок к сердечному приступу как сейчас черт рогатый: если я  черт рогатый: если сердце не остановится черт рогатый: я расскажу блять [2:48 pm] тощий эмобой: [вложение] тощий эмобой: я надеюсь они трахаются там в палате лунатик: ты блять ужасен тощий эмобой: есть с кого брать пример :) [3:37 pm] джеймс из плюсов: сердце перестало отбивать чечетку. из минусов: лили все еще была рядом. нет, ладно, так себе минус. просто джеймс умирал от страха. когда он увидел ее, ему показалось, будто бы у него в голове по кругу панически, прижав ладони к голове, бегает заводная игрушка. потом она с какого-то черта подошла ближе. села рядом с ним. прикоснулась к нему. так, словно они встречались. медсестра так ее и назвала — «девушка». пиздец. это была игра, притворство, и это одновременно и расстроило, и завело его. он увидел в ее глазах знакомый азарт — но, может, это и был всего лишь азарт? ему было больно думать об этом. может, она тоже просто играет с ним? ему захотелось дать самому себе по челюсти.  все это пугало его до ужаса. но когда медсестра оставила их, и на место той «лили» вернулась прежняя, ему стало чуть легче. чувство, похожее на этих странных, ярких эмоций, которые бывают от двухнедельных интрижек или поцелуев с незнакомками, моментально прошел. что это, адреналин, выработка каких-нибудь гормонов, про которые в этом году заговорили все тикток-блогеры? джеймс не мог вспомнить название, но это было и неважно. дело было в том, что когда этот ураганный эмоциональный кошмар прошел, кое-что осталось. это было спокойствие. джеймс не ощущал его с хелли никогда. вообще-то, какое-то время он думал, что так и должно быть. любовь — это пиздец, а пиздец — это любовь. но на самом деле, главным пиздецом было именно это его убеждение. с лизой, той его девушкой, которая все-таки стала именно девушкой — он думал, что чувствует «спокойствие», потому что все было по-другому. но потом понял, что  не может назвать ни ее любимые цветы, ни любимую песню. это было не спокойствие. это было безразличие. насчет лили он еще не до конца все понял. точно понял, что ему не нравится сходить с ума. а сходит с ума он только тогда, когда ничего не понимает. но чем чаще он общался с лили, тем чаще ему казалось, что что-то он все-таки понимает.  она разузнала у его лучшего друга, где находится больница, приехала сразу, как только узнала... и привезла чертовы печеньки для качков. джеймс не помнил, когда последний раз кто-то кроме сириуса по-настоящему делал что-то, чтобы позаботиться о нем. и вдруг это сделала лили эванс. но дело было не только в том, что она проявила доброту. дело было в том, что она со своими медными волосами, очаровательными веснушками, ямочками на щеках, радужно-полосатым топом, широкими штанами с карманами казалась маленьким лесным духом, которого ему посчастливилось встретить по дороге к чему-то по типу ородруина. ее духи и так пахли травами и, кажется, ладаном, но когда он поднес ее ладонь к своим, ему показалось, что он магическим образом перенесся в цветочную лавку — чувствовался аромат мокрой земли и растений, будто бы она только что резала цветам стебли. если бы она сейчас сказала что-то на непонятном древнем языке и вокруг нее появился бы десяток гномов, которые бы подняли джеймса с кровати и утащили бы в лес, он бы не удивился. возможно, он был бы даже рад. просто она казалась ему волшебной, и все эти дни, что он был здесь один, он думал о том, как хотел бы положить ей голову на грудь и заснуть рядом. он не мог этого сказать даже сириусу. несмотря на то, что друг точно бы не стал попрекать его «бабскими» фантазиями, возможно, он бы стал подшучивать в известной непристойной манере. а непристойного ничего не было... нет, конечно, иногда, но не в такие моменты. он просто хотел чувствовать чужое, но родное тело рядом с собой, ощущать запах волос, греть нос в изгибе ее шеи.  он знал ее недолго, и был уверен — это ощущение еще может пройти, ведь так всегда бывает со влюбленностями. но лили казалось ему дверью, которая, где бы ни была, приведет его домой. они проговорили час подряд. о какой-то ерунде, если честно. поттер вряд ли вспомнит содержание разговора завтра. зато вспомнит то, как их плечи соприкоснулись, когда он предложил ей сесть рядом. как она случайно хлопнула по его бедру, когда засмеялась, а потом сразу смутилась. как он совершенно по-идиотски подцепил мизинцем ее мизинец. и то, как она, прислонившись затылком к стене, посмотрела на него после этого.  он думал о том, что все его лицо сейчас уродливо фиолетовое, и не смог выдержать ее взгляда. отвернулся, опустил голову. она сползла чуть ниже и не отрывала взгляд от него. улыбнулась, хихикнула. — чего? — спросил джеймс смущенно. поджав губы.  она улыбнулась еще шире — смешной ты. джеймс поднял брови, слишком резко развернувшись: ребра пронзила боль. он скривился, чуть присогнувшись в корпусе. — все нормально? — обеспокоенно спросила лили, приподнявшись и наклонившись к нему. — да, просто ты своим издевательским смехом ранила меня в самое сердце! — прокрятел джеймс, с трудом откинувшись обратно к спинке. она хотела пихнуть его кулаком в плечо, но потом вспомнила, что ему и так больно. — я не издеваюсь! — а что смеешься тогда? — не знаю, просто ты такой... — какой, смешной? — нет, милый! — выпалила лили и смутилась своих же слов. — да ну тебя, блин... — джеймс смутился и снова опустил голову чуть вниз, уставившись куда-то в сторону плинтуса. лили засмеялась и вновь легла: ее голова на подушке была на уровне его предплечья. смотря на нее сверху вниз, он думал о том, как хотел бы, чтобы она сейчас просто положила на него голову, чтобы закинула ногу, и они бы просто уснули рядом. но это было чересчур. поэтому вспомнив об «эйрподсах», которые реанимировала лилина зарядка, он спросил: — слушай, а ты смотрела «теда лассо»?