Северный ветер больших перемен

Карагианис улыбается ей через стол своей кривоватой улыбкой, демонстрируя отсутствие левого резца. Его узловатые, загорелые дочерна руки сложены в замок на столе, а он сам подается вперед от нетерпения, от вида которого Гермионе по-настоящему жутко. – Я же говорил, мисс Грейнджер, что мы с вами еще встретимся. Её собственные руки находятся под столом – лежат поверх плотно сведенных вместе, как и положено английской девочке из хорошей школы, бедер. Она чувствует, как пульсирует на правом большом пальце место, где с кровью выдран заусениц. Ужасная привычка школьных времен вернулась к ней за прошедшие две недели. – Итак, – грек открывает папку, время от времени поглядывая на нее исподлобья, как будто боясь упустить хоть что-нибудь (например, как она безуспешно старается выровнять дыхание), смакуя это. – Предлагаю не тратить время, ломая комедию. Как в прошлый раз, – добавляет он многозначительно. – Вы ведь знаете, почему вы здесь? Она кивает, не доверяя собственному голосу, однако старается смотреть на него прямо, со всем возможным самообладанием. В конце концов, у них до сих пор нет разрешения на использование веритасерума, а пока они его получат, есть шанс что-нибудь придумать, как заверил ее Северус. – Допрос… – начинает она, желая сказать, что ей положен, как минимум, защитник, но Карагианис перебивает ее. – Это пока не допрос, просто беседа. Помилуйте, мисс Грейнджер! – однако веселье в его голосе слишком явное. – На которую я обязана была явиться, – она даже улыбается ему в ответ, расправляя плечи. – Ну, потому что трудно отказать следователю, который уполномочен Конфедерацией, – он трет щетинистый подбородок, разглядывая ее с каким-то новым интересом, словно открыл нечто занимательное в ней только что. – Не то что какому-то захолустному следаку с богом забытого Крита, да? Зато теперь мы не ограничены во времени. Так… – он вновь возвращается к делу перед собой, словно его последние слова лишь констатация факта, а не всплеск его уязвленного самолюбия и завуалированная угроза. – Раз дело о покушении Кириана Моубрея на Марка Моубрея – прерогатива ирландского следствия, мы вернемся лишь к признанию подозреваемого в убийстве профессора Максимилиана Берроуза… – Не совсем понимаю логику и законное основание для ваших действий. Ведь это признание Кириан Моубрей совершил в тюрьме Тары, где в данный и момент находится… – Да-да, – Карагианис кивает, – конечно, я понимаю ваши вопросы. Вы хорошая студентка, мисс Грейнджер! Гарри многое о вас рассказывал… В абсолютно превосходной степени, сразу оговорюсь, – поспешно добавляет он, заметив, как нахмурились ее брови. – О том, как вы умны, как талантливы, как много сделали для победы в своей родной стране. Конечно, я готов все это учитывать. Все готовы. – Учитывать? В чем? – она слегка откидывается на стуле, сужая глаза. Спасительное раздражение, наконец, приходит к ней в полной мере, оттесняя растерянность и страх. – При нашем с вами сотрудничестве, конечно. Мы ведь собираемся сотрудничать? Она вновь неопределенно пожимает плечами. Челюсть Карагианиса, покрытая седоватой щетиной, каменеет, однако он никак не комментирует ее фактическое молчание. – Пока этот хлыщ у ирландцев. Но если вы заговорите, то поможете нам заполучить его к себе. Вы ведь понимаете, что ждет племянника этого Пожирателя смерти в месте, где всем заправляет старый лис О’Доннел? – Его будут судить по законам родной страны? Ведь он, насколько известно, совершал свои преступления не в университете, а в Ирландии… Карагианис начинает смеяться, этот смех больше похож на карканье старой вороны. От этих звуков ей только еще больше не по себе, но Грейнджер одергивает себя от того, чтобы обхватить своё туловище руками. – Да, очень удачно для них вышло, для этих сукиных детей… Отсмеявшись, он говорит уже серьезно: – Никто не будет его судить, Гермиона. Я ведь могу к вам так обращаться? Он не доживет до суда. Она вздыхает, не сумев сдержаться. В словах Карагианиса есть резон. И это страшно. – На вашей совести будет смерть человека, пусть такого никчемного, как этот паскудник и убийца, а также то, что вы вновь поможете Марку Моубрею выйти сухим из воды. А также совершить Домналлу О’Доннелу ту месть, которую он, очевидно, приберег для обидчика своей дочери. Двух дочерей. Наивно думать, что кто-то, вроде Верховного судьи, удовлетворится просто чьей-то сломанной карьерой. Рано или поздно возмездие восторжествует – законы Эйре за эти тысячелетия претерпели много изменений, но обычаи остались теми же. – Дело об убийстве профессора Берроуза вёл следователь Конфедерации Фредерик Вергара. Что изменилось? Ваша комиссия создана с определенной целью, причем здесь смерть профессора Берроуза… – Да бог с ним, с Вергарой! Никто не зарится на его работу, – Карагианис фыркает и достает из-за лацкана потрепанного магловского пиджака самую настоящую самокрутку. – Вы ведь не будете против?.. Гермиона качает головой – моральных сил на возмущение по поводу таких мелочей уже не осталось. Пусть делает, что хочет. Пожилой грек продолжает: – У нас есть свои закрытые данные касательно Марка Моубрея и причин смерти Берроуза. Никто не может запретить нам завести собственное дело по факту состоявшегося заявления Кириана… – А что такого он сказал? Всего лишь, что убил профессора Берроуза по причинам того, что последний угрожал открыть правду о незаконной торговле запрещенными ингредиентами в университете, в которой Кириан был замешан. Учитывая, что Кириан посещал в тот свой визит на Крите известного герболога Деметроса Ламбриноса… – Ты, девочка, лепи это где-нибудь в другом месте! – Карагианис неожиданно выходит из себя, рыча и тяжело бухая кулаком о поверхность стола. – Мне ты, как своему школьному другу, мозги пудрить не будешь. Я таких знаю, как ты, насквозь вижу. Спуталась с ублюдками в надежде найти себе теплое местечко? В Англии показалось тесновато, а до самой верхушки прямой дорогой идти долго? Не буду даже гадать, с кем из них ты спишь, – он кривится от отвращения, гоняя в зубах чадящую самокрутку, – хотя догадки есть. Не суть важно. Ты мне скажи лучше, в последний раз нормально спрашиваю – будешь сотрудничать или предпочтешь и дальше разыгрывать из себя добродетель? Гермиона морщится, обмахиваясь рукой в тщетной попытке развеять вонючий дым, раздражаясь, что под рукой нет палочки (таковую изъяли на входе), и смотрит на Картерия Карагианиса прищурив глаза, хотя внутри все обмирает от страха. Не только – увы, совсем не только – за себя. Она произносит, цедя слова сквозь зубы: – Я напишу на вас жалобу. Карагианис тушит красный уголек прямо о стол, глядя на Гермиону волком. Произносит, будто каким-то извращенным образом вторя ее мыслям: – Помогла бы себе, дура. Не думай, что кто-то из них вспомнит про тебя в конце. *** Гермиона выскакивает за дверь, тут же озираясь по сторонам, потерянная, дезориентированная. Резким движением выхватывает из рук охранника палочку и уходит прочь по длинному, темному коридору, ненавидя себя за то, какой, должно быть, нервной и дерганой выглядит со стороны. Лицо её горит. Ей кажется, что все смотрят на нее, хотя едва ли хоть кто-то из тех немногочисленных людей, встретившихся на пути, ее замечает. – Гермиона! Гермиона, подожди! Она чувствует, как ее ногти впиваются в нежную кожу ладони, и медленно, очень медленно оборачивается, стараясь удержать лицо. Пожалуй, за последние пару лет она уясняет, что держать лицо – едва ли не самое важное. – Гарри, – его имя вибрирует где-то в груди, там, где последние пару недель у нее образовался холодный, душащий по ночам комок. Младший заместитель главы Аврората Гарри Поттер подскакивает к ней, на ходу поправляя очки. Она замечает, что выглядит он взмыленным и, как и всегда в последнее время, толком не спавшим. – И я сегодня тоже тут, – он останавливается близко, а после осторожно подхватывает ее под руку, ведя дальше. – Ты была у Картерия? Вопрос звучит нейтрально, даже доверительно, с легким любопытством. Как будто он спрашивает о чем-то хорошем. Что-то вроде: “А не заходила ли ты к Невиллу?”. – Была, – отвечает она, каменея плечом, которым соприкасается с ним. Гарри поворачивает к ней лицо, глядя напряженно, – выискивая ответы прежде, чем она продолжит сама, – но с надеждой. Гермиона молчит. – Ну? – он все же хмурится, когда она лишь бросает на него короткий взгляд. – Он объяснил тебе необходимость сотрудничества? На этот раз всё слишком серьезно, Гермиона. Мы не можем упустить возможность припереть их к стенке. Это долг каждого добропорядочного волшебника. – Он многое сказал, – роняет она. Гарри останавливается, заставляя остановиться и ее. Она бы предпочла убраться отсюда как можно скорее, но ей в любом случае еще нужно в секретариат. Люди обходят их стороной, хотя они абсолютно неприлично торчат прямо по центру. Гермиона смотрит в сторону, избегая зеленых глаз. – Ты понимаешь, что в следующий раз есть вероятность того, что тебя и Снейпа вызовут на настоящий допрос, с Веритасерумом? – то, как он говорит это, выдает не только его злость, но и переживания. Он волнуется за нее? Это предположение все-таки заставляет Гермиону посмотреть на него. – Пусть, – она улыбается. – Лично мне нечего скрывать. Ложь соскальзывает с ее языка так гладко, что она сама почти верит в собственные слова. Гарри почти рычит, но берет себя в руки, запуская пятерню в и без того растрепанные черные пряди. – Куда ты идешь? – отрывисто спрашивает он, теперь выглядя рассерженным. – Писать жалобу, – Гермиона просто пожимает плечами. – Жалобу? На кого? – На Карагианиса. – Гермиона… – Он переходил на личности, – сообщает она холодно и продолжает ядовито: – Твой новый кумир считает меня пожирательской подстилкой. Лицо Гарри темнеет, а брови сходятся на переносице. Она не может взять в толк, на кого именно направлен сейчас его гнев – на Карагианиса, или он все-таки винит ее в том, что она оказалась в такой ситуации? Теперь она уже ни в чем не уверена. – Ладно, – все-таки выдавливает он, и Гермиона рада, что он не видит больше смысла отговаривать. – Иди. Но, прошу, подумай обо всем хорошенько, Гермиона. Она кивает и, заметив, что они почти дошли до балюстрады внутренней полукруглой лестницы, молча отходит к ее краю, сжимая пальцы на холодном мраморе. Там, внизу, бьет фонтан Содружества – почти двести струй по числу стран-участниц Международной конфедерации. Она оборачивается лишь через пару минут, чтобы понять, что Гарри уже ушел. Это вызывает у нее облегчение. У нее нет сил на всю эту правильность. Силы ей нужны, чтобы продержаться до конца во всей этой адской игре, в которую она играет, и не подставить их, его. В конечном итоге все свелось лишь к этому, как ни крути. Чего и следовало ожидать; так что теперь было смешно от собственных трепыханий когда-то. Она спускается на минус первый этаж, где сидит секретариат, и долго раздумывает над текстом жалобы. В конечном итоге ситуация излагается ею сухо, без лишних перегружающих подробностей, но с пассивно-агрессивными интонациями, а также всеми необходимыми ссылками, как и положено хорошему юристу. Когда до трансгрессионных будок, с помощью которых сюда приходят и уходят, остается каких-то несколько футов, Гермиона встречает еще одно знакомое лицо – Лиза Вуйчик собственной персоной бодро рассекает толпу, чтобы приблизиться к ней. За ее спиной развевается шлейф темно-фиолетовой мантии, серебристо-седые косы убраны в подобие тиары. На лице женщины играет доброжелательная улыбка. – Мадам Вуйчик, – находится Гермиона и неловко пожимает протянутую ей крепкую руку. – Мисс Грейнджер! Рада видеть. Вы здесь по делам учебы? Аран предусмотрел некую практику для своих студентов? Гермиона сглатывает, стараясь не опускать глаз. Собственная улыбка кажется ей приклеенной, такой, что сводит скулы. К ней приходит чувство, что вся ее усердная работа, все выстроенные ею планы в который раз рушатся словно карточный домик прямо сейчас. – Нет, мадам. Я была на беседе в секторе борьбы с преступностью. – Вот как? – высокие брови Вуйчик приподнимаются еще выше. – Я могу узнать, по какой причине? – Картерий Карагианис, консультант Международной комиссии по поиску бывших Пожирателей смерти и тех, кто проходит по указанным делам, вызывал меня для беседы. – Картерий, – повторяет Вуйчик, и ее ярко-синие глаза задумчиво скользят по лицу Гермионы. – Я помню его еще по временам нашей молодости. Своеобразный человек, – уголки ее губ трогает усмешка. – Вы оказались полезны следствию? Несмотря на проскользнувшую в тоне Вуйчик по отношению к коллеге неприязнь, вопрос звучит самую малость взыскательно. – Думаю, мистер Карагианис так не посчитал, – Гермиона качает головой, против воли чувствуя себя виноватой, не оправдавшей надежд ученицей. Лиза Вуйчик медленно кивает, и по ее лицу ничего нельзя разобрать, однако одно можно сказать точно – того расположения на нем больше нет, оно стерто, на его место пришла задумчивость. Гермиона внутренне сжимается, проклиная собственную невезучесть. Они прощаются, и она, наконец, аппарирует в Дублин, откуда перемещается по общественному камину на Инишрунду. Воздух здесь уже по-зимнему стылый, напитанный влагой и оттого еще более промозглый. Конец ноября словно принес с собой атмосферу безнадежности и отчаяния. Гермиона качает головой, стараясь в который раз взять себя в руки. Нельзя, нельзя киснуть. Ничего еще не известно. Северус говорит – она хватается за эту мысль, за воспоминания о нем, вновь и вновь прокручивая в голове его голос, взгляд, интонации, – что все будет нормально. Но, конечно, его “нормально” может отличаться от ее, и это тревожит. Тем не менее, она спешит в его коттедж со всех ног, чуть было не поскальзываясь на уже мерзлой брусчатке, физически не в силах находиться более нигде, только рядом с ним. Путь кажется ужасно долгим, и она чувствует, как начинает болеть горло. Не время, не время расклеиваться, ругает она саму себя, пока идет. У нее ведь еще куча учебы. Блядь, а ведь сколько у нее учебы… *** Гермиона чувствовала себя в отупении от накатившей усталости, молча глядя на дно своего бокала огневиски. Снейп сидел рядом, цедя собственный напиток и бросая на нее косые взгляды. Сам он уже успел побывать на беседе с Карагианисом, поэтому даже без ее рассказа прекрасно понимал, что ей пришлось испытать. Да Гермионе и говорить-то не хотелось. Они обошлись сеансом добровольной легиллименции. – О чем ты думаешь? – впервые на ее памяти он так откровенно проигрывал в молчанку. Гермиона подняла на него взгляд, улыбаясь обеспокоенно и чуть сконфуженно. – О Лизе Вуйчик, – честно призналась она. – Мы встретились рядом с залом аппарации, и мне пришлось рассказать ей, зачем я к ним пожаловала. Без подробностей, конечно, но, думаю, она способна связать всё воедино, а если надо – навести справки. Кажется, – ее пальцы нервно потеребили край мантии, – у неё возникли некоторые сомнения на мой счет… Боже! – Гермиона рассмеялась, прикрывая рот рукой, чтобы прервать свой нервический смех. – О чем я вообще думаю, правда? Северус нахмурился, все более мрачнея у нее на глазах. На худом, уже вновь желтовато-бледном (будто и не было легкого тосканского загара) лице заиграли желваки. – Это абсолютно нормально, переживать о том, к чему ты прилагаешь столько усилий. Тем не менее, Гермиона посмотрела на него почти виновато: ей бы так не хотелось, чтобы Северус думал, что тут есть его вина! К сожалению, это было едва ли возможно. Он, наверняка, уже перевел ее упущенные возможности на счет собственных прегрешений. – Ерунда! Просто приму предложение О’Доннела, пойду работать к ним. На такое заверение Снейп лишь желчно усмехнулся. За окном барабанил дождь, и Гермиона находила в этом мерном звуке нечто успокаивающее, как и в пламени камина. Огневиски обжигал горло и желудок, но его действие как будто не способно было добраться до ее нервной системы, чтобы расслабить холодный комок в груди, образовавшийся с тех пор, как за день до Хэллоуина арестовали Кириана Моубрея. С тех пор, как им с Броган стало известно о том, что дядя обвиняет своего племянника в двух покушениях – посредством яда и с помощью проклятой простыни, которая была способна задушить спящего. Как профессору Моубрею удалось спастись? О, как оказалось, всё это было с самого начала операцией ирландского аврората, и потому все попытки Кириана, не сумевшего заметить аврорский хвост за собой, оказались бесплодны. Но откуда Марк Моубрей узнал о том, что замыслил его племянник? Конечно, и Гермиона, и Снейп склонялись к тому, что его предупредила Норма. Возможно, и даже наверняка, сама женщина при этом предпочла остаться анонимной. А как сам Кириан мог быть настолько неосторожен? Действовать столь поспешно? Из страха не успеть сыграл на опережение, пока до Марка не добралась их общая любовница? Понимая, что рассказать дяде правду о Норме, о том, чьим на самом деле может быть ее ребенок – лишь возможная месть напоследок, но никак не средство устранить других конкурентов? Было ли его признание в убийстве Берроуза, сделанное в ирландской тюрьме, попыткой получить прощение, выторговать какие-то смягчающие условия? Он не мог быть настолько наивен, полагаясь на мягкость брата своей матери. Но утопающий, как известно, цепляется за соломинку. Для Северуса это было, конечно, к лучшему. Карагианис и вовсе считал, что дни Кириана сочтены, и Гермиона не могла с ним не согласиться в глубине души. – Северус, – голос слегка задрожал, и она сглотнула, пытаясь унять этот противный тремор, который вдруг начал завладевать всем ее телом – последствие стресса, – правда, что Кириана убьют? Он оторвался от созерцания пылающего камина и посмотрел на нее почти с жалостью, к которой, впрочем, примешивалась доля раздражения. Его плечи напряглись, когда Снейп отвечал ей. – Ты разве не хочешь, чтобы убийца дядюшки Макса получил по заслугам? – он звучал нарочито недоверчиво, с едкой насмешкой. – Подумай, Гермиона, он ведь замучил до смерти вашего обожаемого наставника. Того, вокруг кого вы все так любили собираться и сидеть кружком, заглядывая в рот… В Гермионе все смешалось от этого тона. Конечно, он не понимал эту её приверженность формальной этике, полагая подобное глупым догматизмом или того хуже – ханжеством. В этом они расходились всегда. Он смотрел на нее, не отрываясь, ясно читая на девичьем лице несогласие с таким подходом: её губы сжаты в полоску, почти столь же суровую, как его собственная, а брови сведены к переносице. Северус вздохнул, прижимая к закрытым векам безымянный и большой палец. Осуждение Гермионы быстро дало трещину: слишком явно в этот момент читалась в нем усталость, даже загнанность, которую он так искусно скрывал. – Так или иначе, всё будет улажено. Не бойся сыворотки. Эти слова были сказаны достаточно тихо, и на этот раз Снейп отвел взгляд, а плечи его опустились, как будто больше не в силах выносить лежащего груза. Он встал и прошелся по комнате, останавливаясь прямо перед ней. – Иногда, – заявил он, и Гермиона с удивлением наблюдала, как Северус становится перед ней, сидящей на диване, на колени, – я думаю, что стоило многое сделать иначе. – Что именно? Его лицо было словно измято переживаниями. Мужские руки легли на ее виски, слегка сжимая голову Гермионы и заставляя её саму чуть податься вперед. Он выдохнул ей в губы: – Но ведь никакой реальной возможности скрыться для нас с тобой не было. Особенно учитывая, что теперь я повязан этим поручительством с твоими родителями. Гермиона замерла, удивленно распахнув глаза, совершенно шокированная, а после из её горла вырвался сдавленный смешок, переросший через несколько секунд в истерический хохот. Снейп вскинул брови, наблюдая за ней. – Тебе послышалось нечто смешное? Она помотала головой из стороны в сторону, кусая губы и силясь успокоиться. – Нет, нет… Просто удивительно, черт возьми, что из нас двоих о таком подумал ты, а не я! Какая же я никчемная дочь, да и просто дура! Я ведь даже не подумала об этом… О, боже! – она вновь засмеялась, но на этот раз ненадолго. Он нежно пригладил ее волосы от висков назад. – Не говори так. Ты чудесный человек. Абсолютно замечательный. Его губы прижались к губам Гермионы, и он слегка подтолкнул ее в сторону, заставляя откинуться на диван. На этот раз она оставила глаза широко распахнутыми – ей слишком хотелось видеть все происходящее. Само ее существо будто тянулось к нему навстречу, презрев все остальные условности и разночтения. Она желала принять его полностью – всего, без остатка. Ладони Гермионы легли на острые скулы, а руки Северуса оставались зарыты в ее растрепавшиеся волосы. Поцелуй был настолько глубок, что слишком быстро у них обоих закончилось дыхание. Когда Снейп оторвался от ее рта, его руки тут же потянулись к бедрам Гермионы, ласково поглаживая, а после приподнимая шерстяную юбку. Она завозилась, помогая стянуть с себя плотные колготки, а после вновь собираясь увлечь его в поцелуй. Но его основной интерес, видимо, на этот раз был сосредоточен в другом месте. Удивительно, что поцелуи голени могли так возбуждать… Когда его рот двинулся выше, к ее коленям, а после к бедрам, к их внутренней стороне, Гермиона уже была не в силах лежать на месте спокойно. – Да, моя милая, – горячее дыхание опалило ее там, и Гермиона дернулась навстречу. Его язык был нежным и вместе с тем – безжалостным, скользя по складкам, а после проникая глубже. То надавливая, то нежно обводя. Ей всегда нравилось, когда он касался её в этих местах, но в этот раз Северус будто хотел сделать все так чудесно, как никогда. Все его внимание было сосредоточено на этом процессе, и, когда его губы сомкнулись, вбирая нежную плоть и посасывая, перед глазами Гермионы буквально заплясали цветные круги. Она приподнялась на локтях, желая взглянуть на это зрелище – его черная макушка между ее разведенных бедер, – но в этот момент этот ядовитый язык начал проникать в нее особенно глубоко, даря совершенно непередаваемое чувство наполненности, и ей ничего не оставалось, как пошло постанывая, вновь откинуться назад, ловя ртом воздух. – Да, вот так, давай, Гермиона, – пробормотал он, и вибрация его низкого голоса добавила чувственной стимуляции. – Уже скоро, моя хорошая девочка. Его ладони раскрыли ее сильнее, и язык несколько раз надавил на ее естество особенно интенсивно. Руки Гермионы как будто жили собственной жизнью, когда она схватила черные маслянистые пряди, прижимая лицо Северуса теснее к себе. В этот момент началось ее падение за край, которое длилось, казалось, целую вечность. Тело отяжелело, становясь бескостным; в затылке и плечах приятно закололо, и Гермиона поняла, что, видимо, ее ужасно спазмированные от стресса мышцы начали постепенно расслабляться. Моментально стало совершенно невозможно держать веки открытыми. И все же она пыталась вынырнуть из своего полузабытья, смутно осознавая, что Северус лежит рядом, неудобно вытянувшись на диване, уткнувшись носом куда-то в область ее затылочной впадины, щекоча своим дыханием. Её попытка повернуться к нему, чтобы продолжить их ласки, была прервана его тяжелой рукой, легшей ей на бок. – Спи, Гермиона, – вибрация низкого голоса была такой чудесной. – Отдыхай. Гермиона отдалась на милость чужой воли, позволяя себе впервые за долгое время хотя бы частично отпустить тревоги. *** Несмотря на то, что накануне они заснули очень рано, утро следующего дня, совершенно беспощадное и раннее, наступило словно бы мгновенно. На часах было пять, и Гермиона понимала, что грядущий день будет, по-своему, настоящей проверкой на прочность – нужно было продолжать функционировать так, будто ничего не поменялось, будто ничто не могло отвлечь ее от главной цели пребывания в этом университете – успешного получения знаний. Иное означало бы принять поражение. Северус уже не спал, это было ясно по тому, как двигались белки его глаз под тонкой, слегка красноватой кожей век. Она ласково огладила мужское лицо, наблюдая, как черные глаза медленно открываются. Он подарил ей минуты прекрасного, сладкого, томного забытья, которое в этой серой предутренней дымке теперь казалось чем-то из другой жизни. Гермиона поднялась, потягиваясь и размышляя о том, что ей не удастся избежать разговора с Броган перед занятиями. День впереди вновь показался ужасно длинным и изматывающим. Когда она прокралась в комнату общежития, соседка еще спала. Ее вид соблазнял поступить точно так же, но Гермиона понимала, что, учитывая пропущенный вчера день, сегодня стоило поднажать. И для начала нужно было отнести одежду, которую она хранила у Северуса, в прачечную, где трудились эльфы под неусыпным контролем матушки Этлинн. Со стыдом она осознала, что за прошедшие в бесконечных обсуждениях случившегося и ожидании худшего дни у нее накопилось столько грязных вещей, что носить было уже практически нечего. Зеркала она вовсе избегала. Что бы ни было, она не должна была позволять этому так влиять на нее. Уже кидая все, что нужно было постирать, в старую спортивную сумку, принадлежащую когда-то ее отцу, Гермиона подумала, что этот утренний поход мог бы помочь решить сразу две задачи. Тогда она прихватила с собой свои материалы по социологическому опросу. За стойкой ее встретил только один эльф, очень пожилой, чьи уши показались ей совсем ветхими, словно изъеденная молью холщовая ткань. – Мисс получит свою одежду сегодня вечером, после шести, – проскрипел он, глядя своими мутноватыми, старческими глазами куда-то поверх ее головы. – Да, конечно, спасибо, – Гермиона сглотнула. Оставалось только надеяться, что здешняя эльфийская община не держала близкий контакт с хогвартской, иначе фиаско было не миновать. – У меня еще один… эээ… вопрос, если позволите. Эльф медленно захлопал глазами, как будто силясь понять: к нему ли обращаются? Гермиона переступила с ноги на ногу. – Понимаете, я занимаюсь научным проектом, посвященным жизни эльфийских общин в Европе. Проще говоря, он о том, как эльфам живется и что волшебники могут для них сделать, чтобы эту жизнь улучшить. Рот домовика приоткрылся, а уши как-то нервно задрожали. Гермиона испугалась, что шанса ей не дадут. – Пожалуйста! – взмолилась она. – Всего несколько вопросов вам и кому-нибудь еще, кто здесь служит. Вас же не затруднит? Ее потенциальный респондент, казалось, впал в глубокую задумчивость. – Ведь аранские эльфы должны помогать студентам, – решила зайти она, с другой стороны, понимая, что хитрит и пользуется как раз тем, против чего выступает. – А это очень мне поможет. Видимо, все же последний аргумент оказался самым действенным. Так, Гермиона была сопровождена в подсобное помещение, где в ужасной духоте среди стиральных досок, тазов с водой, мыла и щелочных испарений трудилось эльфов двадцать, не меньше. Они усадили ее в сторонке, на один из двух стульев и, обступив, принялись покорно ожидать своей очереди, чтобы ответить на вопросы из списка Гермионы. – Вы всегда служили в Аране? Были ли у вас другие хозяева, помимо этого университета? – спрашивала она у веселой молоденькой эльфийки, отвечающей ей с задором. Видимо, та, в отличие от многих других своих соплеменников, пребывала в диком восторге от происходящего. – Нет, мисс! Раньше Криспи служила миссис О’Салливан! Миссис О’Салливан была славной хозяйкой – всего раз прижгла Криспи пальцы! Криспи испортила ее фамильное кружево! Воротничок, который миссис-хозяйка надевала на все торжественные мероприятия – свадьбы, поминки, дни рождения, именины, крестины… Крестин в семье О’Салливан было много, но поминок больше. Да и миссис О’Салливан поминки любила больше всего, говорила, что они даже веселее свадеб… – Так, Криспи, – Гермиона, чьи волосы уже превратились в облако из-за здешней влажности, постаралась вернуть разговор в нужное русло, – расскажи мне, после смерти миссис О’Салливан Аран тебя купил? Как это произошло? – О, нет, миссис О’Салливан была сестрой здешнего священника на Инишрунде, поэтому Криспи завещали… Гермиона должна была быть до конца честной с собой: после десятого опроса голова ее шла кругом, воздуха не хватало, а истории эльфийской жизни начали утомлять. И, конечно же, в голове беспретанно крутились последние слова Карагианиса, встречи с Гарри, Вуйчик и мысли обо всех туманных перспективах, которые ждали их с Северусом. Гермиона стиснула зубы, повелевая себе продолжать работу, причем добросовестно. Эти несчастные создания были не виноваты в ее злоключениях. Грош цена ее устремлениям, если она позволит всему произошедшему мешать ей. Да, мысли постоянно норовили убежать куда-то далеко, а все, что ей рассказывали домовики, сейчас казалось незначительным, нелепым. В этом надо было признаться себе, чтобы искоренить как нечто, достойное презрения. Это она, Гермиона, на самом деле нелепа, неспособная сосредоточиться на своем долге, как следует, в отличие от этих существ, выполняющих свою работу идеально, несмотря на весь кошмар, в котором они пребывают изо дня в день. Если она не справится, ей на самом деле не место ни в этом университете, ни там, где она нацелена быть в дальнейшем. Вот что действительно влияет на её будущее, а не разочарование Лизы Вуйчик. С такими мыслями, преисполнившись намерений не позволить личным проблемам любого масштаба сделать себя бесполезной, Гермиона вернулась в общежитие после того, как закончила опрос домашних эльфов, выразив им сердечную благодарность. Мрачная, но решительная, она встретилась с Броган, сидящей на краю постели и сонно моргающей. – Как все прошло? – тут же бросилась расспрашивать та, стоило Гермионе переступить порог. – Ты вчера отправилась сразу к Снейпу? – Да, – кивнула Гермиона и добавила: – Это ответ на твой второй вопрос. Что касается того, как все прошло, то Карагианис до сих пор уверен, что мне что-то известно сверх того, что мы обе с тобой видели на Кипре. – Господи Иисусе и Пресвятая Дева! – Броган всплеснула руками, гневно сверкнув глазами. – Да когда же это все закончится, а? Гермиона лишь флегматично пожала плечами, проходя к собственному столу, намереваясь собраться для похода в библиотеку. Была надежда, что хотя бы в ее стенах ей удастся успокоиться по-настоящему и поработать над собранным материалом. Не говоря уже о всех остальных учебных заданиях. – Тебе ведь действительно ничего неизвестно? – Гермиона на долю секунды замерла, но так и не обернулась к подруге. Прозвучало неожиданно и странно – то ли вопрос, то ли утверждение. – Ты утверждаешь или?.. – все-таки она обернулась к ней: Броган продолжала сидеть, в то время как взгляд ее был устремлен куда-то вниз и в сторону. – Нет… просто, – она беспомощно улыбнулась, посмотрев на Гермиону. – Всё как будто так запутано, правда? – Ну, – Гермиона приподняла плечи, – мы с тобой нашли его вместе. Я видела то же, что и ты. – Да, конечно, – Броган кивнула. – Мне очень жаль, что вся эта история тянется и тянется для тебя. Думаю, папа и университет вновь смогут все уладить. – Да, надеюсь. Хорошо, что Броган вполне могла объяснить для себя ее дурное настроение и сдержанность. Гермиона просто не чувствовала в себе сил исторгать новые потоки лжи и изворотливых полуправд. Она поспешно побросала тетради и учебники в сумку, намереваясь сразу после библиотеки отправиться в учебные аудитории. *** На неделе, последовавшей за этим, Гермиона всю себя отдавала учебному процессу, твердо вознамерившись, выражаясь фигурально, не позволить себя нокаутировать. Да у нее и не было иного выбора – зимняя сессия была уже не за горами, и многие преподаватели намекали, а кто-то говорил открыто, что близящийся экватор пройдут далеко не все. Как будто ситуация могла стать еще хуже, одним пасмурным днем и ей, и Снейпу пришли повестки на допрос и последующую очную ставку. Впрочем, не сказать, что подобное было совсем неожиданно. Утешало лишь то, что местом этих следственных действий была избрана Тара. – Отец сказал, что это всё, чего британцы смогли добиться. Всё будет на нашей территории и в присутствии следователя Вергары, который раньше вел дело профессора Берроуза. Тон Броган был и ободряющим, и извиняющимся, и заискивающим одновременно. Она смотрела Гермионе в глаза, и по ее лицу Грейнджер видела, что О’Доннел жаждет ее принятия. Видимо, подруга действительно считала, что частично Гермиона страдает из-за нее. Ну, возможно, что-то в этом и было. – Я верю, – Гермиона вымученно улыбнулась, похлопав Броган по тыльной стороне кисти. Не хотелось, так или иначе, чтобы мучился кто-то еще. Это как будто раздувало масштаб всего происходящего дерьма еще больше. Гермионе и так казалось, что в последние дни она живет в каком-то полубреду, состоящем из неизвестности, вранья, попыток найти выход и приготовиться к худшему одновременно. Слабая надежда на то, что их проблемы не сделают новый виток, истаяла после получения этого официального письма. Ей нужно было поговорить с Северусом – это было всем, что она знала. К счастью, было послеобеденное время, а значит, она могла надеяться застать его в коттедже. И Северус действительно оказался там: сидел за своим рабочим столом и невозмутимо правил чью-то работу. При ее появлении он поднял на нее взгляд, пока перо в его пальцах продолжало скользить по пергаменту, и коротко улыбнулся. – Дай мне пару минут, я заканчиваю. Гермиона согласно хмыкнула, усаживаясь за свой секретер и разворачиваясь к Снейпу, чтобы наблюдать за тем, как он работает. У нее и самой было, чем заняться, но на сей раз даже этот факт не смог помочь ей отринуть переживания. Наконец, он отложил бумаги и писчие принадлежности в сторону, сосредоточившись на ней полностью. – Ну, – открыл Снейп ящик стола, вытягивая оттуда коричневый конверт, идентичный ее собственному, и помахал им в воздухе, – полагаю, твое напряженно-выжидательное лицо связано с этим? – Ты так спокоен, – Гермиона нахмурилась. – Ты ведь лучше меня знаешь, что это значит. Они будут применять сыворотку. – Верно, они попытаются. Под “они” и Северус, и Гермиона явно подразумевали людей британского министерства. Гермиона не могла взять в толк, откуда в нем такая самоуверенность. Если только… – Есть какие-то договоренности с ирландцами? Будет недействующий веритасерум? Она внимательно следила за выражением его лица: расслабленным, даже созерцательным. Наверное, Северуса успокаивало, что она, кажется, больше не злилась, как раньше. Просто переживала. – Наверняка что-то будет придумано. Гермиона закатила глаза, не удержавшись. Умом она, конечно, понимала – опять эти игры в недоговаривания там, где существовала угроза, что ее мозг будет выпотрошен. Она и так знала уже достаточно, чтобы за сокрытие этой информации заработать себе на казенное содержание. С другой стороны – что и кем придумано? Моубреем, который помогая им, таким образом помогал и себе? О’Доннелом, наверняка пребывающим в восторге от того, что обидчик его дочерей попал прямиком в холодные и крепкие объятия ирландского правосудия? Не намеревающимся теперь эти объятия разжимать? Гермиона уже в который раз за последнее время вспоминала давние слова Гарри: “при этом Визенгамот делал запрос в Международную конфедерацию, чтобы привлечь его за отказ в сотрудничестве и начать проверку в его отношении… Ирландия тогда подала ноту протеста. Наши, как ты, наверное, догадываешься, получили отказ. И Моубрей почти не покидал территорию Ирландии с тех пор, только в составе каких-то официальных миссий”. И вот уже во второй раз Ирландия, казалось, была согласна покрывать Марка Моубрея. Гермионе теперь и самой дело Гарри и всех его соратников начинало казаться борьбой с ветряными мельницами. Да и был ли Марк Моубрей таким уж злом, чтобы ради его поимки стоило ломать столько копий, столько судеб? Да, он помогал бывшим Пожирателям смерти укрыться от закона, но скольким он наоборот помог избежать печальной участи быть заклейменными? Лора Шафик в свое время благодаря именному этому человеку нашла на этом острове тихую гавань, спокойно выпустившись из Слизерина и избежав последующего нежелательного внимания. Да, конечно, он всю жизнь лавировал. Только лавировал. Или те, кто лавировал были как раз-таки страшнее прочих? Потому что поддерживали гнилую систему, которая допускала все эти ужасы, в равновесии. Гарри бы сказал именно так. "Если бы, конечно, мог мыслить подобными категориями", – подумала она со смесью усталости и злобного пренебрежения, вызванного накопленной обидой. Так или иначе, всё это было лирикой, всё более и более бесполезной в ситуации, в которой они оказались. Она вновь посмотрела на Снейпа. Он встретил ее взгляд прямо, скрестив руки на груди. – Тебе настолько все равно, как они решат эту проблему, что ты даже не хочешь вникать, считая это скорее вредным? Снейп нетерпеливо повел головой, раздраженно выдыхая через нос. – В их методы я действительно не собираюсь ни лезть, ни даже как-то комментировать. Хотя бы потому, что ни на что не повлияю. Моя польза для этих людей – лишь побочный результат, пусть между нами и были определенные договоренности. Чего он ожидал от нее? Новых возмущений? Морализаторства? Гнева? Горечи? Осуждения? Неприятия? Чего-то такого, судя по мрачной, холодной пустоте в глазах. Но в Гермионе не было ничего из этого. Ничего, кроме желания обрести спокойствие. И для него, и для себя. Она кивнула. – Хорошо, Северус. *** И Северус, и Броган удивительно единодушно сходились в одном – предстоящий допрос свидетелей в Таре, пусть и с участием группы британцев, лишь жалкая подачка. Причем подруга, хоть и старалась всячески Гермиону подбодрить, собственное отношение к происходящему как будто придерживала при себе. Была ли она в глубине души, пусть и не до конца осознанно, рада тому, что убийство ее любимого дядюшки Макса вновь расследуют? Свое отношение к тому, что Кириан взял все на себя, она почти не демонстрировала. Такая нехарактерная для нее сдержанность уже сама по себе говорила, что мыслей в этой медно-рыжей голове на самом деле было не мало. Гермиона корпела над очередным докладом, стараясь потеряться в выведенных пером на пергаменте строчках. До визита в Верховный суд Тары оставалось всего ничего, каких-то пять дней. В этот раз Северус, казалось, даже не пытался что-нибудь придумать, как тогда, в Греции. Но, возможно, он просто держал туз в рукаве, ведь в тот прошлый раз она и не предполагала о его плане с зельем. Нет, она более была не в состоянии выполнять свой монотонный труд. Гермионе казалось, что она достигла сегодня своего предела – психологического, физического, человеческого. Нервозность взяла верх, и оставалось только встать из-за библиотечного стола, закрывая книгу. Её взгляд упал на витраж, на который в прошлый раз, когда они сидели здесь втроем: она, Невилл и Броган, – она почему-то не обратила должного внимания. Изображающий Медб, такую, какой богиня явилась Ниаллу уже после того, как он принял ее у источника в образе старухи, соглашаясь разделить с ней ложе. Да, на что только не были согласны предки О’Доннелов ради власти… В последнее время всё вокруг будто подавало ей знаки. Так, наткнувшись на герб Арана, куррах, несущий лисицу вперед по бурным волнам Атлантики, Гермиона вспомнила о Норме. Такая параллель вызвала у неё ироническую усмешку. А листая красиво иллюстрированный альманах, посвященный зодиакальному кругу, где Деве соответствовал сюжет о Персефоне, которую Аид уводил в собственное подземное царство, она и вовсе еле сдержалась, чтобы не показать это Северусу. Вообще, бабушка Фиона всегда говорила, что, по корнуольским поверьям, человек начинает видеть знаки перед собственной кончиной. Это заставило Гермиону покачать головой. Если подумать, она слишком много времени в своей жизни проводила среди кельтов, черт бы их побрал с их любовью к суевериям. Как часто бывало с ней в эти дни, почти единственными моментами, когда она была относительно спокойна и довольна, были моменты рядом с Северусом. Как жаль, что сегодня он будет занят допоздна! Гермиона почти презирала себя за эту привязчивость, с который, однако, уже прекратила бороться. Как будто жизнь посмеялась над ней, над тем, с каким высокомерием она раньше, порой, думала о других женщинах. Она бесцельно скользила вдоль полок, перебирая стоящие на них книги. Пальцы касались корешков, некоторые из которых были столь ветхими, что на коже оставался след от материала переплета, готового рассыпаться от малейшего контакта с ним. – Вот ты где, – мужские руки словно возникли из ниоткуда, обвившись вокруг ее талии и тесно притягивая к груди, затянутой черной тканью сюртука. – Так и знал, что найду тебя здесь. Гермиона полуобернулась, улыбаясь, встречаясь взглядом со Снейпом – его беспросветно темные глаза смотрели на нее с усмешкой, почти с весельем. Не выдержав, она первая потянулась за поцелуем, за что тут же была вознаграждена – ее подтолкнули к книжной полке, сразу погружаясь в её готовый рот языком, со страстью и жаром лаская его. – Ты что? – тихонько засмеялась она, все-таки оглядывая из-за его плеча окружающее их пространство – крошечный закуток с приставленным к стенке пуфиком для чтения. – Северус, это рискованно… – Ерунда, – покачал он головой, увлекая ее на этот пуфик, к себе на колени. – Я уже обо всем подумал. Наверное, он наложил какие-то чары, укрывающие от любопытных глаз. В любом случае, у Гермионы не осталось сил быть голосом разума, не тогда, когда его пальцы уже нырнули ей под юбку, оттягивая вниз колготки. Её затылок был откинут на его плечо, а ноги разведены в стороны. Вряд ли можно было найти зрелище более развратное и непристойное в таком укромном библиотечном уголке. Вместо того чтобы заставить ее протестовать, эта мысль лишь сильнее подогревала. Гермиона спрятала лицо в ладонях, всхлипнув, когда к его среднему пальцу добавился указательный. – Пересядешь лицом ко мне? – предложил он хрипло. Конечно, она сразу поняла его задумку и уже не имела ничего против. Гермиона соскользнула с колен, намереваясь исполнить просьбу, когда подумала о кое-чем другом. Не иначе, как близость надвигающегося Апокалипсиса сделала ее особенно безрассудной и развязной, но захотелось, наконец-то, вновь познать этого мужчину так, как уже долгое время почему-то не получалось из-за сущей ерунды. Наверное, он сам был сильно удивлен – все же в их интимной жизни она была чуть более скованной: скорее принимающей стороной, всегда сдающейся под его голодным напором. Ее инициатива почти всегда была ненавязчива и самую малость робка. Но сегодня Гермионе хотелось повести себя иначе. Его лицо, напряженное от желания, стало почти пустым, когда она, окончательно стянув с себя колготки, опустилась перед ним на колени, касаясь голой кожей пола, слава богу, покрытого тонким небольшим паласом. Грейнджер бросила взгляд из-под ресниц, намереваясь упорствовать, если на этот раз он вновь начнет нести какой-нибудь бред, но Снейп, казалось, был полностью погружен в собственные мысли, так и застыв со слегка разведенными в стороны ногами. Руки Гермионы потянулись к бляшке его ремня, и Северус слегка привстал, помогая ей спустить брюки и белье. Член гордо вздымался, явно демонстрируя силу желания. Глупость, конечно (после всего, что между ними уже было), но руки у нее слегка дрожали, когда она, сначала совсем легко, а потом осмелев, провела по плоти сверху вниз и обратно рукой, размазывая влагу и накрывая головку ладонью. Его слегка оттянутая вниз челюсть была хорошим знаком. Она помнила этот вкус, слегка солоноватый, помнила этот мускусный запах, ощущение этой нежной кожи под собственным языком. Наверное, сегодняшнее ничем не отличалось от прошлого раза – все ее движения были такими же неопытными, слишком осторожными, чуть дергаными. Однако, когда его руки мягко легли на ее затылок, чуть надавливая, Гермиона вновь посмотрела на Северуса и поняла, что он совершенно потерян в ощущениях, а эти сдавленные стоны действительно принадлежат ему. Его бедра быстро начали приподниматься ей навстречу, и были моменты, когда казалось, что она может поперхнуться, но другое чувство словно подгоняло ее вперед, побуждая брать глубже, сосать сильнее, получая какое-то новое, ранее неизвестное удовольствие от процесса, вновь чувствуя свою власть. Она сама становилась влажной, и сводящее с ума желание получить его внутрь себя все мощнее накрывало ее, подобно цунами, заставляя усерднее работать ртом в тщетной попытке достичь некоего завершения. Ладонями, лежащими над острыми коленями Снейпа, она почувствовала, как напряглись его сухие мышцы. В тот же момент он схватил ее за плечи, силой заставляя оторваться от себя. – Северус, нет… Жадный поцелуй прервал эти речи. Одной рукой Снейп задрал юбку Гермионы вверх, помогая забраться к себе на колени и оседлать его, второй же продолжая держать ее за затылок. Его дыхание было совсем рваным, когда он погрузился в нее одним мощным слитным движением. Это соприкосновение их тел, несмотря на силу, ощущалось как скольжение шелка, скольжение плоти о плоть – настолько сильно она была уже возбуждена. Конечно, его не хватило надолго – несколько толчков, заставляющих ее кровь вскипеть окончательно, и Северус излился, простонав ей в рот. Гермионе показалось, что она сходит с ума от желания найти собственное завершение. Схватив его руку, она прижала мужские пальцы к собственной промежности, и, потершись несколько раз о чуть грубоватые подушечки, кончила с не менее громким стоном. Посмотрев на него, она отметила, насколько ошалевшим Снейп выглядел. Не иначе, как близость грядущих событий подтолкнула их обоих искать утешение в необузданных вспышках страсти. Было даже удивительно, что их либидо совсем не снизилось в ответ на стресс, наоборот, словно подстегиваемое отчаянием. Да, был в этом всём некий надрыв. Гермиона неловко поерзала на снейповских коленях, смущенно улыбаясь и чувствуя теперь, насколько нуждается в душе. Тонкая брючная шерсть царапала нежную кожу. Он помог ей встать и привести себя в порядок, а после занялся собственным туалетом. Никто из них пока не спешил начать разговор, и ей показалось, что Северус находится под определенным впечатлением от ее прыти. – Слушай, – неожиданно обратился он к ней, засунув руку в карман сюртука и доставая оттуда небольшой узкий футляр продолговатой формы, обитый потертым бархатом. – Давно хотел… Но никак не находилось времени. Он сунул футляр ей в руки, и Гермиона сразу поняла, что Снейп намеренно низводит важность происходящего до нуля. Он не смотрел на нее, предпочитая делать вид, что занят изучением книжной секции о налогах. Она отщелкнула слабую застежку, чтобы обнаружить внутри, на шелковом белом подкладе, на первый взгляд скромное, хотя элегантное ожерелье: на средней длине золотой цепочке плоского плетения висел кулон – почти чёрный маленький камень простой овальной огранки, темный блеск которого скрывал внутри себя сиреневые и лазурные переливы. – Как красиво, – она в удивлении посмотрела на него, не зная, что и думать. – Это подарок? – Семейная ценность, – небрежно бросил он, все же поворачиваясь к ней. Стараясь звучать настолько ровно и небрежно, чтобы не пересечь тонкую грань приличия. – Это александрит, достаточно редкий. Эту вещь моя мать забрала с собой из дома Принцев. Как и пару-тройку других мелочей. Но эту, – он хмыкнул, – она не успела заложить в ломбарде за бесценок, чтобы выплатить долги своего мужа… – Северус, – Гермиона схватила его за руку, прерывая этот поток самоуничижительных, ранящих слов, за которыми он старался спрятаться сейчас. – Мне так приятно! Это очень красиво. Я даже не знаю, как выразить, насколько польщена, – она была абсолютно искренна. – Наденешь? Она повернулась к нему спиной, поднимая свои сейчас сбитые в колтуны волосы кверху. Его пальцы нежно коснулись ее шеи, а камень тяжело лег в вырез блузки, приятно холодя разгоряченную кожу. – Не знаю, захочешь ли ты носить… О да, конечно, Снейп боялся, что она сочтет украшение его мертвой несчастной матери недостойным себя, после всего, что он рассказал ей об этой женщине. Как же он ошибался. – Конечно, захочу. Очень красиво, – она развернулась, проводя по ожерелью рукой, и улыбнулась. Углы его лица словно стали чуть мягче, а тени на нем – светлее. Но неожиданная мысль заставила Гермиону саму помрачнеть. – Северус, но почему ты решил отдать его мне именно сейчас? Это связано с тем, что будет в Таре? – Нет, – он дернул головой. – Нет. Я давно хотел. Носил с собой. В Таре, так или иначе, все будет нормально, уверен. В конце концов, – он ухмыльнулся, – О’Доннел просто не выдаст нас со своей территории. – Угу, а после нам помогут бежать, – она печально скривила губы в подобии улыбки. – Как другим твои знакомцам. Пусть тогда уж прихватят и Роуз с моими родителями. Ты же не против жить где-нибудь в жарких странах одной большой и дружной семьей? По лицу Северуса прошла дрожь от представленных перспектив. *** – Мисс Грейнджер! – Патрик МакЛинн энергично тряс ее руку. – Как же рад вас видеть вновь, теперь у нас! Честно говоря, здесь, в Ирландии, на священном холме Великой Тары, обдуваемой морскими ветрами, он выглядел таким же горячечным, как и тогда на жарком Крите: на его бледном лице ярко горели два пятна. Наверное, это служба личным секретарем Домналла О'Доннела так влияла на людей. – У тебя, вижу, тут везде уже связи, – хмыкнул Гарри, подпирая рядом стенку и хмурясь. Его с Карагианисом мариновали уже битый час, сообщая лишь, что Кириана Моубрея готовят к следственным действиям, и ссылаясь на ирландские протоколы. Картерий отирался рядом: сидел на деревянной скамье, неприятно улыбаясь, глядя на нее. Гермиона старалась игнорировать присутствующих, даже Гарри, постоянно, но пока тщетно высматривая Снейпа: хотя прибыли они к назначенному времени одновременно, его тут же отделили, сопроводив куда-то на верхние этажи, где, как она уже поняла, располагался кабинет и приемная Верховного судьи. Там же сейчас был Марк Моубрей, она не сомневалась. – Патрик, – Гермиона обратилась к своему знакомому, – вы пришли сообщить, когда все начнется? Признаюсь, я не так представляла себе… – О, мисс Грейнджер, прошу прощения за проволочки. Мы ожидаем следователя Вергару. А пока позвольте, мисс Грейнджер, сопроводить вас в кафетерий для сотрудников, – он любезно улыбнулся, беря ее под локоть. – Таково было настойчивое пожелание судьи О’Доннела… – Вы в курсе, что все эти ваши обезьяньи выкрутасы, – неожиданно заговорил Карагианис, не поднимаясь с места; его английский стал еще ужаснее (греческий акцент зазвучал очень резко, видимо, от сдерживаемого гнева), – прямое нарушение международного протокола следственных действий? Они противоречат сущности эксперимента… – Да-да, конечно, вы можете принести жалобу в кабинет Верховного судьи Домналла О’Доннела, – прохладно бросил МакЛинн из-за плеча, уже уводя Гермиону за собой. На Карагианиса она смотреть не рискнула, но зато увидела Гарри: он буравил ее тяжелым взглядом. Гермиона вжала голову в плечи, проклиная сам тот злосчастный день, когда согласилась зайти с Броган к профессору Берроузу на Крите, тем самым запустив всю эту цепочку событий. В кафетерии было уютно: витражные окна, сложенные из розоватых и светло-желтых стекол, преломляли солнечные лучи так, что комната купалась в мягком, рассеянном свете. Всюду были расставлены кадки с пышно цветущими растениями. – Джентльмены сказали мне пока побыть с вами, – улыбнулся Патрик, присаживаясь напротив Гермионы и уже протягивая ей чашку кофе. – Пока вопросы улаживаются. Я, конечно, с большим удовольствием… – Почему так долго? – не удержалась Гермиона, едва ли уже в состоянии подавлять дрожь собственных пальцев. – Карагианис прав, всё это нарушение протокола… Патрик отмахнулся, посмеиваясь. – Мисс Грейнджер, не переживайте. Все, что происходит сегодня – лишь простая формальность. Она кивнула на автомате, вспоминая взгляд, которым проводил ее Гарри – тяжелый взгляд, полный обреченного сожаления. Таким смотрят на тех, кто окончательно разрушил веру в них. Что ж, она часто в последнее время вызывала такие чувства у других в той или иной мере. Один лишь Карагианис был верен себе, неизменно глядя на нее со злым прищуром с самого начала. Они провели в этой абсурдно-беззаботной обстановке еще полчаса, когда их перерыв на кофе нарушил молодой аврор: – Ведут, сэр, – дернул он головой в сторону коридора, обращаясь к МакЛинну. Тот подобрался и встал, протянув Гермионе руку: – Мисс Грейнджер, пойдемте потихоньку. Она приняла мужскую ладонь, и они неспешно, будто на званом вечере, двинулись к коридору, где находилась дознавательная и где она с Гарри и Карагианисом ожидала начала действий. Там теперь были не только члены Международной комиссии: она увидела и судью О’Донелла, и Моубрея, и какого-то невысокого джентльмена с рыбьим лицом, который держался рядом с аранским профессором, – должно быть, того самого его однокашника, а ныне следователя конфедерации, который вел дело Берроуза. Фредерик Вергара, кажется… И, конечно же, Северуса. Он ни на кого не смотрел, рассеянно скользя взглядом по голым стенам. Гермиона заметила, каким, напротив, напряженным выглядел Гарри. Чего он на самом деле хотел? Неожиданно двустворчатые двери перед ними отворились, и пожилой мужчина в форме ирландского аврората сообщил: – Подследственный Моубрей ожидает, сэр, – его зычный голос был обращен к судье. – Что ж, пройдемте, – оскалился О’Доннел, обращаясь сразу и к британцам, и к Вергаре. – У вас будет возможность задать подготовительные вопросы подозреваемому. Прежде чем мы перейдем к допросу свидетелей, а позднее – к очным ставкам, – тут его внимания удостоились Снейп, Гермиона и Моубрей: – Вы сможете наблюдать в присутствии наших авроров в примыкающей комнате. Так, они все проследовали в темное помещение, часть которого была отделена прозрачной магической перегородкой, за которой за столом сидел Кириан. Его руки были вытянуты перед собой, а голова опущена вниз, касаясь подбородком груди. Он то ли дрожал, то ли плакал, то ли смеялся – Гермиона не могла разобрать, тем более до них не доносилось ни звука. Когда О’Доннел, Гарри, Карагианис и Вергара зашли к нему, Кириан вздернул голову, и Гермиона ужаснулась, насколько изможденным он выглядел – будто его морили голодом и даже пытали. Его воспаленный взгляд быстро прошелся по вошедшим, а после интерес в нем быстро угас. Однако в следующий момент Кириан посмотрел прямо перед собой, и стало ясно, что он, во всяком случае, тоже может видеть тех, кто находится по ту сторону прозрачной стены. Молодой человек метнулся к стеклу, и все три аврора, присутствующие рядом с ним, вскинули палочки вверх, но О’Доннел поднял руку, призывая их остановиться. Кириан заговорил, и теперь они услышали его. – Сэр, я всё сделал. Я признался… На лице Моубрея не дернулся даже мускул, когда он проронил: – И ты поступил правильно, Кириан. Наконец-то. – Это значит… – Закрой свой рот, пожалуйста. Кириан дернулся, как от пощечины, и в его взгляде надежда смешалась с отчаянием. – Дядя, я не знал! Это все она! Она! Поверь мне! Эта женщина! Я говорил… Гермиона заметила, как на лице Карагианиса отвращение сменилось жадным вниманием к тому, что говорил один Моубрей другому. В этот момент он походил на старую охотничью псину, почуявшую добычу. Но всё же понятия о том, как всё должно быть, переселили в нем эту тягу докопаться до сути. Невозможно было не проникнуться к нему капелькой уважения. – Что за черт? – сплюнул он, обращаясь к О’Доннелу. – Это вы называете следственными действиями? Мы что, все слышим друг друга? – его кривой палец указал на их группу по ту сторону стекла. – Думаете, я не понимаю, что вы боитесь не успеть передать важную информацию друг другу, если этот сосунок начнет болтать лишнее? – Вы ставите под сомнение наши принципы открытости? – О’Доннел вскинул бровь. – Ознакомьтесь, прошу, с протоколами от 1792 года – по закону Ирландии допросы подозреваемого не могут составлять тайну следствия… – Эта ваша гребаная софистика меня не трогает, О’Доннел, – рыкнул Картерий. – А ведь софистика – это греческое слово, коллега, – улыбнулся отец ее университетской подруги. – Да, конечно… Зато эта варварская страна не знает ни закона, ни чести, как я посмотрю. – Наверное, мы на наших скалистых берегах слегка одичали… – Я бы… – Заткнитесь!!! Яростный вопль заставил всех вздрогнуть. Казалось, за этими препирательствами мужчины забыли цели своего присутствия, хотя Гермиона полагала, что это обманчивое впечатление. Сама же она не сводила глаз с Кириана, которого происходящее, казалось, сводило с ума всё больше. Он схватился за голову, начав раскачиваться с носков на пятки. Гермиона смотрела на него, и ей становилось не по себе всё больше и больше. За своей спиной она ощущала присутствие Снейпа, который казался все таким же невозмутимым. Он, видимо, старался держаться ближе к ней, и за это она была ему благодарна. На Моубрея и вовсе смотреть почему-то было жутко – от его удавьего спокойствия и холода в глазах брала оторопь. Все на какое-то время замолчали, с напряжением или прохладным любопытством наблюдая за Кирианом, словно тот был взбесившимся животным. Гермиона уловила выражение лица Гарри – замешательство и неприятие. Последнее в нём почти граничило с отвращением, когда он взирал на племянника Марка. Наверняка всё происходящее представлялось ему каким-то цирком уродов, очень далеким от целей следствия, и Гермиона была склонна с ним в этом согласиться. Ирландцы как будто специально сводили всё происходящее до откровенного абсурда, оттягивая время и внаглую насмехаясь. И среди этого беспредела она собиралась строить карьеру, вещать о каком-то равенстве в правах, социальных гарантиях?.. Насколько смешна она была в глазах всех этих людей? На этом фоне отношение к ней Карагианиса, воспринимающего Гермиону прожженной конъюктурщицей, виделось уже даже чем-то лестным. – Эта сука еще навяжет тебе своё отродье! – Кириан, наконец, поднял свои воспаленные глаза на Моубрея-старшего. – А ведь я её трахал! И ребенок её – мой! Да-да! – он вновь разразился хохотом. – Она подкидывала мне идеи! – он улыбнулся жуткой, какой-то водянистой улыбкой. Гермиона заметила, как в уголках его губ пузырилась слюна. – Да, представляете, – вдруг он обернулся к О’Доннелу, – я был обручен с вашей чокнутой дочерью, а сам спал со шлюхой собственного дяди… Хорошее было время, – он со вкусом причмокнул, и Гермиону передернуло от отвращения. – А эта тварь, – тут его внимание вдруг переключилось на неё, – думаю, наверняка всё знала! Подружка её… Норма мне говорила… Они ведь обе, того, университетские шлюшки… О’Доннел прервал эту речь, всё более мерзкую и бессвязную, бросив из-за плеча. – Уведите его, у него случился припадок. Мистеру Кириану Моубрею необходимо прийти в себя, прежде чем продолжать. – Отчего же? – встрепенулся Карагианис, посмеиваясь. – Мы только-только начали переходить к сути, как мне кажется. Однако его проигнорировали, как и ожидалось. Пока Кириана увели, чтобы передать на время дежурившим колдомедикам, все собрались в одной комнате. Гермиона отошла в сторону, стараясь не смотреть ни на кого из присутствующих, хотя ей и казалось, что Снейп искал ее взгляда. Было тошно. Можно ли было сказать, что её репутация уничтожена этим днём окончательно? Она в изнеможении присела на стул, чувствуя себя ко всему странно безучастной. Остальные о чем-то говорили, и их голоса слились для нее в один общий гул. Она скорее ощутила, чем услышала, что разговор теперь затронул и ее. – Принесите свои извинения немедленно, Карагианис, – холодная ярость пронизывала тихий вкрадчивый голос, который она бы узнала из тысячи. Она недоуменно посмотрела на Снейпа: он действительно был в бешенстве – верхняя губа приподнялась в отвращении, обнажая зубы. – Я лишь повторил слова парниши, который, в свою очередь, озвучил и так всем очевидное касательно этой… леди и… вас, – Гермиона вздрогнула от презрения, ушат которого словно вылился ей на голову. Но следующим чувством была злость, пусть и пополам с отчаянием. – У нас в стране не принято так обращаться с женщинами, – жестко вмешался О’Доннел. – Извинитесь перед леди. Карагианис посмотрел на всех присутствующих с нескрываемой иронией, а после остановил свой взгляд на Гарри (которого Гермиона теперь игнорировала из принципа), пожав плечами, как бы говоря тому, что сделает это, раз все эти людишки так сильно этого хотят. Гермиона понимала, что он стремится создать между ним и Поттером полное единодушие, а оскорбление (которого она, на самом деле, даже не слышала! Вот же черт!) школьной подруги могло оттолкнуть от него молодого англичанина. – Простите, мисс Грейнджер, – он улыбнулся. – Хотя вы, как мне кажется, не такая уж и трепетная фиалка. Что мне в вас безусловно импонирует. Как говорится, при других обстоятельствах… Гермиона отвернулась, более не желая ни видеть, ни слышать никого из присутствующих. Даже близость Снейпа сейчас скорее расстраивала – ей было тошно при мысли о том, как всё происходящее между ними валяют в грязи, а они оба почти что бессильны – в состоянии лишь ждать, пока другие найдут выход из этой кошмарной ситуации. – Не берите в голову, Гермиона, – над ней неожиданно раздался очень низкий голос, звучащий сочувственно. – Кириан, к сожалению, унаследовал порочный нрав собственного отца, этого проходимца, хотя я растил его как родного сына… Гермиона посмотрела наверх, чтобы встретиться со взглядом синих глаз. Моубрей склонился к ней, словно наконец-то захотел рассмотреть поближе. Казалось, она впервые попала под его столь пристальное внимание, что было, конечно, не к добру. Кем она была для него ранее? Молоденькой студенткой, которая спала с его приятелем? Героиней войны? Мало ли этих героев, пионеров своей эпохи, в итоге канувших в Лету… А теперь он как будто заметил ее по-настоящему, и это не радовало. Она не обманулась его успокаивающими речами. Снейп наблюдал за ними. За его равнодушным фасадом в этот момент она ясно увидела чувства – сожаление, граничащее с раскаянием. Страх потери. Отвращение к самому себе. Гермиона позволила себе нежную, ободряющую улыбку, уже ни мало на заботясь о том, что их могут заметить. Наконец, Кириана ввели обратно. Он выглядел совершенно поникшим, но, по крайней мере, спокойным, даже скорее опустошенным. – Мне нужно сделать заявление, – неожиданно сообщил он, подняв голову и обведя взглядом присутствующих. Казалось, этот человек наконец-то понял что-то кристально ясно для себя и полностью смирился с этим. – Конечно, любое заявление, какое сочтете нужным, мистер Моубрей, – кивнул О’Доннел. – Может, закончим этот фарс и перейдем к цели нашего присутствия? – неожиданно подал голос Гарри. – Под протокол, – О’Доннел дал распоряжение своему аврору, исполняющему роль писца, проигнорировав героя волшебной Британии. – Я, Кириан Эзус Моубрей, сын Донны Моубрей и Эрнана… В этот момент его голос сорвался, словно его связки неожиданно ослабли. Кириан спешно поднялся на ноги, хотя что-то в его движениях выдавало в нём сильную слабость. Он схватился за горло и открыл рот, из которого вырвался лишь хрип. Первым среагировал Карагианис. – Колдомедиков, срочно! Никто сразу не пошевелился. Племянник Марка Моубрея, выглядя как загнанное в угол животное, ринулся на стеклянную преграду, за которой стоял его дядя, будто желая протаранить ее. Удар его тела о зачарованное стекло был сокрушительным, но магия сделала его тщетным, если не считать крови, которая заструилась по лицу молодого человека, отлетевшего в сторону. Он вновь поднялся, пошатываясь, выглядя до омерзения страшно – полусумасшедший, бешено вращающий глазами, с лицом, залитым красным. Рот его беспрестанно открывался и закрывался, но из него не доносилось ни слова, зато пошла пена. – Колдомедика! – наконец, скомандовал Верховный судья, и лишь после этого один из служителей правопорядка взмахнул палочкой. Кириан, тем временем, вновь ринулся вперед, однако Гарри обездвижил его обыкновенным Ступефаем, а после подошел, видимо, чтобы перевернуть на живот, чтобы пена не заставила того задохнуться. Тело Кириана, теперь лежащего на боку, задергалось, и Гарри присел перед ним на корточки, прижимая палочку к виску мужчины. Когда Поттер вновь поднялся на ноги, его глаза за стеклами очков казались чуть испуганными, а сам британский аврор – ужасно молодым. А потом Гарри растерянно произнес: – Думаю, он мертв.