Книга: 4 сезона

Уэнсдей Аддамс лениво потянулась, вдыхая аромат свежевыстиранных простыней. Она медленно скользнула рукой по второй половине кровати, но вместо ожидаемого тепла обнаружила лишь холодную пустоту. Наконец открыв глаза, девушка неприятно пощурилась от солнечного света, настойчиво пробивающегося сквозь прозрачные шторы на большом окне в спальне Ларисы. Золотистое сияние было настолько сильным, что можно было даже различить мелкие пылинки, кружащиеся в воздухе. Мебель из тёмного дерева красиво контрастировала с нежными кремовыми стенами. В углу стоял будуарный столик с большим зеркалом, отражающим мягкий утренний свет. В воздухе кроме аромата постельного белья витало что-то цветочное и сладкое. Вероятно, парфюм Ларисы. Внимательный взгляд девушки задержался на бежевой софе около окна. Её одежда, шорты и футболка, которые женщина вчера страстно с неё срывала, теперь были аккуратно сложены в ровные стопочки. Уэнсдей довольно улыбнулась. Лариса и её любовь к порядку. В этом они были так похожи. Внезапно девушка почувствовала, как что-то мягкое и тёплое трётся об её ногу. Она опустила взгляд и увидела Пончика. Его крошечное тельце представляло собой идеальный пушистый клубочек, а зелёные глаза были полуприкрыты в сладкой дрёме. Он выглядел совершенно расслабленным, очевидно довольный занятым местом, которое освободила ему Лариса. Заметив пристальный взгляд Уэнсдей, кот лениво зевнул и потянул свои длинные лапы. — Ты тоже любишь поспать в кровати своей мамочки? — щёки девушки моментально вспыхнули от произнесённых слов. Её мысли предательски понеслись в совершенно неправильное и неподобающее для утра непристойное направление. Мамочка. Да. Лариса была мамочкой. Очень горячей мамочкой. В попытке выкинуть из головы все непотребства Уэнсдей тряхнула головой и потянулась рукой к Починку, чтобы погладить его. — Мамочка уже приготовила завтрак для вас двоих. Тихий голос сразу же заставил девушку одёрнуть руку от мягкой шёрстки. Обернувшись, она увидела Ларису, на лице которой сияла довольная улыбка. Аппетитные формы её тела привычно для домашней обстановки квартиры были прикрыты белоснежным халатом. Только не пушистым, как весной, а тонким шёлковым. Платиновые волосы были распущены и небрежными волнами ниспадали на плечи, резко контрастируя с идеальным пучком, который она обычно носила днём. Лариса выглядела практически неземной. — Боже… Ты меня напугала, — смущённо пробормотала Уэнсдей, пытаясь совладать со слишком быстро бившемся сердцем. То ли от неожиданности, то ли от чересчур соблазнительного вида. — Я, конечно, знаю, что по утрам выгляжу не лучшим образом, — Лариса немного изогнула бровь, — но не настолько же всё плохо, что мой вид может напугать? После таких слов в голове девушки по привычке пронеслись десятки язвительных и колких ответных реплик. Но она больше не та девчонка, которая реагировала на всё чёрным юмором и сарказмом. Быстро выпутавшись из одеяла, Уэнсдей в одних трусиках подошла к женщине и внимательно посмотрела ей в глаза. — Ты действительно пугаешь… — губы девушки изогнулись в улыбке, когда она заметила внезапное недоумение на любимом лице, — ты пугаешь своей красотой. — Уэнсдей опустила взгляд и медленно начала повторное изучение тела Ларисы, задержавшись на груди под тонкой тканью халата дольше положенного. Облизнув губы, она наконец вновь посмотрела в бездонные голубые глаза, пытаясь придумать, как уместить в нескольких предложениях всё то, что было у неё внутри. — Днём, ночью, вечером или утром, неважно когда, ты прекрасна. В чём бы ты ни была одета или полностью обнажённая, с идеальной причёской или с растрёпанными волосами, как сейчас — ты прекрасна, — Уэнсдей уже просто не могла остановиться. И как из прорвавшегося крана из неё начали выливаться сентиментальные слова поэтического обожания, которые она бы никогда не подумала, что будет кому-то говорить с такой искренностью. — Твоё тело не сравнится ни с одной картиной маэстро живописи, искусно воплощавших женскую красоту. Твоё тело… Оно совершенно в свой неповторимости. Свет, струящийся по твоим волосам, похож на сияние Луны. Твои глаза, как два глубоких океана, в которых заключены целые миры. В них невероятная сила и нежность, которую ты так старательно пытаешься скрывать от других, — а твои губы… Боже, твои губы… Без твоей любимой красной помады они такие горячие и манящие, что я… Я… — девушка глубоко выдохнула, пытаясь перевести дыхание и наконец сказать три главных слова, которые так боялась произнести вслух. Щёки Ларисы залились нехарактерным румянцем, а губы слегка приоткрылись. Немного выдохнув, она наклонилась к уху Уэнсдей. — Омлет на кухне тоже горячий и манящий, но он перестанет быть таким, если ты продолжишь в том же духе, — после этих слов девушка получила нежный поцелуй в щёку. Отпрянув от Уэнсдей, женщина медленно повернулась и направилась в гостиную. Пончик с громким мяуканьем сразу же устремился за ней. Девушка застыла в дверях, задержав взгляд на грациозных движениях бёдер Ларисы, и мечтательно продолжала смотреть на неё, пока женщина полностью не исчезла из вида. Уэнсдей чувствовала, как на её лице предательски расплывается глупая влюблённая улыбка. Она ощущала себя нелепо, когда так улыбалась. Но сейчас ей было всё равно. В такие моменты, простые и нежные, она испытывала настоящее счастье. Подойдя к софе и взяв футболку, Уэнсдей быстро натянула её на себя и направилась вслед. Ведомая запахом аппетитного завтрака, она быстро оказалась в кухне-гостиной. Комната была такой же безупречной, как и спальня, с изысканным декором, который отражал стиль Ларисы — элегантный и в то же время очень уютный. В большие окна проникал золотистый утренний свет, озаряя всё вокруг тёплым сиянием. Огонь в камине, разведённый прошлой ночью, превратился в бархатные угольки, которые мягко тлели, придавая ещё больше уюта. Всё казалось таким безмятежным и таким умиротворённым. Заприметив Пончика, Уэнсдей снова улыбнулась. Он оживлённо мурчал, жадно поедая очередное изысканное блюдо, которое подала ему Лариса. Переведя взгляд на белый круглый стол у окна, девушка увидела две тарелки с омлетом, красиво украшенным яркой микрозеленью. Рядом с каждой стояла кружка с ароматным дымящимся кофе. Всё было похоже на идеальные картинки из глупых журналов для домохозяек. И вишенкой на торте была самая прекрасная женщина в мире. Лариса сидела на стуле, элегантно скрестив ноги. Она медленно потянулась за кружкой с кофе и сделала небольшой глоток. В этот момент Уэнсдей, словно Пончику, хотелось замурчать от переполняющего счастья и удовольствия. Именно так она хотела встречать каждое утро в своей жизни все оставшиеся годы. — Ты собираешься весь день смотреть на меня или будешь есть? — женщина сделала очередной глоток кофе и облизнула губы, очевидно поддразнивая девушку. — Ничего не могу с собой поделать. Ты выглядишь слишком съедобной, — Уэнсдей в очередной раз обвела взглядом изгибы любимого тела под халатом и с довольной ухмылкой села на стул напротив. Лариса закатила глаза, но не смогла сдержать улыбку. — Ты неисправима, — сказала она, качая головой и откусывая кусочек омлета. Девушка улыбнулась в ответ и наконец потянулась за вилкой, внимательно рассматривая содержимое тарелки. — Здоровый завтрак? — Уэнсдей наколола кусочек омлета и погрузила себе в рот, удивляясь, как такая простая еда может быть настолько вкусной. Или всё дело в том, кто её приготовил? — Ты же не думала, что я позволю тебе снова есть попкорн с утра? — женщина игриво изогнула бровь. Девушка лишь ухмыльнулась и молча продолжила трапезу, полностью очарованная каждым движением Ларисы, начиная от того, как её пальцы изящно держали вилку, и заканчивая тем, как она смаковала каждый кусочек. В этой домашней обстановке было что-то такое, от чего у Уэнсдей разливалось тепло по сердцу. Уютная тишина между ними казалась продолжением их любви — такой тихой, но такой настоящей. Всё это окутывало девушку, словно солнечный свет, льющийся из окон. Которому она тоже радовалась. Она теперь радовалась всему, что раньше только раздражало. Неужели любовь настолько способна менять людей и переворачивать всю жизнь с ног на голову? Но теперь ей и не хотелось по-другому. Ей нравилось просыпаться в объятьях любимой женщины, ей нравилось завтракать вместе, ей нравилось радоваться, и главное — ей нравилось любить. Пусть всего и на несколько дней. Мир снаружи казался далёким и неважным. Они были только вдвоём в своей маленькой личной вселенной. На мгновение девушка задумалась о странности всего этого — о том, что она, Уэнсдей Аддамс, может так сильно кого-то любить. Но, глядя на Ларису, на женщину, которая каким-то образом вплелась в её жизнь, она поняла, что это вовсе не странно. Это было неизбежно. Сделав глубокий вдох, Уэнсдей поняла — момент идеальный. Она должна сказать ей то, что хранила в себе со вчерашнего дня на озере. Девушка серьёзно посмотрела на Ларису, которая продолжала размеренно есть омлет с безмятежной улыбкой на лице. — Я хотела тебе кое-что сказать, — начала Уэнсдей, и её голос был тише, чем обычно. — Да? И что же? — женщина подняла голову и мягко улыбнулась, поймав на себе внимательный взгляд. В этот момент у Уэнсдей бешено заколотилось сердце о рёбра — ощущение, к которому она всё ещё не до конца привыкла. Она не привыкла чувствовать себя уязвимой. Это нервировало её в той же мере, в какой и успокаивало. Она секунду колебалась, но потом продолжила. — Вчера на озере, когда я… И в эту же секунду откуда-то зазвенел телефон, предательски разрушив идеальный момент. Отложив вилку в сторону и едва сдерживая закипавшее внутри раздражение, Уэнсдей подошла к лежащей на диване сумке и достала проклятый телефон. Посмотрев на экран, она сразу же сбросила вызов. Сейчас совершенно не время и не место для того, кто ей звонил. Он подождёт, а Лариса — нет. Бросив сумку с телефоном обратно на диван, Уэнсдей вернулась к столу и заметила, что женщина, так и не доев омлет, задумчиво смотрела в окно. Очевидно её терзали какие-то мысли. Возможно, те же мысли, что одолевали саму девушку. Кратковременные встречи на несколько дней и долгая разлука. Но это не навсегда. Нужно просто немного подождать. Немного. — Во сколько тебя отвезти в аэропорт? — внезапно спросила Лариса, скрестив руки на груди и продолжая смотреть в окно. — В аэропорт? — Уэнсдей моргнула, совершенно застигнутая врасплох резкой переменой темы. — Сколько времени у нас осталось? У меня тоже есть свои планы и дела. Ты же прекрасно знаешь, как я не люблю неопределённость и сюрпризы, — женщина дотронулась до кружки с уже остывшим кофе и начала водить по ней пальцами. Этих слов было достаточно, чтобы Уэнсдей окончательно поняла — момент, который она так пыталась создать, ускользнул от нее бесповоротно. И теперь для её разговора точно не время и не место. Или это было всего лишь оправданием для себя самой? Из-за страха. Ужасного страха, что Лариса сделает выбор, который девушке совсем не понравится. Она этого просто не переживёт. Девушка подошла ближе, пытаясь хоть как-то ослабить внезапно возникшее между ними напряжение. Она медленно положила руки на шёлковую ткань халата. От кожи исходило невероятное тепло. Лариса немного дёрнулась и, сжав крепко кружку, сделала большой глоток холодного кофе. — Вообще-то я решила уехать завтра утром. На поезде, — тихо произнесла Уэнсдей, внимательно наблюдая за реакцией и продолжая нежно гладить шею. Внезапно её взгляд зацепился за то, что она совершенно не ожидала увидеть. Белоснежные плечи женщины были усыпаны отвратительными красными пятнами. Волна уже другого беспокойства захлестнула девушку с новой силой. — Что это? — спросила Уэнсдей, касаясь пальцами вздувшихся отметин на фарфоровой коже. Лариса поставила кружку на стол и провела рукой по своим плечам. — Уэнсдей, тебе следует кое-что знать, — женщина с серьёзным видом повернулась к девушке, словно готовясь открыть страшную тайну, — вчера на озере мы были не одни. Я не стала тебе говорить, чтобы ты не переживала, — голос Ларисы стал тише, а взгляд ещё серьёзнее, — вчера я подверглась страшному нападению ужасных монстров. Я полагаю, они существуют уже сотни миллионов лет. Уэнсдей резко бросило в дрожь. Какие монстры? Почему она об этом не знала? Как она могла не заметить? И главное — когда именно это произошло? — Они прямые потомки вампиров, — заключила женщина, продолжая кормить девушку жуткими деталями, — и имя их — комары. Сердце Уэнсдей сделало резкий кульбит, когда осознание сказанного дошло до её не на шутку разнервничавшегося мозга. И в следующий момент по комнате раздался заливистый смех Ларисы. Девушка на несколько секунд впала в ступор, на смену которому пришёл такой же смех, что она начала чувствовать подступающие на глаза слёзы. — Мне очень жаль, что ты так пострадала, — наконец произнесла Уэнсдей, немного успокоившись, — меня никогда не кусают комары. — Видимо, я очень вкусная, — усмехнулась женщина, и её губы растянулись в дразнящей улыбке. — Ну я солидарна с комарами, — девушка нагнулась к уху женщины и нежно поцеловала бархатную кожу. — И так. У нас есть целое воскресенье. Никаких вампиров и никаких укусов. Если, конечно, вы не хотите попробовать мои укусы, мисс Уимс, — последняя фраза прозвучала уже тихим шёпотом. Лариса слегка повернула голову и с любопытством посмотрела на Уэнсдей. — У меня есть одна идея. И я давно хотела тебя об этом попросить, — девушка вновь положила руки на плечи. — Кинематографический марафон ужасов с чипсами или ещё какой вредной едой? Такое воскресенье идеально для вас, мисс Аддамс? — бросила женщина, выгибаясь навстречу движениям пальцев. — Звучит заманчиво, но нет, — Уэнсдей засмеялась и начала плавно водить по плечам Ларисы, чувствуя, как та немного расслабилась, и даже видимое напряжение исчезло из её позы. — Мы можем сегодня поехать в «Невермор»? — Куда? — в сию же секунду плечи женщины вновь напряглись и она с удивлённым видом повернулась к девушке. — В академию для необычных студентов, которую возглавляет одна очень красивая и властная женщина, — Уэнсдей игриво изогнула бровь. — Но зачем? — было очевидно, что Лариса совсем не была настроена ехать в академию. — В библиотеке «Невермор» есть уникальные книги, которые бы очень помогли с моей учёбой в Гарварде, — осторожно объяснила девушка, стараясь сохранять нейтральное выражение лица, хотя в её голосе слышались нотки разочарования, когда она поняла, что женщине совсем не нравится эта идея. Лариса ответила не сразу. Казалось, она что-то обдумывала, её голубые глаза нерешительно смотрели в глаза Уэнсдей. — Хорошо, — наконец произнесла женщина тихим голосом, — по воскресеньям в академии спокойно. Возможно, нас никто не увидит. После этих слов Уэнсдей почувствовала, что её словно облили холодной водой. Вот она — истинная причина колебаний Ларисы. Никто не увидит их вместе. Сердце девушки снова закололо от жестокой правды. И правда эта была в том, что Лариса совсем не хочет, чтобы их отношения стали достоянием общественности. С одной стороны было очень обидно, с другой — вполне понятна такая реакция. Уэнсдей знала, что женщина была осторожной, но, услышав всё это вслух, она почувствовала острую боль разочарования. Лариса не хотела, чтобы кто-нибудь увидел их вместе. Уэнсдей знала, что их отношения были непростыми, что у Ларисы были причины быть осторожной. Но от этого не становилось легче. Стиснув зубы, девушка заставила себя сохранять спокойствие. Она не могла позволить этому разговору разрушить и без того хрупкую действительность. У Ларисы были свои причины и свои страхи, и она не собиралась давить на неё. Последовавшая за этим тишина была тяжёлой от невысказанных слов. Уэнсдей медленно убрала руки с плеч Ларисы, чувствуя, как она потеряла привычное тепло. Отбросив самокопания, девушка вернулась к тарелке и начала доедать остывший омлет. Она наблюдала за Ларисой, которая, казалось, на мгновение погрузилась в свои мысли, уставившись в тарелку. Отчаянно пытаясь изменить настроение, Уэнсдей откашлялась и откинулась на спинку стула, стараясь говорить непринуждённым тоном. — Знаешь, я никогда бы не подумала, что ты вообще умеешь готовить, а тем более так вкусно, — девушка прикрыла глаза, смакуя каждый кусочек такой обыденной, но такой вкусной, пусть и холодной, еды, — если бы я сама не видела тебя за плитой, никогда бы не поверила, что это приготовила ты. Лариса подняла глаза, и на её губах наконец появилась улыбка. — О, ты разве не знаешь? Я держу у себя в подвале азиатскую девушку, которая по щелчку пальцев делает все эти гастрономические чудеса, — саркастично произнесла женщина. На долю секунды Уэнсдей растерялась, абсурдность шутки застала её врасплох. Она рассмеялась, и звук собственного смеха показался странным для её же ушей. Шутки Ларисы всегда были неожиданными и острыми, как и у самой девушки. — Я многое о вас не знаю, мисс Уимс, — Уэнсдей изогнула бровь и взяла чашку с ароматным холодным кофе. Лариса лишь усмехнулась, но затем выражение её лица изменилось, смех исчез, и ему на смену пришла задумчивая серьёзность. — На самом деле, готовить меня научила бабушка, — женщина сделала глоток кофе и внимательно посмотрела на Уэнсдей, — она всегда была очень талантливой и внимательной ко мне, в отличие от моих родителей, которые были заняты лишь вечеринками, работой и общением с нужными людьми. А она… Она научила меня всему. Готовить, рисовать, шить… Даже пробудила во мне силу метаморфа. Девушка замерла с набитым ртом, широко раскрыв глаза. Лариса редко рассказывала о своём прошлом, не говоря уже о своей семье. Её голос был тихим и медленным, и в словах чувствовался тяжёлый груз, как будто каждое из слов несло в себе годы воспоминаний, которые были давно похоронены. — Моя мама ненавидела силу, которая волей случая оказалась в нашей семье. Она считала, что это опасно и неестественно. В юном возрасте она отказалась от своих способностей. И всегда хотела, чтобы я сделала то же самое, — взгляд Ларисы стал отстранённым, — она хотела, чтобы я была нормальной. На самом деле это вполне могло произойти, ведь мой папа был нормисом. Но моя бабушка… Она понимала всю важность этой силы. Именно она взращивала во мне уверенность, что если я осмелюсь чего-то захотеть, то всё возможно. И я смогу превратиться. Она была единственным человеком, кто верил в меня, когда даже я сама в себя не верила. Бабушка до последнего считала, что способность превращаться просто спит внутри меня. И она была права, — заключила Лариса мягким, но довольным тоном. — Когда я впервые превратилась, я так гордилась собой. Я чувствовала, что стала той, кем должна была стать. Я сама пробудила это, — на губах женщины появилась улыбка, — мне было десять лет. И я никогда не забуду выражение лица бабушки. Она была так счастлива и как будто бы знала, что с этого момента моя жизнь изменится так, как никто из нас не может представить. Уэнсдей продолжала внимательно слушать, и у неё сдавило грудь. Женщина говорила так искренне. Каждое её слово было словно проблеском той части жизни, которая оставалась всегда тщательно скрытой. Это было что-то глубоко личное, личная битва, которую Лариса вела в детстве. Девушка знала, что она сильная. Но, слушая всё это — о её борьбе, о её победе над тем, в чём сомневалась даже её семья, — Уэнсдей была одновременно восхищена и глубоко тронута. На мгновение в комнате воцарилась тишина, пока слова Ларисы оседали в сознании девушки. Она не знала, что сказать. Как она могла отреагировать на что-то настолько личное и важное? — Однажды, — продолжила Лариса, и в её голосе зазвучали грустные нотки, — когда мне было одиннадцать лет, бабушка сшила мне костюм для моего первого дня в средней школе. Я сразу в него влюбилась. Уже тогда я выделялась среди сверстников своим ростом, а костюм делал меня ещё выше. Но я чувствовала себя в нём счастливой и неотразимой. У меня были очень короткие волосы, красиво уложенные. Стоявшая рядом со школой группа мальчишек подошла ко мне и начала смеяться. Все они говорили, что я похожа на какого-то недоразвитого мальчика, — женщина посмотрела на Уэнсдей, — мальчика в этом прекрасном… брючном костюме, состоящем из белой рубашки, чёрных брюк и пиджака. У Уэнсдей сжалось сердце. Образ юной Ларисы, над которой насмехались и которую унижали, был подобен ножу, вонзившемуся ей в грудь. Лариса всегда была такой красивой, что невозможно было представить, что кто-то мог заставить её чувствовать себя так ужасно. И теперь девушка вспомнила о своём проклятом подарке, который подарила Ларисе весной, — рубашка, брюки, пиджак. В то время это казалось идеальным подарком. Уэнсдей хотела увидеть Ларису в чём-то таком, что заставило бы её сердце учащенно забиться. Тогда девушка совсем не понимала сопротивления внутри женщины. Но теперь… Теперь она поняла, какую рану расковырял этот подарок в душе Ларисы. — Когда я пришла домой, вся заплаканная, моя мама приехала с очередной встречи. Конечно, она даже не посчитала нужным быть со мной рядом в такой важный день, — Лариса глубоко вздохнула, — в любом случае, когда я ей обо всём рассказала, она сказала «Лариса, а чего ты хотела, ты действительно похожа на мальчика в такой одежде. Красивым девушкам никогда не стоит надевать на себя брючный костюм», — женщина замолчала, внимательно рассматривая Уэнсдей. — В тот вечер я дала себе слово, что больше никогда в своей жизни не надену на себя брюки, ну или что-то, что хоть на толику поставит под сомнение мою женственность. И я была верна своему слову. До известного тебе вечера. — Я не знала, — девушка провела рукой по волосам, — я… Я бы никогда не купила это всё и не подарила бы тебе. Ты так любишь красивую одежду, я увидела это в магазине недалеко от Гарварда и не могла отвести глаз. Я действительно часто думала о тебе в этом и не могла ничего с собой поделать. — Всё в порядке, — Лариса улыбнулась и положила руку на руку Уэнсдей, — это было так давно. Знаешь, может и хорошо, что ты подарила это мне. Я больше не испытываю ненависти при взгляде на такую одежду. Благодаря тебе у меня появились совсем другие воспоминания. И я хочу запомнить только их. Уэнсдей почувствовала, как напряжение, охватившее её грудь, начало ослабевать, хотя грусть всё ещё не отпускала. Она не привыкла чувствовать себя так — так глубоко сопереживать, так остро ощущать чужую боль. Это сбивало с толку, и всё же… Она ни на что бы это не променяла. Ведь это была боль Ларисы. Её Ларисы. — Доедай, а я пока приведу себя в подобающий для академии вид, — с этими словами Лариса грациозно встала со стула, и у Уэнсдей с новой силой начали выделяться слюни, то ли от завтрака, то ли от бесконечных и обнажённых ног женщины. Девушка смотрела ей вслед, не в силах отвести глаз, её мысли снова закружились в вихре. Даже в такие моменты, как этот, — лёгкие, кокетливые — она ощущала тяжесть прошлого Ларисы, её страхи, её уязвимость — всё это было частью того, что делало её такой, какая она есть. С улыбкой на лице она встала и начала убирать со стола. Уэнсдей в очередной раз задумалась, как присутствие любимого человека рядом может менять взгляд на простые вещи. Она ненавидела домашние дела, особенно такие обыденные, как мытьё посуды, но сегодня — сегодня всё было по-другому. Уэнсдей Аддамс, радостно моющая посуду. Она не могла до конца осознать это, но почему-то чувствовала себя правильно. Вытерев насухо всю посуду, девушка даже не пыталась поставить её на место на верхнюю полку, до которой очевидно была не в состоянии дотянуться. Она просто аккуратно сложила всё на столешницу. Небольшие препятствия не имели значения. Ничто не имело значения, пока Лариса была рядом. С довольной улыбкой Уэнсдей направилась в спальню. Она на мгновение замерла в дверях, очарованная открывшимся видом. Лариса сидела напротив большого зеркала и творила чудеса со своей внешностью. Волосы были аккуратно уложены, ни одна прядь не выбивалась из причёски. Девушка была удивлена, как за такое короткое время она успела превратится в ту Ларису, которую привыкли все видеть в академии. Как ей это удается так быстро? Это было что-то сверхъестественное. Смотря в отражение в зеркале, Уэнсдей поймала на себе взгляд женщины, которая изогнула бровь. Её губы были идеально накрашены красной помадой. — Увидела что-то интересное? — спросила женщина с ухмылкой, её голос был мягким, но с нотками игривого флирта. — Возможно, — мягко ответила девушка, не в силах сдерживать ответную улыбку. Уэнсдей подошла ближе. Вдоль будуарного столика стояло много разных флаконов, поражающих своим цветным и форменным разнообразием: начиная от маленьких белых флаконов, заканчивая практически чёрными с матовым стеклом. Вот, где источник того прекрасного запаха, который постоянно исходил от белоснежной кожи Ларисы. Девушке хотелось пропитаться им насквозь, чтобы сохранить часть Ларисы до следующего её приезда к ней. Она также заметила на столике небольшую фотографию. Взяв рамку в руки, Уэнсдей внимательно начала её изучать. На ней молодая девушка улыбалась такой же ослепительной улыбкой. Ей было навскидку лет двадцать. Лариса и тогда была потрясающей, но для Уэнсдей женщина, сидевшая перед ней сейчас, была ещё совершенней — сдержанной, элегантной, и бесконечно желанной. Она созревала, как хорошее вино, с каждым годом становясь всё более вкуснее. — Тогда ты была прекрасна, — пробормотала девушка, медленно поворачивая кресло Ларисы лицом к себе, — но сейчас ты мне нравишься намного больше, чем на этой фотографии. Сейчас ты идеальна, — Уэнсдей смущённо посмотрела в бездонные голубые глаза. — Я рада, что ты так думаешь. Полагаю, нам повезло, что мы встретились сейчас, а не когда я была намного моложе, — Лариса сделала паузу, и в её глазах появился игривый блеск, — сомневаюсь, что тогда я была бы достаточно красива, чтобы произвести впечатление на ещё неродившуюся Уэнсдей Аддамс. Уэнсдей засмеялась, блуждая взглядом по телу женщины. Её халат, нежно обнимающий формы, её бесконечные ноги, её идеальная причёска, её такие манящие идеально накрашенные красные губы. Губы, перед которыми просто невозможно устоять. — Прости меня, — прошептала девушка. Рот женщины едва успел раскрыться, чтобы задать логичный вопрос, который тут же умер от прикосновений горячих губ Уэнсдей. Женщина ахнула, на мгновение застигнутая врасплох, но быстро ответила, инстинктивно притягивая Уэнсдей ближе. В миг девушка оказалась на коленях, продолжая жадно целовать Ларису. Язык женщины медленно проник в горячий рот, от чего Уэнсдей словно ударило током. Она бы никогда не подумала, что целовать кого-то может быть настолько приятно. Но она была готова целовать Ларису бесконечно. Целовать мягко и нежно. Собственнически и жадно. Целовать так, чтобы слова просто были не нужны. Наконец оторвавшись от женщины, Уэнсдей посмотрела на губы, которые теперь были похожи на абстрактный красный холст. — Мне кажется, тебе нравится есть мою помаду, —поддразнила Лариса, понизив голос. — Может быть, — ответила Уэнсдей с улыбкой. Девушка нехотя встала с колен и, потянувшись за салфеткой, начала аккуратно стирать помаду с губ и лица. Когда следы внезапного приступа желания наконец оказались на салфетке, у Уэнсдей появилась идея. — Можно мне? — тихо спросила девушка, взяв в руку помаду Ларисы. — Попробуй, — женщина изогнула бровь, словно заранее знала, что у Уэнсдей не получится накрасить её губы столь же идеально. Девушка открыла помаду и наклонилась ближе к Ларисе. Она не торопилась, тщательно прорисовывая контуры медленными, обдуманными движениями, полностью сосредоточившись на своей задаче. Это было странно интимно — красить губы Ларисы. — Идеально, — удовлетворённая своей работой девушка повернула кресло к зеркалу, чтобы Лариса могла оценить результат. — Неплохо, — заключила женщина с довольно улыбкой. Уэнсдей улыбнулась, чувствуя разливающееся тепло внутри от похвалы. Она медленно наклонилась и поцеловала Ларису в висок, задержав свои губы на мгновение дольше, чем это было необходимо. Аромат её духов заполнил всё пространство, и девушка не смогла удержаться от глубокого вдоха, наслаждаясь его сладостью. — Как же вкусно ты пахнешь, — Уэнсдей вновь уткнулась в шею женщины, от которой исходил сладкий и соблазнительный запах. — А ты… — Лариса улыбнулась, — ты вся пахнешь костром. — Вам придётся страдать, мисс Уимс. Моя одежда в другой квартире, — девушка наконец отклеилась от сладкой шеи. — Как бы мне не нравилось быть в твоей одежде, но свитер сейчас точно не по погоде, а это единственное, что я могу на себя надеть из твоего гардероба. — Не обязательно, — женщина внимательно осмотрела фигуру девушки, словно оценивая её, — в гардеробной ты найдёшь всё необходимое, — Лариса вновь повернулась к зеркалу и начала приводить в порядок причёску, которая утратила свою идеальность. Уэнсдей удивлённо изогнула бровь и медленно направилась в гардеробную. Она была поражена её размерами. Куча платьев, пиджаков и юбок аккуратно висели на вешалках. Внизу стояли туфли, расставленные по оттенкам. Но взгляд Уэнсдей зацепился за единственную вещь. Костюм, который она когда-то подарила. Теперь она знала совсем другую историю. Историю боли. И не смотря ни на что, он всё же аккуратно висел на вешалке. Идеально выглаженный. Лариса не выкинула его или не закинула в дальний угол, не смотря на все заверения, что это самая ужасная вещь, которую она надевала в своей жизни. Перед глазами девушки вновь пронеслась та ночь, когда он был на ней надет. Это по праву можно считать самой прекрасной воплощённой в реальность сексуальной фантазией Уэнсдей. Наконец заприметив в углу несколько вешалок с чёрными футболками и джинсами, девушка не смогла скрыть улыбки. Лариса всё купила специально для неё. От такой заботы хотелось кричать на весь мир, как она её любит и какая она у неё распрекрасная. Сняв вешалки со свободной футболкой и джинсами, Уэнсдей стянула с себя действительно пахнущую костром футболку и, облачившись в чистую одежду, вышла из гардеробной, встретившись с внимательным взглядом женщины. — Как ты так точно угадала мой размер? — Уэнсдей была поражена, насколько идеально вся одежда сидела на ней. — Не только у тебя глаз алмаз, — Лариса победно посмотрела на девушку, — и Уэнсдей, в комоде с бельём ты тоже найдёшь кое-что для себя. На лице девушки выступил лёгкий румянец и на мгновение она растерялась. Всё же собравшись с мыслями, Уэнсдей вернулась в гардеробную и подошла к огромному дубовому комоду. Как и полагается, в верхнем ящике лежало бельё. У неё перехватило дыхание, когда она увидела аккуратно сложенные внутри кружевные трусики — нежные, элегантные и, несомненно, кружевные. От одного лишь вида у неё участился пульс, и внутри всё затрепетало. Большинство из них были белыми и красными — цвета, которые, казалось, идеально подходили Ларисе. Наконец девушка заметила с краю ящика несколько чёрных. Сердце Уэнсдей ёкнуло. Они были для неё. Она осторожно взяла их в руки, ощущая мягкое кружево под пальцами. На самом деле это была такая простая вещь, но смысл, который она в неё вкладывала был совсем не простым. Лариса купила их для неё. Девушка довольно улыбнулась и закрыла ящик комода. Но любопытство её не покидало. Обернувшись и убедившись, что Лариса до сих пор находится в спальне, Уэнсдей выдвинула второй ящик, в котором лежали бюстгальтеры. При виде них она покраснела ещё сильнее. Девушка сразу заприметила тот, который снимала с женщины в их первый раз. Возбуждение с новой волной накрыло её. Это вообще нормально для организма, так часто хотеть секса? Во фрустрации Уэнсдей задвинула ящик и, покинув гардеробную, вернулась в спальню. Она пыталась сохранить привычное стоическое выражение лица, но румянец на щеках скрыть было невозможно, как бы она не старалась. — Всё в порядке? — Лариса внимательно на неё посмотрела. — Да, — сухо пробормотала девушка, — но после осмотра твоего комода мне просто необходим ледяной душ. После этих слов по спальне раздался звонкий смех Ларисы, который тут же подхватила Уэнсдей.