Megaphone to My Chest

      Вот и всё.       Его жизнь кончена.       Все эти годы Чу Ваньнин вёл крайне аскетичный образ жизни, полностью посвятив себя своим проектам. Книги, изобретения. Трактаты, рукописи, монографии. Ученики.       Оказалось, он позволил одному из этих проектов взять верх над остальными, причём самым худшим из возможных способом.       — Чу-лаоши, — звук едва просачивался сквозь толстое оконное стекло; Чу Ваньнин с силой сжал край кухонного стола, пока вдруг не почувствовал, как трескается дерево.       Ну, это был дешёвый стол.       О боже, боже, боже…       Ширинка.       Ему нужно застегнуть ширинку.       Руки тряслись на металлическом язычке, а в голове звенела пустота, как будто он действовал на автопилоте. В его жизни было так мало вещей, которые пошли не так, что его тело не научилось справляться с подобными неловко-отвратительными ситуациями.       Он просто не попадал в них.       — Чу-лаоши, пожалуйста, впусти меня. Я всё могу объяснить!       Он что-то слышал? Или это просто лязг одновременно заевших механизмов в его голове?       Ему нужно застегнуть ширинку. Затем достать чемодан и упаковать самый важный из своих текущих проектов, выкопать паспорт из-под коробок, которые он не удосужился распаковать с последнего переезда, найти...       — Лаоши, мне очень жаль, я ничего не видел, клянусь!..       …Найти договор аренды и расторгнуть его; придётся выплатить довольно приличную неустойку, но это не самое худшее…       — Лаоши, если ты просто впустишь меня… Или если ты боишься нарушить карантин, давай поговорим на улице, я буду стоять в двух… нет, в десяти метрах, пожалуйста!       …Самое худшее уже произошло.       Ему придётся сообщить о срочном отъезде Сюэ Чжэнъюну. Тяжёлая болезнь. Родственник за границей, которому нужна его помощь. Нет, Сюэ Чжэнъюн знает о его семье, знает, что её нет.       Ему нужно найти себя. Найти истинный смысл жизни.       Ему нужно стать волонтёром в организации по помощи детям-сиротам в далёкой стране.       Ему нужно продолжить свои исследования, и его уже приняли на должность в один из европейских университетов… Потому что, подумал Чу Ваньнин, имеет смысл оставить постоянную должность ради бродячей жизни исследователя, и именно сейчас, в разгар пандемии, в Европе определённо есть место для писателя из Китая. Сюэ Чжэнъюн не идиот.       Если бы он убил Мо Жаня прямо сейчас… Если бы он бросил что-нибудь в это проклятое окно… Его старый фехтовальный меч висит на стене, он мог просто схватить его, и никто бы сначала не заметил (все сидят под замком), и тогда он мог бы убить себя следом, и СМИ назвало бы это двойным самоубийством профессора и его аспиранта.       О боже.       Ни один из этих вариантов не подходит.       Мо Жань… видел…       Как долго Мо Жань стоит там? Имеет ли это значение? Что действительно важно, так это то, что Мо Жань видел, по крайней мере, последние несколько мгновений перед тем, как их взгляды встретились. Он видел, Чу Ваньнин кончил, видел тонкие брызги белого, которые теперь покрывали его пальцы и немного штаны. И он определённо слышал собственный стонущий голос из ноутбука… Всё действительно кончено.        — Ваньнин, пожалуйста… Давай поговорим.       Этой просьбы оказалось достаточно, чтобы разбудить его.        — Мо Жань! — Застегнуть ширинку. Ему нужно застегнуть ширинку. Пальцам наконец удалось подцепить скользкий от предыдущих попыток язычок молнии, и, по крайней мере, главное свидетельство его позора скрылось из виду. Жаль, что так просто не получится со свидетельствами на руке и штанах, или выжженными глубоко в сознании и, без сомнения, в глазах Мо Жаня. Голос Чу Ваньнина задрожал от обжигающего внутри гнева. — То, что ты только что видел…       Мо Жань моргнул и яростно затряс головой в ореоле солнечного света:       — Я ничего не видел, Ваньнин. Чу-лаоши. Эм-м.       — Ты посмел нарушать карантин и прийти ко мне домой, — тихо продолжил Чу Ваньнин; пальцы чесались обхватить что-нибудь достаточно большое, чтобы заполнить всю ладонь и вытереть её. На мгновение в его голове помутилось, и белый шум заполнил уши бесстыдными словами Мо Жаня. Перед глазами встала что-то определённо слишком большое, что-то, что он увидел, когда Мо Жань снял спортивные шорты в их первую встречу в Zoom…       Стоп. Хватит.       Меч прямо позади него. Тяньвэнь может позаботиться о них обоих.       — Ты смеешь присылать мне такие отвратительные материалы, — сказал он, и чем дальше, тем больше ему хотелось задушить себя.       Заткнись.       Но он не мог.       — Знаешь ли ты, каковы последствия такого рода извращений?       Заткнись. Единственный извращенец здесь — он сам. Старик, развратно дрочащий на молодого аспиранта. Воплощение академической извращённости, жуткий старый профессор, о котором родители предупреждают своих дочерей-студенток. Тот, кто заставляет заниматься проституцией ради лучших оценок, тот, кто намеренно задерживает занятия допоздна, тот, у кого стол из красного дерева явно чист для целей, не имеющих ничего общего с образованием. Грязный, непристойный, отвратительный образ, которым он поклялся никогда не быть и который сейчас отражался в погасшем экране ноутбука.       Никогда в жизни он не думал, что опустится до такого уровня.       — Чу-лаоши, пожалуйста, это была ошибка. Я пришёл, как только понял, — выдохнул Мо Жань, всё ещё загнанно дышащий после скоростной пробежки от общежития. — И я ничего не видел. Я действительно ничего не видел. Мне очень жаль, мы можем просто притвориться, что этого никогда не было?       — Начиная с сегодняшнего дня я перевожу тебя к Сюаньцзи-лаоши, — сказал Чу Ваньнин или, по крайней мере, он надеялся, что именно это вышло из его уст. Пот Мо Жаня блестел в солнечном свете, стекая по загорелой коже, белый топ без рукавов полностью промок и едва прикрывал мускулистую грудь.       Боже. Чем он заслужил всё это?       Его карьера разрушена. Его жизнь разрушена.       Если бы он мог отрезать бесполезный придаток, висящий у него между ног, он бы это сделал.       Лицо Мо Жаня расплылось, прижавшись к окну. Будь в этой ситуации что-то нормальное, он бы рявкнул, чтобы тот убрал своё отвратительное лицо с его идеально чистого стекла, но Чу Ваньнин знал, что нет ничего нормального и единственное отвратительное лицо здесь это его собственное.       — Лаоши, пожалуйста, не делай этого, это моя вина, но, пожалуйста, не переводи меня…       Если бы он мог прорваться через этот разговор и сохранить свою гордость нетронутой, он бы так и сделал, но Чу Ваньнин не настолько безумен, чтобы полностью возложить вину на Мо Жаня, хотя и едва мог выдержать взгляд на объект своего… чего? Извращения?       Но вина его и только его.       В любом случае, конечный результат одинаков:       — Ты можешь выбрать другого научного руководителя. Кого угодно другого. У нас больше нет никаких отношений, Мо Жань. Я больше не твой лаоши.       Он скажет Сюэ Чжэнъюну, что возникли непримиримые разногласия. Академические разногласия. Мо Жань пишет поистине ужасную статью. Мо Жань придерживается философской точки зрения, которую Чу Ваньнин просто не может поддержать. Мо Жань… совершенен, воплощение самых сокровенных желаний, дар небес, и вот, что он с этим сделал.       Потерял навсегда.       Если Чу Ваньнин действительно застрял в этом месте на обозримое будущее, то, по крайней мере, он позаботится о том, чтобы ему больше не пришлось взаимодействовать с Мо Жанем. Сразу после этого он отправит электронное письмо и уволится. Другие его ученики… А хватит ли у него смелости когда-нибудь снова взглянуть на них, зная, что он делал с видео их коллеги?       Чу Ваньнин не достоин учить. Но это решение для другого дня, возможно, не в разгар пандемии. Сейчас будет достаточно просто перевести Мо Жаня туда, где он больше не сможет его видеть, например, к доброму Сюаньцзи, который определённо никогда не позволит себе иметь неуместные мысли об аспирантах. У которого определённо никогда не будет испачкана рука в собственной сперме, застывшей липкими белыми каплями в пространстве между пальцами.       Стоны Мо Жаня на видео.       Чёртово видео.       Как смешно, что единственный способ снова увидеть Мо Жаня — посмотреть видео, которое изначально всё испортило.       — Чу-лаоши, если ты выйдешь, мы сможем поговорить об этом. Я могу…       — Можешь что? Можешь объяснить, что ты мне прислал? Можешь объяснить…       Никто не сможет объяснить, что делал Чу Ваньнин, когда смотрел это видео. Было только одно объяснение, они оба знали его, но ни один из них не скажет этого.       Как Чу Ваньнин мог признаться, что всё, что ему нужно, это обнимать эту сильную талию ногами, пока её владелец врезается в него с тем, что, по слухам, было одним из самых впечатляющих членов, которые когда-либо видел весь Сышэн?       Как он мог признаться, что даже сейчас, в этот момент, когда всё рухнуло и сам Мо Жань застыл напротив окна, глупо расплывшись по нему лицом, у Чу Ваньнина уже снова встал, несмотря на штаны, ткань которых ещё не высохла после предыдущего раза?       Как он мог признаться, что будь он более храбрым человеком, то рискнул бы всем, чтобы открыть дверь и заставить Мо Жаня трахать его до потери сознания, прижав к стене?       Но Чу Ваньнин не был храбрым человеком, и его стыд грозил обжечь щёки.       — Мо Жань, иди домой.       — Но…       — Иди домой, пока я не выгнал тебя из университета, — сказал он, позволяя чувству вины полностью поглотить себя. Он не только старый извращенец, но и старый извращенец, не боящийся использовать положение для запугивания учеников.       Когда Мо Жань отступил от окна и бросил последний взгляд назад, Чу Ваньнин уже отвернулся, захлопнул ноутбук и разбил его о кухонный пол, позволив твёрдому куску титана расколоться от удара об плитку и надеясь, что уничтожил глупую технику навсегда.       Но это был не его день. Экран внезапно ожил и на нём снова появилось лицо Мо Жаня, замершее на последнем моменте видео: его рот слегка приоткрыт, глаза прищурены от удовольствия, а в форме губ Чу Ваньнин смог узнать первый слог своего имени.       Боже.       Он всё испортил.