Игра

Саша оказывается интересным и приятным собеседником, который мог практически идеально выражать свою мысль и при этом спокойно и внимательно слушать. Преподаватель совершенно не думал, что миловидный паренёк, еле сдавший зачёт в прошлом семестре, раскроется как вполне начитанный и, главное, мыслящий молодой человек со своим мнением и своими смыслами, которые он находил в классике. В течение двух недель они проводили "внеклассные чтения", когда студент приходил к нему после пар (уже практически каждый день), они садились друг напротив друга и просто разговаривали. Саша узнал, что мужчине очень нравится Печорин Лермонтова, образ которого они рассматривали на второй лекции как "лишнего" человека, и отметил про себя, что некоторые сходства видны невооружённым глазом (главное – вооружённым умом): Александр Юрьевич всегда опрятен, вежлив, он образованный, ведь стал преподавателем, сильный и крепкий, что говорило о наличии физических нагрузок. Возможно, в 19 веке он был бы настоящим интеллигентным дворянином, занимающимся только тем, что катался бы по балам, пил бы шампанское и соблазнял бы красивых девиц. Или парней. Странно, но Головин так ни разу и не поднял этой темы во время их разговоров, хотя ему было до жути любопытно. Ждал нужного момента. Ерохин же изучал студента цепким взглядом охотника, всё больше убеждаясь в том, что игра с этим парнишкой будет очень увлекательной и захватывающей. До этого в его играх участвовали совсем неизвестные ему люди, с которыми не поговорить так, как со студентом. Он проводил с ними время и получал от них всё, что хотел, а здесь ситуация ровно противоположная. И это крайне соблазняло: посмотреть, что произойдёт. – Головин, на какого литературного героя Вы будете похожи, если влюбитесь? – спрашивает Александр в последнюю сентябрьскую пятницу, хитро улыбаясь. Они как раз были заняты обсуждением "Отцов и детей", поэтому этот вопрос был задан очень даже в тему. К удивлению преподавателя, Сашу это ни разу не смутило, словно он только этого и ждал весь месяц. – Почему "если"? Скорее "когда", – он складывает руки на груди и тихо смеётся, а после резко становится серьёзным, – когда влюблюсь, я буду Базаровым, потому что в эту вашу пресловутую любовь я, действительно, не особо верю. Думаю, её не существует, – пожимает плечами, пока его с интересом рассматривают, – нет, серьёзно? Даже в вашей русской литературе нет примеров счастливых отношений, которые приводят к хорошему концу. Только страдания, боль и смерть. – "Капитанская дочка" явно прошла мимо Вас, – Ерохин откидывается на спинку стула и закидывает ногу на ногу. Достаточно искренний и однозначный ответ даёт полный карт-бланш для дискуссии, в течение которой можно будет осуществить задуманное. Он складывает руки в замок на своём колене. – Я так погляжу, Вы слишком любите страдать и себя пожалеть? – Нет, что Вы. Просто в нашей жизни кроме страдания нет чего-то более интересного, – напротив хлопают глазами, – а почему Вы решили, что я люблю себя жалеть? – Потому что Базаров самолюбив, и если что-то случается - он, в первую очередь, будет думать о себе и жалеть тоже себя, – отвечает преподаватель, а студент кривит лицо. Мимо. Но он был близок! Там всего-то плюс-минус десять метров от попадания не хватило. Саша качает головой, и мужчина понимает, что подходить надо с другой стороны. – То есть с ним Вы себя ассоциируете только в вопросах любви? – И вполне справляюсь с этим. А Вы с кем себя ассоциируете? – парень запускает руку в свои волосы, разлохмачивая их и довольно улыбаясь. Ерохин смотрит на него, на миг очарованный чужой улыбкой, но быстро приходит в себя. – Хотя догадаться нетрудно, Ваш любимый персонаж говорит за Вас. Печорин? – кивают, а после поднимаются со стула, чтобы размять затёкшую спину и плечи. – Что-то я не припомню у него грустной любовной истории. – Если скажете мне так на экзамене, я отправлю Вас на пересдачу, Головин, – Александр отходит к подоконнику и опирается на него, наблюдая за студентом немного поодаль. На улице ещё светло, деревья украшает золотисто-оранжевая листва, солнце беспрепятственно освещает аудиторию. Саша поворачивается к нему, двигается ближе к солнечному пятну на лавочке и щурится, греясь. Точно цыплёнок: беззаботный, со своими лохматыми светлыми волосами, даже не поверил угрозе о пересдаче, только похихикал. – Неужели забыли про Веру? Единственную любовь Григория за всю его короткую и трагичную жизнь? – Ну что Вы, как я мог её забыть? Никогда в своей короткой и трагичной жизни! – в ответ наигранно удивляются, хватаются за сердце, но сразу же смеются. Из Саши такой себе актёр, он не умеет быть серьёзным в такие моменты. Преподаватель наблюдает за этим маленьким представлением и с коварством воображает в своей голове, как этому цыплёнку будет совсем не до смеха, когда он столкнётся с настоящей трагедией. Точно такой же, какая была у княжны Мэри. – И что же, у Вас тоже была своя единственная любовь? – Она у всех была, есть и будет. И у меня тоже, – он слегка лукавит, уводя взгляд в сторону. Он до сих пор никого по-настоящему не любил. Всё, что было, только для удовлетворения сиюминутной прихоти, но не для долгих и длительных отношений. Но будущему сопернику об этом знать не нужно. Это так, для создания нужного образа. – И я так же, как он, потеряв её, теперь просто играю, – Головин внезапно выпрямляется, склоняя голову на бок, и ему больше не весело, по крайней мере так говорят сжатые в тонкую полоску губы и нахмуренные брови. – А что такое? Игра - тоже достаточно весёлая вещь, особенно, когда ставка - любовь. Разве нет? – кажется, парню становится некомфортно. – Я бы не стал играть на чужих чувствах. Ваша игра, на самом деле, в ящик, и для некоторых может оказаться смертельной. Неужели Вы тогда не будете ничего чувствовать, зная, что косвенно кого-то убили? – он задумывается на несколько секунд, пытаясь найти на чужом немного расплывчатом лице (всё же зрение подводит) хоть каплю сострадания к тем, о ком говорит. Но со стороны подоконника слышится смешок. – В прямом и переносном смысле тоже. Всё же разбитое сердце по тяжести стоит приравнять к настоящей смерти. – Люди должны быть сильными, чтобы пережить человека, который их бросил. А Ваши мысли не стыкуются. Как можно умереть от разбитого сердца и любви, если её самой, по Вашим же словам, не существует? – разводит руками Ерохин, осознавая, что студент начинает путаться в собственных словах. Обычно он говорил чётко и прямо, а тут такое явное противоречие. Парень зависает, значит для него эти две линии пересекались и не вызывали никаких вопросов. А говорят, что у физиков и математиков мысли в полном порядке: логичнее, последовательнее. Литература так на них что ли действует? – Как можно пострадать от того, чего нет? – Так говорили про всё, Александр Юрьевич, – он складывает руки на груди, – в моей системе координат нет любви, зато есть любовная болезнь, пока что неизвестно, чем вызванная. Может привязанностью? Эмоциональной, физической, вызывающей привыкание. Откуда знать, в моём мире этот вопрос ещё не решён, – Александру ничего не остаётся, как покачать головой и сказать, что это - увлекательнейший абсурд, который он слышал в своей жизни. Такой чепухи не городил ещё никто. – Я могу доказать. – В Вашей системе координат если нет любви, то как раз есть её доказательства, которые видны без Вас, понимаете? – мужчина неожиданно отходит от подоконника и садится рядом с Сашей, который смотрит на него недоверчиво. У того из головы всё никак не выходит тот короткий ответ в чужом телефоне, который он получил в начале семестра. "Наиграется с тобой" произносит кто-то в мыслях знакомым мужским голосом, а ему самому становится обидно: с ним нельзя наиграться! Он не игрушка, он просто так не поведётся на чужой шарм и обаяние. В конце концов, он адекватный человек, который отдаёт отчёт своим чувствам, ощущениям и действиям, в отличие от некоторых! – У Вас попросту нет определения для этого чувства, поэтому Вы считаете, что его не существует. А можете ли Вы дать определение "времени"? Нет. Тогда, держась Вашей логике, его тоже не существует. А определение для "пространства"? "Движения"? Не смотрите на меня так, я прекрасно знаю физические термины, мы, в конце концов, на каком факультете? – преподаватель усмехается, глядя в чужие карие глаза, в которых отражаются солнечные блики от окна. Чужой взгляд всегда завораживает, особенно тот, который не понимает, к чему клонят. – Ваша любовная болезнь - всего лишь проявление любви как неоднозначного термина, точно такое же, как настоящее, прошлое и будущее - проявление времени. Вы объективно не сможете доказать, что любви нет, – Головин насупливается, надувает губы, обдумывая сказанное, а Ерохин, вполне довольный собой, выпрямляется и поправляет рукава рубашки. Нагрузил бедного мальчика, сразу видно. – Вы сильно не думаете, это вредно, – смеётся он, пока Саша закатывает глаза, – я предлагаю Вам задачу попроще. – Какую? Выучить "Войну и мир"? – студенту кажется, что над ним начали насмехаться. И того Вам, Головин, не сделать, и этого тоже. Вы не думайте, Вам что, есть чем? До этого с ним и его мнением хотя бы считались, а сейчас? Или во время споров Александр всегда ведёт себя как человек, который уже победил? В своей игре тоже? – Она явно будет попроще, только французского я не знаю. – Нет, что Вы. Вместо того, чтобы доказывать несуществование любви в целом, докажите мне, что в Вас самом её нет, – преподаватель потирает ладони, предвкушая будущее удовольствие. Почему-то по чужому лицо ясно читается, что на это странное предложение будет дан положительный ответ. – Покажите, что Вы выше какой-то непонятной романтики, лирики и сентиментальности. Станьте Базаровым. – Мне что, для этого надо начать расчленять лягушек? – Саша вскидывает брови, хотя основную мысль улавливает. Ему интересно, что скажут дальше: будут ли какие-нибудь условия или ограничения. – Будто это единственное, что он делал, – кривится Александр, – я предлагаю Вам игру как раз. Проигрывает тот, кто поддаётся чужой обворожительности и начинает что-нибудь чувствовать. Поверьте, это видно сразу! А тот, кто остаётся холоден - выигрывает. Головин вздыхает. Не так он представлял себе новый семестр. Да и свои какие-никакие любовные похождения тоже. Играть с преподом-мужчиной в "Кто влюбится – тот лох"? Звучит как завязка для какого-то дешёвого американского сериала с кучей серий и сезонов. Но он чувствует: он может показать, что его нельзя считать очередной игрушкой. Им не получится вертеть и управлять, как куклой. У него есть чувство собственного достоинства, которое не позволит никому, даже более опытному привлекательному мужчине, влюбить Сашу в себя. Зато он сам будет всегда на шаг впереди, и посмотрим, кто в итоге будет страдать! Но что они будут тогда делать? Об этом Головин думать уже не желает, ведь адреналин уже прошёлся по телу, а азарт загорелся в глазах. И преподаватель, по-лисьему щурясь, протягивает ему руку, которую пожимают, начиная отсчёт их поединка. Парню кажется, что его запястья обвили странной чёрной нитью и сильно сжали, но он не обращает на это внимания. – Я согласен.

***

Саша возвращается в общежитие в некотором смятении. С одной стороны, всё, произошедшее сегодня, вызывает кучу вопросов, от обычного "что, блять?" до более сложного "что, блять, он вообще сделал?". С другой – что случилось-то? Ни с того ни с сего он просто взял и подписался на какую-то неизвестную ему авантюру! Точнее даже вполне известную, потому что такие игры ничем хорошим не заканчиваются, это утверждение даже доказывать не надо. Оно тривиально. Видимо, сыграло простое любопытство, которое так и тянуло узнать, что именно в отношении его станут делать и как всё это будет проходить. Один на один? Или в течение лекции? Флирт у доски с указкой на паре звучит очень странно, учитывая, что парень на ней практически спит. Тогда, наверное, после пар. А если он попросту перестанет приходить? Наверное, это будет нечестно. В таких раздумьях он открывает дверь в комнату и неожиданно оказывается в неуютной напряжённой атмосфере, будто кто-то здесь крупно поскандалил. Он смотрит на Марио, сидящего на своей кровати, выглядывает из-за двери и видит Артёма, который стоит и следит за закипающим чайником. Саша застывает в проёме, не зная, куда ему деваться: вперёд, в бок или обратно на факультет. Складывается ощущение, что его вообще не замечают, а если заметят - пришибут чем-то очень тяжёлым. Такого никогда ещё не было. Их общее общение с Артёмом всегда состояло из подколов, шуток, саркастичных фраз и пассивно-агрессивных посыланий в одно очень известное место. Точнее, это было общение с Сашей. Марио обычно странно на них поглядывал, не понимая, почему они "ругаются", но при этом продолжают разговаривать. Головин так и не смог объяснить ему, что вся настоящая дружба заключается не только во взаимопомощи и понимании, но иногда и в выплёскивании негативных эмоций друг на друга. Особенно когда этот "перспективный молодой человек" приходит очень невовремя и мешает работать. Любое Сашино "пошёл нахуй", сказанное, конечно же, с бесконечной дружеской любовью, Артём пропускал мимо ушей и продолжал трындеть. Никогда не уходил с первого раза. И обычно в комнате царило весёлое настроение, не считая тех дней, когда одногруппник приходил пострадать. А что здесь теперь? Один раздражённо на чайник поглядывает, будто собирается его ударить, если тот не закипит через секунду, другой – отсиживается на своей стороне комнаты. Картина "оставил одних дома, ничего без меня нормально сделать не могут" под авторством Александра Головина, написана маслом. Чайник выключается, и Артём подходит с ним к чашке, чтобы залить кипяток. Парень глядит на него в упор, но Дзюбе, видимо, вообще плевать на это. То ли он в своих мыслях, то ли на что-то обиделся и решил сыграть в молчанку. И Фернандес почему-то не издаёт ни слова. Саша стоит ещё минуты две, пока их друг заваривает себе чай, и наконец не выдерживает: – Я не понял, вы чего такие хмурые? Просто ноль реакции на меня, вы чо, посрались, пока меня не было? В ответ издевательская тишина. Марио поднимает голову, потом снова опускает, рассматривая сложенные в замок руки, а Артём отходит к Сашиному столу, опираясь на него, и принимается за напиток в чашке. Своего друга они профессионально игнорируют. Головин, нахмурившись, идёт вглубь, скидывает портфель на кровать и садится сам, ещё раз оглядывая собравшихся, только теперь поближе. Бедный бразилец зажался весь, упёрся взглядом в пол и не шевелится. А чистый русский (по своему скромному мнению) попивает Сашин чай (без спросу!) и озлобленно рассматривает стену напротив, как будто на ней появилось что-то, что ему крайне не нравится. Парень надувает губы, раздумывая, и обращается к другу поближе: – Мари, можешь рассказать, что случилось? Фернандес вскидывает голову, а глаза умоляющие, словно у котёнка, которого случайно на улице находишь, а домой забрать не можешь. Саше даже кажется, что он вместо ответа попросту залезет под одеяло, накроется с головой и спрячется. Дня на два. Но пока что его сосед вздыхает, сжимая пальцы вместе, наверное, подбирая слова, чтобы начать. Очень интригующе и необычно. – Да, Марио, расскажи! Мы вместе послушаем, – злобно слышится с боку. Головин поворачивается и прожигает взглядом Дзюбу, который только что сломал весь настрой на разговор. А тому ни горячо ни холодно, стоит, руки на груди сложил, и выпендривается. Он-то уже что-то знает! Иначе бы они тут не сидели до прихода Саши вдвоём. И ведь точно поругались! Или скорее Артём говорил какую-то очень обидную ерунду час-два, а Марио, не поняв половины, расстроился чисто из-за агрессивной интонации. Он даже сарказма иногда не понимает, но не до такой же степени. В конце концов, сам Артём тогда бы не выплёскивал свои колкости на них двоих. В плохом настроении он что ли? – Выёбистых не спрашивали. Чем-то недоволен? – Саша голос не повышает, но явно начинает сердиться, потому что бесполезные вставки со стороны уж точно не помогут. Они и так тут наговорились! Ему теперь друга успокаивать надо, а не выслушивать очень важное мнение, даже не зная, о чём оно. Артём отворачивается, не собираясь отвечать. – Тогда чай дохлёбывай и уёбывай. Неожиданно, одногруппник выпивает весь кипяток из чашки и молча уходит. Головин следит большими от шока глазами за тем, как дверь с хлопком закрывается, да так, что со шкафа падает их маленькая, украшенная новогодними игрушками, ёлка. Поднимать её хозяева не торопятся. Тут бы понять ещё, что вообще происходит и с чего всё вдруг перевернулось с ног на голову (ёлку можно не считать, с ней всё намного проще). – Мари, я ничего не понимаю, хоть убей. Меня не было пару часов, как вы могли поссориться? И главное, по какому поводу? – парень пересаживается с одной постели на другую, ближе к другу, укладывает руки на чужие плечи, стараясь показать, что он готов слушать и его не надо бояться. Даже начинает немного массировать, чтобы помочь расслабиться и не дать зажаться совсем. Марио закрывает глаза, трёт лицо ладонями и наконец прерывает своё долгое молчание, хотя видно, что это даётся ему с трудом. – Я влюбиться. Саша вскидывает брови, но облегчённо выдыхает: значит ничего страшного не случилось. Да, мальчик всего лишь вырос, повзрослел, начал чувствовать, с кем не бывает. Он ведь этого сам и хотел, сколько раз говорил! Вот, пожалуйста. Радоваться должен, раз такое случилось! И где все эти танцы, пляски, стихи от влюблённого по уши поэта? Почему-то Головин именно так всегда представлял своего друга в данной ситуации. На каком языке Марио читал бы стихи? Наверное, был бы бразильским Ленским. – А Артём тут при чём? – задаётся самый главный вопрос, а сосед пожимает плечами. Ведь действительно, он тут случайно оказался? Зашёл к ним чисто поболтать, а тут был только Фернандес, вот они и разговорились. Только закончили диалог не на той ноте. Или бедный бразилец вдруг влюбился в их же друга? Да нет! Тогда бы Саша об этом давно знал, они ж полтора года уже знакомы, такое бы сразу проявилось. Марио вместо ответа выдерживает очередную паузу, уже расслабив руки и уложив их на колени: тяжело второй раз говорить то, что в первый не встретило поддержки со стороны, поэтому он собирается с мыслями, одну из которых получается поймать и по-нормальному прочесть: он рад, что его сосед - терпеливый и понимающий человек, и ему ужасно с ним повезло. От этого становится намного комфортнее и спокойнее. – Я сказать ему. Он плохо отре…аги…плохо сказать обо мне, – он неловко чешет затылок, видя, как карие глаза напротив становятся большими-большими от удивления. С каких пор влюблённость - это что-то плохое? Сам Артём постоянно ныл о том, что у него нет отношений, а "тяночку хочется", так в чём проблема? Завидует что ли? – Он не хотеть меня обидеть! Он иметь другое мнение… только, – на всякий случай произносит, думая, что Саша сейчас пойдёт и заставит ответить их друга за всё, что тот сказал. Именно такая мысль Головина и посетила. Как минимум нужно знать, что Дзюба наговорил, и объяснить ему, что так делать в их комнате не надо. И дверьми хлопать тоже! – А в кого ты влюбился? – уточняет парень, потому что, видимо, суть всего произошедшего крылась именно в этом. И когда Фернандес честно отвечает, у него складывается весь паззл и реакция Артёма становится более ясной. Он трепет другу кудрявые волосы, портя причёску, и улыбается: – Всё хорошо, я плохого тебе ничего не скажу, – успокаивает, чувствуя неприятный трепет в груди. Он же может оказаться в такой же ситуации, причём по своей собственной воле! – А с Артёмом поговорю. – Ты пойти дать ему пизды? – А ну не ругаться! Ничего я ему не дам. Всё равно не поможет, – Саша качает головой и тихо смеётся, поднимаясь: всё же Марио очень смешно матерится на русском, но стоит отдать должное - он понимает смысл этих слов, а для этого нужно было приложить достаточно усилий! И несколько уроков от Головина и Дзюбы с доской в холле этажа, маркером и специально найденным словарём русского мата. Как приятно наблюдать плоды своей работы! – Я вернусь и ты мне всё подробнее расскажешь. Мне очень интересно, – он похлопывает по плечу и идёт к двери, по дороге поднимая упавшую ёлочку и поправляя её ветки и упавшие игрушки. И уже в коридоре приходит осознание: события принимают до жути странный оборот. Сначала он сам под чужим давлением соглашается на что-то непонятное (очевидно, он в этом не виноват, его просто заинтриговали донельзя, а он очень сомневался!), потом… вот это. Теперь ему топать на одиннадцатый этаж, и он даже не думает вызывать лифт: ему явно следует пораскинуть мозгами перед тем, как явиться к одногруппнику и начать разговор, иначе он с пылу наговорит полной херни, собственно, как сам Артём и сделал. Он-то в целом хороший друг, понимающий, поможет всегда, и единственное, что ему мешает – собственное мнение, которое некуда девать, поэтому он высказывает его всем, кто попадается под руку. И, кажется, в этот раз он явно переборщил, потому что умудриться расстроить иностранца, который точно понял только часть его длинного монолога (почему-то Саша уверен, что там был именно монолог, в привычном Дзюбовском стиле) – надо было постараться. Головин останавливается, переводя дыхание, после нескольких пролётов. Лестница как будто не заканчивается, а восьмёрка около двери не особо радует: ещё минимум минут десять шагать. Не поздно передумать! Он так и делает, и до нужного этажа добирается без потерь своих лёгких и ног - на лифте. Заветная комната в конце коридора приоткрыта. Парень стучится и слышит из глубины громкое "кто там?". Как хорошо, что Артём живёт один, им это только на руку. – Сто грамм, – незваный гость проходит и закрывает за собой дверь, чтобы никто в коридоре ничего не услышал. Дзюба сидит у своего столика, закинув на него ноги, и читает, не обращая на вошедшего внимания. И что только за привычка игнорировать, зная, что ждёт разговор, тема которого тебе не по душе? Как будто он этого не случится. – Дормамму, я пришёл договориться. – Ты адресом ошибся, – удивительно спокойно отвечают, но глаз от книги не поднимают. Всем видом показывают, что говорить с кем-то не желают вообще, и Саше кажется, что его сейчас точно так же, как и он, пошлют обратно к себе как минимум. Как максимум - перестанут с ними двумя общаться. – Чего надо? – Пришёл выяснить, что за херню ты Марио наговорил. Прости, но твой шедевральный, как говорится, спич ни один иностранец не передаст. Поэтому я пришёл сам, – он обходит хозяина и садится на кровать, только двигается подальше от окна - вдруг решат его выкинуть! В таком деле нужно быть ко всему готовым. Артём откладывает книгу в сторону и опускает ноги на пол. Саша понимает, что диалог у них будет тяжёлый, потому что друга иногда в целом трудно слушать, а сейчас придётся ещё анализировать то, что скажут, возможно, спорить, а это потребует от парня кучу сил, которая была потрачена ещё на факультете. В голове внезапно появляется знакомый образ преподавателя литературы, что сидел с ним сегодня рядом, и ему приходиться встряхнуть головой, чтобы избавиться от этой назойливой тени, что тянется за ним чёрной ниткой ещё с аудитории. Он даже потирает запястье справа, проверяя, нет ли там чего, но странное ощущение не исчезает. Что это такое? Одногруппник начинает говорить, и Головину приходится силой заставить себя слушать и не думать о чём-то постороннем. Или о ком-то постороннем; сосредоточиться на чужих словах, и у него это даже неплохо получается! Правда, Дзюба говорит такие вещи, от которых парню становится плохо, и он мысленно радуется, что Фернандес понял только часть из всего сказанного, иначе всё было бы намного хуже. Артём высказывает ему всё: и то, что это неправильно ни с точки зрения социума, ни с точки зрения этики, приплетает биологию, потом переходит к тому, что всё это - болезнь, которую можно и нужно лечить, а заканчивает всё шутливо своим "не православно", на что Саша отвечает быстро и не думая: Марио – католик. На этой ноте воцаряется неловкое молчание. – Я так и не понял, он для тебя умер после этого или что? – минут через пять обдумывания чужих слов спрашивает парень, разводя руками в замешательстве. Суть-то до него дошла: очевидная реакция обычного русского человека, только изменилось ли хоть что-то после этого - поди догадайся. Дзюба вздыхает, покачиваясь на стуле. Всё же он успел всё обдумать, всё взвесить, и если забыть об этом неприятном факте - фундаментально их отношения не изменятся. – Ну да, влюбился паренёк в мужчину, что ж теперь делать? К экзорцисту его вести? Серьёзно? – друг кривится, поддерживая глупость данной идеи. – Ну да, в преподавателя физики, но это совсем другая проблема! И решаемая, может со временем пройдёт. Он-то от нас поддержки ждёт, мы друзья, а ты что? Наплёл какой-то херни, напугал его, сам расстроился, а мне теперь вас мирить, идиотов, – Саша с досадой складывает руки на груди и шумно выдыхает через нос. – И ёлку чуть не сломал, – вот она, настоящая претензия! – Ладно, – Артём отмахивается и поднимается со стула, – я поступил некрасиво, но моего мнения это не изменит. Пойдём, Голова, извиняться буду. Надеюсь, ты хотя бы не из них? Саша отрицательно качает головой и радостно встаёт, выпрямляется, а про себя невольно думает: а если он всё-таки столкнётся с той же проблемой, станет ли Артём ему помогать? Или он попросту плюнет на них обоих, и на этом печальном моменте их дружба оборвётся? Он делает глубокий вдох и мысленно себя успокаивает: такой ситуации с собой он не допустит, что бы не случилось.