Palo Alto

♪Billy Talent — Fallen Leaves

***

США. Кремниевая долина. г. Пало-Альто.

21 ноября. Среда.

      Отчётливый шум на соседней кровати заставляет резко распахнуть глаза и тут же их закрыть от ослепительного утреннего калифорнийского солнца, струящегося сквозь тонкие занавески. Чонгук чересчур внезапно выныривает из сна, ощущая голыми ступнями прохладный ветер, который своевольно гуляет по комнате. Видимо, вчера перед сном он вместе с соседом всё-таки забыли закрыть после проветривания форточку, а теперь вынуждены ютиться под одеялами в попытках согреться. Сбоку слышится писклявый звук будильника, от которого сразу приходит понимание: теперь точно пора вставать и собираться. Начинается новый день. Сдавшись окончательно, Чонгук нехотя скидывает с себя одеяло и с полузакрытыми глазами приподнимается на постели. Свесив одну ногу на пол и коснувшись покалывающими кончиками пальцев холодного деревянного паркета, он сонно чешет пятерней голову, позволяет себе сладко зевнуть и пытается наощупь найти декоративную подушку. Еле отыскав пропажу, он подцепляет её за хлопковую кисточку, тянет на себя, а после… хватает поудобнее, резко замахивается и с неким задором кидает подушку в сторону соседа, ворча хриплым со сна голосом:       — Вставай, а то опоздаешь, — слыша в ответ лишь тихое бурчание.       Ухмыльнувшись, Чонгук сидит ещё пару минут с закрытыми глазами, окончательно собирая себя по частям, приподнимается с нагретого места и, поёжившись, плетётся в душ. Взбодриться сейчас точно не помешает. Только перед этим всё же нужно закрыть окно.       Оглядывая едва проступающие очертания фигуры соседа, уютно зарывшегося в кокон из одеяла с головы до ног, Чонгук позволяет себе небольшую вольность: хватает пальцами одеяло и тянет на себя, устремляя взгляд на едва показавшийся белоснежный ёжик волос среди такого же белоснежного цвета постельного белья. С негромким «вставай-вставай, я пошёл в душ» он закрывает за собой дверь, задвигает щеколду и облокачивается ладонями на раковину, искривляя перед зеркалом своё заспанное лицо усмешкой.       Сегодня один из самых ответственных дней за все те три месяца, в течение которых Чонгук готовится к поступлению и является абитуриентом этого огромного по масштабам университета. За ежедневными лекциями, общими и индивидуальными занятиями дни пролетели непозволительно быстро. И ведь всё это может спокойно оборваться в один миг, ибо… именно сегодня самый последний и самый важный экзамен. Этот день решит его судьбу окончательно: либо же он вылетит со свистом из этого шикарного места, либо же почувствует в себе душевные силы и начнёт новый жизненный этап.       Нет, он уверен в том, что справится, ведь недаром Чонгук Чон который год является лауреатом и победителем ряда региональных творческих конкурсов. Только и желающих поступить на это направление чрезвычайное количество, а поэтому любого из абитуриентов могут попросить подать заявку на следующий сезон или же по завершению всех прослушиваний попросить подождать зачисления до весеннего семестра. Чонгук этот вариант не рассматривает, ибо оплошать — это последнее, что допустимо в его семье. Семье, где его отец является заместителем декана одного из самых престижных вузов Америки.       Это как раз таки одна из причин, почему Чонгук соревнуется с другими абитуриентами за лучшее место под солнцем. Да и ему, в общем-то, не привыкать — у него вся жизнь проходит в ежедневной борьбе.       То, что его отец является довольно-таки крупной шишкой в Стэнфордском университете, не знает только младенец. Пало-Альто — городок тихий, небольшой, да и среди приезжих абитуриентов и учащихся здесь студентов из других штатов слухи распространяются стремительно.       И Чонгука всё это раздражает до мозга костей, ибо на протяжении всех этих месяцев он ни разу не прибегнул к помощи отца. Да о чём говорить? Он даже ни разу не пересекался с ним в учебных коридорах, старался лишний раз не показываться на глаза, быстрее увиливая после лекций в общежитие, и общаться по минимуму — они лишь несколько раз перекинулись парой фраз об учёбе, когда отцу всё-таки удавалось поймать его у входа на территорию университетского кампуса. Только непонятно для чего, ведь тот и так о нём знал буквально всё. Отцу ведь никакого труда не составляло поинтересоваться его успехами среди своих приятелей-преподавателей. В конце концов, ведомости тоже никто не отменял, ибо все пропуски активно фиксировали, а оценки проставляли с дотошной регулярностью. Как бы грустно это не звучало, но от каждого балла здесь зависела судьба каждого будущего студента. Оставались лишь усердные, стойкие, либо же безгранично талантливые.       Среди абитуриентов, которые обучались вместе с Чонгуком, были и ленивые, и крайне безответственные. Правда, большинство из них отпали уже после первого экзамена. На втором кто-то всё-таки удосужился взяться за ум и дотянул на одной лишь непреодолимой жопной тяге до третьего, с которого слетел также поспешно, как и проявил свои творческие потуги к знаниям.       Благо на последний экзамен среди всех этих рьяно рвущихся к знаниям остались только самые стрессоустойчивые, либо в высшей степени одарённые и много обещавшие в будущем, либо же с очень пытливым умом. Деньгами здесь никого не удивишь.       Чонгук не может похвастать тем, что обладает вкупе всеми этими качествами, но может с точной уверенностью признаться в одном: он душой и сердцем обожает то, чем занимается.       Пропуская меж длинных музыкальных пальцев взлохмаченные пряди волос, он стягивает с себя пижаму, кидает её в корзину и встаёт под тёплый душ. Времени остаётся катастрофически мало, а ему ещё нужно перед экзаменом повторить весь пройденный за три месяца материал. Правда, чего уж греха таить… Разбуди его кто-нибудь посреди ночи и спроси дату рождения, страну или же какой-нибудь немаловажный исторический факт из жизни известного композитора XIX столетия — он ответит без какой-либо заминки, не удосуживаясь даже задуматься.       Возможно, Чонгуку в его возрасте нужно развлекаться иначе. Например, играть на электронной гитаре, а не ластиться пальцами вдоль чёрно-белых клавиш полюбившегося за столько лет фортепиано; залипать на обложки журналов с рекламой новомодных джинс, обтягивающих аппетитные задницы молоденьких Патти Хансен и Брук Шилдс, не забывая при этом под всё это действо старательно стирать себе ладонь правой руки; меняться с друзьями дисками и кассетами любимых рок-групп и ночевать на пьяных флэтах, просыпаясь с диким сушняком во рту, но с новой девочкой под боком.       Только, признаться честно, опыт и любовь к своему же делу творят с людьми немыслимые вещи, а строгое отцовское воспитание — так подавно, поэтому Чонгук из интересных мест посещает по воскресеньям лишь местную библиотеку, расположившуюся на территории кампуса, либо же раз в пару месяцев ходит с матерью в Стэнфордский театр на Юниверсити-авеню. Так сказать — окультуриться. Чудеса да и только.       Душевую наполняет приятный и бодрящий аромат геля с мятной отдушкой, пока за дверью слышится тихий шорох. Видимо, Намджун — его сосед — всё-таки соизволил проснуться. Вовремя, однако. Чонгук как раз успеет смыть с себя пену, почистить зубы и привести в порядок гнездо на голове, которое намыливает с особым энтузиазмом.       — Чон, ты чего там, захлебнулся в воде?       А, нет… всё-таки нужно поторапливаться.       — Пять минут. Чищу зубы и выхожу.       Смыв пену, Чонгук подходит к раковине и хватает зубную щётку, жирно наносит на неё пасту, запускает весь этот тандем в рот и, стоя на одной ноге, опирается рукой на раковину. Смотря на своё лицо, выглядывающее из глубины затемнённого зеркала, он хмурит брови и невольно вспоминает недавний случай, который произошел чуть меньше месяца назад — после первого экзамена.       День был насыщенным и ярким на эмоции. Чонгук, ощущая нарастающее волнение, как перед прыжком в блистающее под жарким солнцем море, нервно теребил до боли в пальцах книгу по «Истории музыки». Текст он зазубрил так, что к нему невозможно даже было придраться. Да и не то, что зубрил… Чонгук с малых лет играл на фортепиано и участвовал в различных конкурсах, соревнованиях и олимпиадах, проводимых от школы среди различных городов в штате Калифорния. Да и всегда занимал на каждом из них призовые места. А изучение теории и истории музыки, наряду с постоянным прослушиванием и исполнением классических произведений на постоянной основе, дало ему на экзамене преимущество и полный карт-бланш. Естественно, Чонгук его сдал. Только после от волнения сбежал в туалет и заперся в кабинке, стараясь привести себя в чувство. Ему просто неимоверно все эти годы хотелось доказать отцу, что он сможет пробиться в этот университет своими силами. Без чьей-либо помощи… Ведь табель с его оценками пестрит высшими баллами, рекомендательные письма от школьных учителей полыхают вычурной похвалой и благодарностью, а портфолио разрывается от многочисленных дипломов и наград. И Чонгук может поклясться, что подготовительные курсы, на которые он несколько лет усердно копил деньги — дабы в дальнейшем поступить в Стэнфордский университет — и откладывал их после каждого выигранного конкурса, заработал сам.       Своим трудом, своими руками.       И когда он, заперевшись после экзамена в кабинке, восседал на крышке унитаза и подслушивал чужой разговор, ему было даже не совестно, а… обидно?       — Этот сукин сынок даже здесь успел нас обойти, — послышался знакомый грубый голос, а после чёткий удар костяшками пальцев по соседней кабинке туалета. Чонгук аж в этот момент вздрогнул от неожиданности.       — Не сукин, а папочкин, — второй голос звучал не менее грубо, но слишком насмешливо и чересчур слащаво. — Ты забыл?       — А, точно… Блять, неужели ему везде так везёт? Отец — профессор. Ну конечно-о, — издевательски протянул первый. — Даже здесь свою азиатскую задницу рвать не нужно, потому что его в любом случае возьмут!       — Фред, будь тише, услышат же, — и в подтверждении своим словам тот сам проговорил едва ли не на выдохе.       — Да мне похуй, пусть слышат! Я даже не побоюсь сказать это всё в наглую рожу ебучего Чона. Сука, да чтоб тебя… — за этими же словами последовал какой-то грохот, и Чонгук прикрыл глаза. Неужели этот придурок уронил в порыве злости мусорный бак? — Я! Понимаешь? Я должен поступить сюда, а не он! Этот Чон недостоин здесь учиться! Да если б не его папаша, он даже бы на порог кампуса не смог ступить!       Чонгук в тот момент, конечно же, понял, чьи были эти полные злобы, отчаяния и неприязни голоса, но даже не задумывался, что его личность может вызвать в ком-то такие эмоции.       Он не мешкал. Просто вышел из кабинки, помыл с мылом руки и как ни в чём не бывало покинул туалет. На выражения лиц Фреда и Чарли старался не смотреть, но… эти два идиота явно были шокированными. Ещё бы — взяли-то, как говорится, с поличным!       Как же Чонгуку всё-таки нравится, когда люди составляют о другом человеке мнение, наблюдая лишь со стороны, исподтишка, а после кичатся своим недальновидным мнением, идущем, кстати, не дальше собственного длинного носа. Только толку от этого ноль.       Чонгук доказывать никому ничего не собирается. Пусть люди вокруг думают, что хотят. Он и без этого слишком многое сделал для того, чтобы попасть сюда, а теперь что, станет любителем собирать всякие слухи? К слову, обычно подобным промышляет Фиби — девушка его друга Оливера, поэтому Чонгук именно от них одним из первых узнаёт всякие сплетни на стороне. В подробности не вдаётся, ему своих проблем по жизни хватает, а это: многочисленные занятия, бесконечное количество потраченного времени за инструментом и ограниченное количество времени на жизнь. Ежедневная рутина. Да и Чонгук слишком привык к одиночеству и существованию без родителей, потому что как только ему стукнуло тринадцать лет, перед ним открылась новая дверь: частная школа искусств, а если копнуть глубже, то — школа-пансион, расположившаяся в живописной горной местности в двух милях от городка Айдлуайлда.       Не сказать, что он был этому не рад. Рад, даже очень… ибо это была отличная возможность сбежать от отца. Из-за того, что школа являлась частной, Чонгук бывал дома редко и прилетал в родной Пало-Альто лишь на каникулы и праздники. Благо отец поддерживал его стремление в музыкальном образовании: исправно платил за учёбу, полностью оплачивал билеты на самолёт и вносил различные суммы за участие в очередном конкурсе. Чонгук безмерно благодарен отцу за такую возможность, но ведь… ведь всего этого бы не было, если бы он сам не желал развиваться и обучаться. Разве можно заставить кого-то заниматься нелюбимым делом? Нет, теоретически, конечно, возможно, но будет ли это давать какие-то плоды? Музыканты сходу чувствуют механическую игру и зазубренные движения, а для Чонгука игра на фортепиано — это про чувства и эмоции, про спокойствие, умиротворение и… про жизнь.       Закидывая зубную щетку в стаканчик, он осматривает себя в зеркало и напоследок поправляет волосы — мокрые пряди с трудом напоминают привычный всклокоченный маллет. Страшного в этом ничего нет, в последнее время Чонгуку даже нравится, как отросшие завитки обрамляют щёки. Обтеревшись полотенцем, он надевает чистый халат и выходит из ванной комнаты, истуканом останавливаясь прямо на пороге.       — Доброе утро утопленникам, — чуть ли не сбивая с ног, бодро тянет Намджун, а схватив его тушку за плечи, отодвигает сторону и проскальзывает за дверь. — Восьмой час утра, Джей Кей, мог бы и разбудить соседа.       — Я тебя будил, — он лишь тяжело вздыхает в ответ. Даже удивлению не осталось места, ибо каждое утро в их комнате начинается одинаково. — И, кажется, просил не называть меня… так.       — Плохо будил, ты же знаешь, что у меня… — хватая щётку, Намджун принимается чистить наспех зубы, продолжая бубнить себе под нос что-то нечленораздельное.       — Что?       — Говорю: проблемы, ну… с ранним подъёмом, — продолжает бубнить тот, закидывая щётку в стаканчик. Ну прям дежавю какое-то.       — И как ты без меня вообще не проспал весь первый курс?       — Я и проспал, — проговаривает Намджун с некой гордостью в голосе, пока намыливает заспанное лицо. Вообще-то, Чонгук не слепой и без внимания, конечно же, не оставляет самодовольную улыбку, которую тот так старательно прячет за своими широкими ладонями.       — Удивительно, как ты с таким успехом ещё не вылетел отсюда.       — Но-но… — недовольно отзывается тот. — Знаешь ли, не каждому дано быть капитаном баскетбольной команды университета.       — И то верно, — заключает Чонгук и, развернувшись на пятках, уходит в комнату. Садясь за стол, цепляется взглядом за часы, подмечая, что до экзамена остаётся чуть больше двух часов, а значит, он ещё успевает повторить все лекции, выведенные аккуратным почерком в тетради.       Только копошащийся позади него Намджун, который успел выйти вслед за ним из ванной комнаты, неимоверно отвлекает, когда изрекает:       — А к тому, что я называю тебя Джей Кей, ты б привыкал… Проще ж будет влиться! Да и я до сих пор удивляюсь, как твои зубрилки-одноклассники за столько лет не додумались дать тебе погоняло? Мы же в Америке, бро.       — Бро, собирайся и вали. Ты мешаешься. Да и опаздываешь уже, — усмехнувшись, подмечает Чонгук и кивает на часы.       Намджун, явно сдерживая поток нецензурных слов, быстро натягивает чистую футболку, широкие джинсы и кроссовки, а хватая за лямку рюкзак, перекидывает тот через плечо и бросает напоследок:       — Мелкий, после экзамена не торопись к родителям, разговор есть, — и, схватив куртку с логотипом своей команды, вылетает из комнаты, попутно желая удачи.       Мд-я… Чонгук же уже говорил, что каждое утро начинается в их комнате одинаково, да?

***

      Не сказать, что Чонгука не устраивает факт того, как ему пытается навязывать Намджун погоняло, ведь его корейское имя многие с непривычки коверкают на свой лад. Например, когда он поступил в младшую школу, то частенько слышал от одноклассников в свой адрес какие-то издёвки и различные интерпретации имени. Приятного мало. Просто со временем вырабатывалась привычка.       Его родители, находясь вместе со школьной скамьи, иммигрировали в США, ещё будучи абитуриентами. Отец — Джинон Чон — родился в семье учёных, а мать — Соён Чон — в семье преподавателей. После окончания бакалавриата мать с отцом поженились, вскоре узнав, что их небольшую семью ждёт пополнение. Отец, окончив Калифорнийский университет в Беркли, поступил в Стэнфордский на аспирантуру и на сегодняшний день является профессором патологии и генетики в медицинской школе университета, в который так стремительно пытается поступить Чонгук. Мать же, окончив бакалавриат, несколько лет преподавала английскую литературу в школе, но после того, как родила, полностью занялась воспитанием сына. Чонгук же, в свою очередь, являясь американцем корейского происхождения, знает английский язык идеально как раз таки из-за матери-педагога, а вот с корейским — явные проблемы, ибо он в нём незаинтересован. Надобности нет. Зато языковой барьер никогда его не преследовал в общении с одноклассниками, а учёба давалась крайне легко.       За полчаса до экзамена Чонгук покидает общежитие и добирается на велосипеде до учебного корпуса, обдумывая слова Намджуна. С одной стороны, тот прав, ведь вливаться в новый коллектив ему действительно будет нужно, потому как на данный момент у него с этим полный дабл трабл. После того, как он подслушал в туалете разговор Фреда и Чарли, в его сторону начались какие-то жалкие попытки травли. В открытую точно никто из этих двоих действовать не будет, ибо те явно боятся его отца-профессора (хоть на этом спасибо), но неприязнь в свою сторону Чонгук ощущает на каком-то ментальном уровне. И ему это крайне не нравится.       Заходя в корпус, Чонгук неторопливым шагом направляется к аудитории, рассматривая стены университета. Почему-то именно в такие моменты на него находит какая-то меланхолия, а потому невольно вспоминает пережитые эмоции, когда он впервые ступил на порог кампуса.       Естественно, он бывал в стенах университета и до этого, ведь мать чуть ли не с самого его рождения таскалась вместе с ним на руках к отцу. Подрастая, Чонгук сам начал захаживать в отцовский кабинет. Например, помочь с какой-то бумажной волокитой или подготовить учебники к очередной лекции. Бывало такое, что после уроков он вместе с одноклассниками мог прогуливаться по огромной облагороженной территории, а после — в приподнятом настроении бежать домой.       Когда же Чонгук уехал в школу-пансион, большинство этих воспоминаний подразмылось и сменилось новыми для подростка эмоциями и чувствами, но стоило ему только вернуться и вновь ступить на порог кампуса, то события с перспективы прошедших нескольких лет внезапно охватили память чувством эйфории.       Когда же Чонгук заселился в общежитие, то не сразу пошёл с соседом на контакт. Тот первоначально выглядел туповатым — да-да, привет, стереотипы о спортсменах — и грубым, но с каждым днём их незамысловатого на первый взгляд общения открывался всё с более приятной стороны даже в каких-то обыденных действиях: проявлял интерес к его лекциям, интересовался настроением и всегда спрашивал, не перетрудился ли он. Намджун является его наставником и, возможно, это нормально для человека, который буквально закреплён за тобой в качестве «нянька для абитуриента», но за все эти месяцы между ними действительно сложились какие-то доверительные отношения, которые со временем, вероятно, смогут перерасти в дружбу.       Чонгук редко с кем общается и мало кому позволяет лезть себе под кожу — слишком сильно разделяет понятия дружбы и приятельства. В этом плане его вообще можно назвать аутсайдером, ибо для него дружба — чересчур размытое понятие. Свои чувства он держит при себе, открываться лишний раз чужому человеку не станет, а своей жизнью вообще старается ни с кем не делиться. У каждого человека есть скелеты в шкафу, но Чонгук излишне бережный, поэтому слишком жадно скрывает своих скелетов за закрытой дверью.       Сказать, что Чонгук любит учиться — это ничего не сказать, ибо все годы обучения он проявлял себя внимательным, любопытным и старательным учеником. Это же так здорово, когда человек узнаёт нечто новое, доселе незнакомое, и позволяет себе открывать новые грани.       Ежедневные лекции захватывали его с головой, а потому он, подобно губке, впитывал в себя всё с особым интересом: старательно выводил красивым почерком лекционный материал в тетради, едва поспевая за лектором, и по пунктам расписывал абсолютно новую для себя информацию, стараясь запомнить всё с выверенной точностью.       Раз в неделю Чонгук посещал библиотеку с целью найти какой-нибудь вдохновляющий материал, ведь впереди маячили экзамены, к которым нужно было быть особенно подготовленным. В сентябре учеников среди бела дня было практически не сыскать, но, несмотря на это, библиотека никогда не пустовала. Чонгук выписывал из книг множество цитат, которые бы могли ему помочь успешно подготовиться к академическому эссе, и брал различные книги по гармонии, сольфеджио, теории музыки, чтобы подготовиться к самому последнему и важному экзамену — творческому, в котором одним из главных критериев было создание собственного музыкального произведения.       После библиотеки Чонгук, напитавший свой мозг знаниями, отправлялся в общежитие, где по вечерам вместе с соседом обсуждал все события, произошедшие за неделю. В будние дни Намджун возвращался в комнату максимально уставшим, а потому Чонгук старался лишний раз того не трогать — спорт отнимал много сил, а капитанство — тем более. Быть лидером в чьих-то глазах и следить за целой командой наверняка трудно и тяжело. Зато в такие дни после лекций Чонгук мог позвонить по стационарному университетскому телефону своему школьному другу, который готовился к поступлению в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Оливеру всегда нравился джаз, поэтому тот даже особо и не задумывался, куда будет подавать документы после частной школы, в которой они оба до этого обучались.       В таком темпе пролетели два месяца подготовительных курсов, и сейчас Чонгук, медленно подходя к аудитории, в которой будет проходить экзамен, начинает даже немного мандражировать. Нет, не от страха завалить экзамен, а от предвкушения, ведь с понедельника для него начнётся новая студенческая жизнь. Да, он всё также будет числиться абитуриентом до следующего учебного года, но сегодня последний этап конкурса, после которого объявят фамилии тех, кто предварительно зачислен на первый курс и сможет дальше посещать лекции в качестве ввода в учебный процесс. Конечно, не бесплатно.       Подходя к кабинету, возле которого уже столпились все абитуриенты, заняв пофамильно очередь, Чонгук оглядывается и замечает на двери список экзаменуемых. К сожалению, в списке он оказывается в середине, а потому понимает, что создавать толкучку возле двери нет никакого смысла. Сбросив рюкзак на подоконник, он облокачивается на него задницей и моментально утыкается в тетрадь с выписанными им же лекциями. Не сказать, что этот экзамен является каким-то крайне тяжёлым, скорее — эмоционально выматывающим, ибо после всех этих месяцев подготовки решится дальнейшая судьба всех абитуриентов, собравшихся в кучку перед наглухо закрытой дверью. Чонгук уверен в своих талантах, портфолио и эссе, да и прекрасно осознаёт свои способности. Только гадкий червячок сомнений всё равно пробирается в мысли.       — Привет, — сверху звучит чей-то женский голос.       Чонгук нехотя отрывается от тетрадки, явно удивлённо поднимает глаза на того, кто посмел нарушить его уединение, и видит перед собой Софию с застывшей лучезарной улыбкой на губах. Ухоженная блондинка с длинными волосами, которая перебралась сюда вместе с родителями из Фолс-Сити пару лет назад. Чонгук не особо понимает, чем же так примечателен Пало-Альто — этот городишко буквально привлекает сюда целые семейства, заставляя кардинально поменять жизнь. Возможно, помимо Стэнфордского университета, тот пленит своим спокойствием и размеренностью. Чонгуку не понять, ведь если бы не отец, то он бы со спокойной душой после частной академии переехал вместе с Оливером в Лос-Анджелес, либо же отправился поступать в Сан-Диего или Нью-Йорк.       — Привет, — выдавливает из себя. Честно, крайне не хочется в данную минуту трещать. Через пару минут начнется экзамен, и Чонгука не прельщает перспектива забивать себе голову пустой болтовнёй.       — Готовишься? — София, хлопая длинными ресницами, уж как-то слишком пристально рассматривает его своими большими голубыми глазами.       Всё ж вроде бы очевидно. Готовится! Или это некий способ разрядить обстановку?       Кивнув головой, он снова утыкается носом в тетрадь, но девушка его скромных намёков явно не понимает, потому что пытается продолжить их несостоявшийся диалог.       — Не хочешь сходить с нами после экзамена в Il Fornaio?       — С вами? Это с кем?       Не то чтобы Чонгуку интересно, — любопытствует чисто из вежливости. Он всё равно откажет, ибо ещё утром пообещал Намджуну пересечься и обсудить какие-то насущные дела. Да и скоро освободится отец, а они договорились после работы вместе поехать домой — тот заберёт его ближе к вечеру из общежития.       — Алиса и Чарли, — с всё той же лучезарной улыбкой проговаривает София.       Ну, серьёзно? А этот придурок Чарли вообще в курсе, что его вместе с ними зовут обедать в самый лучший ресторанчик города?       — Лучше пригласите Фреда, составит отличную компанию, — Чонгук вроде и старается говорить спокойным тоном, но некие язвительные нотки так и норовят вырваться бранной речью изо рта. Чёрт бы побрал эту парочку!       Он не знает, то ли кто-то там сверху сжалился над ним, то ли судьба слишком к нему милостива, но именно в этот момент открывается дверь аудитории, и профессор приглашают экзаменуемого — Софию Андерсон, которая в пофамильном списке стоит первая.       — Встретимся после… — бросает напоследок девушка и, развернувшись, забегает в аудиторию.       Аллилуйя!       Пропуская эту реплику мимо ушей, Чонгук отгоняет от себя всякие ненужные мысли и пытается настроиться на новую волну.       Только теперь это становится гораздо сложнее.       Вот для чего было напоминать про тех идиотов, которые, к слову, даже не удосужились вовремя прийти, потому что среди перешёптывающейся толпы Чонгук их не наблюдает.       Да и какое ему вообще до этого дело?       В данный момент у него одна главная задача — сдать экзамен, а уже после, может быть, он подумает, для чего же София позвала его пообедать вместе. Если бы не балласты в лицах Чарли и Алисы, то он даже бы согласился. Почему нет? Намджун ведь советовал вливаться в коллектив. Вон, даже погоняло ему придумал!       Точно…       Интересно, о чём тот хочет с ним поговорить? Возможно, об общежитии? Какова вероятность, что после экзамена их не расселят? Чонгуку теперь же не нужна будет постоянная «нянька», а Намджун недавно как раз обмолвился о своих будущих планах: на третьем курсе тот планирует перебраться в дом братства — жить со своей баскетбольной командой.       Это грустно.       Чонгук успел прикипеть к этому человеку душой, да и к их ежедневным ритуалам сумел привыкнуть. Он любитель ранних подъёмов, а потому встаёт даже в выходной день вместе с первыми лучами солнца. Намджун же любитель поспать подольше. И пока тот дрыхнет, он успевает принять душ, сообразить на двоих какой-нибудь перекус, повторить лекции и даже убраться в комнате. Зачем будить человека, если тот сам этого не просит.       И что же будет дальше? Придётся привыкать к новому соседу?       Пока он тут думы думал, София уже успела покинуть аудиторию и поспешно куда-то ретироваться. Этот факт, конечно же, радует, ведь ему не придется искать оправданий, дабы отшить голубоглазую блондинку, за которой таких, как Чонгук, бегает целая толпа. Наверное. Откуда ему знать?       Очередь из экзаменуемых начинает постепенно редеть, а коридор пустеть. Только в голове копошится рой из навязчивых мыслей. И как же жаль, что внутри черепной коробки не предусмотрена кнопка «стоп», на которую можно нажать и хотя бы пару минут ни о чём не думать.       — Чонгук Чон? — его отвлекает какая-то незнакомая женщина.       Подрываясь с подоконника, он на выдохе выдаёт слегка нервное:       — Д-да.       — Готовьтесь. Вы следующий.       Неловко получилось, но ладно. Наконец-то!       Наконец-то Чонгук со спокойной душой за сегодняшним ужином сообщит родителям главную новость.       Он — Чонгук Чон — студент Стэнфордского университета.       Почётно же звучит?       Опустим формальности по поводу того, что «будущий студент». Суть не в этом.       Суть в том, что после этой новости жизнь Чонгука может стать чуточку лучше, ведь ровно через два дня ему стукнет восемнадцать лет. Возможно, отец наконец-таки увидит в нём взрослого человека, способного справляться с проблемами без посторонней помощи.       Он лелеет надежду на то, что впервые за свои восемнадцать лет сможет отметить свой день рождения так, как хочется ему. Может, возьмёт билет на самолёт и слетает на уикэнд к Оливеру. Или вытащит куда-нибудь в город Намджуна, если тот согласится.       С этими светлыми мыслями Чонгук закрывает за собой дверь, проходя в аудиторию с лучезарной, но скромной улыбкой.       Начинается последний экзамен, от которого теперь зависит его судьба.

***

      — Я сдал! — выдаёт всю подноготную Чонгук, не размениваясь на приветствия, разговоры о погоде и элементарную вежливость.       — Сдал?       — Да, — и использует быстрые короткие фразы, не тратя время на паузы.       — Ну ты красавчик!       Конечно, красавчик. Он, едва покинув аудиторию в приподнятом, окрыленном и радостном настроении, решил сразу же позвонить Оливеру. Только в ответ Чонгук от друга даже не слышит малейшего удивления, хотя голос у того звучит с некой… гордостью? Это приятно!       Раз уж их разговор состоялся раньше намеченного, то никакого смысла тянуть до пятницы нет. Нужно сразу задать пару вопросов и обсудить планы на предстоящий уикэнд.       — Чем будешь занят в выходные?       — Чон, если ты всё сдал, это не повод выпендриваться, — в трубке слышится тихий смешок. О, хоть какая-то новая эмоция! — В понедельник прослушивание. Буду готовиться.       — К чёрту тебя, Оливер! — тихо смеётся в ответ. — Думал, увидимся.       — Я что-то забыл, да?       — Возможно.       Повисает тишина. Странно. Время, вроде бы, не закончилось. Минуты нервно продолжают тикать.       Чонгук поочередно прижимает к ушам телефонную трубку, чуть ли не путаясь в проводе, но расслышав чужой усталый вздох, без какого-либо намёка продолжает разговор.       — Ну так?..       — Подожди, я пялюсь в календарь, — быстро проговаривает друг. — Фа-ак! Фа-ак… — тянет как-то уж слишком обречённо. — Твой день рождения! Чонгук, прости.       — Не страшно. Вероятность того, что отец отпустит меня в Лос-Анджелес — сто к одному.       — Ты перепутал с нулем, — насмешливо подмечает тот.       — Вообще не помогаешь… — после его слов Оливер всё же снова не сдерживается и выругивается. — Ладно, я поехал в общежитие, Намджун ждёт.       — Поменьше официоза, Чон.       — Ой, всё! Позвоню в понедельник! Пока! — бубнит и тут же вешает трубку стационарного телефона.       Да чего все прицепились к нему с этими сокращенными именами?       Нет, в Америке это нормальная практика, да и большинство студентов, которые знакомы лично, не обращаются друг к другу полным именем. Намджун вообще просит называть себя «Нам» или «Джун», но Чонгуку как-то… непривычно?       В младшей школе ему часто попадались недальновидные любители переиначить непривычные для их чистого американского слуха сочетания звуков. Нет, попервой над ним издевались, а вот со временем те начали специально нарочито правильно выговаривать полное имя. Признаться честно, лучше б сокращали и подсмеивались дальше, потому как «Чонгук», сказанное чуть ли не по слогам, звучало действительно подобно изощренной издевке.       Каждый раз у него невольно сжимались кулаки, хотелось врезать этим дебилам промеж глаз, но поделать Чонгук ничего не мог, поскольку имя-то произносилось правильно, а формально придраться было не к чему.       За годы учёбы в закрытой школе он привык отзываться на сокращенное обращение «Чон» из-за своей фамилии, потому как к нему чаще всего именно так обращался Оливер. Только когда Чонгук слышал, как его называют полным именем, почему-то каждый раз напрягался, словно в этом был заложен какой-то особый смысл, чувствовался подвох.       Друзья правы. Нужно брать пример и быть, как минимум, менее тревожным. Он ведь не в школе. Здесь новые люди, новые педагоги, новый круг общения. Совсем другая жизнь.       Новая.       Чёрт, сколько ж у него тараканов в голове!       Направляясь к велосипедной парковке, Чонгук поправляет рюкзак и чувствует на своём плече крепкую хватку, а после его словно подбрасывают в воздухе, разворачивая с силой лицом к…       — Фред? Какого?..       Здесь явно бы не помешала цензура, но договорить ему точно не дадут. Фред мгновенно хватает его обеими ладонями за идеально выглаженный воротничок рубашки и со всей силы начинает встряхивать, будто он ничего не весит. Драться Чонгук совершенно не умеет, хотя имеет хорошую физическую подготовку. Времени на подобные развлечения у него попросту не было.       — Что, добился своего, отцовская подстилка? — ядовито выплевывает тот, чуть ли не яростно брызжа слюной.       Отвратительно.       — Ты о чём вообще?       — В смысле, блять, о чём? Из-за тебя, такого правильного папенькиного сынка, меня не приняли!       — Совсем умом тронулся? Какое я могу иметь к этому отношение?       — Прямое, Чон! Только твоя ебучая азиатская рожа слышала весь наш с Чарли разговор! — глаза Фреда наполняются яростью, полыхают бешенством, пока сжатые на его рубашке кулаки больно впиваются в грудь, но тот не повышает на него голос, а лишь продолжает брызгать слюной. — Реально думаешь, что после этого я тебе поверю? Неужели ты не побежал сразу же жаловаться своему папочке? А? — ухватившись крепче за воротничок, снова трясёт его тело в воздухе. — Сука, не молчи!       А что говорить-то? Оправдываться? Он ни с кем не делился, а если бы даже захотел кому-то рассказать, то отец был бы самым последним человеком, которому Чонгук доверил подобную информацию. Он что, похож на стукача? На шестёрку? Трепло? Он взрослый парень, который сам может за себя постоять. Правда, именно в эту минуту это выходит явно хреново, потому как он даже не успевает ничего сообразить. Чувствуя на своём животе чужой кулак, а после пронзительную, резкую боль, Чонгук едва пытается вдохнуть спёртый из лёгких воздух, когда падает прямиком на тротуарную плитку.       Его швыряют.       Не больно, скорее — неприятно, но… разве он заслужил?       Фред харкает на землю рядом с ним, бросая напоследок колкое:       — Ещё сочтёмся, мудила!       И уходит. Просто уходит, даже не оборачиваясь. Уходит так, будто ничего не произошло.       Чонгук усмехается.       Что он там ранее говорил: «новая жизнь»?       Ага, прям бьёт ключом!       Ладно, ничего страшного особо не стряслось. Только место удара немного ноет. Фред хоть и щуплый, но силы в том предостаточно.       Приподнявшись, Чонгук отряхивает брюки, поправляет рубашку и скидывает рюкзак на велосипед.       До общаги явно будет добираться теперь пешком. Долго и медленно.       Всё же больновато, но обидно чуточку больше.       Думать сейчас об этом не хочется. Нужно поскорее добраться до общежития, скинуть грязные вещи и поговорить с Намджуном. Только теперь ещё нужно придумать отмазку, почему у него такой потрёпанный вид.       Упал с велосипеда? Брехня. Слишком хорошо ездит.       Возможно, разнимал кого-то в драке? Тоже брехня. Чонгук в чужие разборки старается не лезть.       И что делать-то? Фак… Как же у него кипит голова!       Ладно, пока он будет ковылять до общежития, точно что-нибудь придумает.       Врать так по полной.

***

      Спустя примерно полчаса Чонгук возвращается в общежитие. Полдороги он проковылял пешком, а когда боль притупилась, сел на велосипед, дабы добраться быстрее. Заходя в комнату, он оглядывается по сторонам и понимает, что сосед ещё не вернулся. Оно и к лучшему. Чонгук как раз успеет спокойно переодеться, не вызывая никаких лишних вопросов, засунуть всё непотребство в виде грязной одежды в сумку и постирать, уже будучи дома. Главное, чтоб мать тоже не увидела. Стягивая с плеч рубашку, он осматривает живот и, не замечая никаких внешних повреждений, синяков и прочего, начинает копошиться в шкафу, перебирая чистые вещи на полке.       Этот придурок Фред всё-таки подпортил ему рубашку. Да и выглядит она в данный момент так, будто Чонгука в ней катали по полу. По факту так оно и было, но… Придётся надевать что-то более вычурное, чтобы выглядеть на семейном ужине презентабельно.        Соответствующе.       Собрав на выходные вещи в сумку, Чонгук ложится на кровать и пялится в потолок, пытаясь переварить весь этот суматошный день, ситуацию с Фредом, разговор с Софией и Оливером.       С другом хотя бы всё более-менее понятно. Чонгук прекрасно понимает всю важность подготовки к экзаменам, а его друг, как и он сам, считают себя довольно-таки талантливыми и способными музыкантами, которые могут попытать удачу и поступить в подобные заведения с дорогостоящим обучением своими силами.       С Софией пока встаёт непростая дилемма. С одной стороны, девушка она неплохая, по крайней мере за все три месяца Чонгук ничего подозрительного за той не заметил. Его больше смущает сам факт приглашения посетить ресторанчик вместе с Чарли. Возможно, София не в курсе всей образовавшейся между ними троими непонятной ситуации, которая свалилась на плечи Чонгука подобно тяжелому грузу. Вот только как теперь от него избавиться? И что теперь будет с Фредом, раз тот не поступил? Почему тот вообще не явился на экзамен? В голове крутится множество вопросов, на которых у него не ответов.       От навязчивых мыслей его отвлекает звук открывающейся двери, в которую сначала протискивается белобрысая колючая макушка, а за ней уже подтягивается рослое широкоплечее тело. Намджун высокий. Чонгук, когда впервые увидел соседа, даже на пару секунд опешил. Таких людей обычно называют прирожденными баскетболистами. И не врут. За эти три месяца Чонгук успел посетить одну игру и наблюдал воочию то за тем, насколько профессионально тот владеет мячом. Это неудивительно. Каждый из них двоих старается использовать свои навыки по максимуму, ведь недаром говорят, что регулярные тренировки — это залог успеха. Кроме того, в постоянной практике есть ещё один бонус — опыт. Намджун как-то делился с ним, что баскетболом занимается чуть ли не с пяти лет. Сначала это были обычные игры с отцом на заднем дворе дома, а в школе всё переросло в профессиональный спорт. Теперь же тот является капитаном целой баскетбольной команды, по которому сохнет добрая женская половина университета.       — Эй, бро, ты чего такой хмурый? — участливо интересуется сосед, сбрасывая на пол рюкзак. — На экзамене что-то стряслось?       Ох уж эти эмоции, которые Чонгук совершенно не умеет скрывать. Ему периодически кажется, что у него лицо с субтитрами — ни один секрет не утаит и выдаст всю подноготную.       — Всё хорошо, — ну, частично же он не врёт? — Все экзамены сдал на высший балл.       — Я в тебе даже не сомневался! — на пухлых губах Намджуна расползается счастливая улыбка, когда тот походит к нему и как-то по отечески треплет макушку его и без того взлохмаченных волос. — Говорил же, что справишься!       На душе становится тепло. Чонгуку приятно проявление подобной дружеской заботы и поддержки. Периодически он задумывается об этом. Ему не хватает рядом человека, который в любой момент может сорваться на помощь и разрешить какие-то конфликты; который без какой-либо корысти и зависти будет идти с ним по жизни рука об руку; которому он сможет довериться. С доверием у него явные проблемы.       Оливер хоть и является его другом, но Чонгук всё равно не делится с тем многими вещами. Не потому, что между ними нет доверия, а скорее из-за того, что попросту не хочет обременять человека своими проблемами. Тому ведь, безусловно, и без него своих хватает, а ещё он тут будет навязываться. Да ну…       Пока он вместе с соседом валяются на кроватях, то болтают о том, как прошёл день. Естественно, Чонгук опускает все детали, которые случились с ним после экзамена. Да, в дружбе определённо должно быть взаимное доверие, но их отношения ещё не пересекли ту черту, с которой он сможет открыться полностью. Если вообще сможет.       Фред — это не такая уж и проблема. Неужели тот, помимо распускания рук, способен на что-то большее? Ну, допустим, изобьёт его, выпустит на него свой гнев, а дальше-то что?       Чонгук никогда не был подушкой для битья, но раз у кого-то так сильно чешутся кулаки, бегать он не собирается. Сейчас остались лишь фантомные ощущения чужого удара, который возвращается невыносимой остротой, отдающей при резких движениях в живот.       Это скоро пройдет.       — Слушай, Чон, какие планы на день благодарения?       В моменте он даже зависает о вопроса. Точно, со всей этой суматохой он совсем забыл про праздник.       — Всё будет зависеть от отца, — Чонгук не может сдержать тяжёлый вздох. — Скорее всего, с утра буду помогать матери с готовкой тыквенного пирога, пока отец будет возиться с птицей для ужина. После же отправимся в приют.       — Занятно.       Чонгук хмыкает. Действительно. Чем ещё можно заняться в день благодарения вместе с родителями, привыкшими жить напоказ?       Всё должно быть идеально…       Идеальный пирог, который будет стоять на натёртом до блеска подносе. С иголочки одетая мать, которая будет держать в руках этот вылизанный до скрипа поднос. Рядом с ней будет стоять такой же нарядный и благоухающий фальшивостью отец, безупречно выглядевший в своём новеньком костюме. И довершать эту троицу будет Чонгук, которого мать заставит вместо привычных футболок или рубашек надеть вязаный собственными руками свитер, а заместо удобных джинс его бёдра будут облеплять классические брюки, которые ему тоже подсунут совершенно без какого-либо намёка. Ага.       Скукота смертная.       — А в выходные? — задаёт следующий вопрос Намджун, вертя в руках баскетбольный мяч. Удивительно, тот даже в комнате не расстаётся с ним.       — Планировал взять билет на субботу в Лос-Анджелес, к Оливеру. В пятницу у меня день рождения, и я хотел произвести эффект неожиданности, но…       Намджун же мгновенно подрывается с кровати и, вперевшись в него удивлённом взглядом, изрекает весьма уверенным тоном:       — К чёрту Лос-Анджелес! Ты идёшь пить. Со мной.       Чонгук аж дар речи теряет. Какой пить? Куда пить? Он за свои семнадцать лет ни разу даже в клуб не ходил, а тут… пить. Это прям пить? Прям алкоголь?..       Смешно.       — Вас, будущих студентиков, второкурсники собирают на вечеринку. Ты разве не слышал? — видимо, почувствовав неладное, сразу же поясняет Намджун.       — Я даже не умею пить, — пытается отгородиться Чонгук, пока наблюдает на чужом лице самоуверенную ухмылку.       — Отличный повод исправить, — ехидно подмечает тот со всё той же ухмылкой.       — Меня отец не отпустит!       — Отпустит!       — Точно не отпустит, — продолжает гнуть свою линию.       — Говорю же: отпустит. Дашь мне свой номер?       — Окей, — мотает головой Чонгук, подобно болванчику. Намджун же всё равно от него не отстанет. Они уже как-то подобное проходили.       Тот вскакивает с кровати, тянется к ручке, валяющейся на столе, и, что-то выводя на бумаге, бормочет себе под нос:       — Джей Кей. Так и запишем. Диктуй.       Кажется, Чонгук влип.       Глупый.       И на что он вообще подписался?

***

      Чонгук, попрощавшись с соседом, в приподнятом настроении направляется по длинному коридору к выходу.       На самом деле, предложение посетить столь яркое мероприятие, как вечеринка, звучит довольно-таки соблазнительно. И это даже несмотря на то, что Чонгук категорически не умеет выпивать. Насильно же спаивать его никто не будет, верно? Да и навряд ли у них существует регламент, в котором прописан пункт, что все присутствующие обязаны наклюкаться так, что наутро не вспомнят даже собственные имена. Стоит задуматься, ведь перед Чонгуком маячит выгодная перспектива: познакомиться с новыми людьми, а это как минимум прагматично. Больше знакомых — меньше проблем, потому что есть всегда возможность к кому-нибудь обратиться за помощью. Наверное, ему тоже нужно становиться немного корыстным. В принципе, поэтому он и пообещал Намджуну, что подумает над приглашением и попытается отпроситься у родителей.       Выходя из общежития, он встречается с суровым взглядом отца. Тот стоит возле машины, сложив на груди руки и оперевшись на капот обтянутой классическими брюками задницей. Ждёт всего минут пять, а уже нервничает. Это чётко видно по самому бесстрастному и недовольному выражения лица, с которым отец тянется к нему и протягивает ладонь для рукопожатия, подставляя свою гладко выбритую щеку для приветственного поцелуя.       Всё напоказ.       Даже на улице, в том месте, где кроме них двоих прямо в эту минуту нет ни одной живой души. Ладно, вполне возможно, что на них обратил своё внимание какой-нибудь студент, чисто ради любопытства заглядевшийся на всю эту вычурную картину из окна общежития, коих тут стоит огромное количество.       — Как дела? — интересуется отец, явно сдерживая свои истинные эмоции.       — Отлично. Всё сдал на высший балл.       — Знаю, — с неким недовольством проговаривает тот, отрывая от капота новенького Ford'a свою пятую точку. — Видел списки.       — Разве ты не должен быть доволен?       — Должен? — отец на его слова вздёргивает бровь. — С учётом того, сколько денег я вбухал на твоё образование, то да, должен быть доволен, — ухмыльнувшись, тот огибает капот автомобиля, чтобы занять водительское место.       От обиды во рту аж моментально пересыхает, а по спине начинают бежать колкие мурашки, но Чонгук проглатывает чужую реплику, сказанную холодным тоном, и уверенно произносит:       — Я в них везде первый.       — Сын, не вижу повода для гордости, — смерив его уничижительным взглядом, отец лишь продолжает свою обличительную речь. — Это была твоя обязанность, иначе бы с моей стороны это выглядело как бездумное расточительство.       Бездумное расточительство.       Оказывается, вот как называются все его потуги доказать отцу, что он хоть что-то в этом мире да значит.       Сейчас Чонгук сядет на пассажирское сиденье и на всём пути домой будет стараться быть непоколебимым. Не даст пробиться наружу ни одной эмоции. Спрячет от чужих глаз своё лицо «с субтитрами», не дав отцу повода убедиться в том, что его хоть как-то задела вся эта поучительная лекция.       Пристегнувшись, он крепко сжимает губы и скрещивает руки, ощущая в груди отчётливый стук сердца и клокочущий вулкан самых горьких чувств.       Нельзя подаваться на провокации.       Нельзя показывать, что все эти слова хоть как-то задели его достоинство…       Они двигаются по улицам Пало-Альто в ледяном молчании. Даже радиоприёмник не издаёт ни звука.       Лишь шум двигателя и шелест ветра.       За окном мирно проплывают дома, залитые калифорнийским солнцем, покачиваются пальмы, растянувшиеся по краям дороги, а в салоне смиренно сидят два человека, один из которых пялится в одну точку и обдумывает произошедшее, а другой — на дорогу, явно мысленно костеря Чонгука на чём свет стоит.       Внутри него всё кричит и противится от этого фарса. Складывается ощущение, что у отца периодически возникает маниакальное стремление насолить ему так, чтобы он лишний раз вообще помалкивал и делал только то, что будет приносить чужим людям мнимое удовольствие.       Чонгук всегда был прилежным сыном, пытавшимся заслужить любовь и уважение родителей. Только он совсем не понимает, в какой момент и где он так мог оплошать, что собственный отец начал относиться к нему с неким… презрением?       Подъезжая к дому, Чонгук прикрывает глаза и отчаянно пытается скрыть своё раздражение. Не хватало ещё, чтобы мать увидела его состояние. Уже даже ноющая боль в животе притупилась, стала привычной и практически перестала напоминать о себе. Благо он успел выпить перед выходом обезболивающую таблетку.       Сегодняшний вечер должен пройти спокойно, потому что Чонгук всё ещё лелеет надежду на то, что ему позволят отметить день рождения в кругу друзей. Точнее, быть честным — новых знакомых. Чужих для него людей, которых он фактически знает только из-за Намджуна.       Это неважно.       Главное, чтобы родители дали добро и отпустили его на вечеринку, а для этого ему нужно быть не то что прилежным сыном, который соглашается со всем, что ему говорят, а паинькой.       Внутренние покои дома кажутся удивительно тёмными и тихими, только тусклый свет из столовой, доходящий неярким бликами до прихожей, освещает небольшое помещение. Видимо, мать для семейной идиллии даже свечи зажгла.       Долго не думая, Чонгук поднимается на второй этаж в свою комнату, слыша вдогонку от отца язвительное:       — Мог бы для начала с матерью поздороваться!       Ничего. Успеет ещё. Да и с матерью они встречались на выходных. То, что Чонгук живёт отдельно от родителей, совсем не говорит о том, что они вовсе не видятся. Отец самолично его засунул в общежитие, дабы он привыкал к самостоятельной жизни, а теперь что, ждёт от него полного повиновения и распростёртых объятий при каждом удобном случаи? К слову, привык Чонгук к этой «самостоятельной жизни» ещё в средней школе, потому что на протяжении пяти лет жил в другом штате среди таких же одиноких подростков. Детей, которые едва ли успели познать любовь близких. Вместо родительского внимания их ежедневной заботой стала музыка, заполняющая собой пустые стены коридоров и свободно льющаяся из каждой аудитории закрытой школы-пансиона.       И что теперь от него хотят родители?       Нет, Чонгука никак не смущает и не обижает факт того, что ему пришлось рано повзрослеть, ведь он сам выбрал этот путь и сам хотел там учиться. Просто… он и родители — это словно чужие друг другу люди, между которыми образовалась огромная пропасть из недопонимания.       Подобные семейные посиделки давно уже изжили себя в разговорах и стали проходить либо за просмотром «Санта-Барбара», либо же просто в диком молчании. Нет, обычно эту тишину заполняет лишь звон серебряных столовых приборов, который раздражает до скрежета в зубах. Дело не в звуке, а в ослепительном блеске, исходящем от начищенных тарелок, ложек и вилок. Да и, признаться честно, не в чистоте, а в том, с какой подачей всегда это преподносится.       В их семье всё должно быть идеально.       Быстро достав из рюкзака испорченную рубашку с грязными брюками, Чонгук прячет свои пожитки в глубину шкафа, дабы их не нашла мать, а после направляется мыть руки. Боль в животе и правда практически перестала напоминать о себе. Всё-таки Фред оказался не таким уж и сильным. Даже ударить нормально не смог.       Чонгук, возможно, дурак, которому не хватает в жизни адреналина, но…       Сейчас как спустится в столовую, как прочувствует весь эмоциональный всплеск, от которого аж сердце будет колотиться у самого горла.       Лучше бы не зарекался.       Шагая по лестнице, он гулко сглатывает, а проходя в столовую, наблюдает за сидящим во главе стола отцом и за копошащейся вокруг матерью, моментально переключившую всё своё внимание на него.       — Привет, дорогой! — на тонких женских губам расцветает улыбка.       Какие бы отношения не складывались в их семье, но единственный человек, которого Чонгук, несмотря ни на что, всегда рад видеть — это мать. Да, они толком не общаются и не могут говорить сутками напролёт о каких-то подростковых вещах. Например, какая девушка из университета приглянулась или какой был первый интимный опыт. Неважно. Это не мешает ему хранить их общие воспоминания.       — Привет, мам! Тебе помочь?       — Нет, всё уже готово, садись.       Мать уходит на кухню, а он присаживается за стол по левую сторону от отца, смотрящего по небольшому пузатому телевизору какие-то новости.       Нужно как-то завязать разговор, от которого даже от одной мысли становится не по себе. Руки потеют, кожа покрывается мелкой испариной и пропитывает потом чистую рубашку, а во рту пересыхает от напряжения. Чонгук, вертя весь этикет на причинном месте, тянется к графину, наливает в стакан воды и выпивает большими глотками, стараясь унять заполнившую его тревогу.       — Хоть бы мать дождался.       — Извини, очень хотелось пить. Душно.       — Разденься, раз душно.       От отцовской духоты его всё равно уже ничего не спасёт, но хоть что-то есть в этом хорошее — кажется, получилось начать хоть какой-то диалог.       Игнорируя замечание отца, он пробует сменить тему.       — Как дела на работе?       — Знаешь, отлично! — с губ срывается смешок. — Сегодня получил столько положительных комплиментов.       — Например?       — Сын отличился, все поздравляли. Ни одна душа не осталась без внимания.       Почему только из отцовского рта это звучит подобно издевке? Тот хоть раз в жизни за него будет по-настоящему рад? Даже в такой ситуации умудряется иронизировать…       Благо всю их несостоявшуюся полемику прерывает мать, заносящая в столовую противень, на котором красуется запечённый картофель и жаренная во фритюре курятина.       — Что обсуждаете?       — Успехи нашего ребёнка.       — Неужели наш мальчик всё сдал?       И почему мать так удивляется? Столько замешательства во взгляде, будто никто в этом доме не был уверен в том, что он справится. Или наоборот, все были настолько уверены в этом, что никого из присутствующих этим не удивить?       — Я уже не ребёнок, — ловко подмечает он, увиливая от темы. Разговаривать про университет крайне не хочется. Сейчас опять отец начнёт накручивать нервы подобно кассетной плёнке, а слушать про то, что Чонгук обязан, должен и прочее — самое последнее, что ему хотелось бы обсуждать.       — Для нас ты всегда будешь им, — улыбается на его слова мать. — Приятного аппетита.       Вопреки всем опасениям, ужин проходит в спокойствие. Отец больше не поднимает тем об учёбе, а мать делится своими буднями типичной домохозяйки: сбором по округе сплетен, рассказами о готовке, уборке и вычитанных новых статей из модных журналов «US» и «The Face».       Впрочем, всё это мнимое затишье перед бурей очень пугает, потому как вопрос, который нервно крутит в голове Чонгук, до сих пор не озвучен. Он даже порывается несколько раз встать со стула и уйти в свою комнату, дабы не поднимать насущную тему.       Благо мать вырывает из собственных мыслей.       — Завтра нужно встать пораньше. Поможешь мне с готовкой пирога?       Чёрт!       Чонгук снова забыл про день благодарения…       — Да, конечно, — улыбнувшись уголком губ, переводит взгляд на отца. Улыбается он недолго, потому как отец одаривает его мелькнувшим предостерегающим взглядом, от которого становится вновь не по себе.       — Завтра отправляемся в приют. После — ужин.       Неужели настал тот момент, в который можно задать самый главный вопрос?..       — А-а… что насчёт пятницы? — неловко начинает прощупывать почву Чонгук.       Судя по отцовскому выражению лица, тот вовсе не разделяет его едва зародившийся энтузиазм. К счастью, не игнорируют — прикрыв глаза, лишь тяжело вздыхают, а вздёрнув густые брови, выносят вердикт.       — Есть планы? — проницательно замечает тот.       От внезапного вопроса аж сердце начинает чаще биться, хотя в окружении двух пар пристальных глаз Чонгук чувствует себя откровенно паршиво. Он, конечно, старается не замечать, глядя то в тарелку, то переводя взгляд на мелькающий экран телевизора, но стойко игнорирует собственные эмоции. Только от спёртого в грудной клетке воздуха голова кружится так, будто он несколько минут колесил на американских горках. Игнорируя во рту предательски скопившуюся слюну, которую Чонгук пытается тихо сглотнуть, он поднимает взгляд на отца и тяжело вздыхает.       — Я устал, решим завтра, — договаривает тот, терпеливо стряхивая плечи. — Поможешь матери убрать со стола?       В ответ он лишь кивает, выдавливая из себя тихое «да».       Признаться честно, Чонгук готов в эту минуту сойти с ума, потому что то, что отец обдумает, это уже многое значит. Не зря ж он так старался, учился, сдавал экзамены, верно?       Возможно, завтра он всё-таки сможет отпроситься на вечеринку?