Не забывай меня 2: голубое и зелёное

«Зажигалки в воздух, мы с тобою в танце Мы не влюблены, мы любим притворятся Знаешь сколько их было, не загибая пальцы Ты знаешь, ничего не сможет помешать со мной остаться Зажигалки в воздух, мы сожжём систему И вновь с тобой разрушим на пути проблемы Мы с тобою словно два патрона в Парабеллум И когда дресс-код на чёрном, мы одна лишь пара в белом»

Егор Крид — «Зажигалки»

Утро понедельника началось с моросящего дождя, переполненного метро и закончившейся пачки сигарет, но с не менее хорошего настроения Антона. Он шёл в университет и пребывал в трепетном ожидании, ведь по понедельникам первой парой у него стояла философия права, а значит он увидит Попова. И от этой мысли у парня сама по себе расцветала широкая улыбка, а сердце начинало биться быстрее, словно он вновь мальчишка, бегущий на урок к своему любимому учителю. Антон сегодня был неотразим: непослушные кудри развевались на ветру, чёрные брюки обтягивали бёдра, а такого же цвета водолазка скрывала алые засосы по всей шее, искусно оставленные преподавателем. Без украшений Шастун уже давно не представлял свою жизнь: серебристая цепь, несколько колец на изящных длинных пальцах и браслетов, обвивающих тонкие запястья парня. У метро располагался знакомый магазинчик, в котором Шаст обычно покупал сигареты. Недолго думая, он решил всё-таки зайти за заветной пачкой. Курение следовало за ним верным другом класса с седьмого, когда он впервые выкурил на балконе сигарету отчима. Он задыхался от едкого дыма, что жёг горло, но продолжал. Уже тогда Антон знал, что курение станет его зависимостью. Иногда, выкуривая очередную сигарету до фильтра, а затем выкидывая тлеющий бычок, он мечтал, чтобы его губы касались не этой дряни, а губ Арсения. Да, странное желание, но о чём ещё думать в пять утра, сидя на кухне у форточки, изнемогая от очередного «приступа». Так Шастун называл свою бессонницу, которая была наполнена паническими атаками и истерическими выкриками этого идиотского имени: «Арсений». Такое противное, режущее слух, самое дурацкое имя на свете. А когда его произносишь, ты словно протяжно набираешь воздух полной грудью, а затем медленно выдыхаешь. Оно напоминало мурчание кота, щекотало губы и пьянило лучше любого виски. И именно поэтому Антон его ненавидел. Приступы продолжались с их расставания и не заканчивались до сих пор. Иногда Антону казалось, когда он лежал на полу в слезах, что убрать эту вечно ноющую пустоту он сможет, если только будет прижимать к себе Арсения, заполняя зияющую в груди дыру его бесконечным теплом. Иного выхода здесь просто не было, да и быть не могло. Курить вредно, влюбляться тоже. Антон хотел его ненавидеть, хотел разорвать на части, но не был способен даже разлюбить. Да, Арсений растоптал, разбил его сердце, которое парень собственноручно преподнёс ему. Но Антон не мог ничего поделать. Кое-как он склеил, соединил множество осколков воедино, но шрамы всё равно оставались видны. Травмы ведь никогда не уходят окончательно. Опыт оставляет следы всегда и везде, будь то кожа, воспоминания или сердце. А кому как не Антону знать о шрамах. Уставшая продавщица, которая уже знает Антона долгое время, ведь он постоянно заходит за сигаретами именно к ней, своим скрипучим голосом говорит: — «Винстона» нет, не завезли. Антон удивлённо приподнял брови. Он уже давно курит лишь один вид сигарет, не слишком горьких, но всё-таки достаточно ощутимых. И эта новость оказывается для него не самой радостной. — А какие есть? — «Мальборо», «Оптима», «Чапман», «Кэмэл»… — перечисляет женщина. — А «Чапман» какой? Продавщица кладёт красную пачку «Chapman Red», на что Антон кивает. — Двести пятьдесят рублей. Шаст протягивает ей несколько купюр и сжимает пачку в руке. Выкуривая очередную горькую сигарету, он ощущал себя главным героем романа, ведь не каждый же день он ходил в таком прикиде по Питеру. Да ещё и пальто где-то откопал, чёрное, с воротником. Прям закос на Попова. Вишнёвый вкус ощущался на языке непривычно, но Антону даже нравилось. Зажимать тонкую сигарету меж пальцев, подносить её к губам и вдыхать в лёгкие едкий дым, чтобы потом выпустить его наружу. Настроение Антона омрачилось, когда на университетской парковке он заметил подъезжающую чёрную машину, в которую два дня назад садился Попов. Оттуда вышел мужчина, показавшийся Шасту знакомым. Когда он прошёл в паре метров от Антона, Шастуна осенило, а пазл в голове наконец сошёлся. Загадочный парень Попова, тот самый Саша, что писал ему в ресторане, был не кто иной, как Александр Владимирович Шульгин, преподаватель теории адвокатуры. От осознания этого сумасшедшего, но реального факта, у Антона подкосились ноги. — Не может быть… — прохрипел он. Шаст понимал, что влип, и влип не на шутку. Если Шульгин узнает о нём и Арсении, то Антон вряд ли закроет сессию по одному из самых важных предметов. Но вряд ли Арсению удалось скрыть засосы на шее… Антон втыкает в телефон, сидя на своём привычном месте. Но резко отрывается от него и поднимает взгляд, что-то почувствовав. В этот самый момент в аудиторию «летящей походкой» входит Попов, закидывает какие-то бумаги на стол, протирает очки, смотрит прямо на Антона и усмехается. Боже. Вдох. Блять. Выдох. На Арсении точно такая же чёрная водолазка, как и на Антоне. Но на преподавателе она, как считает Шаст, смотрится куда сексуальнее. В голове сразу всплывает оголённый торс мужчины с рельефными кубиками, сильные руки с выступающими венами и многое другое, о чём приличные мальчики, глядя на своего препода, не думают. Но Антону похуй, он же нехороший мальчик. Чего уж греха таить, от одного вида Попова в этой ебучей, мать её, водолазке, у Антона в голове во всей красе представляется их недавнее совместное утро и ещё много всякого, что могли бы сделать жилистые руки Арсения. Но больше всего Антону нравится то, что под водолазкой алеют засосы, поставленные им самим, его губами, и это является доказательством их близости. А когда Попов закатывает рукава до локтей, всё ещё не отрывая хитрого взгляда от лица студента, Антон понимает, что готов дать ему прямо сейчас, прямо здесь, в этой аудитории, на его столе. Раскидать все эти бумаги, запереться с Арсением наедине и целовать, целовать так, чтобы сносило крышу. Арсений ведёт свою лекцию, иногда поглядывая на Антона, который на автомате записывает за ним каждое слово, но мыслями всё также находится не здесь. Шаст уже не знает, что ему делать, ведь скоро перерыв, а стояк так легко не спрячешь. Парень в очередной раз проклял мужскую физиологию за это неудобство. Ну вот что он сделал? Почему? Кому это надо? — Шастун, ручка устала писать? — спрашивает Арсений Сергеевич, поправляя очки. — Грустно мне, — печально вздыхает Антон. — Грустно? — не понимает преподаватель и хмурится. — Грустно, — подтверждает Шастун. — И чего тебе грустно? — Арсений Сергеевич скрещивает руки на груди. Антон видит, как искрятся смешинки в голубых глазах, но желает продолжить эту игру. «Грустно, потому что хочу с вами к Димке на диван, а не сидеть здесь тухнуть», — думает парень, но говорит совсем другое: — Жалко их, жертв этих. Совсем молодые умерли. Он наблюдает за реакцией преподавателя, которые лишь тяжело вздыхает, чуть качает головой и продолжает вести лекцию. Антон в который раз засмотрелся на него и подумал, что эту водолазку нужно запретить законом, ведь она покушалась на его жизнь. Мужественные черты лица, острые скулы, словно сделанные из мрамора, множество родинок, которые Антон так любил пересчитывать, и глаза. Холодные голубые глаза. Антон распрощался со своей гетеросексуальностью ещё тогда, в школе, когда столкнулся с Поповым в первый раз в коридоре, и совершенно не жалел об этом, иначе как бы он ещё мог пускать слюни на своего препода? Как только пара заканчивается, Шастун судорожно сметает вещи в рюкзак. Ему на телефон приходит уведомление. Антон смотрит на экран, а затем на Попова. Дед 10:31 «Ты что-то бледный» «Да как он с такого расстояния увидел?» — не понимает Шастун. Вы 10:31 «Тошнит меня» Дед 10:32 «Странно, мы вроде не в омегаверсе… если что, ты всегда можешь взять академ и уйти в декрет, Тош. Я приму этого ребёнка» От такой шутки у Антона темнеет в глазах. Вы 10:32 «У меня много вопросов» «Почему вы знаете, что такое омегаверс?» «Зачем вы это написали?» «У вас появилось чувство юмора?» «Или вы сошли с ума?» Дед 10:33 «Давай я отвечу на твои вопросы чуть позже, а вот ты ответишь на мой сейчас. Когда ты ел в последний раз?» Вы 10:33 «Вчера… днём, кажется» Дед 10:33 «Значит, от голода тошнит» Вы 10:34 «Получается так» Утром ведь Антон купил пачку сигарет. Кушать нужно, чтобы была энергия в организме и поддерживать жизнь. Из-за сигарет может развиться рак лёгких, и он может умереть. Выбор очевиден. Вот только Попову об этом знать необязательно. Он и так ненавидел, когда Шаст курил. Но это уже дело сугубо личное Антона. Аудитория уже опустела, и когда Антон проходит мимо преподавательского стола, Арсений едва ощутимо проводит пальцем по тыльной стороне его ладони. Антон замирает. Это касание, почти незаметное, но такое интимное, вышибает из груди весь воздух. Антон замирает, а потом смотрит на свои пальцы, зажимающие шоколадный батончик. — Это зачем? — спрашивает он, глядя прямо на Попова. — Поешь, пожалуйста, — просто тот. — Не хочу, чтобы ты волновался. Антон помнит этот упрёк. Да, он сейчас ведёт себя как маленький ребёнок, ну и что? У детей тоже есть чувства. — Тош, — тяжело вздыхает Арсений и трёт переносицу. — Не надо, пожалуйста. Ты же знаешь, мне нужно было тебя оттолкнуть… — И ты справился просто замечательно, — хрипло отзывается Шастун. Воспоминания всё ещё болью отзываются в его груди. — Прости. Я же говорил, я готов сделать что угодно, лишь бы ты меня простил. — Я знаю, Арс, — кивает парень. — Но это дело не одного дня. — Я понимаю, — кивает преподаватель. Антон уже разворачивается и собирается уйти, но тут его ухо обжигает горячее дыхание. — И не надевай больше эту водолазку на мои пары, иначе я буду слишком часто отвлекаться. Снова этот строгий повелительный тон, от которого у парня сносило крышу, а по телу проходил разряд тока. Нет, Антону нужно определённо что-то делать со своими предпочтениями, иначе он скоро не сможет появляться на парах по философии. — И вам советую, — хрипит Шаст. — А то я сессию по вашему предмету не закрою, Арсений Сергеевич.

***

Пара по теории адвокатуры проходит, мягко говоря, не очень. Шастун замечает, что Александр Владимирович буравит его взглядом, от которого по спине бегу неприятные мурашки. Антон не находит себе места, а когда Шульгин задаёт ему вопросы, то и вовсе проклинает этот мир и Попова. Нашёл себе любовника. Он что, не мог кого-то не из универа выбрать? На все заданные вопросы Шастун отвечает правильно и уверено, чем, очевидно, злит преподавателя ещё сильнее. — Что ж, — холодно бросает Шульгин. — А ответите ещё на пару вопросов, господин Шастун? Антон кивает, но уже понимает, что его ждёт. По классике жанра Александр Владимирович начинает задавать ему вопросы не по пройденному материалу, на которые, парень, конечно же, не знает ответов. Шульгин с наигранным сочувствием качает головой. — Как же так, — с грустью говорит он. «Актёр хуев», — проносится в голове у Антона. — Шастун, вы меня разочаровываете. Вам явно нужно больше времени уделять учёбе. «Завидуешь, мразь, что я с твоим мужиком ебался, ну и завидуй, чего уж», — думает парень. — Но, Александр Владимирович, мы ведь это не проходили! — пытается спасти ситуацию Олеся, и группа оживлённо кивает, соглашаясь с ней. — Иванченко, вам оценку Шастуна захотелось? Мне решать, что спрашивать у студентов, а не вам.

***

После всех пар Антон заваливается в пустующий кабинет Арсения. Мужчина сидит за своим столом и разбирает какие-то бумаги, которых, как кажется Шасту, у него бесконечное количество. Парень поворачивает в замке ключ, дёргает пару раз ручку, чтобы убедиться, что точно закрыл дверь, а затем приближается к задумавшемуся преподавателю. Антон одним махом сгребает кучу бумаг в сторону и садится на стол. — Шастун! — опешил Арсений. Он в шоке поднял глаза на парня, нагло рассевшегося на деревянной поверхности, да ещё и расставившего ноги. — Ты не охренел? — Этот вопрос я готов задать твоему парню. — О чём ты? — не понял Попов. Он встаёт, отодвигая стул и оказываясь прямо между расставленных ног парня. Арсений кладёт одну руку ему на бедро, а вторую на шею, притягивая к себе для поцелуя. — Твой Сашка поставил мне тройку, прикинь? — шепчет Антон в губы Арсению, отчаянно цепляясь за его широкие плечи почти до боли и боясь отстраниться. — Завалил тупыми вопросами по темам, которые мы не проходили. Я чувствую, если так продолжится, то на сессии мне придётся ему отсосать. — Придурок, — смеётся Арсений, сильнее обнимая его и ведя носом по щеке. — В курсе. — А вообще, странно. — Что именно? — Обычно сосёт он, — задумчиво тянет Арсений. — Попов, сука! — по плечу мужчины прилетает звонкий шлепок. — Ай! — корчится преподаватель. — Да ты достал, бедное моё плечо. Сначала искусал его, теперь ещё и бить вздумал… Бессовестный. — Знаешь, что такое больно? Больно это каждую минуту слушать от Димана оры по поводу того, что мы испортили его диван. Знаешь, он совсем с ума сошёл. Антон достаёт из кармана телефон, а затем даёт его в руки Попову. — Читай, — усмехается парень, открывая переписку. Журавль: «Олесь, ты же помнишь, что нам нужен бензин?» Вы: «Зачем?» Журавль: «ЧТОБЫ СПАЛИТЬ ВАС НАХУЙ ВАШУ Ж МАТЬ СОБАКИ СУТУЛЫЕ. Я БЛЯТЬ ЕГО В ДОМ ПУСТИЛ КАК ДРУГА А ОН СО СВОИМ ПАПОЧКОЙ АРСЕНИЕМ ОСКВЕРНЯЕТ МОЙ ПРЕКРАСНЫЙ ДИВАН. ПИДОРЫ НЕНАВИЖУ ВАС. СОЖГУ ВСЕХ ВАС, ВАШИ ДЕРЕВНИ И СКОТ. УБЛЮДКИ МАТЬ ВАШУ! НА ПОРОГ НЕ ПУЩУ!» Арсений заливается громким смехом, а Антон понимает, что не может оторвать глаз от этого прекрасного зрелища. Он запускает пальцы в густые вьющиеся волосы и заставляет Арсения посмотреть на него. Попов смотрит в глаза, а кажется — в душу. И Антон готов продать ему эту душу прямо здесь и сейчас, лишь бы никогда не отпускать Арсения. Чтобы вот так провести всю жизнь: он, Попов, пустая аудитория. Антон знает, что готов отдать Арсу вечность. И даже немного больше.