друг моего препода

***

— Бля, кошмар, — наконец отдышавшись, коротко подытоживает уже выпущенный из оков Глеб, — и где моя футболка блять.. На последнем слове голос ненароком предательски ломается, а сам он от испуга аж на Серафима боковым взглядом косится. Губы всё ещё болят..  Футболку по итогу находит. Видок у неё, конечно, жалкий. Помялась. Но делать нечего, ибо ноги не держат — до шкафа не дойдет. Приходится смириться, быстро напялить и снова лечь обратно,  — Просто кошмар.. — вообще, мысленно ему точно хочется сказать «пиздец», но вряд ли в ближайшие пару дней он снова сможет спокойно так выражаться. — Бля, ну.. переборщил, да.. — Серафим даже не одевается: молча прикрывает низ одеялом, осматривая Глеба, трущего губы, — извини?  А Викторов, впрочем, не сильно-то и обиделся. Он в целом про ситуацию говорил скорее.. вправду кошмар же. Ну, по-своему кошмарно круто в смысле. Просто свои мысли в предложениях нормально складывать ему трудновато ещё. Они в этом с Серафимом схожи.  — Ну ла-адно, прощаю.. — он смахивает пот с лица ладонью, кудри туда-сюда дёргает, головой трясёт пару раз — и, вроде бы, причёска вновь становится похожей хотя бы на что-то адекватное, а не вот это «меня ебали», которое было минуту назад, — всё норм, просто губы болят теперь.. — Ну-у, зато проверили, как вся эта поебень в деле работает.. — Серафим улыбается по-кошачьи.  А после того, как Глеб вновь видит эту любимую приёбнутую улыбочку, даже обратно в себя приходит и решает, что, раз уж Серафим не лезет, то нужно подлезть к нему под руки самому,  — Да-а, мне понравилось.. вообще, ты быстро учишься.. — Мне тоже понравилось, малой..  — пользуясь моментом, он лезет пальцами в охапку мокрых кудряшек, — стараюсь, слушай. — Бля, а теперь купаться опять.. — Глеб, попав в объятия, решает внезапно сменить тему: вздыхает недовольно и к Серафиму ластиться щекой, чтоб гладить не переставал.  — Точно.. и мне тоже. Ну и хуйня. — Серый вздыхает, но особо в смысл диалога не вдаётся. Уж слишком сильно занят чужими волосами, завораживает..  — Ну-у, с тобой я бы хоть каждый день купался.. — говорит тихо до ужаса, едва ли слышно, ибо глотка ещё не отошла — и вряд ли отойдёт — после всех этих его криков и воплей, но интонация при этом всё равно будничная, будто каждый день такими фразочками со всеми общается. Да может и общается.  А Серафим, в свою очередь, услышав это, аж косится на Викторова, шикая и наигранно ворча с ехидной улыбочкой:  — Так-так, чё началось, давай тут.. тихо. — Ну бля-я-я.. — у Глеба забрали единственную радость в жизни — его бесячную похабность. Теперь воет страдальчески и Серафима в объятиях удушить пытается, — Чё я сделал-то.. просто мысли вслух.. безобидные. Я ж не принужда-аю..  И, вроде бы сам лез, чтоб потискаться, но при этом, всего спустя минуты полторы этих объятий уже пересаживается в вертикальное положение: рядом с Серафимом садится и, согнувшись от холода, кутается в одеяло, глазками хлопает и невинность опять строит, ехидничая:  — Мда-а конечно, ты тако-ой ску-учный иногда.. Серафим в ответ лишь хихикает, наблюдая за гениальными аргументами этого, похоже, абсолютно неугомонного пуделя, — А я просто шучу и самую малость издеваюсь.. но любя. Такой вот я скучный, да.. — иронизирует, улыбаясь.  А у Глеба на однокоренном слове к слову «любовь», видимо, мысли путаются настолько, что он аж в астрал на пару секунд выпадает. Но, благо, быстро возвращается обратно в себя и вновь лезет к Серому в лицо нос целовать, накрывая и того одеялом.  — Раз прям «любя», то я тогда тоже тебя люблю, да?.. — пускай он и очень неуверенно лепечет это своё «люблю», но даже так слышится в этой его интонации какое-то тепло особенно приятное, будто только этих слов и ждал всю жизнь.        Забавно, на самом деле, видеть то, насколько мало недолюбленному человеку для полного счастья надо. — Ну-у, я за тебя говорить не могу, малой.. но, если ты любишь, то и я люблю. — весьма по-простому чеканит Серафим, вновь обнимая в ответ и заодно целуя в кудрявую макушку.