Только верь, Вера

      После триумфа нестерпимо хотелось есть. Голод в детстве и равнодушие к еде в более взрослом возрасте выглядели как чистая от посуды раковина. Ни тарелок, ни столовых приборов на сушилке. Две чайные кружки и один стакан.       Холодильник опустел менее, чем на треть. Часть продуктов пришлось выбрасывать с последней доставкой. Курьер согласился вынести за пару сотен сверху. Овощи, хлеб, молоко. Вера не вскрывала их, а они лежали и портились. Молоко ей повезло выпить наполовину, когда делала чаи с мёдом. Медицина трактовала это как не самый действенный способ поправить здоровье, но с ним горло болело меньше.       Вера посмотрела на календарь и сунула ладонь под второй свитер, надавив на низ живота. Впалый. Папа точно поведёт по врачам в конце месяца. Снова анализы крови на гормоны, узи. Диму он несильно дёргал по больницам, максимум-стоматолог. Её же регулярно водил из-за мамы. Мама болела булимией и в периоды обострений ловила обмороки не только в квартире, но и на улице. Не ела твёрдую пищу. Каши с йогуртами составляли основу рациона. Оглядываясь на неё и читая, что происходит с горлом и пищеводом под постоянным воздействием желудочного сока, Вера ела. Без аппетита, но ела, не засовывая потом пальцы в рот, чтобы вызвать рвотный рефлекс.       — Приятного. — Гусь молчаливо смотрел за тем, как она осторожно накручивала на вилку спагетти с сыром и запивала водой витамины-добавки.

***

      Волосы по лопатки, худощавая фигура и незаметная под бесформенной одеждой грудь. Ни грамма косметики на лице. Если снимет розовый свитер, заменив его на белую рубашку с жилёткой, и будет молчать — спутают с Димой. Когда вы дети, весело играть друг в друга, мороча головы взрослым. Взрослея, словно теряете индивидуальность. Настолько, что, глядя на собственное отражение, не видишь себя.       Смотришь на призрака, поселившегося в квартире, в вещах и воспоминаниях.       — Нет! — На стекле появилась трещина. Длинная линия паутины, чьи нити складывались во множество треугольников.       Кап-кап, и вот несколько порозовели от крови. Не лучший узор для калейдоскопа.       — Прости, прости, я так не смогу… Я не могу тебя видеть, я сразу плачу. Прости, я очень тебя люблю!       Зажжённый внутри огонёк горел, ни на миг не потухая. На пол перед треснувшим зеркалом падали светлые локоны. Вера резала насухую. Как получится, так получится. Главное — увидеть себя в зеркале. Она всё равно закрыта в квартире!       Когда она закончила, волосы едва доставали до подбородка.

***

      — Бабайку увидел?       Ветер трепал повязку (спасибо тебе, "тревожница") и спутывал безобразие на голове. Непривычно короткие пряди лезли в глаза, выбирались из-под с трудом держащих их декоративных заколок.       — Свои я бы доверил исключительно парикмахерской, — сказал Разумовский, так и не опустив прижатую к груди в драматичном жесте руку. — Попробуй с ободком или симметрично расположить заколки. Лаком уложить назад. Чёрт, чего-то не хватает… Да, конечно! Этого и не хватает!       Вера свесила голову набок, не понимая. Цветастое нечто в рваном фиолетовом свитере, объёмном снуде и свободных брюках в гусиную лапку заметалось сильнее и выскочило в квартиру.       Явно не с Македонским гулять побежал. Обычно это происходило либо рано утром, либо ночью, когда она уже спала.