Управление мёртвыми. Дело № п/п 2

      Я предпочитаю частные клиники, а не городские поликлиники. Несмотря на то, что моя работа неофициальная, и у начальника не хранится трудовая книжка сотрудника, я следую правильному пути. Ежегодный медицинский осмотр. Ведьма контролирует мой организм, но есть вещи, о которых я не смею ей рассказывать. Жаловаться запрещено.       Мадам разрешает мне пользоваться Майбахом, ездить по городу без неё. Сейчас она спит после тяжёлой ночи, а я надеваю бахилы на высокие чёрные броги. Каждый год — новая клиника. Я — взрослый человек, мужчина, но мне обидно ловить на себе насмешливые взгляды некоторых специалистов.       На имя Паскаль Ригéр заводят карту. Деньги. Выдают список врачей, которых следует обойти. Деньги. Здоровье слишком дорогое в наше время, смерть — ещё дороже. В частных клиниках имеются шкафы с вешалками и ключик к ним. В частных клиниках людей удивляет мужчина в эксцентричной форме. Мне запрещено носить повседневную одежду. Дворецкий в особняке, дворецкий за его пределами. Привычные «баночные» анализы, забор крови. Женщина средних лет ужасается на секунды при виде обожжённых рук. Грубые рубцы от кончиков пальцев до середины предплечий. Она забирает кровь в пробирку. Она пережимает плечо и колет в вену. Далее по списку.       Стоматолог. Тридцать один зуб. Замена пломб не требуется. Меня ничего не беспокоит. Флюорография. Фрак вешаю на стойку, рубашку, жилетку и галстук складываю на лавочке. Никаких украшений на моём теле нет. Если только волосы на груди. Сорок лет курения отложились на лёгких, но некритично. Периодический кашель привычен. Курение не убивает мадам, а значит и меня. Не знаю, кого воспитывают строже: мальчиков или девочек. Я не смею выйти из кабинета флюорографии в неподобающем виде. Дольше одеваюсь, чем прохожу осмотр. Увеличиваю очередь. ЭКГ. И снова раздеваться. На этот раз приходится снимать ботинки и задирать брюки. Холодный гель покрывает чёрные волосы на груди. Прищепки на запястья, на щиколотки. Моё сердце стучит — я знаю. Главное, чтобы оно стучало. Когда оно остановится — умрёт мадам. Врач молча вклеивает в карту кардиограмму и передаёт бумажные салфетки, чтобы вытереть гель. Молодую девушку изумляют изуродованные руки и перстень на безымянном пальце. Ожоги и клыки — страшная красота.       Уролог. Ненавистный врач. На табличке выбито: Бруз Г. А.       — Здравствуйте, — говорит добродушный мужчина за столом. — Присаживайтесь, — показывает на стул впереди себя.       На кушетке располагается молодой человек в белом халате. Не пациент. Второй врач? Я сажусь на стул и кладу карту на стол.       — Меня зовут Георгий Альбертович, — представляется уролог в круглых очках. — А это Сергей, — кивает на парня на кушетке. — Сергей — мой студент, он проходит практику. Вы не против его присутствия, — рыжеволосый мужчина опускает глаза на мою карту, — Паскаль?       Мне ненавистны урологи. Я приёма у одного такого врача не высиживаю, а тут их двое.       — Нет, — кусаю нижнюю губу. Ноги норовят убежать.       Парень с кушетки Сергей? пересаживается на кресло без спинки. Ширма. Инструменты. Коврик на полу. Никакого осмотра!       — Итак, Паскаль, — Георгий Альбертович пролистывает карту, — красивое у Вас имя. Непривычно обращаться к пациенту без отчества.       — Я — иностранец, у нас нет отчества.       — Русским языком владеете в превосходстве, — подозрительная у него интонация, да и голос совсем не мужественный. — Вас что-то беспокоит?       — Нет, — качаю головой. — У меня ничего не болит.       — Хронические заболевания имеются?       — Нет.       — Сердце, лёгкие, печень, почки?       — Нет.       — Нет органов? — он улыбается.       — Не болят, — не поддерживаю его весёлое настроение.       — У родителей, родственников, возможно, какие-нибудь заболевания?       — Все здоровы.       И мертвы. Неудивительно. Все умирают, но многих убивают. Я не знаю, чем болели мои родители, не помню, как выглядели мама и папа.       — Вредные привычки?       — Курение.       — Алкоголь?       — Шампанское на Новый год и Рождество. Я не пью крепкие спиртные напитки. Бывает… вино, но крайне редко.       — Наркотические препараты?       — Никогда.       — Регулярный половой акт? Эрекция? Эякуляция? Постоянный партнёр?       Я знаю, чем грозит воздержание для мужчины. Это проблема всех людей, вроде меня. Подцепить заболевание мочеполовой системы — стыд. Умереть из-за другого — нелепость. В прошлом веке один дворецкий скончался от длительного воздержания — у него наступила депрессия, из которой он не вышел. На тот свет прислуга забрала и хозяйку. Нелепая смерть юной ведьмы.       Я не хочу болеть. Моё состояние напрямую связано с мадам. Ведьмам не запрещено иметь полового партнёра. Мадам защищает меня от тревожных расстройств, агрессии и стресса, но она не заглушит сексуальное влечение, которое я испытываю к ней многие годы. Душевно я спокоен. Физически ни от чего не защищён.       — Я воздерживаюсь, — отвечаю на вопрос Георгия Альбертовича.       — Какой период?       — Длительный. Я не живу половой жизнью.       — Сколько лет?       После ответа последует удивление. Врачебная компетентность уступает мужской эгоистичности. Я никогда не встречал урологов-женщин. Возможно, они меня бы поняли.       — Я ни разу не вступал в интимные отношения.       Георгий Альбертович откладывает карту и понимающе смотрит мне в глаза. Где ухмылка? Где недоверие во взгляде? Мужчина в 53 года не может быть девственником. Краем глаза я замечаю, как парень в кресле без спинки не изменяется в лице.       — Это добровольный отказ или вынужденный? — нет укора в голосе Георгия Альбертовича, нет замешательства.       — И то, и другое.       — Половое влечение присутствует?       Невыносимое.       — Не ко всем женщинам. Нет.       Ни к кому, кроме одной.       — У Вас полное воздержание или частичное? Вы самоудовлетворяетесь?       — Полное. Я не трогаю себя.       Мне запрещено. Дворецкий — не мужчина. Дворецкий — прислуга, выполняющая свои обязанности. Плотское удовлетворение не входит в график дел.       — Ни разу? — уточняет Георгий Альбертович.       — Ни разу.       — Паскаль, я понимаю Вас. Каждый мужчина выбирает свой путь. Меня, как врача в первую очередь, волнует состояние пациента. Я не вправе прыгнуть выше запретов религии, традиций и человеческих желаний. Если Вас что-то беспокоит, пугает или интересует, я непременно выслушаю и помогу.       А раньше у меня сразу же брали мазок. Не разговаривали с тем, кто не занимается сексом. Именно поэтому я меняю клиники — чтобы не появляться на глазах у тех, кто надо мной смеётся. Пятиминутный приём у подобных врачей опускает человеческое достоинство. Меня не принимают таким, какой я есть. Мои желания, моя жизнь — насмешка. Мужчина — не мужчина. В белом халате человек с рыжими волосами и голубыми глазами. Он не ёрничает. Открыто заявляет, что понимает и принимает меня. Чтобы обезопасить мадам, я обязан заглушить в себе стеснение. Как жаль, что дворецких не кастрируют.       — Я могу возбуждаться. Думаю, могу. Сексуальное влечение во мне есть. Я испытываю его к… к одной женщине, — Георгий Альбертович не перебивает, слушает и кивает. — Как бы сильно она меня ни влекла, я не смею себя трогать и разумеется её. Я подавляю эрекцию — со временем научился. Возбуждение проявляется в виде жара на шее. Он поднимается на челюсти, шея краснеет и потеет. Скорее всего, так я возбуждаюсь. Половой орган в этот момент не играет никакой роли.       — Подобное возбуждение проявляется всегда, когда Вы видите эту женщину?       Она мне нравится в платьях и на каблуках, в мужских костюмах, в шёлковом халате, в пижаме. Нагой. Сердитой и смеющейся. В детстве и сейчас.       — Периодически. Я постоянно её вижу, ежедневно. Моментами меня к ней влечёт.       — Извините, — Сергей подъезжает в кресле к столу, — а кем Вы работаете? — в глазах интерес.       — Дворецким у одной мадам.       — Паскаль, можно посмотреть Ваши руки? — Георгий Альбертович кладёт на столешницу ладони вверх. — Моя специальность шире урологии, я ещё и дерматолог.       Я кладу сверху кисти. Белая кожа, розовые рубцы. Костяшки сильно выпирают. Ногти расплавились. Новые прижились. Георгий Альбертович проводит большими пальцами по тыльным сторонам ладоней. Чувствительностью я не обделён — она вернулась со временем.       — Пальцы хорошо двигаются?       Я сжимаю и разжимаю кулак. Функция захвата сохранена. Обручальное кольцо не пережимает безымянный палец.       — Что… что произошло? — острожно спрашивает Сергей.       — Пожар. Горящее бревно упало. Я держал его руками, чтобы оно не придавило того, кто был рядом со мной.       Треск горящего дерева не уходил из больницы. Я испытывал невыносимую боль у машины скорой помощи, но мадам сказал, что всё в порядке, и кисти без кожи — ерунда.       — Паскаль, — Георгий Альбертович вытаскивает снизу кисти и кладёт сверху на мои, — Вы хотите, чтобы я Вас осмотрел? Внешний осмотр. Не более. Я не трону Вас без разрешения.       Да, я хочу, чтобы он меня обследовал, поэтому киваю. Сергей показывает на кушетку, где я могу оставить фрак. За ширмой расстёгиваю ремень и спускаю брюки с трусами, приподнимаю рубашку и жилетку.       — При мочеиспускании возникают трудности, боль? — Георгий Альбертович надевает перчатки и садится передо мной в кресло без спинки. Сергей стоит рядом с ним.       — Трудности — да. Я стал дольше мочиться. Долго не могу начать. Даже когда очень хочу. Боли нет.       Чувствую себя маленьким мальчиком на приёме у врача. Смотрю в потолок, перебираю конец рубашки. Руки в перчатках прощупывают мошонку, трогают крайнюю плоть, оттягивают кожу — максимально непривычно. Не понимаю, как мужчины утоляют жажду, самоудовлетворяясь. Тест на чувствительность я прохожу неидеально: не высший показатель, ближе к среднему.       — Я попрошу Вас лечь на кушетку. Можете надеть брюки с бельём, но пока не застёгивайте.       Я перемещаюсь на кушетку и принимаю горизонтальное положение. Георгий Альбертович выше поднимает жилетку с рубашкой, стучит ребром ладони по одному боку, по второму, спрашивает, испытываю ли я боль от его действий.       — Неприятно. У меня спина часто побаливает. Я много работаю по дому. Тяжести не ношу, но без дела не сижу.       — Деликатный вопрос, Паскаль. Простату будем исследовать?       Мне не требуется долго думать.       — Нет. Я…       — Понял, — Георгий Альбертович поднимает руки, — Ваше право. Настаивать не буду.       — Я пока… не готов.       Он кивает:       — Как будете готовы, можете записаться ко мне на приём. Моё расписание висит на первом этаже и на сайте клиники. По выходным я не работаю. Это сегодня, — он оборачивается на Сергея, что заполняет мою карту за столом, — мы выкрали время, чтобы попрактиковаться. Сергей в будущем планирует стать дерматовенерологом, а у меня есть желание и возможность помочь ему в этом. Одевайтесь, Паскаль. С Вами всё хорошо. Вы здоровы. Благодарю, что разрешили мне провести осмотр.       — Спасибо, — лёжа на кушетке, я протягиваю ему обгоревшую руку.       — Никогда себя не стесняйтесь, — он пожимает в ответ. — Вы намного мужественнее других мужчин, Паскаль.       Мы всё же договариваемся на исследование простаты, но в другой раз, а также на проверку спермы. Понятия не имею, как я сделаю второе, но закрываться в туалете с журналом и баночкой отказываюсь. От Георгия Альбертовича не отказываюсь — насчёт других врачей не уверен, но уролога я себе выбрал.       Терапевт задаёт стандартные вопросы о самочувствии, измеряет давление — небольшая гипертония. Психиатр спрашивает о работе и душевном состоянии — проблем нет, работу менять я не собираюсь.       Медицинский осмотр подходит к концу. Справляюсь за час. На первом этаже у зеркала надеваю пальто и снимаю бахилы. Женщины за ресепшеном следят за мной. Одна девочка говорила, что я — красивый мальчик. Девочка выросла, и мадам называет меня красивым мужчиной. В молодости я был брюнетом, сейчас — седой. Никогда не носил ни бороды, ни усов, ни длинных волос. Мадам нравятся классические мужчины, а не молодые хипстеры. Мы с ней — приверженцы старой школы и любви.       «Когда дома появишься?» — спрашивает она в голове, когда я сажусь в Майбах.       «Я закончил. Скоро буду. Почему не спите?» — отвечаю мысленно.       «Топотун разбудил. Требует есть. Что ему дать?»       По морде ему дать. Он постоянно хочет есть.       «Через час я приеду домой и покормлю кота. Заприте его на третьем этаже и ложитесь спать».       Она ничего не отвечает. Майбах заводится.       В особняке меня никто не встречает. Снимаю пальто и слышу стук ложки по тарелке. Пускай это будет Топотун. На кухне мадам размешивает салат в глубокой тарелке. Кот в плаще сидит на тумбе. Красная подкладка. Скоро ему понадобятся отдельная гардеробная и спальня.       — Топотун, наш Паскаль вернулся! — радостно кричит мадам и засовывает в рот ложку с авокадо.       — Доброе утро, — снимаю фрак, кладу на высокий стул без спинки, закатываю рукава. — И на три часа вас двоих нельзя оставить. Так и тянет на кухню.       — Я покормила Топотуна пакетиком с кошачьим кормом, а теперь занимаюсь нашим завтраком. Ты будешь кофе или чай?       — Я уже завтракал, — обманываю, потому что из-за сдачи крови даже чай не выпил.       В раковине мóю руки жидким средством. Мадам ставит чашку в кофемашину.       — Позавтракаешь со мной во второй раз.       — Спасибо, я не голоден. Что Вы приготовили?       Две руки ложатся мне на грудь. Мадам сзади. Пена продолжает смываться под струёй воды. Мои кисти не двигаются. Мадам щекочет кончиком носа шею. Длинные пальцы двигаются по жилетке и задевают галстук.       — Не могу спать, когда тебя нет в особняке. Я приготовила салат из авокадо, помидоров черри и моцареллы. В холодильнике разобранная скумбрия. Лёгкий завтрак.       — Скумбрия с моцареллой и кофе? — я смываю пену и встряхиваю кисти.       — Скажи спасибо, что не с килькой, — она кладёт подбородок на плечо и соприкасается своей щекой с моей. — Как всё прошло?       — Удачно. На удивление, — выключаю кран, но от раковины не отхожу — не пускают, не разрешают пошевелиться.       — Тебя лапали другие женщины?       — Скажите спасибо, что не мужчины.       — Почему такой грустный? — она убирает руки с груди, спускается пальцами по предплечьям и берёт мои кисти. — Ты здоров. С тобой всё хорошо. Будь ты нездоров, я бы тебя не уволила.       — Не люблю врачей. Они портят мне настроение.       — Поднять?       Кошка мягко царапает предплечья, двигается вверх к бицепсам, обводит плечи, несильно сжимая, выдыхает в левое ухо и цепляет носом мочку.       Не поднимай ничего.       Мадам отходит и берёт кота в плаще:       — Отвезёшь меня днём в салон красоты? Часам к трём. Отдохнёшь, и поедем. Хорошо?       — А что Вам нужно? — вытираю руки о полотенце.       — Причёска отросла. Хочу побриться. Да и маникюр надоел.       — Могу бесплатно пройтись бритвой по черепу. И ехать никуда не надо.       — Знаю я твои стрижки. Пять лет назад побрил меня. Спасибо! Больше не хочу! Гладкая была, как коленка, после твоей бритвы!       Я тихо смеюсь и достаю из кофемашины чашку.       — Паскаль, — зовёт мадам.       — А? — я поднимаю на неё взгляд и вижу, что у кота торчат верхние клыки.       — Смотри, — она хватает Топотуна под передние лапы и вытягивает их, будто бы животное нападает. — Граф Кусякула!       До Хэллоуина далеко, но первый костюм готов.       «Ouf!» — смеюсь в голове.       «Fou!» — грубый смех ведьмы и сверкающие карие глаза.       — Хотели угостить меня кофе со скумбрией, мадам? Да уж, если Вы пожелаете от меня избавиться, то сделаете это изощрённо.