Управление мёртвыми. Дело № п/п 2

      Какая-то фигня творится третий день подряд — я просыпаю будильник. Хорошо, что живу в относительной близости к универу, но всё равно меня бесит автобус, приходящий раз в полчаса! Десять минут до начала пары. Я бегу по скользкому асфальту и…       Падаю на жопу! Сука! Кажется, сломал копчик. Как назло в курилке никого нет. Хотя, это хорошо, потому что никто не видел, как я наебнулся! Портфель в стороне, сигарета в пальцах — сигарете в пальцах пришла пизда. Пизда пришла мне — я не в состоянии самостоятельно подняться.       — Живы? — надо мной склоняется лицо в очках. Круглая чёрная оправа. Небритость вокруг рта. Не-е-т. — Вы можете подняться?       «Вы можете подняться?» — интонация повторно ломает копчик. «Жорик». Георгий Альбертович. Тоже опаздываешь?       — Ногами и руками можете пошевелить? — он поглядывает на половинку сигареты между пальцами. — Не дай бог Вы спину сломали.       — Не… сломал, — двигаю пальцами, выкидываю сигарету — покурили.       — Я помогу подняться.       Ну почему ты?! Почему не бабка какая-нибудь?! Я понимаю, что она бы меня не подняла, а завалилась вместе со мной! Но почему так-то?!       «Жорик» берёт меня за руку и подхватывает под спину. Аккуратно так, будто прощупывая больно ли мне. Сам-то он стоит уверенно на льду, несмотря на тоненькие ножки в классических ботинках. На несколько секунд я забываю, что это преподаватель, поэтому внаглую лапаю его, цепляясь, чтобы не ёбнуться во второй раз. «Жорик» ставит меня на прямые ноги и отряхивает грязную куртку на спине.       — Идти сможете? — он поднимает с асфальта мой портфель. — Вам бы провериться. Пойдёмте в больницу при университете? Я подтвержу Вашему куратору, что Вы не прогуляли.       — Всё… — я забираю портфель, — в порядке.       А идти вообще нереально. Мне как будто клизму в жопу вставили или здоровенный член. Спину нельзя разогнуть. Я ковыляю до универа, держась за поясницу. «Жорик» не отстаёт от меня, думает подстраховать на случай, если я рухну замертво, не дойдя до ступенек. Он неощутимо поддерживает под локоть, когда я поднимаюсь, и отпускает у дверей. Спасибо, но твои руки в других перчатках были на другом моём месте.       — О, боги, что с тобой? — выглядывает из гардеробной тётя Галя.       — Упал, — хромая, подхожу к ней, по пути расстёгивая куртку.       — И всё же я настаиваю на больнице, — топчется сзади «Жорик».       — Зачем больница? — не понимает тётя Галя. — Весь университет во врачах. Выбирай любого, Серёж!       Только не уролога!       — Своих свои не лечат, — «Жорик» подхватывает мою куртку и передаёт гардеробщице. — Травмы спины всегда опасны. С этим не следует медлить.       — Не надо никаких врачей! — я забиваю на сменку: не согнусь, чтобы разуться. — Тёть Галь, не ругайте, потом переобуюсь.       Пять минут до начала пары. На первом этаже никого нет. Сегодня пятница, а значит Кайдановского нет в универе, но есть Лета. «Стасик» очень любит опаздывать на занятия, потому что подолгу торчит на кафедре. В этот раз я поторчу там долго, потому что до четвёртого этажа не дойду.       — Сергей, Вам помочь? — останавливает меня «Жорик».       — Георгий Адольфович! — грубо произношу.       — Альбертович, — мягко поправляет.       Я знаю, что он Альбертович! Пускай будет Адольфовичем!       — Георгий Адольфович, идите на пару!       Не запоминаю его лицо — эмоции, которые вызывают мои слова. Он склоняет голову и отдаляется. У меня адски горят задница и поясница. Наверное, я испортил куртку при падении. У КЭКа на кафедре есть лекарства — мне бы обезболивающее и какую-нибудь мазь.       Дверь открыта. Лета и Спирицина. Она сидит за столом КЭКа и ломает его ручки. Он печатает на компьютере.       — Поедем после пар в «Перекрёсток»? — спрашивает Наташка. — Продукты купим. На ужин ничего нет. Картошку, мясо, овощи, воду, мелочёвку всякую. Выходные на носу. Наверное, суп надо сварить. Ты какой ешь? Щи будешь?       Ты его кормишь? А давно ты его кормишь? Отправишься с супчиком к нему домой?       — Хочешь вместе из университета поехать?       — Я не дотащу до машины пять килограммов картошки, а ты, хоть на вид и тощий, но сильный.       «Стасик» смущённо улыбается:       — Ты набираешь тележку, а я плачу за продукты. По поводу того, что готовить, решай сама. Я непривередливый, ем всё.       Что за разговоры такие? Мне казалось, вы только о сексе можете болтать.       — Туки-туки, — стучу кулаком по открытой двери. — Доброе утречко.       «Стасик» отрывается от монитора компьютера, а Спирицина роняет ручку.       — Обухов, ты чё? — Наташка отмечает скрюченную спину и измученное лицо.       — Серёж, ты плохо выглядишь, — её дружочек поднимается из-за стола.       — Станислав Валерьевич, можно сматериться? — «Стасик» кивает, «Стасик» — нормальный мужик. — Пиздец! Я упал на спину, у меня ужасно болят копчик и поясница. Понимаю, Вы — судмедэксперт, но не угостите Анальгинчиком?       — Тебе необходим рентген. А если это перелом?       Держась за поясницу, слегка выпрямляю спину:       — Нет перелома. Обезболивающее, мазь и немного покоя. Пожалуйста. Мне бы ещё сегодня на парах появиться.       — Как скажешь.       «Стасик» достаёт из шкафчика необходимые лекарства. Спирицина забирает мой портфель и помогает дойти до стола КЭКа.       — Обезбол, — «Стасик» вручает таблетку и кружку с водой. — Задирай свитер и приспусти джинсы.       Я снимаю свитер, расстёгиваю ремень на джинсах.       — Спирицина, твою мать…       — Обухов, я чё, жоп не видела?       Наташка закрывает дверь на кафедру, заглушая звонок на пару. Ладно, высыпания нет на жопе, никто не увидит мой позор. Приподнимаю футболку, спускаю джинсы с трусами, несильно оголяя задницу.       — Хорошо упал, — констатирует «Стасик», проводя ладонью по пояснице, и надавливает на копчик.       — Ай-ай!       — Обухов, не ори! Ничё ты не сломал. Тупо кожу содрал. Перелом! Тут и не пахнет переломом! Надо обеззаразить и смыть кровь.       Спирицина обрабатывает рану, «Стасик» мажет поясницу и копчик жирным кремом. А ручки у него хорошие: нежные и сильные. Нельзя думать о мужчинах в такие моменты.       — Ушиб. Да, неприятный, но ничего серьёзного. Синяк уже появился. Обеззараживаешь и используешь мазь от ушибов. Жить будешь.       — Спасибо, — я застёгиваю джинсы и опускаю футболку. — Можно мне на кафедре посидеть первую пару? Всё равно опоздал. На вторую пойду. Немного получше станет, и пойду. Станислав Валерьевич?       — Можно. Захочешь пить или есть, знаешь, где что лежит. Станет совсем плохо, ну, вдруг, набери мне, и я прибегу.       — Наташ, предупреди «иммунку». Я зайду к нему позже.       — Ладно, попрошу не ставить тебе прогул.       «Стасик» звенит связкой ключей:       — Остаёшься на кафедре за старшего. Кабинет не буду закрывать.       — У вас же мягкие кресла? Я посижу на месте КЭКа?       — Сиди, — усмехается «Стасик».       — Ему только ничего не говорите.       Лета и Спирицина оставляют меня одного на кафедре. Я сажусь в кресло КЭКа, пытаюсь расслабиться и абстрагироваться от боли. Десять минут от пары, пятнадцать. Я такой прогульщик! Ручка цвета металлик медленно опускается, со скрипом открывается дверь. «Жорик». Да что тебе надо от меня?!       — Тётя Галя сказала, что Вы не выходили из кафедры. Как самочувствие?       — У Вас пара, Георгий Адольфович. Ладно мне разрешили немного передохнуть, но Вы не похожи на прогульщика.       — Я дал студентам задание и подумал проведать Вас.       Он в нерешительности заходит на кафедру женственной походкой. Губами своими шевелит, брови хмурит. Кисти потирает друг о друга. Длинные пальцы. Педик. А ещё меня педиком обзывают. Я не виноват, что моим бёдрам завидуют девочки с третьего курса. Глазёнками голубыми хлопает. Спасибо, что не улыбается лошадиными зубами.       — Сергей, — осторожно начинает «Жорик», — я чувствую между нами напряжение с тех пор, как я появился в университете. Это связано с тем, что Вы были у меня на приёме в клинике?       Настало время поговорить начистоту.       — О, да Вы догадливый, Георгий Адольфович.       — Но, Сергей, в клинике я — доктор, а в университете — преподаватель.       — Вот именно, что мой преподаватель видел меня без трусов!       Хотя я и перед Лета трусы немного спустил… это другое дело!       — Вы же не знали, что я — Ваш будущий преподаватель. К тому же, Сергей, свой предмет я Вам не веду.       — Ещё чего не хватало! Гореть от стыда у Вас на паре!       — Вам стыдно, что мы… «знакомы» не очень правильно звучит в данной ситуации…       — Георгий Адольфович, да, мне стыдно. Мне некомфортно.       — Поэтому Вы от меня бегаете по университету?       — Угу, но сегодня Вы меня догнали.       — Прошу прощения, — он поправляет круглые очки длинными пальцами. — Я всего лишь хотел узнать, как Ваше состояние. Не после падения, а после назначенного мной лечения. Я переживаю. Правда. Как доктор. Не подумайте ничего плохого.       — Уже лучше. Благодарю. Ещё не до конца прошло… — моё очко, — но мне значительно лучше. Георгий Адоль… Альбертович, я благодарен Вам за лечение, но, пожалуйста, давайте договоримся: я не знаю Вас, Вы — меня. Думаю, так правильно. Обещаю перестать от Вас бегать, а Вы… просто не здоровайтесь со мной.       — Я принимаю условие. Будьте здоровы и не болейте.       Я его ещё и обидел! «Жорик» уходит понурым. Мне нужно было заорать на первый этаж неделю назад при виде моего венеролога, как прекрасно действует на меня его лечение?! Руку пожать?! Чтобы потом этот «Жорик» разносил сплетни о жопе студента Обухова? Бред. Делать мне больше нечего, как за пять месяцев до выпуска думать о каком-то преподе!       Первую пару я сижу на кафедре. Ну как сижу: хожу, конечно, рассаживаюсь. Чай пью с печеньками. Самочувствие улучшается. Залезаю в шкаф КЭКа и смотрю в зеркало на поясницу и копчик. Я — лох. Обзавёлся содранной кожей и двумя чёрными синяками. На перемене проверяю куртку и наконец-то переобуваюсь. Куртка не испорчена химикатами. Показываюсь на «иммунке» и оповещаю, что живой. Втык за прогул не получаю. Одногруппники надо мной смеются, да и я с ними. Не обижаюсь, всё путём. Молчу про Спирицину и Лета — как ни крути, они мне помогли. Пересекаюсь со «Стасиком» на лестнице, говорю, что чувствую себя лучше.       На второй паре неудобно сидеть за трибуной, но терпимо. Решаю не выходить на улицу покурить во время большой перемены.       — Купите мне бутер, если пойдёте в магаз, — прошу Нелли. Она уходит курить в компании раздолбаев.       Третий этаж. Следующая пара — «эпидемка». Мы с Таней сидим на лавочке у закрытого кабинета.       — Будешь шоколадку? — она протягивает палочку «Твикса».       — Давай, — я забираю угощение и принимаюсь хрустеть.       — Не переживай. Я не люблю зиму из-за льда. Вон позавчера упала, когда вышла из метро. Кирилл меня поймал, но стопу я успела подвернуть.       — Как у тебя дела с Киром?       Таня миленькая, пухленькая. С щёчками, с маленьким носиком и полными губами. Она всегда заплетает длинные волосы в косу. Она всегда находит правильные слова для поддержки.       — Хорошо, — отвечает Таня. — Кирилл — добрый парень.       — Он любит тебя, Тань. Кир часто говорит мне, что любит тебя.       Мы с Таней сидим в конце коридора. Посередине, напротив окон, стоит группа второкурсников. Громко матерятся. Мы называем их «ультраправые». Это четыре парня. Мудаки. Они презирают толстых, нерусских и… таких, как я. Они младше меня на четыре года, но связываться с ними мне не хочется. Однако нелестные высказывания о моих бёдрах порой проскальзывают из поганых ртов.       — Ой, блин, — Таня смотрит на другой конец коридора, — зря он идёт. У ультраправых игривое настроение.       — Пидарасина на горизонте, — улыбается главный у ультраправых, не знаю его имени.       Дураки. Зачем вы говорите гадости? У вас же через два года пойдёт урология. На месте «Жорика» я бы сожрал на сессии таких студентов.       Главарь ультраправых отходит от окна и надвигается на «Жорика», его банда следует за ним. Зачем ты улыбаешься? Убери улыбку. Спрячь белые зубы. «Жорик» идёт у стены, равняется со студентами и…       — Здравствуйте, — говорит ослепительная, добродушная улыбка женственным голосом.       — Гомик, — главарь ультраправых толкает преподавателя со всей дури. Он-то крупный, а «Жорик» тощий.       И зачем на стенах широкие доски? «Жорик» ударяется правой рукой, но на пол не падает. Ещё чего не хватало.       — Гондон пидарский, — говорит преподавателю в спину один из ультраправых.       «Жорик» запрокидывает голову — ему больно, правая рука лежит на деревяшке. Он отходит от стены, поворачивается спиной, и я замечаю кровь на локте. Прикрывая испачканный халат, Георгий Альбертович Бруз уходит туда, откуда пришёл.       — И почему таких идиотов не отчисляют? Как их вообще приняли в университет? — недоумевает рядом сидящая Таня.       — Не знаю, Тань, но я бы пожаловался на них. Они покалечили преподавателя. Это не дело.       — Георгий Альбертович же хороший. Он не желает никому зла.       — Он тебе нравится? — я пристально смотрю на Таню.       — Да, — не задумываясь, отвечает она. — Он очень добрый, открытый и одинокий.       Семь минут проходит от начала перемены. У меня много времени, чтобы спуститься на первый этаж. Я говорю Тане, что иду в туалет. Дверь на кафедру дерматовенерологии закрыта, но не заперта на ключ. Табличка с именами преподавателей. Доцент: Бруз Г. А. Я ничего не слышу по ту сторону двери, возможно, на кафедре никого и нет.       Аккуратно опускаю ручку и открываю кабинет, в котором никогда не был. «Жорик» один. Он без халата, правый рукав белой рубашки закатан до плеча. Клетчатый галстук не расслаблен под шеей. Тёмно-синяя жилетка отлично подчёркивает талию. Кровь течёт из локтя на ватный спонжик. «Жорик» сидит на столе и обрабатывает рану: правая стопа на полу, левая болтается в воздухе.       — Почему так происходит? — вопрос привлекает внимание преподавателя. — Почему нас ненавидят?       — Потому что мужчина не может любить мужчину. Потому что мужчина должен любить женщину.       — А если не получается? — я прохожу на кафедру и приближаюсь к «Жорику». — Чувства не возникают. Что делать?       — Стиснуть зубы и терпеть, — намоченный спонжик стирает кровь с локтя.       Сейчас «Жирик» не кажется жеманным и «пидарасом». Немолодой, вероятно, ровесник «Стасика», но точно младше КЭКа. Седины в волосах нет, возможно, красит. Красивый цвет: тёмно-рыжий. Длинные стройные ноги, длинные руки. Некоторым мужчинам худоба к лицу.       — Эти придурки не имеют совести. Через два года Вы будете вести у них свой предмет.       — Что ж, подождём.       — Отыграетесь?       — Нет. Я обделён рядом мужских качеств, но чувство достоинства во мне имеется. Они — дети. Вырастут, поумнеют. Не поумнеют… — «Жорик» поднимает на меня взгляд, — я не опущусь до их уровня.       — А, — я подхожу к стулу для посетителей, но не сажусь, держусь за спинку, — как Вы попали к нам в университет?       — Моя подруга тут работает. Она сказала, что преподаватель по урологии уволилась, ректор ищет нового. Я вдруг вспомнил, что когда-то учил студентов.       — Это было давно? — я качаюсь на стуле.       «Жорик» заклеивает локоть пластырем, но со стола не слезает.       — Очень. Я тогда посвящал всё своё время преподаванию и студентам.       — Вы ушли?       — Угу, — он снимает очки и кладёт на стол.       Рыжеволосый с голубыми глазами. Солидный мужчина в классическом костюме. Гомосексуал. Пассив. За улыбкой он скрывает грусть. За квадратным подбородком — хрупкость. Длинные пальцы холодные. Никто не залечивает его раны. Он выбрал в качестве профессии «любовь». Последствия.       — Зарплата не устроила? Частная клиника выглядит высокооплачиваемой.       — Меня предали, — говорит с придыханием и прикрывает глаза. — Близкие люди повернулись спиной. Я принял решение уйти.       — А почему вернулись в педагогику спустя годы?       — Поверил в людей. Хочу верить, что они изменились за десять лет. А они изменились, я увидел это за неделю пребывания в этом университете. Тут учится девочка с кожным заболеванием, она периодически ходит ко мне в клинику. Было радостно встретить её здесь. Она очень удивилась, увидев меня в роли преподавателя.       А я строил из себя истеричку. Придурок.       — Понимаю, это сложно, но не обращайте внимания на непутёвых студентов, — киваю на локоть с пластырем. — Вы всем здесь нравитесь, Георгий Альбертович. Моему куратору, например.       — Я нравлюсь Эдуарду Карловичу? — вытянутый подбородок опускается от улыбки. Вопрос не подразумевает сексуальный характер. «Жорику» важно нравиться людям.       — Ага. Он назвал Вас хорошим, когда представлял нам. А моя одногруппница назвала Вас добрым. Люди изменились, Георгий Альбертович. И… — я протягиваю ему руку, — простите меня. Вы спасли мою жизнь.       — Тем, что поднял с асфальта? — он улыбается и жмёт руку.       — Это тоже. Без Вас я бы валялся на льду ещё долго.       — Я никого не оставляю в беде. Такова моя работа.       — Можно спросить?       — Любой вопрос, — он надевает очки. Круглая оправа очень подходит худому лицу.       — Почему Вы выбрали дерматовенерологию?       — Любовь в опасности. Любовь необходимо спасать.       Я знаю, кем хочу стать.