Управление мёртвыми. Дело № п/п 2

      Собирать деньги на приёмную комиссию для сдачи дипломов! Накрывать столы студентам после сдачи дипломов! Ленточки выпускников! «Последний звонок»! Вы в своём уме?! Они не дети! Им по 24 года, а не по 18! Я не буду этим заниматься! Взрослые! Сами всё сделают! И столы накроют, и выпустятся! Мне ещё… мне ещё подготавливать их отметки для дипломов! Собрать все отметки за шесть лет двадцати трёх человек! Двадцать три зачётки полностью переписать на один документ! А потом сверять со студентами всё ли правильно: нет ли ошибки или пересдача не учтена. Когда?! Когда мне это делать?! У меня работа! У меня пары! У меня улитка! Нет! Нет! Я не хочу быть куратором! Заберите детей!       За пару я успел только подготовить ватные листы для общей таблицы с отметками. К маю заполню! Она такая здоровая, что не помещается на моём столе — пришлось переставить стол Лета. А сам Лета что будет делать? Он тоже куратор, ему тоже нужно заполнять такую же таблицу для своих студентов. Где Лета?! Большая перемена идёт, а он до сих пор не спустился с пятого этажа. Кабинет на пятом этаже! Вот и заполняй огромную таблицу на своих студентов в лаборантской! И Спирицину попроси помочь! А мне кого попросить помочь? К чёрту! Семестр только начался! Времени навалом! Начнём… потом! Садимся на диету не сегодня.       — Эдуард Карлович, — Кирилл стучится в открытую дверь кафедры, — а, Вы заняты.       Пихаю три склеенных ватмана за шкаф. Работаю!       — Что ты хотел? Справку?       — Нет, справки не нужны. Хотел… хотел поговорить на серьёзную тему.       Халат застёгнут на все пуговицы. Ноги в обычных джинсах, а не в дудках, как всегда. Волосы зачёсаны на бок. Виднеется воротничок футболки-поло. Белые кеды — белые, а не песочного цвета. Через полгода Кирилл будет доктором. Примеряет новый образ? В начале прошлого семестра он выглядел менее опрятно. В общем чате в WhatsApp’е периодически проскальзывают сообщения по типу: «Кирилл+Таня». Кажется, студенты встречаются.       — На серьёзную тему? — достаю из тумбочки Стаса пакет с печеньем, беру одну. — Насколько серьёзную? Есть у неё диапазон? Кирилл, извини, но обсуждать предстоящий майский дурдом я не готов. До сих пор ещё не отошёл после утреннего собрания.       — Нет, я… я хотел поговорить не про май и не про июнь, а про дальнейшее…       — Не понимаю, — мотаю головой.       Сажусь за двойной стол с пакетом печенья. Кириллу не предлагаю присесть. А что ему сидеть, засиживаться? Вон стулья для посетителей по углам стоят. Кирилл проходит на кафедру и встаёт рядом со мной. Пальцы нервно перебирают крючок рюкзака.       — Эдуард Карлович, я тут думал… долго думал… — ты вроде не из тех, кто задумывается, размышляет и долго думает. — Шестой курс заканчивается, а я не знаю, кем быть.       — Бывает. Обухов тоже не знает, кем быть. Поликлиника — отличный вариант для тех, кто не знает, кем быть. Дежурный врач — тоже врач.       — Я не хочу этого… не хочу быть терапевтом. Я не хочу работать с живыми.       Стоп. На что ты намекаешь?       — Продолжай, — третья печенька не утоляет моё любопытство.       — Я хочу быть судебно-медицинским экспертом, — Кирилл смотрит мне в глаза, в которых читает страх и неуверенность.       — И долго думал?       — Больше двух месяцев.       — Почему именно эта специализация?       — Хочу быть серьёзным человеком. Хочу быть настоящим доктором. Да, меня затащили в мед родители, я был абсолютно не рад этому. Учился кое-как, ленился. Друзья говорят, что у меня хорошая башка на плечах. Есть неплохие знания, но их перекрывают мои лень и безалаберность. Эдуард Карлович, я шесть лет проторчал в медицинском. Шесть… Не хочу их… профукать. Мне нравится, что делаете Вы. Да, в первый раз было страшно и… тошнило немного, но мне нравится посещать Ваши пары и изучать судебную медицину. Когда Вы что-то рассказываете, я постоянно вспоминаю, что знаю это. Ну, то есть… знания. Я понимаю, о чём Вы говорите, когда по кусочкам складываете смерть. Я не хочу посвящать себя только одной болезни. Мне хочется знать многое, сталкиваться с непонятным на первый взгляд. Это как пазл… Хочу собирать картинки по кусочкам. Кому-то не хватает веселья и безбашенности в жизни, а мне — серьёзности.       — Кирилл, — я снимаю очки и кладу на столешницу, — пары по судебной медицине в университете — это не то же самое, что и работать экспертом. Это очень сложно. Мёртвые высасывают из тебя жизнь. Поверь, я знаю, о чём говорю. Сейчас, когда тебе — 24 года, ты можешь мечтать об этом и воображать, какая прекрасная профессия — судмедэксперт. Пять лет, Кирилл, и тебя подменяют. Ты становишься таким же, как те, кто лежит на полках в морге. Представления — иллюзорны. Деньги — мнимо большие. Работа физически и эмоционально сложная. Авторитет? Ну в подворотне соседским ребятам и бывшим одноклассникам похвастаешься. Они будут удивляться и задавать вопросы о вскрытии. Такая перспектива.       Скажи мне кто-нибудь подобное тридцать лет назад, я бы задумался о профессии. Выбрал бы кардиологию. Спасал людей и не страдал. Не надел на запястье кожаный браслет.       — У тебя есть альтернатива? Всегда должен быть запасной план.       — Нет, Эдуард Карлович.       — А родители тебе не помогают определиться? Друзья? Девушка? — последнее произношу осторожно, потому что вдруг Таня — не девушка Кирилла.       — Таня, — Кирилл потупляет взгляд и преступает с ноги на ноги, — первые несколько минут была очень удивлена, но потом одобрила мою затею и поддержала. Она сказала, что судебная медицина мне подходит, подходит моему характеру.       Наивные. Не характер выбирает профессию, не темперамент. Случай. Судьба. Знания не правят судебной медициной — Обухов умный, но в секционной делать ему нечего.       — Какая у тебя тема диплома?       — Никакая, — шепчет Кирилл и отводит глаза на маркерную доску.       — Ты ещё не получил?       — У меня нет диплома. Я его не пишу. Не знаю, о чём писать.       — Это к вопросу об определённости и ответственности. Кирилл, диплом — это не шутки. Если ты так халатно относишься к выпускной работе, то в профессии подобное не прощается. Амбиции, высокое самомнение — хорошо. Хорошо с живыми, но не с мёртвыми. Мёртвые ценят другие качества в людях.       — Значит, мне лучше не соваться в судебную медицину? Единственный вариант для меня — поликлиника и разговоры с бабками, выписывая им рецепты?       — Кирилл, — тру переносицу, — почему из крайности в крайность? Определись в себе для начала, а потом уже с остальным.       — Я хочу писать диплом по судебной медицине, — уверенно произносит студент. — Это и будет началом. Да, хочу писать диплом по «судебке». Вы поможете мне, или лучше обратиться к Станиславу Валерьевичу?       У меня Женя из параллели! У Стаса трое дипломников. Поздно. Время потеряно. Никому из преподавателей не нужен такой студент, который за четыре месяца до предзащиты только тему берёт.       — Я делаю это ради Тани, — тихо признаётся Кирилл. — Она умная, воспитанная, скромная. Рядом с ней должен быть сильный духом парень, а не раздолбай. Я хочу, чтобы она гордилась мной. Дайте мне шанс, Эдуард Карлович. Я восхищаюсь Таней. Дайте шанс ей гордиться му… будущим мужем.       — Мужем? — переспрашиваю, поднимая брови.       — Я голову потерял. Таня делает меня лучше.       Что правда, то правда. Кирилл хотя бы перестал забывать шапки, да и халат всегда чистый и выглаженный. Пускай женятся, заводят детей и радуются быть докторами. После выпуска я о них забуду, как и они обо мне.       — Я подумаю, — надеваю очки. — У Лета ты не будешь писать — это точно. Тебя я точно не возьму — это исключено.       — Но в универе только два судебных медика.       — Ищи альтернативу. Горишь желанием писать диплом о смерти — возьми болячку и припиши ей смерть. Думай, Кирилл. Потому что после того, как ты станешь судмедэкспертом, о себе не получится думать. Ни о себе, ни о Тане. Либо ты — хороший муж и отец, либо — судмедэксперт. На двух стульях не усидишь.       Бешеный Лета влетает на кафедру:       — Эдик, какого хрена мне звонят из салона по ремонту мобильных?! — он трясёт в руке сотовый.       Халат распахнут. Голубая рубашка на груди мятая. Ремень торчит из шлёвок. Очки хотя бы прямо на носу сидят.       — А что у тебя с причёской? — спрашиваю я.       — Э, я, наверное, пойду, — Кирилл разворачивается к выходу. — Извините, Эдуард Карлович.       Волнистые волосы выглядят как грива. Такой объём ни один мужской шампунь не придаёт.       — У меня был секс в лаборантской, — шепчет Стас и закатывает глаза. — Какого чёрта ты дал мой номер мастеру?! — смотрит на два соединённых стола. — Что ты сделал с кафедрой?!       — Что сказал мастер? — завязываю пакет и кладу на угол.       — Телефон готов, можно забирать.       Неподалёку от университета есть салон по ремонту телефонов. Утром я отдал мастеру айфон. Подумал, что, пока буду на парах, сенсор починят. Правильно подумал.       — Она у тебя на голове скакала? — беру из шкафа пиджак и снимаю халат.       — Какая разница… Эдик, что ты лезешь в наш с Наташей секс?       — А ты в зеркало почаще смотрись. Хотя бы в порядок приводи себя. Судебный медик под эйфорией выглядит довольно подозрительным.       — Ладно, ты прав, — Стас приглаживает волосы. — Мы слегка увлеклись, — голос больше не задыхается, нормализуется. — Я сломал ручку кресла.       Сломай половой орган!       — А что со столами?       — Я делал таблицу. Ты делаешь таблицу в лаборантской. Мы — кураторы, Стас.       Пальто, сумка, ключи от машины. Рабочий день на сегодня закончен.       — Пойдём покурим? Ещё есть время до звонка. А зачем тебе сумка?       — Да, после секса люди обычно курят, — поправляю воротник пальто. — Вот иди и кури со Спирициной. Я поехал за телефоном и на вторую работу.       — Что же ты не бросил курить, как бросил секс? — кидает Стас мне в спину.       — Я всё слышал.       Рубен не отвечает. Тоже телефон сломался? Не хочет отвлекаться во время обеденного перерыва? В половину второго я приезжаю в институт.       — Зин, привет. Рубик на месте?       — Здрасьте, Эдуард Карлович. Рубен Иванович…       Она не успевает договорить, потому что я бегу в кабинет. Пусто. Окна закрыты. Телефон лежит на столе. Рядом со столом Рубика висит список «секционных работ». Скольких он уже вскрыл?! Оставляю сумку на стуле и покидаю кабинет.       — Рубен Иванович во втором зале, — говорит Зина, когда я прохожу по коридору.       Врываюсь в секционную и вижу вскрытый труп на пятом столе. И Рубика в крови.       — Сэрцэ, сэлэзьонка, почька раз, почька два — всьо эсть, — говорит в диктофон. Справляется без меня, выкручивается из ситуации. Рубик замечает вошедшего. — Э-э! Чьто дэлаэшь здэсь в вэрхнэй одэждэ?! Пошьоль вон!       — Результаты пришли? — спрашиваю с придыханием.       — Какой рэзултат-т?! — да диктофон выключи! Что ты в него-то кричишь!       — По татуированному меня.       — Иды отсудава! Ты мэшаэш мнэ работат-т!       — Рубик, результаты! Сейчас они важны!       Рубен выключает диктофон и выходит со мной в коридор. Я в костюме, он в кровавой экипировке.       — Как я и говорыл, — оттягивает под подбородок маску; грязные перчатки пачкают материал. — Вэ-эС-эС подтвэрдилос-с. У нэго обнаружыли мэлкый пэрэбой в сэрцэ. В послэдний часы пэрэд смэртью он много нэрвничал. Всэ осталной орган в нормэ, оноситэлно. Хронычэских нэт. Обычный мужык, у которого остановилос-с сэрцэ. Ничэго крымыналного. Сам умэр.       Он так перенервничал, что его сердце не выдержало. Он так хотел увидеть меня.       — Значит… можно оформлять смерть. Результаты гистологии у нас есть. Опираемся на них, потому что на аутопсии ничего не записывали на диктофон.       — Смэрть ужэ оформлэна. Труп увэзлы.       — Как увезли?! — я ору на весь коридор. — Кто увёз?! Куда?!       — Э-э, — Рубик отстраняется, — от твоэго крыка трупы в моргэ ожывут! Чьто так орьошь? Утром приэхалы за трупом. Я подготовыл бумагы и…       — Какие бумаги?! — хватаю за лямку фартука. — Какие бумаги ты подготовил, если по-русски писать не умеешь?!       — Польный отчьот. Свидэтэлство о смэрти. Чьто мы обычно дэлаэм при выпискэ трупа.       — Что ты лепешь мне чушь?! — впечатываю его в железную дверь секционного зала. — Отчёт и свидетельство с ошибками?! Ты понимаешь, что такие документы недействительны?!       — Бэз, бэз ошьибок. Я старалсья. Я… — Рубик водит взглядом по моему галстуку, — обманывал тэбья. Могу пэчатат и писат бэз ошьибок по-руззкы. Просто мнэ лэн.       Я отпускаю Рубика и отхожу назад, сгорбившись:       — Кто приехал за трупом? Кому ты его отдал?       — Законный прэдставитэл.       Удар по железной двери. Я не чувствую руку, не чувствую боли. Рубик шарахается от моей выходки.       — Какой законный представитель?! Мы отдаём трупы родственникам!       — Вы тут убиваете друг друга? — обеспокоенная Зина появляется в секционном коридоре. — Рубен Иванович, Вас или Вы? Не понимаю по наличию крови на фартуке и перчатках.       — Зиначка, всьо в порьядкэ, — Рубик выдавливает из себя улыбку. — У нас всьо хорошо.       Медсестра уходит, чавкая жвачкой.       Я отталкиваю Рубика от двери — там остался след от кулака? — и вхожу в секционный зал. Морг. Мне туда. Первая полка — не тот. Вторая полка — женщина.       — Чьто ты? Чьто ты дэлаэш? — мельтешит за спиной Рубик.       Третья полка — мужчина. Все вскрытые. Работы у Рахманова было много с утра. Четвёртая полка — женщина, ещё не вскрывали.       — Эдь, Эдь, ты пэрэгибаэш пальку. Мало того, чьто в нэподобающэй одэждэ и трьясьошь волосьонками на висках, так трэвожиш мьортвых.       Я ищу себя.       Пятая полка. Шестая. Его нет. Его забрали.       Оборачиваюсь на Рубика. Боится. Глаза карие вылупил на меня.       — Пойдём-ка, — хватаю его за шиворот и тащу из секционного зала.       Кабинет. Жарко. Мне дико жарко. Я толкаю Рубика в отвратительно грязной экипировке в кресло за столом.       — Покажи-ка мне документы.       — Какой докумэнты? У мэнья вскрытый на столэ осталсья!       — Ксерокопии. Мы всегда ксерим свидетельства о смерти и отчёты. Покажи их сейчас. Ты же отксерил?       Он кивает на папки в подставке:       — Красный папка. Открой. Нэ хочу-у пачкат.       Ставлю руки на стол и нависаю над документами в файле.       В отчёте о вскрытии органы описаны правильно: нет никаких «почька», «пэчэн», «сэрцэ». Грамотно. Печати, подписи. Расшифровка подписи: «Рахманов Р. И.» Это не почерк Рубика. Графа для имени умершего не заполнена.       Когда судебно-медицинский эксперт выдаёт тело, родственник предоставляет свидетельство родства и паспорт. У него нет родственников. За ним приехал не родственник. Ксерокопия паспорта: Аматов Арман Григорьевич. Ксерокопия удостоверения: Аматов Арман Григорьевич. Законный представитель умершего. В списке о перемещении тела подпись Аматова.       Я перемещаю глаза с документов на Рубика:       — Что ты сделал за моей спиной? — горло стучит от обиды.       Рубик теряется, елозит в кресле, высоко поднимая локти, чтобы не испачкать кровью и выделениями мебель.       — Эдь, я всьо сдэлал, как полозжэно. Всьо отксэрокопыл. Я правилно подготовыл бумагы, а я нэ лублу это дэлать.       — Она тебе помогла? — не узнаю свой голос. Не обижен, предан.       — Кто? — Рубик фальшиво удивляется.       — Евочка, — произношу мягко, словно влюблён в неё. — Евочка Александровичка.       — Профайлэр? Нэт. Я послэдный раз видэл э-ео в суббот-ту с тобой. Мы нэ созванивалыс. При чом тут она? — Рубик смотрит на стол. — Эдь, твоя рука…       Костяшки красные, тыльная сторона ладони чернеет. Пальцами могу шевелить — кисть не сломана. Небольшие кровоподтёки. Я с такой силой ударил по железной двери секционной, что травмировал себя. А вот сейчас больно. Судорога от кончиков пальцев до середины предплечья. Часы на запястье тикают. Рубику помогла Зина? Ева? Кто из них? Кто прячется у меня за спиной? Почему перед глазами улыбается наглая рожа Аматова?       — Зачем Аматову труп?       — Чьтобы похоронит. Он сказал, чьто мьортвому нэ мэсто рьядом с жывым.       Когда похороны? Сегодня? Завтра? Куда он повёз труп? В другой морг? На кладбище? Отпевать? Его нужно одеть. Загримировать. Кто всем этим занимается? Почему Аматов так вцепился именно в этот труп?!       Завтра результаты ДНК-теста. Возможно, завтра я узнаю, что не похоронил брата-близнеца.