UhGood

Сезон дождей разыгрывается с новой силой где-то в конце июня. Тогда из дома побоялись выходить даже самые отчаянные, смотря за тем, как загибаются высокие деревья, почти касаясь своими макушками земли. День выдался славный. Намджун пощелкивал авторучкой уже битый час, пристально смотря в одну точку. Марджи несколько раз заходила и оставляла новые документы на столе своего господина, изредка спрашивая о желании чего-нибудь вкусить, но альфа глухо отказывался и продолжал таранить тяжелым взглядом мелкие предметы интерьера. Когда взгляд ухватился за яркую конфету, Джун на секунду завис, а после вспомнил, при каких вообще обстоятельствах она была получена. Точнее, что уже битый месяц лежит на столе и мозолит глаза. Он бы и рад ее выкинуть — ибо сладкое не переносит на дух — но рука поднимается. Уже в третий раз этот странный, до жути странный, и, как назвал его Намджун, глупый парень делает невероятные поступки. Не то, чтобы мужчина растаял от касаний, взглядов или подобной ебалды, нет — он пытался понять, зачем? Зачем он отдает свою доброту кому-то, зачем помогает совершенно незнакомому человеку? А может Намджун самый настоящий маньяк, коем и является на самом деле. Этот парень… Намджун давно не ощущал чего-то… Тот момент, когда появилась легкая дымка хоть какой-то эмоции вывела его на новый лад. Будто у старой, поломанной машины снова завелся мотор, и судьба решила дать второй шанс на новую жизнь. Яркую жизнь. Взяв конфету в руку, Джун медленно развернул ее и уставился на милого карамельного котенка синего цвета. — Чернично-виноградный бум, — по слогам произнес альфа, и обернулся по сторонам, не замечая какого-либо присутвия, лизнул сладость, неимоверно морщась от пронизывающего все тела мизерного количества сахара. Трюк был хуевый, из разряда невыполнимых, но он смог. Хотя бы попытался сделать хоть что-то. Теперь этой эмоции ему хватит еще на месяц. Он будет ежедневно разжевывать привкус, который воспоминанием осядет на самом кончике языка, заставляя вернуться в холодный июньский день.

…

Ветер неприятно хлестал по щекам, заставляя съеживаться из-за особо сильных толчков мурашек. Ветровка, накинула в спешке, совсем не грела, а любимая пушистая кофта осталась лежать на потрепанном кресле, в тепле, где еще двадцать минут назад сидел и сам парень. Юнги быстро перепрыгивал большие лужи, моментально наступая в новые, более мелкие, но не менее грязные. Джинсы давно были мокрыми, зонтик уже не спасал, а тело продрогло так сильно, что хотелось выть от «холодной боли». — Сегодня я бы хотел поесть здесь, — Мин кладет небольшой пакет ирисок и большую кружку острого рамена, которого не очень любит, но, чтобы согреться идет на такие жертвы. Господин Пак одобрительно кивает и наливает в быстрорастворимую лапшу кипяток. Юнги кладет пакетик в карман и идет в самый дальний, наиболее темный угол, присаживаясь напротив старого фонаря и новой, яркой неоновой вывески. Давно он не видел такого контраста цветов именно как света, потому что ночная жизнь не особо сочетается с дневной, простой, более консервативной жизнью. Первая партия лапши отправляется четко по направлению и с жаром опускается на дно желудка, согревая неким теплом, которого немного не хватало в этот холодный июньский день. Шатен взглянул на часы и немного поморщился, понимая, что пролетел со всеми установками и расписаниями — совсем скоро его режим полетит в полную задницу, хотя шел только второй день законного двухнедельного отпуска. Вид из окна завораживал. Словно змеи, тянулись капли совсем мелкого дождя, листья кружились в бесноватом танце вокруг любой возможности и живого существа, будь то случайная птица или маленькая белочка. Изредка свет фар проезжающих машин бликами оседал на прозрачных разводах, вновь помытого окна. Юнги слегка усмехнулся — впервые в жизни он проводит аналогию своей жизни и чертового окна, напротив которого провел не один десяток часов, да и лет, возможно… Закончив с обогревом своей «души», юноша встал из-за стола, прибрался, поблагодарил аджосси и вышел навстречу холодному, знойному ночному ветру, замечая знакомую черную фигуру. Мужчина стоял совсем неподалеку и медленно курил, выдыхая клубы пара куда-то наверх, каждый раз задерживая взгляд на чем-то высоком. Его действия были очень размеренными, словно он никогда и никуда не спешил, словно жил всю жизнь ради этого момента, чтобы просто вот так стоять и ни о чем не думать, легко убивая себя медленной смертью. Сделав два неловких шага, Юнги подошел чуть ближе и завороженно смотрел на знакомого незнакомца, ожидая любого взаимодействия. — Погода нынче не самая приятная, — начал было мужчина, но слегка вдохнул остатки сигареты, и выкинул бычок, убирая обе руки в карманы дорогущего, но промокшего костюма, — оно же и к лучшему, — словно никого кроме него и не было, он продолжал смотреть куда-то вверх, не смея шалохнуться. — Добрый вечер. — Добрый, — немного заикнувшись, ответил парень и сильнее сжал в руках рукоять большого желтого зонта. — Вы вновь промокли, — констатирует факт и делает еще два не смелых, но достаточно широких шага. — Впрочем, какая разница. — Вы можете простудиться, а это не особо приятное чувство. Намджун усмехнулся и, наконец, перевел, война взгляд на собеседника, слегка морщась от яркого пятна позади. Этот парень, он словно призрак, дух, преследовавший и дарящий непонятный коктейль из чувств и намеков на эмоции. Джун не понимал, как себя вести в компании такого странного и безумно для него — Намджуна — несуразного. Впервые он боялся дальнейших сказанных слов. — Кому какое дело до других, — со вздохом отвечает Ким и чуть сщуривает глаза, нащупывая в кармане штанов давно забытую обертку виноградно-черничной конфеты, так нагло врученной этой особой. — Мне есть дело, — чуть слышно прозвучал ответ. Намджун подвиг на какое-то время, переводя абсолютно не понимающий взгляд черных глаз. Этот парень. Он снова за свое. Вновь и вновь плескается своим добром, буквально обрызгивая все на сотни метров радостью и легким счастьем. Как будто ему действительно есть дело до всего в мире, до чертовой погоды, до политики, до ужасных конфет и ебанного, беспросветного пиздеца в лице Ким Намджуна, который может раздавить человека лишь взглядом, а по щелчку пальца обезглавить и упиваться черной кровью. Словно он решает здесь и сейчас, что будет дальше, как повернется жизнь, и какую эмоцию испытает альфа в этот раз. Как будто он знает… Ветер поднялся нешуточный, отдалённо стали прилетать приглушенные голоса проходящей мимо молодёжи, листья закружились в особом танце, стараясь подцепить подолы ветровки Юнги. Омега съежился и обнял себя за плечи, чуть жмурясь. — Не хотите горячего чая, он поможет согреться, — мямлянье, похожее на нежное блеенье молодого козлика. Джун мысленно улыбнулся такому сравнению, но на деле его лицо осталось совершенно спокойным, но единый мускул не дрогнул. Мин съежился еще больше, не зная, зачем вообще открыл свой рот. Это звучало дико глупо, но так правильно. — Магазин закроется через, — мужчина взглянул на дорогие наручные часы, — сейчас… — отчеканил, словно это был последний шанс не попадать в ловкие сети непонятного момента, — более поздних ресторанов и кафе я не знаю, так что не вижу в этом смысла. — Тогда… — глупость за глупостью, — позвольте угостить вас. У меня дома большая коллекция чая, есть на любой вкус. — Юнги прикусил нижнюю губу и почему-то сделал шаг назад, словно пытаясь убежать от самой смерти. А так и было. — И каждого приглашаешь? — А есть разница? — Абсолютно нет…

…

В квартире на четвертом этаже царило полное спокойствие, сдержанность, в какой-то степени минимализм и простота. Не было ничего лишнего, что, казалось бы, жило со времен постройки данной высотки — тогда ценности жилья и обустройства были абсолютно другими. Юнги прошел вглубь коридора и носками поддавал пятку кед, небрежно откидывая их на чуть перекошенную временем обувную полку, доставая впервые вторую пару старых, но очень мягких тапочек, живущих тут еще с шестидесятых годов прошлого столетия. — У меня слегка не убрано, так что прошу прощения, — Мин окинул взглядом стоящего позади мужчину и убрал пряд курчавых волос за ухо, сразу же уходя на кухню, чтобы поставить чай и успеть приготовить хоть что-нибудь. Намджун молчал, старался делать все бесшумно, быстро и точно. Тапочки были в пору, несмотря на большой размер ноги. Ким, чуть шаркая, прошел в квартиру и мелко огляделся, снова мысленно улыбаясь впервые в такой частоте, как сегодня. Этот человек делает просто невероятные вещи… — Есть печенье. — Резко кидает Юнги и застывает на месте, приложив палец к губам — почему-то казалось, что это жест поможет вспомнить что-то очень важное, как будто даст возможность вспомнить невероятное. — Чая будет достаточно. Каждое действие отдавалось в комнате достаточно сильным эхом. Даже небольшое завывание ветра было слышно сквозь достаточно плотные, но очень старые стены. Часы тикали в такт каплям воды из протекшего крана. Ложка размеренно билась о стеклянную кружку с изображением Микки Маусом. Было ощущение, что время застыло, птицы перестали петь, дождь остановился, и было возможно потрогать его капли за долю секунд до падения на плоскую, грязную поверхность асфальта. Никто не желал прекращать данную свободу тишины, комфорт был превыше всего. Чай был не самым лучшим, а уж если учесть, как много дорогого и хорошего перепробовал Намджун, можно было понять, насколько «это» казалось неким потом; но он пил, медленно, смакуя каждый привкус, слегка отдающий сладостью и мягкостью каких-то ягод, когда-то ударившим в самые легкие в один майский дождливый день. Если можно было сравнивать человека с чаем, Намджун бы с уверенностью сказал, что этот парнишка похож на тот самый китайский цветок — сначала непонятно, что с ним делать, но когда дело касается вкуса, равных ему нет, и никогда не будет. — Ким Намджун. Юнги впервые отрывает взгляд от лицезрения потертого пола, наконец, понимая смысл сказанных слов. — Мин Юнги. — Для нашего региона это очень необычная фамилия. — Я из Тэгу. — Ильсан. Разговор был закончен. Продолжение не требовалось. Стрелка часов постепенно перевалила за половину второго, все звуки абсолютно стихли, и в доме горело только одно окно, где остывший чай уже совсем не грел, но давал мнимое счастье насыщения момента. Пускай костюм совсем не высох, ключи от стоящего достаточно далеко авто чуть давили, гость совершенно не стремился покинуть царство уюта. Впервые, чувство его не подвело, и он смог полностью отдаться моменту, отдыхая душой и сердцем от всей грязи вокруг и внутри. Когда чай был допит, а кружки расставлены на нужные места, Намджун слегка поклонился за столь добродушный прием и направился в коридор, стараясь растянуть момент ухода. Ведь не каждый день испытываешь такой спектр эмоций, совершенно забывая о нем в другое, более мирное и светлое время. Прощание было коротким, мусолить было нечего, они были незнакомцами с особой любовью к тишине и неправильностью этого мира.