Amnesie

«Deutschland, ” — отрывисто произнёс хор голосов в наушниках, вызвав у Германа лёгкую улыбку, — «mein Herz in Flammen, Will dich lieben und verdammen!» Лёгкий перелёт из Брюсселя в горячо любимый Мюнхен прошёл просто великолепно. Германия прекрасно выспался что в самолёте, что в скоростном поезде до Альп, без лишних волнений по поводу работы, ибо со вчерашнего дня он официально находился в отпуске и отныне никакие трудовые вопросы его не интересовали. Пусть разбираются сами, в конце концов! «Deutschland!» — снова произнёс хор и снова приятный мужской голос продолжил петь: «Dein Atem kalt so jung, und doch so alt…» Немец вновь улыбнулся, уже чуть шире, в предвкушении вновь услышать своё имя на родном языке. Коротко, строго, отрывисто и немного жёстко — Дойчланд… Однако, музыка резко оборвалась и в наушниках стало тихо. Вместо следующей строчки раздался до одури надоевший за эти семь дней рингтон вызова. «Ну кто там ещё?..» — с тяжёлым вздохом разочарования подумал Германия, приоткрыв глаза, сквозь ресницы глядя на экран. Номер был знаком. Очередной подчинённый, на вопросы которого требовался ответ именно страны… И ведь совершенно никто другой кроме Германа ответить на него не сможет! Ни секретарь, ни один из десятков людей — нет, только один ФРГ может решить очередной вряд-ли такой уж серьёзный вопрос… «Нет, всё. Я официально всех уведомил, что отправляюсь с этого дня в отпуск, положенный мне по закону об отпуске, принятый в…» — немец резко оборвал эту мысль в голове, удручённо взглянув на потухший экран с завершённым вызовом. Он-то может уйти с работы. А вот работа от него уходить не собиралась, не из телефона, не из мыслей. Хотя он специально уехал в горы, чтоб уж точно до него не могли ни дозвониться, ни доехать… Ведь иногда, в Берлине, и в час ночи его мог поднять с постели внезапный звонок на телефон, а то и хуже — в дверь, с мольбой срочно что-то сделать… Собственно, поэтому он и приехал сюда — в горы. Где точно смог бы отдохнуть в уютной, простенькой обстановке. Небольшой рецепшен вполне приятно удивил немца. Маленький домик, отделанный изнутри камнем и светлым деревом тепло встретил внезапно приехавшего Германа. Лёгкий полумрак не раздражал глаза, жар от батарей легко покалывал замёрзшие скулы… И только поражённая девушка-администратор за стойкой ресепшена никак не могла собраться с оформлением нового постояльца, попросив пару минуточек подождать. Впрочем, Герман совершенно не сердился. Даже на тот факт, что прошло гораздо больше этой «пары минуточек». Не каждый день, почти ночью, заявляется с рюкзаком на плече страна, спокойно прося о заселении на недельку… «Наверняка её сбивает с толку мой паспорт…» — лениво подумал Германия, с лёгкой, совершенно беззлобной, усмешкой на губах наблюдая, как молоденькая девушка то и дело проверяла данные. У стран ведь немного иначе оформляется удостоверение личности. Нет фамилии, второго имени… Или… Как его? Отчества. Нет. Только полное название страны, и обязательно две даты: рождения и начала правления. «Мда, ФРГ, ты делаешь посреди ночи человеку целое приключение… Год рождения 1939, год начала правления 1949… Внезапное совершеннолетие, хех…» — Г-герр ФРГ, — голос девушки чуть дрогнул от волнения. Герман тут же поднялся с мягкого кресла, подходя к стойке, как можно более мягко улыбаясь. — Да, юная леди? — Ваши документы и ключ, герр ФРГ… — видимо, ещё не до конца веря, что это правда, произнесла миловидная немка, подвинув Германии паспорт и небольшой ключик от дома. — Благодарю, спокойной Вам ночи! — усмехнулся мужчина, прихватив вещи и, махнув на прощание рукой, ушёл к массивной стеклянной двери. «А беспокойной она уже была для Вас, милая девушка…» — добавил в мыслях Герман, переступая порог комплекса. От домика-ресепшена вела прямая дорожка к съёмным домам и от неё же отходила тропинка в небольшую аллею, где, среди низких деревьев (Герман так и не понял каких именно, так как темнота и ужасное зрение вещи плохо совместимые), стояла одинокая скамеечка, с видом на горные хребты. «Дом номер 11…» — щурясь, взглянул на брелок с ключом мужчина, резво зашагав по дорожке к самому дальнему, из светлого дерева, домику, с большими цифрами на двери: «11». К ней вела небольшая лестница, по которой Германия легко взошёл к двери, с усилием толкнув ту внутрь. Ибо она, зараза, тяжёлая, хотя и из дерева. Домик оказался довольно небольшим. Он был отделан деревом, от чего в комнатах стоял запах сухой сосны, который немец вдохнул полной грудью… Он бы с удовольствием осмотрел просторную прихожую, поглядел бы в окна и залез туда, куда привело бы его неугомонное любопытство. Если бы не хотел лечь. «Тебе нужен отдых…» — шепнул кто-то рядом с ухом, скорее всего, уж судя по собственному голосу, очередная галлюцинация. — Я даже спорить не хочу с тобой… — выдохнул вслух, в ответ на голос, парень, поднимаясь по узкой лестнице на второй этаж, где почти сразу начиналась спальня. Напротив лестницы находилось панорамное окно, из которого открывался великолепный вид на горные хребты, покрытые снегом, и часть территории комплекса. У стены справа стояла большая двуспальная кровать с парой тумбочек рядом, напротив которой пристроился небольшой столик для мелких вещей. И, помимо запаха свежести и гор, немец уловил самое приятное чувство — свобода… Поставив рюкзак рядом с небольшим столом, Германия потянулся, падая на кровать с самой довольной улыбкой. Теперь пусть хоть всё правительство пытается дозвониться до него, приехать к нему, достать иными способами — нет. Ему будет всё равно. Оковы работы ровно на семь дней остались за дверью этого местечка! — И я наконец-то высплюсь! — радостно прошептал Германия, зажмурив глаза в полёте до мягчайшего матраца. Никакой самолёт или поезд не сравниться с кроватью… Мягкие простыни чуть смялись под весом худого тела, раскинувшегося «звездой» на всю постель. На ближайшие семь дней — его постель. В которой Герман сможет спать, сколько угодно… Хоть сутки напролёт! И от этой мысли под рёбрами немца радостно прыгало сердце. — Спать… Спать, спать, спать и только спать… — счастливо шептал он, лениво перевалившись на бок, ища удобное положение, чтобы не чувствовать собственных торчащих косточек. Но, то спина заболит, то бедро слишком костлявое и даже мягчайший матрац не спасает от ощущения давления на кость, то шея затекает. И, наверное, стоило всё-таки снять опостылевшую за часы пути рубашку, сменив её на пижаму. Но подниматься с постели не хотелось совершенно. Ни ради пижамы, ни ради удобной позы, даже ради того, чтобы укрыться одеялом вставать не хотелось. Хоть Герман и проспал почти всё время пути, сладкие объятия дрёмы медленно затягивали, окутывая мозг ядовитой дымкой сна… Всего пять минуточек. Соберётся с силами и встанет, чтобы переодеться… Всего пять минуточек… Ну… Ладно, десять! Всё же, отпуск начался. «Или, всё же, пятнадцать?» — подумала маленькая страна, лёжа в постели. Действительно, сколько мерить температуру? Пять, десять, пятнадцать минут? Его опекунша молча положила на тумбочку градусник, оставив разбираться самому, совсем не слыша его вопросов, ведь голос у мальчишки пропал начисто. Хотя, скорее всего, она просто предпочла не заметить его. «Ну… Пусть будет десять…» — смирившись, подумал мальчишка, взглянув на часы на тумбочке. А сколько, собственно, прошло времени? Не ясно… Ну да и чёрт с ним. Тело ломило от холода, а голова раскалывалась от температуры. Думать об этом не хотелось. «Эх… Погода за окном отвратная…» — подумал ребёнок, глядя из-под полуопущенных век на окно. Серые улицы, грязный снег и бесконечные, ритмично барабанящие по стеклу, капли дождя… Смотреть противно. Взгляд мальчишки упал на небольшую цепочку на руке, с металлическим прямоугольником, с двух сторон соединённый с цепью. И по губам немедленно прошла грустная улыбка. «Интересно… Как ты там?.. Лучший друг…» — М? Да, всё нормально, — тяжело вздохнул юноша, смотря на свинцовые тучи за окном. Будет дождь. Будет дождь, скорее всего сильный. Прекрасная погода, его любимая… Когда его посещает душевное спокойствие, а природа беснуется, сметая потоками ливня всё на своём пути: пыль, грязь, листья, ветки деревьев, распахивая окна, унося шарфы и шляпы… Принося только холод и сырость… Прекрасная погода для него. «Moskau… Tor zur Vergangenheit Spiegel der Zarenzeit Rot wie das Blut…» Приятный голос приглушённо звучал где-то за спиной, заставляя лишь грустно улыбнуться. Хоть кому-то он доставил радость своим прибытием из Берлина. Хоть кто-то был рад встретить его на вокзале. — Нравится? — только и спросил юноша, легко развернувшись от окна к комнате. Совсем небольшое помещение, с выкрашенными в светлый стенами и тёмным паркетным полом. Небольшая дверь была приоткрыта, а к небольшому столу, где стоял проигрыватель, был придвинут диванчик, где и сидел его собеседник. — Очень… — шёпотом проронил парнишка, силясь вслушаться в текст, судя по напряжённому взгляду. «Moskau Wer deine Seele kennt Der weiß, die Liebe brennt Heiß wie die Glut…» «Отец будет ругаться, если узнает… Влетит и мне, и ему… За музыку и за Берлин…» — мрачно подумала страна, снова бросив взгляд на вид за окном. Первые капли дождя уже начали барабанить по стеклу, и громкий раскат грома пророкотал где-то вдалеке, долетев лишь неясным эхо. Дождь обещает быть сильным… Его всегда желанный гость наверняка промокнет там до нитки. И тогда влетит ещё и за пальто. Значит, останется здесь — до утра, если понадобится. «Интересно… Там, где ты есть…» — взгляд страны упал на собственное запястье, где, впиваясь в кожу, была натянута старая цепочка с крохотной металлической пластинкой, — «Такой же дождь?.. А так же ли холодно? И также ль грустишь ты? Измучен ли?..» — …? — слышится вопрос из-за спины, на что юноша только тяжело качнул головой. — Всё просто замечательно, братишка. Не беспокойся обо мне… — натянув великолепную, чуть уставшую, фальшивую улыбку молодая страна обернулась к собеседнику, облокотившись о подоконник. — Я просто устал после нескольких дней в поезде, не бери в голову… Моя Родина ведь… Хех, далеко… Мужчина прикрыл глаза, будто бы хотел спать. Нет. Не хотел на самом деле. Просто у юноши напротив пренеприятнейшая лично для немца особенность — видеть, что на душе у других. «Глаза — зеркало души, ” — повторял этот юнец, вычитав такую фразу из какого-то запрещённого романа. Ох… А если бы этот милый мальчишка прочитал, что́ на душе немца… Ведь он совсем не здесь. И вовсе не от дороги измучился. Нет. Взгляд его снова упал на окно, на серые тучи, плывшие по небу, на крупные капли, бегущие по стеклу… И даже на молнию, сверкнувшую где-то вдалеке… «Улетите же, тучки… К родному дому… Отсюда, к родному дому… Увидьте вместо меня хотя бы краешек Рейна… Эльбы… Увидьте его…» «Интересно, ему нужно сливки в кофе?..» — уже которую минуту гипнотизировал взглядом две чашки немец, прикусив губы. Вот уж не готовила его жизнь к вопросу: нужно братишке разбавлять чёрный кофе? Сердечко ведь в последнее время у него шалило, судя по постоянным пробуждениям среди ночи с бешеным пульсом и ещё с десяток мелких проявлений недомогания. — Кофе от страха не вскипит, звезда моя, — хмыкнул голос прямо за спиной, а в следующий миг одна из чашек и вовсе оказалась в руке брата, не пойми откуда взявшейся за спиной. — Конечно, — фыркнул первый, закатив глаза, стремясь унять лёгкую дрожь от такого явления младшенького, — На это ведь только ты и способен… Хотя… Секретарь как-то сказал, что ты не только кофе, но и мозг половине отдела вскипятить способен… — Перестань, ты тоже можешь, при желании, — уже младший закатил глаза, прихватив и вторую чашку кофе, идя к двери в зал. Старший только фыркнул, совсем без злобы: — Я хотя бы не довожу до инфаркта старшего брата своими появлениями! — Ты старше на десять минут, и то не факт! — нараспев произнёс младший, отчего юноша только чуть махнул рукой. Взглянув на собственное запястье, государство лишь улыбнулось. Столько лет его имя было с ним. Только имя, жалкие три буквы на металле. И теперь они вместе… Как и должно было быть, всегда… Младший поставил чашки на стол, упав на диван, взглянув на свои руки. Столько лет его имя было рядом. Как имя? Жалкая аббревиатура… Но такая родная, способная согреть и ободрить кажется, даже в самый ужасный момент… А сейчас он может видеть обладателя этого имени. Слышать и говорить с ним, сколько ему заблагорассудится… Как это и должно было быть всегда… Они слишком долго ждали, чтоб ссориться из-за такой ерунды… — Тц! — цыкнул юноша, словно его укололи куда-то в руку тонкой иглой. И на его глазах, из-под кусочка металла, разошлась кожа, выступила кровь, словно кто-то не спеша провёл тонким ножиком… Всего пол сантиметра. Сладкую дрёму прервало наиприятнейшее ощущение, словно кто-то укусил Германа в запястье. — С. — прошипел немец, недовольно перевернувшись со спины на бок, лениво взглянув на свою руку. Ничего, как обычно. Но дрёмы уже не было. Только ужасное желание лежать на этой кровати, даже не переодевшись, не замечая ход суток, покрываться пылью от времени и только лежать… И ничто не поднимет его с этой кровати! Ни температура… Ни дождь… Ни кофе… Ни ужасная жара в номере. «Опять эти сны… Я же перестал пить таблетки! И спал вполне нормально в дороге… Боже, как только вернусь, навещу этого доктора… Уволю к чертям, если не переназначит лечение… Мх… Если это и правда воспоминания, можно ли мне их забыть снова? Было бы хорошо… Слышать голос ГДР, безусловно, приятно… Но… Не в таких… Обстоятельствах, ” — думал Германия, недовольно отмечая, что чем больше он так рассуждает, следя за каждой мыслью, тем меньше желание деградировать на этой постели. «Ещё и душно, просто ужасно…» — кряхтя, как старый селезень, подумал немец, со скрипом (Герман горячо надеялся, что этот звук издали не его кости) поднявшись с мягчайшего матраца. Духота опять накатила… Она висела в комнате плотной дымкой, через которую приходилось идти, будто сквозь воду. Такую стену духоты простое проветривание явно не уберёт… «Видимо, я забыл закрыть вентели на радиаторах… И снова проснулся от этой духоты…» — бросил взгляд под окно мужчина, со вздохом присаживаясь на колени рядом с трубами отопления, перекрывая в них воду. А пока номер остывает… Можно и пройтись? Ведь за панорамным окном немец видел высокие шпили гор, покрытые снегом, устремлённые в небеса. Маленькие крыши соседних домиков, в которых уже не горел свет, и склонившие свои маленькие лапы ели, от тяжести льда на них. Так-то уж точно свежо… И тихо… И спокойно… И ни отопление, ни сотрудники, ни даже бредовые сны его не достанут…

***

«Я же перестал пить таблетки…» — всё думал Германия, неспешно шагая по очищенной от снега дорожке. Под ногами чуть похрустывали остатки замёрзшего снега, а по обеим сторонам дороги, опустив тяжёлые от снега ветки, стояли маленькие ёлки. Это мужчина понял только сейчас, детально рассмотрев одно из деревьев, когда вышел из дома. Иногда, кроме хруста снега, до слуха немца долетал вой ветра, где-то высоко в горах, и треск дерева. От мороза трещали тонкие стволы отчаянно пытавшихся выжить низеньких ёлочек… Хотя, холодно немцу не было — Герман вышел из дома в расстёгнутом пальто, поверх свитера, в котором и приехал. Даже… Как-то душно. Любое движение будто бы вызывало прилив целой волны тепла, отчего хотелось только скинуть осточертевшее сукно и пойти дальше. Чтоб стало прохладнее. Чтоб стало свободнее… В этой прекрасной ночной тишине, при свете бледной Луны. «Где никто меня не достанет…» — прикрыл глаза Германия, остановившись посреди тропинки, полной грудью вдохнув ледяной воздух. Холодно ведь… Холодно, как в Бельгии. А страшная жара ему только кажется. Опять кажется, опять мерещится, опять снится… Ему просто всё это кажется. Всё это недомогание, духота по ночам, отчего в другой комнате братишка просыпался в холоде, все эти будто бы уколы по телу. Это просто усталость, он должен привыкнуть, как и всегда. «Никто не достанет… Никто, кроме моих птичек в голове…» — грустно улыбнулся немец, смотря на бледный лик Луны, извечный спутник мрачных рассуждений посреди ночи, одиночек и глубоко несчастных при свете дня. — Скажи мне, братишка, как это? Почему я вспоминаю то, что было с тобой? — горько улыбнулся Герман, прикрывая глаза. Чего он только ждал? Видя влажный блеск на холодном бетоне, замирая украдкой временами… Надеясь на робкий ответ… — Но ты конечно же мне не ответишь… — повесил голову немец, с горечью пнув небольшую льдышку на тропинке. Ответа не будет никогда. Никогда, потому что они существуют в двух разных мирах. Он — здесь, на своём месте сильного государства, с прекрасно выстроенной системой правления. Брат — где-то далеко, очень далеко, если это место вообще существует хоть на одной карте… И лишь иногда мелькает в новостях… Они в разных мирах. Которые вряд-ли когда-либо пересекутся… — Неужели это из-за договора об объединении? Но… Я не верю, что ты не знал о своей участи… В этом случае… — обнял себя немец, совсем закрыв глаза, — Ну почему же ты объявился именно под конец этого ужасного года, братишка?.. Ни раньше, ни позже… Когда я бы мог расспросить кого-нибудь… Да только кого, ми-. До слуха Германии долетел слишком уж громкий хруст снега… Словно кто-то быстро шёл или бежал, резко замерев где-то неподалёку… Кому только взбрело в голову выйти в такое время из номера? «Ну, тебе же взбрело, Германия…» — самокритично хмыкнул немец, убрав руки в карманы пальто, щуря глаза. Силуэт был высоким. Просто чудовищно высоким лично для немца. Широкоплечим и почему-то с большой шапкой. Хотя, это с тем же успехом мог быть капюшон. Из-под которого торчал не то мех от куртки или шапки, не то волосы. Пепельно-белые… Руки, насколько их было видно, были в неверном свете Луны были молочно-бледные… Высокий рост… Белые волосы… Руки… Странная шапка… «Ой, чёрт…» — немца будто бы ударило молнией от осознания, кто́ сейчас стоял буквально в двадцати шагах от него, на соседней дорожке, кто бежал сюда… Мысли немедленно исчезли из головы, сметённые только одним, высоким детским голоском: «Ты ведь не уйдёшь?..» «Нет, я не собираюсь подходить к нему посреди ночи, зимой, в горах. Даже если мы на охраняемой территории, я не собираюсь с ним разговаривать! Он прямо игнорировал все мои предупреждения, я объявил ему санкции, а не деловых отношений я не хочу иметь с ним!» — пытался объяснить Герман не то самому себе, не то той надоедливой галлюцинации, собственные же эмоции, ускоряя шаг. «Я прошу тебя, останься!!!» — прокричал детский голосок, заставивший немца на миг зажмуриться, оскалив зубы от боли в ушах. Громко. Слишком многомкр. Но подальше от русского. Подальше от него. Каким только ветром его принесло не в какой-нибудь, Бог с ним, серый Дрезден или Цугшпитц на самом крою его территории, а именно сюда, в это время?! Нет, работа ВЕЗДЕ его достанет, даже здесь!!! «Нет, не достанет!» — возразил немец, — «Я запрусь у себя в доме, и лягу спать! Или… И… И вообще, возьму и напью-!!!» — земля будто бы ушла из-под ног, когда подошва легко поехала по заледеневшей части дорожки. Герман зажмурил глаза, уже готовясь встретиться головой со льдом, но к удивлению, чьи-то сильные руки легко подхватили его за плечи, оставив буквально в паре десятков сантиметров над землёй. — Что, к родной земле потянуло? — раздался до боли знакомый голос, с тем лёгким акцентом, который преследовал немца во снах последнюю неделю в голосе братишки… «Ты ведь останешься? Навсегда… Вот так, как и сейчас? И никогда, ничего не поменяется?» — прошептал едва-ли слышно тот детский голосок, чуть шепелявя. Открыв глаза, Германия увидел его. Неизменная ушанка, всегда сопровождавшая русского в неофициальной жизни зимой, была сдвинута на бок. Белоснежные волосы, совершенно непослушные, выбивались из-под тёплого меха шапки, а застёгнутый на все пуговицы пуховик и зимние джинсы были мокрыми от снега в нескольких местах. Россия стоял над ним, голубые глаза недовольно рассматривали его лицо и расстёгнутое пальто, аккуратно придерживая немца за плечи. — Ага, живой… — потянули худое тело мужчины вверх, ставя на ноги на протоптанную тропинку, как упавшего в снег малого ребёнка, ещё и аккуратно отряхивая раскрытые полы сукна, что-то бормоча на своём русском. Из слов внезапно объявившегося коллеги Герман мог разобрать (а главное, ещё и вспомнить) только: «раздетый» и «заболеть». А самое странное, стряхнув с немца весь снег, Россия сложил руки на груди, с укоризной оглядывая немца с головы до ног. — Почему Вы без шапки? Поздно, ночь, холодно же! Замёрзнете ведь, ФРГ! — большие ладони мягко коснулись уже онемевших для самого Германа рук, от чего немец рефлекторно вырвал свои ладони, спрятав их в карманы пальто. «Шапки воровать не честно!» — воскликнула не то девчонка, не то мальчишка, чей голос эхом докатился до немца… — Российская Федерация, я, конечно, благодарен Вам за избавление меня от потенциальной черепно-мозговой травмы, но имейте совесть! — с презрением фыркнул мужчина, смотря точно в глаза русского, делая шаг назад, всеми силами цепляясь за лёд подошвой, даже не глядя куда идёт, — Мы с Вами два государства, по воле случая встретившихся на одной территории, заметьте, моей территории! И… «Но ты уедешь…» Прошептал уже более взрослый, юношеский голос, заставивший сердце немца на миг замереть… Эти глаза… Полные грусти… Два синих озера с песком серой тоски на дне, смотрели на Германа, как тогда, после саммита. Словно что-то этот русский потерял в нём. Что? ГДР. — Вот поэтому я, как Вы выразились, «случайно» приехал, Германия… — тяжело вздохнул Россия, качая головой, как родитель, разочарованный своим чадом. — Из-за чего? — сглотнул немец, прикинувшись, будто бы и не понял. «Нет же, нет… В моём поведении не было ничего странного за эту неделю… Ничего… Журналистам я, слава Богу, не попадался на глаза… На людях тоже особо не бывал… Господи, да со мной всё в порядке!» — лихорадочно строил бумажную крепость из оправданий и лжи мужчина, однако одна единственная гадкая мысль газовой горелкой спалила все его надежды: «А саммит?» Бестолочь. Как ты мог забыть?! — Германия, я понимаю, что неделя для Вас была сложной… — вздохнул русский, быстро оглядываясь по сторонам, в поисках лишних ушей дабы заранее надрать их, — Но обычные новости во всех красках передали суть положения… Вы болеете. И весьма тяжело, как я вижу. «Обычные новости?..» — досадно пронеслось в голове, — «Меня же… А впрочем… После саммита и удивляться нечему…» — глубоко в душе махнул рукой мужчина, чуть ёжась от прохладного ветерка. Как однако хорошо адреналин снимает все галлюцинации — уже и холод стал ощущаться вполне явственно, заставив немца запахнуть полы пальто, а русского недовольно прищуриться. — ФРГ, не сочтите за навязчивость, но мне кажется, Вам лучше присесть… — голубые глаза мимолётно указали на лавочку, совсем немодалёку. — Кхм… Да, пожалуй… — почти шёпотом проронил Германия, едва переставляя ноги, максимально аккуратно, чтобы не упасть снова. Последние мозги на льду оставлять совсем не было желания… Аккуратно сев на ледяную скамеечку вместе с русским, Германия прикрыл глаза. И что этого придурка сюда занесло? Как? Неужели помогли какие-нибудь наблюдатели за Германией? Или, ещё хуже, кто-то из «своих» сдал его местонахождение? В таком случае подчинённых ждёт серьёзная проверка и выволочка, если что-то вызовет подозрения! Кулаки у немца сжались до побеления костяшек, а губы вытянулись в тонкую нитку. Нет… Нет, он устроит им не просто проверку, а смертную казнь через повешенье на собственных отчётах!!! — Хотите? — русский протянул Герману ароматно пахнущий чаем термос, и всю агрессию будто бы сняло рукой, оставив где-то в мыслях «на потом»… Немец уловил знакомые нотки лимона, среди терпкого запаха чая… Он сейчас и правда бы не помешал согреться, но согласие застряло у мужчины в горле. «Ты не боись… Он нормальный, папа с утра заварил…» — произнёс детский тонкий голосок, такой, что сложно определить, кто говорит — мальчик или девочка. — Кхм… Нет, благодарю… — неловко произнёс немец, сложив перед собой руки в замок, — Я, пожалуй, откажусь… — Как тогда… — хмыкнул собеседник рядом, аккуратно наливая почти чёрный от крепости напиток в крышку, обхватывая ту ладонями, — Не бойся, он не отравлен. Я таким не занимаюсь. «М? Ты чего, боишься что-ли? А, точно… Ну, он не отравлен, я тебе клянусь! Ну… Ну, хочешь сам выпью? Стал бы я сам пить, будь там яд?» — затараторил детский голос, от которого Германия прикусил щёку изнутри. И лёгкая улыбка прошлась по губам русского, отозвавшись у Германа под рёбрами щемящей болью. Это было. Это уже было, когда-то давно… Взгляд немца заметался по округе, мрачнея с каждым мигом. И схожие чувства, и яд, и русский… Боже, как же это знакомо!.. Словно сейчас этот мальчик рядом легко, как делают это дети, потреплет его волосы, беспардонно и ребячески, крепко и неуклюже обнимет, как это делают дети… — Голоса? — осведомился русский, сделав глоток горячего чая. — Кхм… Нет, Российская Федерация, я здоров… — отдёрнул себя от воспоминаний немец, снова натягивая маску спокойствия и серьёзности. Русский только снова устало покачал головой, доставая из кармана телефон, протягивая немцу открытую новостную ленту для обычных людей. — Листайте, — сложил руки на столе русский. «Господи, что я не видел там?» — легко пролистывал пустые новости мужчина, иногда пробегая взглядом по заголовкам. В эту неделю он не читал большую часть новостей, только рассылку для стран… Да и что там читать? Обычные вести о политике… Но одно название, всё же, зацепило взгляд. «Федеративная Республика Германия ушёл посреди саммита стран Европейского союза. Стоит ли ожидать перемен?» Внизу прилагалось фото из аэропорта Брюсселя, на котором, как подумал немец, был изображён кто угодно, но не он. Худой настолько, что его же пальто болталось на нём, как на вешалке. Лямки рюкзака только подчёркивали то, что рукава мужчине явно были немного велики. А расслабленное, как думалось тогда Герману, лицо больше напоминало физиомию, задумавшую геноцид и самоубийство. Хотя, следующий заголовок был ни чем не лучше. «Федеративная Республика Германия и Австрийская Республика: стоит ли ждать укрепления отношений между странами?» Опять фото, как раз тот момент, когда сердобольная родственница обняла Германию. Судя по ракурсу, оно было сделано откуда-то из окна здания, но не смотря на это всё равно прекрасно передавало эмоции обоих… Если австрийка радостно улыбалась, искренне обнимая любимого племянника, то вот лицо самого немца выглядело просто ужасно: чёрные мешки под глазами, стеклянный взгляд в пустоту и неестественно бледная из-за мороза кожа. «С какого кладбища меня выкопали?..» — прикрыл рот рукой мужчина, уже боясь листать дальше, ведь мало ли что́ ещё написали эти журналисты… Но, всё-таки, что? «Саммит стран, посвящённый вопросам глобального потепления, подошёл к концу. Каковы его итоги?» Попалась статейка недельной давности, под которой было размещено общее фото… Такие, сколько помнил Германия, делались почти всегда до крупных саммитов. Себя найти труда не составило — его флаг довольно хорошо выделялся среди остальных. С фотографии на Германа смотрел обыкновенный мужчина страно-человек, очень стройный, с лёгкой, едва заметной, улыбкой на губах. Совершенно здоровый и даже симпатичный. — Убедились, коллега? — вздохнул русский, налив в стакан-крышку ещё чая, с грустью глядя на немца. — Да… — заторможенно произнёс Германия, возвращая телефон обратно, уставившись в пустоту, — убедился… Позор, как так можно было себя запустить и дать беспокоиться, кому, русскому?! Хоть бы одна живая душа ему намекнула, что тот выглядит плоховато… Нет, даже не так. Просто ужасно! «Эх… Я не только идиот, но ещё и урод…» — зажмурил глаза немец, протирая их под очками тонкими пальцами, — «Хорошо, я сам виноват! Австрия и ЕС говорили мне об этом, а я не слушал… Хех… Ну что ж, вот и расплата за мою невнимательность… На половину интернета… Господи, а что будет в конце отпуска?..» — Германия… — тяжело вздохнул русский, мягко подвинув вмиг очнувшемуся от своих мыслей немцу термос, — Выпейте. Вам полегчает. Не бойтесь, он не отравлен, я Вам клянусь. К тому же яд на стран не действует… Германия без слов возражения взял термос, осторожно, чтобы не обжечься, отпивая терпкий напиток… Кисло-терпкий, ароматный чай прекрасно грел горло, разнося тепло по всему телу. Замёрзшие кончики пальцев приятно покалывало от прекрасного ощущения тепла… И даже какого-то странного накатившего спокойствия. — Лучше? — спросил Россия, не сводя голубых глаз с немца. — Немного… — печально отозвался Герман, отставляя термос в сторону, опустив голову, лишь бы не видеть взгляда русского. Лишь бы перестал смотреть на него, как на Страшном суде… Смотреть и ждать, что тот покается во всех грехах. — Германия, что с Вами? — к досаде немца, с искренним беспокойством спросил он, даже протянув руку, словно смог бы вытащить Германа из его собственных воспоминаний… «А ведь это мысль…» — пронеслось в голове Германа, — «Кто, как ни РФ знает о ГДР? СССР я уже не спрошу… А остальные его дети со мной не очень ладят… А, кроме того, когда ещё выпадет подобный случай?» И, глубоко вздохнув, добавил: «Хотя он может и послать меня с таким вопросом… Но, попробовать стоит…» — М… В общем-то ничего такого… — задумчиво сказал немец, всё тем же пустым взглядом глядя куда-то в стол, — Но вот что меня беспокоит… Я хочу предупредить сразу, это не касается работы, но сколько-нибудь достоверный ответ можете дать только Вы… М… — мужчина сделал глубокий вдох, собираясь с силами задать этот вопрос, волнующий его последние дни, — Каким был… ГДР? Русский немного помолчал, закрывая термос крышкой, ставя его между собой и немцем. Руки мужчина сложил на груди, задумчиво уставившись на высокие пики гор, где-то вдалеке, сияющие белыми шапками в свете Луны. — Так вот что Вас мучило все эти дни… — наконец изрёк Россия, не отводя взгляда от гор, — Ну что ж… Если Вы обещаете, что этот разговор останется между нами, в виде не деловых отношений… Слушайте. Русский тяжело и медленно выдохнул, чуть прикрывая глаза, будто смотрел куда-то в прошлое… И совершенно глухим голосом, каким говорят отчаявшиеся люди, с странно-родным акцентом, начал свой рассказ: — Он был разным. Я более чем уверен, что Австрия наговорила Вам о нём много плохого… Что он убийца, садист, кровавый диктатор, несущий «красную угрозу» Европе и так далее… Нет. Он таким не был. Я помню его, когда он только попал в нам. Это… Наверное, год сорок шестой… СССР поставил нас перед фактом, что он наш новый брат. Я до сих пор помню, каким он был в тот день… Очень тощий, с туманным взглядом, держится за отцовскую шинель и жалобно так смотрит на нас… Он боялся. Не понимал наших разговоров, и сам почти ничего не мог сказать. Просто молча сидел, что-то читал из библиотеки и постоянно наблюдал за нами… Но… Однажды, когда он в очередной раз сильно простудился, папа оставил меня с ним. Он тоже боялся отравы, — кивнул в сторону термоса Россия, — однако, мы разговорились тогда… И, как-то, незаметно для себя, мы оба медленно отошли от остальных детей куда-то в свой маленький мирок. Много болтали, на самые разные темы, играли всегда вместе… Он учил русский… Хех, и постоянно делал в нём ошибки… — даже в тусклом сиянии Луны от немца не укрылась горькая улыбка, — Постоянно писал и говорил «мне», вместо «меня», и строил многие обороты дословно переводя их с немецкого. А вскоре стал уже и совсем родным. Для младших он и вовсе был самим собой разумеющимся — самым старшими самым любимым и ответственным братом, который был всегда в семье… А ответственным он был, ФРГ… Это… Думается мне, ваша общая черта… По губам немца прошла грустная улыбка. Ответственность и перфекционизм… Его дар для работы и его проклятие для личной жизни — ведь если даст обещание и не сдержит, будет долго отчитывать себя… Не хочет, а будет. — Но иногда, — продолжал русский, опустив голову, — с ним было страшно говорить… Или просто находиться рядом. Он становился с каждым годом всё мрачнее, тише и тоскливее… Всё смотрел в свои книги, читал и вечером в небо глядел… К отцу бегал, поговорить о наболевшем, или смотрел на свой браслет, который никому не показывал. Эх… И всё в Берлин просился. А СССР всегда отказывал, находил доводы и не пускал его домой, — на мгновение немцу показалось, что глаза русского заблестели, — ГДР… Много горевал из-за этого, но… Потом как-то смирился. Принялся учиться, на разведчика. Я помню, как он волновался перед вступительными экзаменами, всё боялся, что не сдаст и не поступит. Помню, как ему извещение пришло и он не мог его читать, потому что сильно боялся отказа. Ах… А его приняли… — Он хотел работать в Штази? — осведомился Герман, спрятав руки под куртку. О разведке младшего братишки он слышал достаточно что на работе, что среди стран в обычных разговорах. Однако, каким образом младший дошёл до этого, нигде и никто не болтал. — Хотел… — протянул с каким-то сожалением Россия, — Эх… Бредил этим, честно говоря… Всё смотрел на спецслужбы СССР, почти проглатывал книги о разведке и истории… Вдохновлялся Пруссией, тайной канцелярией Российской Империи, НКВД… И учился… А учился он крайне прилежно, даже ночевал в академии, в другом городе. И, закономерно, его наблюдательность, развившаяся за годы одиночества и слежки за нами, ум и вытянутые из преподавателей и учебников знания породили просто прекрасную машину для шпионажа, поиска, вербовки и выбивания показаний… — руки русского чуть затряслись, будто от ужасного воспоминания, вставшего перед глазами из пыли памяти. — Отец отпустил его в Берлин… Ему было уже достаточно лет, чтобы править самостоятельно, в составе социалистического блока. Эх, я помню, как по своей ребяческой глупости кричал ему на вокзале, чтобы он не уезжал… Я просил его остаться, но ГДР был непреклонен… Только обещал навещать… «Я обещаю…» Немца чуть дёрнуло от собственного голоса, но, на его счастье, русский этого не заметил, прикрыв глаза продолжая рассказ. — И как только он приехал, то началось… Он лихорадочно налаживал своё правление, светился на саммитах с СССР, стремился запомниться, как и любое молодое государство. Но помимо этого, он, как паук, оплетал сетями Штази соседей… — русский ненадолго замолчал и в воцарившейся тишине Герман услышал, будто за спиной шепчется целый хор голосов… «Лицемерная гнида…» Ублюдок, тебя не должно было даже существовать!» «ДА ЧТОБ ТЫ СДОХ, НАЦИСТСКИЙ ВЫРОДОК!» «Псина!» — Да что я Вам рассказываю! — с досадой вздохнул Россия, — Вы знаете о Штази намного больше, чем я, ФРГ. «Нет, Россия, ровно столько же…» — сглотнул Герман, закутавшись получше в пальто. Как будто оно спасёт его от голосов в голове, смешно же! Благо, голос России, хоть и приглушённый, отлично вырывал немца из объятий бреда: — И именно за это его и ненавидели… Он мог получить почти любую информацию о других странах, сделав им любую неприятность, какую только захочет. — В роде Пражской весны? — скептически прищурился немец. Это как же надо провиниться, чтобы заслужить неприятность, в виде вырезания мирного населения? Для страны тем более! — Нет, Германия, — тут же возразил Россия, чуть качая головой, — Пражская весна была восстанием, которое ГДР должен был подавить. И Вы знаете, что случилось. Не от жадности до крови он резал мирное население, Германия. Эх… Он хотел подавить всех несогласных… Отец… Долго с ним говорил после инцидента… «Вырезать несогласных…» — повторил Герман, хмуря брови, хотя под рёбрами похолодело, — «Во благо страны… Или арийской нации… Братишка…» — Для него война и разведка стали смыслом жизни, как мне кажется… — снова продолжил русский, — Он то и дело придумывал новые и новые планы, разрабатывал проекты, наращивал сеть информаторов… И так за годом год… Изредка он приезжал в Москву, повидаться с отцом и нами. Но не более. А однажды… Он приехал в последний раз. Я не знаю о чём они с отцом говорили, но отчётливо помню, что оба прощались с тоской и болью… И это был единственный раз, когда отец провожал его с нами. Эх… Он уехал в тот день навсегда. Впервые за долгие годы счастливый. Чтобы воссоединится с Вами, ФРГ… Россия сделал небольшую паузу. Только сейчас Герман наконец различил в тусклом свете Луны, как по щеке коллеги скатилась сверкающая слеза. — А потом… Отцу пришло письмо. Даже… Скорее, коротенькая записка. Мы говорили в тот момент, когда СССР разбирал почту и вскрывал письма. Там было всего три строчки, но когда отец вскрыл конверт, я никогда не забуду, как он побледнел… — русский глубоко вздохнул, совсем закрыв глаза и глухим голосом произнёс, — Это было известие о смерти ГДР… Скоропостижной, из-за трещин… «На самих похоронах он скорее всего не был…» — подумал Герман, опустошённо уставившись в под ноги. — Такие вот делишки… — вздохнул мужчина, прикрыв глаза, опустив голову. Его руки тут же начали шарить в карманах, в поисках, видимо, сигарет. Ведь, насколько немец помнил, Россия тоже курил (хоть и не в таких объёмах, как британец). «Интересно, он тоже курил?..» — промелькнула мысль в голове немца, после чего голос русского отвлёк его: — Будете? — бледная рука протянула Герману тонкую сигарету, но немец только качнул головой. — Я не курю… — шёпотом отозвался Германия, закрыв уставшие глаза, — Я не хочу рисковать своим здоровьем. — Страны не умирают из-за курения… — чуть закатил глаза русский, однако зажигать сигарету не стал. Молча убрал обратно в коробочку, бросив взгляд куда-то к домам, легко поднимаясь, протягивая руку немцу, странно улыбаясь. Легко и тоскливо… Хотя, может, Герману и показалось — неверный лунный свет искажал всё… — Пойдёмте, ФРГ, — усмехнулся русский, ловя его руку, — А то снова упадёте… — Как смешно, Российская Федерация, — буркнул в ответ немец, вырвав руку и спокойно вставая со скамеечки, направился со своим спутником неспешной походкой по тропинке. Обратно к домикам. Обратно, в в одиночество, в душевую спальню, где, в полной тишине, немец будет пытаться уснуть, всё время ворочаясь во сне, нервно смотря на время. Вдруг опоздает на работу? Хоть он и в отпуске… «А я буду все равно на часы смотреть…» — чуть прикрыл глаза немец, замедляя шаг, застёгивая пальто, — «И чего-то ждать… Звонка, уведомления или голоса… Своего, брата… Ведь у него такой красивый голос…» Глубокий, спокойный и сильный… Без эмоций, разве что только грусть пробивается сквозь его щит покоя. Из мыслей немца вырвал лёгкий удар в плечо. Совсем слабый, будто кто-то был совсем рядом и боялся серьёзно навредить немцу… Резко обернувшись назад и никого не увидев, мужчина озадаченно взглянул на совершенно спокойного русского рядом. Он? Вряд-ли… — Что случилось, Германия? — обернулся русский к немцу, от чего Герман тут же спешно стал оглядываться. Вокруг были только небольшие деревья и маленькие сугробы под большими лапами хвои. Наверное, просто ветка дерева со снегом… Да, это просто ветка дерева, с которой упал снежок. Или тактильная галлюцинация. — Кхм… Всё в порядке, Российская Федерация… — прикрыл глаза немец, вновь не спеша следуя за странно улыбающимся русским. — Ого… — удивлённо протянул мальчишка, аккуратно убрав от челюсти братишки кусок снега с окна, — Какая улыбка… — Schau nicht…— прошептал в ответ парнишка, отвернув голову. Снова лёгкий удар, совсем как первый, но уже смелее… Откуда-то снизу, будто будто бы неизвестный был ниже Германа и активно старался как-то дотянуться до головы, чтоб хорошенько ударить немца (ведь от вылета мозгов от удара о лёд его спас Росс). Но всё время промахивался и попадал в плечи… Немец снова оглянулся, но ничего не нашёл… Ни сугроба, ни трясущейся ветки. Только этот улыбающийся русский, неспешно идущий дальше. «Ах… Ты… Ты… Медведь…» — подумал Германия, остановившись на краю тропинки, якобы поправить выбившиеся брюки из тёплых зимних ботинок. «Я тебя самого снежками закопаю…» — по губам Германа прошла хитрая улыбка. Русский только мельком взглянул на него, остановившись в паре метров, любуясь безоблачным ночным небом и совершенно не подозревая о задумке немца. Аккуратно собрав в ладони побольше снега, Германия соединил два овальных снежка в подобие шарика, припрятав его в кулаке, всё поглядывая на русского… На этом коллеге можно, он-то вряд-ли обидится… В отличии от британца, которому немец бы с радостью запустил льдышкой в голову. «Хах, давай, ФРГ…» — медленно выпрямляясь пытался подбодрить себя немец, — «Это совсем как дома, снежком в асфальт… Только попасть нужно в страну…» И, хорошенько размахнувшись, Герман запустил снежком примерно в спину русского, тут же бросившись вперёд, чтоб не поймали и не закидали снегом прямо здесь. А вслед ему полетело какое-то непонятное слово на русском и, кажется, сам Россия, уж судя по хрусту снега. Под ногами ломался наст и тонкая плёнка льда, на которой подошва иногда предательски скользила, грозя не спасти от падения. Ветерок обдувал замёрзшие, наверняка раскрасневшиеся щёки… А в груди застрял странный смех, от этой почти детской беготни… Но в плечо тут же прилетел снежок, заставивший мальчишку упасть прямо возле стен снежной крепости, наспех выстроенной из наваленного с утра сугроба. — Попала! — радостно воскликнула … но тут же затихла, когда «раненого» резво затащили через снежную стену сильные руки брата. — … жив? — спросил он, случайно отпустив союзника, отчего маленький немец скатился вглубь вырытой наверху сугроба ямы. Ну, собственно, она и была им крепостью. Сугроб — мощными стенами, яма — их укрытием, а слишком крутой скат, весь изрытый следами от беготни ребят — целой лестницей. — Да… — тяжело выдохнул немчик откуда-то из-под нескольких слоёв шарфа, намотанного по самые глаза отцом, чтоб уж точно не сломал себе чего или, того хуже, не подхватил что не попадя. — Имеются ещё больше снежки? — подползая на руках, спросил мальчик, взяв заранее слепленный шарик из «укромного места», по сути, ямы поменьше, играющей роль склада. — Имеются, — шепнул его союзник, указав на ещё одну яму пониже, где было полно круглых шариков, — Я налепил, пока ты там… — но тут немец сорвался с места, схватив брата за шиворот пальто, потянув за собой вниз. А через секунду над ними пролетел с десяток снежков, благополучно перелетая куда-то на дорогу, под радостные крики остальной ребятни, уже праздновавшей свою победу над совершенной парочкой старших. — Выходите! — заливисто смеясь сказала одна из сестрёнок. — Нет, … мы не выйдем… — шепнул немцу русский, на что тот только моргнул, переведя взгляд на кучку снарядов за их спинами. Нет, у них ещё с братцем есть возможность реванша… Так просто немчик сдаваться не собирался… Аккуратно приподнимаясь, стараясь не хрустеть снегом, мальчишка взял в руки охапку снежков, стараясь подползти чуть выше, чтоб кидать было удобнее… А за ним и сводный, правда, куда менее тихо. — Ну, мальчики, всё, выходите, игра закончена! — снова крикнула сестра, на что союзник рядышком вытянулся во весь рост, бросив всю охапку за стену, с радостным криком: — Нет, мы хотим реванша! И следом полетели снежки немчика — по одному, зато как быстро! Словно целый дождь из снежных шариков, под смех младших братьев и сестёр, быстро бегущих к себе в крепость… Нет, игра не закончена! — Фух… — наконец зашёл в домик немец, тяжело дыша, облокотившись спиной о дверь. Нет. Игра всё же закончена. Староват он стал для таких вещей. Бросив уставший взгляд на пальто, немец только грустно покачал головой. Одежда больше напоминала шкурку внезапно полинявшего снеговика, чем нормальное пальто! Однако… Вешая его на стену, мужчина чувствовал приятное тепло глубоко в душе. Словно что-то наконец-то успокоилось, отпустило его и исчезло. Братишка ли это? Возможно. Так рассуждал Герман, поднимаясь наверх, чтобы наконец завернуться в тёплое одеяло и проспать… Да хоть до следующего вечера! Без кошмаров, нервов и страхов… — Ведь я наконец-то получил ответы на свои вопросы… — вздохнул немец, натягивая верх пижамы, ложась в тёплую постель, прикрывая глаза. Он получил ответы на многие вопросы сегодня… Преследовавшие его сны и голоса медленно прояснились, оживали вновь, уже не как галлюцинации, а как воспоминания… Может, этого и хотел тот, кто не давал ему покоя? ГДР. Просто хотел, чтоб он и Россия поговорили по душам? А может… Всё это просто стресс и его предположение бред? Нет… На эти вопросы ответов пока, к сожалению, нет… Да и думать уже не хотелось — глаза слипались. Проваливаясь в объятия Морфея, немец успел услышать тихий, почти шепчущий на ухо голос: Спи спокойно… Братишка…