Мир, труд, третьямай!

В первый же вечер после заселения в новую квартиру Илья и Ваня устроили семейный совет, как быть с конспирацией. Двое друзей, живущие вместе, не вызовут вопросов — к коммунальным квартирам общество привычно. А вот то, что они не спешат жениться… С годами люди всё равно заговорят. И лучше сразу придумать, что отвечать. Бутылочка армянского коньяка, презентованная одним из первых благодарных прооперированных, уже ополовинилась, когда Илья вздохнул и накрыл своей ладонью единственную Ванину. — Тебе не поверят, — покачал головой он, с нежностью глядя Ване в глаза. — Молодой, красивый… — Однорукий, — подсказал тот, улыбаясь в ответ — всегда отвечал на любовь, словно подсолнух, лицом к теплу и впитывая изо всех сил. — Ты договаривай, договаривай. Илюх, ну скажем, что двоюродные братья… Они даже однажды пробовали. Не понравилось, но вполне вариант. — Нахер иди, — Илья поморщился. — Даже думать не хочу. Фронтовые товарищи, жизнь ни с кем не связали пока. Там видно будет, может, найдём понимающих девушек каких. Мы такие не одни, я уверен. Ваня только головой покачал. — Был бы у кого-нибудь из нас ребёнок — ещё сказали бы, что растим, оба ж на работах торчим, а чужую маму не хочется сыну… — Может, усыновим? Они синхронно вздохнули — вспомнили голодные пустые глаза встреченных по пути в Берлин сирот. Ваня особенно старался опекать таких детей, всегда отделял им кусок пайка, потому что помнил, что такое — быть никому не нужным. — Если не дадут — будем в гости ходить, — Ваня сморгнул подступившие слёзы и решительно придвинул стул к Илье. — А сегодня давай ещё вот о чём поговорим… — Тебе, товарищ Третьяков, только одного и надо, — усмехнулся тот и обнял Ванино лицо обеими ладонями. — Сам же жалуешься, что усы колются. — А я свои отращу, товарищ Третьяков, — в шутку погрозил Ваня и прижался губами к губам Ильи.

***

Восстановление в университете, создание съёмного протеза (Илья настоял) и привыкание к должности преподавателя заняло время. Ваня уставал, Илья, устроившийся на работу по профессии, выматывался не меньше, и они частенько просто спали спина к спине — не до того было. В университете Ваню тепло встретили и бывшие наставники, и бывшие сокурсники. Девушки тут же распушили перья, но от них отмахнуться было легко — достаточно слезливой истории, как в госпитале повстречал девушку, и в самом Берлине она погибла от осколка… Храбрую медсестру из этой байки звали Улей — Илья хохотал до колик, когда услышал Ванину легенду до конца, а потом долго и ласково целовал. Ваня думал об этом и тихонько улыбался, собирая вещи в портфель после прочитанной лекции, когда дверь в аудиторию скрипнула, открываясь, и его окликнули. — Так значит, это правда. Он поднял глаза — и замер. Юна, всё ещё невероятно красивая, стояла на пороге лекционного зала, сложив руки на груди, и выглядела, будто строгая учительница перед неучем, который лжёт, что домашнее задание собака съела. С этой точки обзора она не видела Ванин пустой рукав — только левую сторону. — Что — правда? — Спросил он осторожно, не меняя положения. Юна шагнула вперёд, губы её дрожали — неужели от обиды? — Что ты вернулся и даже не навестил меня. — Ага, ни здрасьте, значит, отчитывать пришла, да? — Ваня разозлился резко и сразу, увиденная недавно сцена счастливого семейного воссоединения с человеком, которого она сама для себя выбрала, полоснула по сердцу ножом. Он выпрямился, расправил плечи и раскрыл объятия. — Ну иди тогда, дорогая, обнимемся. Мгновенно побледневшая Юна охнула, прижала ладонь ко рту. Ваня стерпел ужас в её глазах. Со своим положением калеки он свыкся ещё на фронте, когда заново учился быть полезным для окружающих. И когда Илья своей любовью отучал его от самоотречения. — Ванечка… — Пискнула Юна, протянула к нему руку, но Ваня быстро отмахнулся. — Не надо, Юна. Он ловко и привычно застегнул портфель одной рукой, подхватил его за кожаный бок, засовывая себе под мышку. Юна так и стояла в дверях, глядя на него жалобно и потерянно. Будто это она терялась. — Ваня, почему ты… — Не вернулся? — Он подошёл ближе, навис над Юной, придавливая её взглядом к полу. — Я с госпиталем по линии фронта шёл, пока обрубок не зажил. Грыз себя, чуть не сдох. А потом санинструктором был, потому что думал, кому я, мол, нужен, без руки. Погибну — так хоть героем, спасая жизни. В итоге дошёл до Берлина, живой, целый даже почти — друг-хирург соорудил полевой протез — крюк, чтобы носилки цеплять. А с тобой мысленно ещё в госпитале расстался. Или ты бы меня приняла калекой? От собственной горячей речи стало горько на языке, заломило виски, как перед рыданиями. Жутко захотелось просто обнять Илью. — Приняла бы, — тихо отозвалась Юна, приближаясь и заглядывая ему в глаза снизу вверх. — Но мне сказали, ты погиб. Лев привёз твою камеру… — Он забрал её с поля боя, когда меня в госпиталь унесли, — твёрдо сказал Ваня. — Трупа-то не было, и воронки рядом с камерой — тоже. Несложно понять, что к чему. А Илья потом старался, искал тех, кто мог бы опознать меня. Я безымянным был, пока в себя не пришёл. — Илья? — Юна нахмурилась, отступила на шаг назад. — Мой друг и хирург, который спас мне жизнь, — ответил Ваня едко, потому что на самом деле хотелось произнести: «Он — тот, кто по-настоящему любит меня, в отличие от тебя». — Лев сбежал с камерой и объявил меня пропавшим без вести. Я был у завкафедры, он всё мне рассказал. Глаза Юны вдруг наполнились слезами, и она прижала свою ладонь к Ваниной груди. — Я ждала тебя до победы. Ходила встречать поезда… Её признание больно обожгло ему сердце, и Ваня воскликнул: — А сын твой, Иван Львович, мне приснился, да? Юна открыла рот — и закрыла, вдруг посуровев. — Не приснился. Хорошо, Ваня, — тихо сказала она. — Ты не посчитал нужным ко мне возвращаться. Нашёл новую женщину? — Нашёл на фронте — и тут же потерял. Потом с первым поездом в Москву бросился, думал, упаду к твоим ногам… Пришёл в твой двор и стоял, смотрел, как ты вешаешь бельё, а рядом вьётся маленький мальчик, на тебя похожий, — Ваня взглянул на Юну с болью. — И мимо меня прошёл Лев. В орденах, при обеих руках. Мальчик — к нему, ты его по имени окликнула… Так я и понял, что ты не дождалась меня. Юна кивнула. — Да, да. Хорошо. Ладно. Пусть так. Но почему ты не подошёл? Хоть поздороваться? — А какой был смысл? Ваня отвернулся, стиснул ручку портфеля. По пути надо будет зайти за мороженым, Илья любит, да и Ване сегодня не помешает… — И правда, — безжизненным тоном произнесла Юна, отступая. — Никакого. Прости меня, Ванечка. Я пойду. — Хорошо, — Ваня, не глядя на неё, прошёл мимо, и потом, приостановившись, бросил через плечо: — И ты меня прости. — Мне не за что тебя прощать, — раздалось ему вслед. Оборачиваться Ваня не стал.

***

Три года спустя.

Стук в дверь раздался поздно вечером, когда самовар, добытый Ильёй на рынке у бабуль-перекупщиц, как раз бодро плескал из краника крепким кипятком. Ваня, улыбаясь последней произнесённой шутке, пошёл открывать. На пороге стояла уставшая женщина официального вида, полненькая и низкая, ему по грудь. Русая коса спускалась по правому плечу. — Здравствуйте, товарищ, — произнесла она с интонацией смертельно уставшего человека. — Я ищу Ивана Майского, не подскажете, он тут живёт? — Это я и есть, — ответил Ваня осторожно. — А вы кто будете? — Я из социальной службы по поводу Ивана Громова, — женщина вздохнула. — Может, не будем об этом на пороге? Соседей всех ваших в курс дела вводить. — Проходите, — Ваня махнул остатком руки, надеясь, что человеку с такой работой культи частенько видеть приходится. — У нас чай с вареньем. — И сухарями, — подсказал Илья, появляясь в коридоре, протянул приветливо раскрытую ладонь женщине из соцслужбы. — Я Ванин фронтовой товарищ, Илья Третьяков, хирург. — Марина Бокова, — представилась та в ответ, пожимая руку Илье. — И у меня для вашего товарища плохие новости. Насколько они плохие, Ваня оценил уже через несколько минут, когда так и замер над остывающей чашкой. Илья взял его за руку, не стесняясь Марины, всё равно — дружеская поддержка тоже нужна же. — Родители Ивана, Юна и Лев, накануне погибли в автомобильной катастрофе, — тихий, размеренный голос Марины ввинчивался раскалёнными иглами под ногти. — Мы подняли документы, прежде чем отдавать мальчика в приют, и обнаружили, что в свидетельстве о рождении Ивана стоит другое имя. Официально Лев на опеку не подавал, поэтому никого ничто не смущало. Ваня прикинул в уме сроки — они с Юной, собираясь пожениться, неоднократно делили постель, но неужели… — В графе «отец» ваше имя, товарищ Майский, — Марина вздохнула и отхлебнула чай. — Правдиво или нет, но Иван Иванович Громов — ваш сын. По крайней мере, по документам. Пальцы Ильи стиснули его ладонь сильнее. Ваня бросил на него полный отчаяния взгляд, Илья кивнул, чуть улыбнувшись. Стало легче. Он повернулся к Марине лицом и спросил: — Когда я могу его увидеть?

***

Иван молчал. Когда ему сказали, что его папа пришёл, чтобы его забрать, сверкнул глазами недоверчиво. — Сказал, что мама говорила, мол, папа погиб на войне, — вздохнула Марина. — Ванюш, а знаешь, как папу зовут? Иван кивнул. У Вани заныло сердце от того, как волчонком он смотрел на незнакомую женщину, маленький, потерянный и одинокий. Он встал на колени, достал из кармана паспорт и раскрыл его, показывая Ивану. — Ванёк, — голос не слушался, но так было даже честнее. — Читать умеешь? — Ему семь, умеет, — сказала Марина откуда-то из-за спины. Иван бросил на неё уничтожающий взгляд, потом вчитался в то, что было написано в документе. Маленькие губы шевелились, такие похожие на его собственные, что сомнений у Вани не осталось. — Пап, — выдохнул Иван и бросился ему на шею. Слёзы брызнули у него из глаз, окропляя Ванину рубашку. — Мама говорила, что ты погиб, а я верил, верил, что ты ещё вернёшься за мной! «Так вот что она хотела тогда сказать», — подумал Ваня, но это уже не было важно. Он покрепче обнял сына. — Если бы я знал, что ты есть у меня, я бы мир перевернул, лишь бы тебя найти. Дома ждал Илья — и новенькая кровать для Ивана Ивановича.

***

Пятьдесят лет спустя.

— Здорово, деда, — в комнату влетел кудрявый Игорёк, и Ваня привычно улыбнулся. Правнука он обожал. — Здорово, внучек. Как жизнь молодецкая? — Олимпиаду по английскому выиграл! — Игорёк плюхнулся рядом, раскрыл рюкзак и рывком вынул оттуда билеты. — Вот, в Диснейленд можно ехать! Батя сказал, что если ты одобришь… — Да я что, совсем из ума выжил? — Ванины брови взлетели вверх, и Игорёк пакостно захихикал, стервец — весь в Илью характером, хоть и не родной. — Могу с пенсии ещё отстегнуть на мороженое, но ехать — обязательно. — Жалко, мама не дожила, — вздохнул Игорёк. — Не вешай нос, гардемарин, — раздалось ворчливо из соседней комнаты. — Чаёк вскипел. Тебе, мелочь, кипяточку с вареньем или как людям? — Кипяточку с вареньем, — послушно задрал нос Игорёк и взял курс на кухню. — Я, деда Илья, этот ваш чифирь не буду! — Это всё дурное влияние Костика, — Ваня двинулся следом за внуком и увидел хлопочущего вокруг древнего самовара Илью. — Эх, говорил я Клаве — табуретовка табуретовкой, а чай не пьёт! — Чифирь, — поправил его Игорёк мягко — претензии к собственному бате он привычно пропускал мимо ушей, спуская своим древним дедам их брюзжание — варенье деда Ильи паразит явно жаловал больше, чем Леночкино. Ваня усмехнулся в усы, которые с годами мстительно отрастил, и, стукая тростью о пол, прошёл к своему месту. Илья поставил перед ним чашку и тепло, будто не было всех этих десятилетий, улыбнулся. В паху уже не ныло так настойчиво, но кровь чуть быстрее потекла по жилам. — Да, кстати, — Игорёк завозился на стуле, чуть не сбил локтем кружку и, достав из рюкзака какую-то папку, плюхнул её перед Ваней. — Батя просил передать, сказал — ДНК-тест. Илья моментально вскинулся — идея была его, он Юне не верил ни на грош, да и вырос Иван Иванович потом чернявеньким, Клавка покойная в него же пошла… Ваня открыл папку, пробежался глазами по строчкам — видел он неплохо для старой развалины. Улыбнулся и передал папку Илье. — Наш пацан-то, — сказал только и потрепал освободившейся рукой Игорька по волосам. — Спасибо, деда, — расплылся в улыбке тот и деловито начал цедить кипяток с малиновым вареньем. Илья надел очки, глянул на первый лист сразу в заключение — привык за годы консультаций Костика-то к документам — и отбросил папку на подоконник. — Не, я почти не сомневался, — вздохнул он. — Но червячок всё-таки меня грыз… — Насытился червячок твой? — Усмехнулся Ваня, отхлёбывая чай. Илья совершенно похабно улыбнулся ему в ответ. — Вечером узнаешь. — Фу, — фыркнул Игорёк, чуть не давясь своим кипятком. — Ну, деда… Ваня расхохотался — внучек рос в мире, любви, согласии и «противоестественной» связи отца с женатыми друзьями, потому прожившими вместе жизнь дедами его было не удивить. Да и на мальчиков заглядывался откровенно — может, ещё найдёт себе пару-то… Ваня вот нашёл. Глаза у Ильи блестели по-прежнему. И сердце пело от любви, как молодое. — Сердце, тебе не хочется покоя, — затянул Ваня, чтобы выразить свои чувства. — Сердце, как хорошо на свете жить, — подхватил Илья с готовностью, как и годы назад. — Сердце, как хорошо, что ты такое, — с готовностью присоединился Игорёк, сызмальства выступавший в трио с дедами на всех семейных торжествах. — Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить… И пусть судьба забрала у них Иван Иваныча, пусть не пощадила Клаву, внучку-смешинку, зато Игорёк всё ещё был рядом, мелкий сорванец. И совсем-совсем рос похожим на Ваню, будто копию сняли. С ним Ваня чувствовал себя живым так же, как и рядом с Ильёй. И от этого по-прежнему хотелось петь.