Лампочка

Кристина Метельская.

— Спешишь, или сможешь уделить мне немного времени? В голосе мужчины не было ни капли вежливости — лишь холодная весомость человека, привыкшего, что его слова — закон. Он, наверное, и в очереди за кофе так разговаривает… Хотя, о чем это я — уверена, что у папаши Кира для этого, наверняка, есть собственный «швейцар». — А, разве, если я скажу «нет», вы действительно развернетесь и уедете, оставив свою «добычу» в покое? — хмыкнула, приподнимая бровь и пряча телефон в карман. Сегодня я уж точно не собиралась становиться «добычей» — по крайней мере, для него — пускай и из всех возможных сценариев этого вечера, встреча с отцом Кирилла стояла на самом последнем месте. — Хотел бы сказать, что да, но, к сожалению, не привык тратить время на пустые разговоры, — его губы едва заметно дрогнули, складываясь в некое подобие усмешки. Мне бы на его месте стало стыдно так откровенно лицемерить. Мужчина кивнул в сторону припаркованного неподалеку чёрного автомобиля с тонированными стеклами — словно предлагая мне проследовать за ним, и я невольно ощутила лёгкую дрожь — словно забрела в ловушку, которая вот-вот захлопнется. — Не против поговорить в более комфортной обстановке? — снова вопрос, под которым явно скрывался приказ. Всеми силами стараюсь не показывать, как меня напрягает вся эта ситуация — этот его тон, эта напускная вежливость, которая то и дело скатывается к открытому хамству. Меня словно втягивает в водоворот, где любая попытка сопротивления лишь ускоряет падение — ноги сами ведут к автомобилю, словно притянутые магнитом. Отец Кирилла не торопился начинать диалог, а лишь молча кивнул водителю, и машина плавно тронулась с места, унося нас прочь от моего подъезда. За окном замелькали огни вечернего города, расплываясь в причудливые цветные пятна — а салоне царила гнетущая тишина — такая плотная, что казалась почти осязаемой. Пахло дорогим деревом и кожей, и от этого становилось еще более не по себе. Я чувствовала себя, как под микроскопом — как будто меня рассматривают, как какой-то редкий экспонат — препарируют, изучают, выискивают изъяны, которые я так тщательно прячу. И этот его взгляд… пронзительный, немигающий, от которого по спине то и дело пробегали мурашки. Стараюсь не смотреть на него, устремляя взор в окно, но каждой клеточкой кожи, ощущаю на себе взгляд Сергея Сергеевича. Эта игра в молчанку начинала выводить из себя сильнее, чем что либо другое. Зачем он вообще тянет? Для чего все это? Чтобы я испугалась? Фантазия тут же услужливо подкидывает сцены из какого-то дурацкого криминального фильма — как меня сбрасывают в какой-нибудь придорожный кювет — или же закапывают где-то в ближайшем лесу — от чего меня пробирает невольная дрожь и приходится тряхнуть головой, чтобы избавиться от наваждения. Ей-богу, это же не 90-е и отец Кирилла, явно не мафиози, который везет меня на «разборки». Верно…? За собственными мыслями совершенно не замечаю, как автомобиль останавливается, и водитель, бесшумно открывает дверь, приглашая меня выйти. Оглядываюсь по сторонам, замечая, что мы оказались возле дорогого ресторана, с приглушенным освещением и официантами, услужливо распахивающими двери. Кажется, я уже была в нем несколько раз, и вся эта «роскошь», всегда казалась мне такой же фальшивой, как и слова самого Егорова-старшего. Мужчина молча, жестом пригласил меня внутрь, и я, стараясь сохранить хоть какое-то подобие невозмутимости — словно не оказалась тут, против своей воли — последовала за ним, пока мы не уселись за столик, скрытый в полумраке от посторонних глаз — только тогда, откинувшись на спинку кресла, позвволяю себе едва заметный выдох. Это, конечно, не спасает от нарастающего напряжения — но все же. — Голодна? Или, может, хочешь чего-нибудь выпить? «Он что, издевается?» — промелькнуло в голове, прежде чем мозг начал обрабатывать информацию. — Спасибо, я не голодна, — небрежно отвечаю, стараясь сохранить невозмутимый вид, хотя внутри все начинало закипать. К нашему столику подходит официант, с таким неприступным видом, словно он был не официантом, а, как минимум, главой государства — вышколенный, как по линейке — и замирает, ожидая заказа. — Будьте добры, тендерлойн прожаки медиум-рейр для меня, и нисуаз для моей спутницы, — с небрежной интонацией, словно заказывал погоду на завтра. — Так, а что посоветуете взять к… Мысленно застонала. Мало того, что меня привезли сюда против воли — наплевав на моё мнение и планы, так еще и лишили права выбора, даже в том, что касается моего собственного ужина. Отлично… просто, превосходно. Мне бы хотелось спросить, он всегда так поступает? Или это какой-то особенный жест вежливости в отношении к тем, кто «не вписывается в его картину мира»? И пока они вдвоем треплются о том, какое вино лучше подойдет к его выбору мяса, обсуждая какие-то там выдержки, ноты, и прочую ерунду, в которой я в принципе шарю, благодаря работе — но сейчас вдаваться, ну вот вообще, не хочу — мне оставалось лишь молча размышлять, какого хрена он тянет. Зачем всё это? И главное, почему он не задаёт вопрос, ради которого меня сюда, собственно, и привез? — А, что скажешь ты? — словно очнувшись от собственных мыслей, возвращаюсь в реальность, когда Егоров-старший слегка наклонил голову, словно оценивая мой «вкус». — Какой сорт лучше всего подойдет к этому ужину? Эта нарочитая вежливость выводила из себя сильнее, чем если бы он просто открыто хамил, как какой-нибудь гопник с района — не оставляя шанса на хоть какой-то сарказм. — Шираз, — выдавливаю сквозь зубы. — Прекрасный выбор, — соглашается, с легкой усмешкой, как будто не ожидал, что я хоть сколько-нибудь в этом разбираюсь. — Тогда, Фокс Крик «Резерв», года… давайте, две тысячи одиннадцатого. А можно это было делать не с таким выеб… с таким «важным» видом?! Официант, коротко кивнув — словно он был роботом, а не человеком — и удалился, оставляя нас вдвоем за столиком, который казался мне сейчас не более чем ловушкой. И от этого, мое внутреннее напряжение только усиливалось. Даже сидя в кабинете того самого майора, которого я уговаривала отпустить из КПЗ «Акул» —было как-то спокойнее. Какого хрена он караулил меня возле подъезда? Чтобы в конечном итоге пригласить на светскую беседу, обсудить сорт вина и степень прожарки мяса? Это какой-то сюр, достойный пера Льюиса Кэррола — и я, к сожалению, оказалась не Алисой, а мышкой Соней, на которую устроила охоту ненормальная Королева — и которая, судя по всему, сейчас будет пытаться напоить меня «чаем». Я что, зря тут нервничаю? Или я снова стала жертвой собственных иллюзий, представляя себя главной героиней какого-то дурацкого триллера? Внутри меня тут же возникло колкое желание съязвить, что для подобных «светских бесед» в нашем агентстве имеется соответствующий прайс-лист, и мы всегда готовы обсудить стоимость «взаимовыгодного сотрудничества». И что, кстати, в таком случае, он — как «клиент», может воспользоваться бонусом на первую консультацию — чтобы, если уж на то пошло, не тратить моё время впустую. И это при том, что я почти уверена: после ужина с отцом Егорова — мне не то что денег бы не заплатили, а еще и заставили возмещать моральный ущерб. Но я подавила в себе этот порыв, как и желание — вместо вина — подлить ему немного винного уксуса в его дорогущий бокал — потому что, что-то мне подсказывало, что пока я еще не получила ответ на главный вопрос — к чему вся эта показуха. Я что, зря прокручиваю в голове десятки напыщенных аргументов, почему «такая, как я» — студентка без гроша за душой и с сомнительной «профессией» — ни в коем случае не подходит на роль спутницы его сына — хоккеиста с перспективами, деньгами и наверняка хорошей родословной, что позавидует любая выставочная собачонка, получившая титул чемпиона? А где же клешированный шантаж? Где угрозы превратить мою никчемную жизнь в жалкий кошмар? Где попытки подкупить, чтобы я отстала от их драгоценного сыночка, на худой конец?! Или Сергей Сергеевич решил оставить это на «десерт». — Может все-таки вина? — спрашивает, когда наконец приносят заказ. Официант, словно тень, бесшумно поставил передо мной тарелку с салатом, и, столь же бесшумно, убрался с глаз — и, как назло, в этот момент я снова поймала на себе взгляд отца Кира — наблюдательный и изучающий, от которого по спине пробежал холодок. — Я бы не отказалась от ответа на один вопрос. Егоров-старший приподнял бровь, словно слегка удивлённый моей наглостью и настойчивостью, и от этого удивления в его глазах, отчего-то, у меня внутри похолодело — хотя, я была почти готова себе поаплодировать за то, что внешне, держалась молодцом. — И какой же вопрос не даёт тебе покоя? — спрашивает, облокачиваясь на спинку стула, и наблюдая за мной словно я была каким-то диковинным зверьком. — Зачем всё это? — обвожу рукой весь ресторан, демонстрируя свой скепсис. — Зачем эти «покатушки», этот спектакль с вином? Чего Вы добиваетесь? Зачем весь этот цирк? Мужчина молчит, глядя на меня в упор, и в этом взгляде читается какое-то странное, необъяснимое напряжение — от этого молчания мне становится как-то не по себе — потому что, что-то мне подсказывало, что сейчас начнётся «самое интересное». — Ты умна, — наконец произносит, и его голос звучит как-то по-новому. Словно он, на секунду, снял свою маску. — Это одновременно и хорошо, и… плохо. — Говорить загадками — это у вас, видимо, семейное, да? — фыркаю, не в силах сдержать колкость. — И к чему же этот комплимент? Или это очередная попытка выбить меня из колеи? — Что-ж, видимо, с тобой, как и с моим сыном, приходится говорить прямо. Мне только показалось, или в этот раз в его тоне слышится, некое подобие уважения? — И, что же, хотите запретить мне общаться с Вашим сыном? — понимающе усмехаюсь, встречая прямой взгляд Егорова-старшего. Чувствую себя, словно на экзаменах, когда идет проверка и меня сейчас начнут допрашивать — а я знала только один билет — совсем по другому предмету. — Мне нет дела до то того, с кем он спит, — как бы мимоходом, бросает Егоров. — Сколько? Хмурюсь, не понимая к чему он ведёт. — Не поняла. Егоров-старший хмыкает, впервые за всё время нашей «беседы», показывая хоть какую-нибудь эмоцию, кроме откровенной скуки. Он не торопится отвечать, методично разделяя свой стейк на мелкие кусочки, и мне начинает казаться, что на его тарелке, вместо куска мраморной говядины, лежит оголенный комок моих нервов. Который этот садист, с удовольствием, безжалостно режет. — Раз уж ты решила войти в нашу семью, мне интересно… сколько ты берешь? — спокойно повторяет, откидываясь на спинку стула, и обводя моё лицо каким-то оценивающим взглядом, словно я на аукционе, и он приценивается. — Или предпочитаешь работать по бартеру? — Вы сейчас издеваетесь? — спрашиваю, не скрывая раздражения, и не веря в то, что все это — происходит в реальности. Это какой-то долбанный пранк? Где камера, куда смеяться, и где, вашу мать, выход? Ибо я отказываюсь верить в то, что происходящее — реальность, а не мои глюки — ну, мало ли, с Киром переобщалась и свистанула фляга. С кем не бывает… — Охотно верю, что ты не спишь за деньги, как ты выражаешься. Но это не отменяет моего вопроса, — делает акцент на слове «ты». — Сколько? За то, чтобы это «исправить»? Это не — «отстань от моего сыночка», это не высокомерное — «ты ему не пара». Он сейчас серьёзно? Это какая-то проверка? Или он и вправду думает, что меня можно купить, как какую-то шлюху, стоящую на панели? Кажется, мой мозг сейчас взорвется, как и то, что считать меня шлюхой, готовой переспать с кем угодно ради денег — это, походу, у них семейное — вот, только, как и в случае с его сыночком, я не собираюсь ничего доказывать этому самодовольному папаше. Потому что вместо жажды «обелить свое честное имя», остается лишь безудержная жажда — надеть эту тарелку с его стейком на его же голову. — Да, вы вообще ах… — голос дрожит от возмущения, и меня с трудом сдерживают рамки приличия, чтобы не указать его папаше на конкретное направление. — Ближе к делу, — обрывает, наклоняясь вперёд. — Я готов заплатить за твое молчание. И за твое… внимание. Делает акцент на последнем слове, и от этого меня снова пробирает дрожь, но на этот раз уже не от страха — от отвращения. — Давай, назови цену. Сколько ты хочешь за ночь со мной? Чувствую, как у меня перехватывает дыхание, и внутри всё леденеет от его слов. Он сейчас серьёзно предлагает мне деньги за секс? За секс? С ним? — Вы реально больной на всю гребанную голову, — хрипло, чувствуя, что еще немного, и я просто не выдержу этот гребанный цирк. — Думаете, что за деньги можно купить всё, что угодно? — Это всего лишь бизнес, — Егоров-старший пожимает плечами. — Всё имеет свою цену. Даже ты. Разве не так? — приподнимает бровь, и в его глазах читается злая насмешка. — Ничего личного. Мы заключаем сделку, которая выгодна обеим сторонам. Ты получаешь деньги, а я… получаю уверенность, что ты не сломаешь жизнь моему сыну, и что он, наконец-то займётся хоккеем, а не своими «чувствами» из-за которых тот попадает за решетку. Ага, как же. Ему походу до лампочки на Кирилла, на меня, и вообще на всех — главное, чтобы его гребанный сын снова выходил на лёд, и прославлял его гребанную фамилию. — Так, что скажешь? Какова твоя цена? — в его голосе звучит такой циничный расчёт, что меня чуть не выворачивает наизнанку. — Подумай хорошенько. Сумма может быть очень и очень привлекательной. Ну, раз уж он так напрашивается... может, действительно стоит послать на три весёлых буквы, и прибавить к этому пару ласковых? А заодно, засунуть ему этот долбанный стейк в рот, чтобы наконец заткнулся и не нёс всякую чушь. Но, нет — это было бы слишком просто, а я не ищу легких путей. Да, и по правде сказать, у меня еще есть пара вопросов, которые я собираюсь задать этому «отцу года». — Вам не по карману. Потому что я не буду с вами спать, — твердо произношу, стараясь сохранить остатки самообладания, которые эта семейка грозится разрушить в прах. — Ни за какие деньги. — Не нужно так кривиться, — фыркает. — Я лишь предлагаю взаимовыгодное сотрудничество. Тебя же не смущает твоя работа? Или думаешь, что ты лучше остальных? Он и вправду думает, что моя работа в агентстве имеет хоть какое-то отношение к тому, чтобы лезть в постель к гребанным ублюдкам, вроде него? Чего он ждал? Что я начну верещать от счастья? — Думаю, что вы — моральный урод. Я не продаю свое тело, как вы, видимо, обо мне подумали. — Не надо громких слов. Все-таки, мы в приличном заведении, — отмахивается, словно мои слова для него пустой звук. — И, давай говорить по факту. Твой моральный кодекс меня не волнует. Есть ты, есть мой сын, и есть моя готовность заплатить. Это все, что имеет значение. Ага, конечно. Ему, видите ли, наплевать на мой гребанный моральный кодекс — но, при этом, он хочет меня купить, как гребанную куклу в секс-шопе. — Да зачем Вам спать со мной?! — вырывается, прежде, чем успеваю себя остановить. — Вам что действительно плевать на Кирилла и совсем не смущает, что я его девушка?! Твою мать, кажется, я впервые признала это вслух... Это уже не мой продуманный план — а чистое недоумение, вырвавшееся наружу. Потому что я искренне не могу понять логику отца Кира — или у него просто поехала гребанная крыша?! — Хм-м-м, — хмыкает и поджимает губы, словно соглашается с каким-то своими мыслями. — Ты права, это не имеет смысла. Как женщина ты меня не интересуешь. Я хотел проверить твою стойкость. Выдает так спокойно и бесстрастно, как будто делая мне одолжение. Ну, охренеть, как прояснил ситуацию. — Проверить стойкость? — глупо переспрашиваю, потому что не верю своим ушам, чувствуя, как меня начинает трясти от этого гребанного абсурда. Уже не спрашиваю у вселенной, где справедливость... вот честно, я просто интересуюсь, где, мать вашу, логика?! Это что, какой-то тупой квест, в котором я должна показать ему, какая я сучка? И, что, интересно, он мне за это даст — сертификат «хорошей шлюшки», которая смогла отказать ему в сексе, и теперь готова к следующему этапу — лизать ему ботинки? — он что, думает — я тут гребанный робот, которого можно проверять на прочность, как какую-то железку?! Этот самодовольный мудак возомнил себя долбанным богом, который решает, кто здесь «достойный», а кто — нет? «Кажется, я поняла в кого Кир такой…» — приносится в голове, глядя на самодовольную физиономию, и меня начинает тошнить от осознания этого факта. Да, эти двое — просто, мать вашу, близнецы, которых надо запереть в дурке и не выпускать, пока они там друг другу мозги не повыносят. — И, что же, это всё? Привезли меня сюда, чтобы полюбоваться на мои страдания? Или чтобы потешить своё гребаное эго? — Послушай, девочка, — наклоняется вперёд, и его взгляд становится каким-то тяжелым и пугающим. — Я не собираюсь тебя запугивать или покупать. Я хотел увидеть, какая ты на самом деле. И поверь мне, я никогда не ошибаюсь в своих оценках. — И что же, увидели? — скептически интересуюсь, стараясь не выдать своего любопытства. — Прошла проверку, или я все еще гребанный кролик, которого собираетесь препарировать на столе? — ехидно уточняю, чувствуя, как сарказм берет верх над разумом. — Я не собираюсь тратить своё время на пустые разговоры. Но, признаю, ты меня удивляешь. И, что самое важное, ты не врешь. — Это плохо? — усмехаюсь, скрещивая руки на груди. — Ты слишком высокого мнения о себе, — фыркает, словно я, какая-то глупая девчонка, которая не понимает всей глубины его «гения». — Но, не переоценивай себя. — Вот, значит, как? Теперь меня будут проверять на вшивость, пока я не покажу ему всё, на что я способна? Отлично, тогда я с радостью это продемонстрирую. Прямо сейчас. Чувствую, как внутри нарастает волна гнева, и я уже не могу её сдерживать. В голове что-то щёлкает. Рука сама тянется к бокалу с вином, и, прежде чем успеваю себя остановить, выплескиваю всё его гребанное содержимое прямо в самодовольную рожу Егорова-старшего. Заслужил. Багряные подтëки попадают на его рубашку, стекают по лицу, и я смотрю на него с презрением, чувствуя, как сердце бешенно бьется от адреналина. На какое-то мгновение, на лице Егорова-старшего застывает выражение крайнего изумления — он буквально не понимает, что произошло — а потом, его глаза сужаются, и я вижу в них такой гнев, от которого по спине пробегает холодок. — Что ты… — начинает, и его голос дрожит от ярости. — Это за «проверку», — перебиваю, с едким сарказмом, глядя на него, как на гребанного таракана, которого я только что раздавила. — За вашу «демонстрацию власти». И за все ваши грязные намеки. Надеюсь, теперь вы «остыли», и поняли, какой вы мудак. А, если нет, то могу повторить, — киваю на его бокал. Натягиваю на губы ехидную улыбку, чувствуя, как меня начинает распирать гордость от самой себя. Вот совсем не стыдно. Ни капли. Мужчинв медленно вытирает лицо салфеткой, пока все посетители ресторана замерли, наблюдая за нами — словно мы тут, главные герои какого-то гребанного фильма — однако, мне, честно говоря, плевать на них всех. — Интересно… Очень интересно...— произносит так, словно говорит сам с собой. — Жаль вино. Было действительно хорошим. Адреналин по-прежнему зашкаливает, но, почему-то, с каждой секундой, он уступает место какой-то странной тревоге — словно я оказалась в центре какого-то гребанного театра, и мой единственный зритель, мать вашу, доволен этим представлением. Он, что, специально выводил меня на эти эмоции, зная, что я сорвусь — или снова хотел проверить? «Полная жопа…», — с каким-то запоздалым обречением, проносится в голове, отчего-то отчетливым, Ксюхиным голосом. И ведь не поспоришь…