Ветви священного дерева

      Таким образом, две сопливые пятнадцатилетки в апреле 2007 года оказались на первом курсе Столичного колледжа.       Собирались в спешке: носились по выложенному татами полу, скидывая вещи в раззявленные рты чемоданов. В последнее наше утро дома я проснулась затемно от каких-то странных звуков. Проморгавшись, нашла глазами Ироху — сестра, уже одетая, сидела перед зеркалом и заплетала длинные волосы в косу. Оглянувшись на шум сминаемого футона, она встретилась со мной взглядами и с картинной неловкостью пожала плечами.       — Не спится, — оправдание получилось таким же кривым, как и натянутая на лицо улыбка.       Я с недовольным вздохом повалилась обратно на подушку, накрываясь одеялом с головой.       — Без тебя не уедем, — хмыкнула и попыталась снова задремать. Не получилось — Ироха со своим неврозом прогнала сон из обоих глаз.       В любом случае совсем скоро в комнату зашла мама с намерением нас разбудить. Отец решил, что выдвигаться в колледж лучше пораньше. После забоя мы его практически не видели — решал вопросы, касаемо срочного «передумывания» не отправлять своих дочерей в Токио. Может быть, поэтому ощущение скорого отъезда меня обошло стороной. Но вот мы проснулись, убрали за собой спальные места и выбрались из комнаты.       В коридоре взгляд напоролся на сгруженный в угол багаж. Когда мама привела Цугуто на завтрак, у меня на глаза практически накатились слезы. Брат был совсем маленьким — что он запомнит о нас, своих старших сестрах, с такого возраста? Когда мы вообще сможем увидеть его в следующий раз? Я героически сдерживала нахлынувшие эмоции, тщетно пытаясь запомнить каждую деталь того утра. Но сегодня вспомню, пожалуй, только то, как отец сетовал на результаты миссии в Мияги.       Сопроводить нас до Токио честь выпала Джиро, другому брату отца. В отличие от всегда веселого Сабуро, он обладал излишней серьезностью. Родство с Кансуги Ичики прослеживалось в Джиро особенно сильно — такой же шкаф с каменным лицом. Услышав новость о выбранном компаньоне, Ироха заметно сникла. Дядя не отличался разговорчивостью и скрасить диалогом с ним дальнюю поездку казалось чем-то невозможным. Но поменять что-либо здесь было уже не в нашей компетенции: все подходящие бойцы клана отправились на миссии. Нам даже повезло в каком-то плане, что дядя ехал в Токио передавать квартальный отчет в шаманскую штаб-квартиру.       Сначала мы доехали до Уцуномии: специально по случаю отец выписал машину, куда погрузил сначала вещи, а потом и самих путников. Мама выскочила на улицу, ведя Цугуто за руку, и принялась долго-долго прощаться. Присев на корточки перед братишкой, я крепко обняла его. Цугуто вышел на проводы вместе со своей любимой игрушечной акитой, с которой никогда не расставался. Я подумала, что при возможности обязательно привезу ему новую плюшевую собаку.       В городе добрались до железнодорожной станции, где пересели на поезд до столицы. Только там меня почему-то накрыло беспокойство: от количества людей, разделявших с нами дорогу, скрутило живот. Я никогда так сильно не отдалялась от дома. Моим максимумом были передвижения по префектуре и то в очень ограниченных пределах. Теперь же все предвещало стать совсем другим.       У станции нас, уставших, потрепанных и голодных, ждала еще одна машина. За рулем сидела молодая женщина в строгом офисном костюме. Когда дядя Джиро подошел к ее открытому окну и заслонил своей мощной фигурой свет, незнакомка прищурилась и по-деловому уточнила:       — Кансуги Джиро-сан, верно? Присаживайтесь, я помогу с вещами.       Остаток пути прошел в по истине ужасающей атмосфере неловкости. Вид сосуществующих в одной реальности дяди Джиро, так и не сменившего традиционную одежду, и безымянной ассистентки из колледжа, как ни в чем не бывало насвистывавшей какой-то мотив, не укладывался в голове. Из автомагнитолы лились аккорды нашумевшей песни Fairytale Gone Bad от группы Sunrise Avenue — любимчиков Ирохи.       Первый день взрослой, абсолютно новой жизни ощущался до абсурдного забавно.              — Ну же, Козуэ, где ты там копаешься?!       Я оступилась и едва не покатилась по лестнице вниз, но вовремя успела схватиться за начищенные до блеска перила. Ироха ждала меня внизу, от нетерпения размахивая руками. Шумно выдохнув воздух через плотно сжатые зубы, я поспешила к ней.       Мой мозг едва успевал переваривать события, которые развивались стремительнее и стремительнее. Когда нас довезли до техникума, Джиро скупо попрощался и откланялся, передавая всю ответственность за племянниц девушке-инструктору. Она представилась как Фукуми и постаралась за две минуты вложить в наши головы столько информации, сколько поместилось бы в четырех хороших хрестоматиях по истории Японии.       — Ну вы тут сильно не зависайте, позже осмотритесь. Сначала надо заселить вас в общежитие, — хихикнула Фукуми, подталкивая в спины меня с Ирохой, откровенно «залипших» на пейзаж большого комплекса зданий в стиле традиционной японской архитектуры.       Пришлось угрюмо тащить чемоданы дальше и оглядываться только по пути.       — Студентов у нас, как вы наверняка знаете, немного. Женское крыло так вообще практически пустое. Можете выбирать любую комнату, кроме дальней, и, — она остановилась в длинном светлом коридоре, дернув за ручку ближайшую к себе дверь, — да, этой. Какая приглянется, в такую и заходите.       — А по одному можно? — спросила Ироха.       Фукуми задумалась.       — Да, но… Вы разве не хотели жить вместе?       Вообще-то я хотела. Во всяком случае планировала. Но пока я соображала, что ответить и чем возразить, сестра с ноги открыла одну из комнат и заявила:       — Эта — моя!       Мы с Фукуми-сан переглянулись. Женщина вскинула руки в воздухе и сказала, глядя мне в глаза:       — Соседняя тоже свободна. Посмотри — вдруг понравится вид из окна.       Будучи до смерти обиженной на выкрутасы сестры, я поплелась к самому дальнему из возможных вариантов. Никакие удобства меня в действительности не интересовали: я докатила чемодан до середины комнаты и, заломив руки, уселась на кровать с пружинистым матрасом.       «Когда-то же надо начинать отдельно жить», — прошептал в моей голове голос разума, отчаянно пытавшийся оправдать решение Ирохи. Уязвленное самолюбие взбунтовалось и логичную мысль принимать отказалось. Она ведь могла хотя бы обсудить это! Я почувствовала, как злость и страх перед неизвестным смешались где-то в районе солнечного сплетения, и устало завалилась на бок.       «Но от нахождения в разных комнатах вы ведь не перестанете быть сестрами», — продолжило атаку рациональное зерно. Задумавшись, я принялась рассматривать потолок. Я прожила с сестрой рядом пятнадцать долгих лет, и хоть со временем мы обросли каждый своей средой обитания, находиться где-то без нее было… Жутко непривычным. Она носила длинные юбки и каблуки, не чуралась краситься и заигрывать с мальчиками. Мне же это все было безумно чуждым: кроссовки, спортивные костюмы, в косметичке — пенка для умывания от прыщей… Может быть, не все так критично, как я представила себе в моменте? Мы уже давно повели свои жизни по разным траекториям.       «И своей комнаты у тебя никогда не было», — вдруг пришла в темечко радостная мысль. Я улыбнулась, сползая на пол. Наконец-то появилось желание заняться разбором сумок. Но едва я только расстегнула «молнию», как на пороге комнаты появилась та, которая так долго занимала мои мысли.       — Фукуми-сан сказала, что старшекурсники сейчас тренируются во дворе, — выпалила она, выглядывая из-за дверного косяка. — Пошли скорее, посмотрим!       Лицо у нее было заинтересованно-восторженным, в уголках рта сверкала легкая улыбка предвкушения. Сестра явно не думала о том, как бы избавиться от меня поскорее. Я предприняла еще одну попытку успокоиться, напоминая, что слишком сильно себя накручиваю.       — Хочешь встретиться с Хиноки?       — Не только. Все-таки он тоже здесь.       Он — у меня ушло несколько позорно долгих секунд, чтобы понять, о ком шла речь. А потом снизошло озарение, и я едва удержалась, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Ну конечно… Если Хиноки перешел на второй курс, то он должен быть уже на третьем.       — Тебе разве не интересно? — надула губы Ироха, заметив мое замешательство.       — Если честно…       — Пойдем! — сестра забежала в комнату и потянула меня за руку. — Такой шанс, а то потом на миссии отправят, вообще не увидим. Не будь такой занудной, Козуэ!       И вот так она выволокла меня на ту несчастную лестницу, на которой я чуть ли не разбилась. Ироха в энтузиазме ловко лавировала по незнакомым коридорам, и я с трудом за ней поспевала, заталкивая мысли о том, что нам могут устроить нагоняй за устроенную беготню. Мерки для пошива школьной формы отправили поздно, поэтому сделать нам ее еще не успели. Фукуми-сан сказала, что занесет оба комплекта в общежитие ближе к завтрашнему вечеру, а до тех пор нам предстояло ходить в обычной одежде. Вопрос, конечно, решеный, но я волновалась и по этому поводу…       Проще было перечислить, из-за чего я не переживала, короче говоря.       Мы увидели их сразу, как только перед глазами открылся обзор на двор. Пять голов, кучковавшиеся рядом друг с другом, практически слились в одно тело, облаченное в фиолетовую ткань формы. На тренировку это походило мало — явно облюбовали скамейки, чтобы отлынивать. Не глядя на сестру, я поняла, что у той крутилось на уме. И намеренно увильнула в сторону, разделившись с ней путями.       — Угадай кто, — хихикнула Ироха, налетев со спины на рослого старшекурсника и закрыв тому глаза.       Я намеренно отстала от нее на несколько метров. С самого детства мне были непонятны две вещи: как у сестры получалось так легко врываться в совершенно незнакомую компанию и почему ее за это совершенно не мучила совесть.       Старшекурсник подскочил, выпрямился, попытавшись сбросить Иро со спины. Она рассмеялась и отцепилась от широких плеч. Юный шаман развернулся, и я смогла разглядеть лицо Хиноки во всей красе.       — Черт тебя раздери… Ироха?! — выпалил он.       Заливаясь диким смехом, сестра заняла освобожденное место и поднесла тыльную сторону руки ко рту в попытке успокоиться. Хиноки крутанулся вокруг себя на пятках и взглядом врезался в меня. Я остановилась, как вкопанная. Когда брат был недоволен, он жутко походил на отца. И хоть в свои семнадцать лет он еще не стриг густые светлые волосы, которые за пределами дисциплины клана буйными патлами падали ему на лицо, холод и суровость не обошли и его голубые глаза.       — Ты! — выпалил Хиноки, кажется, все-таки постепенно приходя в себя. — Вы что тут обе делаете?!       — Сюрпри-и-из, — протянула Ироха, вальяжно растекаясь по отвоеванной лавочке.       Молодой парень, к которому она подсела, тоже поднялся на ноги и победоносно захлопал в ладоши:       — Так обещанные первокурсники — это твои младшенькие, Кансуги-кун?       — Ага, — кисло отозвался брат и наконец-то решился нас представить. — Это Ироха и Козуэ, мои сестры… Иди сюда — чего ты там стоишь, как бедная родственница?       Последняя часть явно предназначалась мне. Я помялась пару секунд, прежде чем подобраться ближе. Уже с этого расстояния была видна лохматая шапка белых волос, правда, пока только со стороны затылка. У меня внутри все сжалось от ощущения близости. А потом я услышала голос:       — Ну и ну… И почему я не знал, что приезжают сестрички Хи-чана?       Он повернулся, и так я впервые увидела Годжо Сатору. Помню, меня морозом по коже прошибло от его взгляда сквозь приспущенные солнцезащитные очки. То ли мое восприятие действительности замедлилось, то ли Годжо уже тогда вытворял свои фокусы с моментальным перемещением, но он вдруг оказался ко мне очень близко.       — А ты не говорил, Хи-чан, что они у тебя такие красотки, — издевательски протянул Годжо, бесцеремонно меня разглядывая.       Я покраснела — от кончика носа до мочек ушей. И единственной мыслью, которую способен был родить в ту секунду мозг, оказалось: «Какие сухие у него губы». Клянусь, это самый позорный момент моей биографии. Все остальные неловкости терпели фиаско перед тем, как пятнадцатилетняя робкая я пялилась на лицо незнакомого старшеклассника и думала о его губах.       — Годжо Сатору, верно? — скучающе уточнила Ироха, разглядывая свои ногти.       Незнакомый — настырный — старшеклассник моментально потерял ко мне интерес, заслышав свое имя. Тут же вырос перед сестрой, которая нарочито медленно подняла на него взгляд.       — Ого, даже представляться не надо, — ухмыльнулся Годжо. — Состоишь в моем фан-клубе?       — Говорят, ты вроде как сильнейший, — продолжила сестра, со снисхождением растягивая слова.       — Говорят? Детка, да я и есть Сильнейший.             Ироха не впечатлилась ни «деткой», ни «Сильнейшим». Во всяком случае так казалось внешне, но я, знавшая ее, как свои пять пальцев, заметила, что сестра смочила губы языком. Так она делала только в нетерпении.       — Как и ожидалось, одни слова. Пойдем, Козуэ, — Иро обернулась ко мне, и вдобавок к имевшимся догадкам я увидела ее маленькую улыбку. — Этот только личиком торговать умеет.       Ну и подстрекательница.       Сестра только подняться успела, сделав вид, что действительно собралась уходить, а Годжо перехватил ее руку и дернул на себя. Ироха была готова: ловко выкрутилась, хоть и показалась слегка удивленной.       — Не понимаю, ты нарываешься, что ли? — он наклонился к ней так, что между носами и расстояния-то приличного не осталось. — А, Кансуги?       — Всегда было интересно, что в тебе такого особенного, — с той же едкостью ответила сестра, — Годжо.       Это походило на вырезку из какого-то фильма. Поэтому Хиноки, который страсть, как не любил дешевые мелодрамы, не выдержал.       — Разойдитесь, а, — обращался он по большей части к Ирохе, потому что надеялся, что хоть на нее его влияние мало-помалу распространялось. — Ироха, прекращай цирк.       Глупый старший братец за год разлуки совсем позабыл, как бесполезно было сестру в чем-то разубеждать.       — Отошел, — прошипела она Хиноки сквозь сведенные зубы, продолжая смотреть только на Годжо.       Тот тоже на кохая внимание не обращал и глаз с потенциальной оппонентки не сводил:       — Расслабься, Хи-чан. Я просто познакомлюсь поближе с твоей миленькой сестричкой.       Я тоже хотела окликнуть Ироху, но смогла лишь открыть рот. Стеснение не позволило выдавить хоть слово, пусть напряженная поза Хиноки и располагала к целой тираде. Мне не хотелось влипнуть в передрягу в первый же учебный день, но сестре, возбужденной вольным токийским воздухом, казалось, совсем не было дела до последствий.       — Запомни этот момент, девчонка, — Годжо щелкнул пальцами, обращая внимание Ирохи к себе. — Это был первый и последний раз, когда ты смогла меня коснуться.       — Начинай придумывать оправдания, Сатору-чан. Или извинения для моего кулака.       И эти двое отошли.       — Она что, реально собралась с ним драться? — хмыкнула девушка, все еще сидевшая на лавочке.       — Реальнее не бывает… — в ошеломленном восторге пробормотал темноволосый старшекурсник, который первый выразил удивление по поводу нашего прибытия. — Твоя сестра это что-то с чем-то, Кансуги-кун!       Хиноки, державший обет гробовой тишины, в досаде выпалил:       — Надеюсь, он надерет ей уши. Чтобы неповадно было.       — Грубо, — поморщилась я, присаживаясь на край лавки.       Хиноки бросил на меня злобный взгляд.       — Ну ладно она, — протянутая рука в сторону Ирохи. — Но почему ты-то не позвонила?       — Думаешь, если бы ты узнал, то смог это предотвратить?       — Вы знали, что Ироха-сан бросит вызов Годжо-семпаю?       — У них какие-то семейные счеты, Хайбара, — отозвалась девушка, с которой мы теперь сидели рядом. — Забыл, как Годжо к Кансуги-куну цеплялся? Только вот никто так и не рассказал, в чем именно дело…       Она повернула лицо ко мне, и я увидела, что между губами семпай держала подпаленную сигарету.       — Может, ты объяснишь, Козуэ-чан?       Я чуть поморщилась, когда табачный дым достиг ноздрей. В моем окружении никто не курил, поэтому отношение к сигаретам в пятнадцать лет у меня было резко негативное.       Конечно, я знала, в чем был интерес сестры к Годжо Сатору. И догадывалась, с чем могли быть связаны подначивания Годжо в сторону брата. В нашей семье это не было секретом. Но едва я приготовилась начать своей долгий рассказ, вмешался Хиноки и выложил тайну, как на духу, уместив ее в одно предложение:       — Когда-то наша мать была помолвлена с его отцом, но сбежала из-под венца, чем задела эго клановых идиотов.       Говорю же, старая байка. Наш дед Камо хотел создать долгожданный союз двух великих кланов, но мама испортила ему все планы и попросила помощи нашего отца уже после всех договоренностей с кланом Годжо. Старейшины поговаривали, грозился произойти крупный конфликт, из-за которого семья Кансуги могла потерять честь назначаться на должность Наместников Востока. Но что-то произошло — нам не рассказывали, что именно, — и отец Годжо отозвал свои претензии. А через несколько лет у него родился особенный сын, и от мамы окончательно отстали.       Ирохе, которая часто грела уши во время разговоров старших, всегда было интересно посмотреть на того, из-за кого клан Годжо прекратил охоту за наследницей семьи Камо. Мне тоже, честно говоря, но интерес сестры был немного иного толка.       Играла роль именно практическая составляющая. Потому что Ироха считала себя юным дарованием, ничуть не худшим, чем дети из более знатных родов. Ей недавно исполнилось пятнадцать, но в клане Кансуги сестра уже стала звездочкой. Гордостью.       Годжо Сатору и его нашумевшее «благословление» подогрели тщеславие Ирохи.       — Ох уж эти разборки знатных, — протянула старшеклассница, выдохнув струйку дыма. — Все никак поделить между собой ничего не могут.       Я застенчиво пожала плечами. Для меня наша семья не была «из знатных» — Кансуги вообще всегда стояли обособленно от других кланов.       — Ну и дела, — отозвался Хайбара. — А ты ничего не рассказывал, Кансуги-кун… Кстати, Козуэ-чан! Я — Хайбара Ю, второкурсник. А это — Нанами Кенто-кун! А то мы никак нормально не познакомимся…       Вытянув шею, я заметила еще одного семпая, блондина с тонкими чертами лица, который до этого держался особняком. Нанами сдержанно кивнул мне, я вернула ему этот кивок. Потом расслабилась, отводя взгляд, но в следующую минуту напоролась им на все еще незнакомую курившую девушку. Затянувшись, она представилась:       — Иэйри. Просто Иэйри.       Среди собравшихся она выглядела наиболее расслабленной и умиротворенной. Фамилии Хайбары и Нанами показались мне отдаленно знакомыми — наверняка, Хиноки когда-то их упоминал. А вот о Иэйри ни слова… Я подумала, что она может быть старше, и неосознанно повернулась в сторону Годжо.       Который продолжал подначивать мою сестру.       — Куда ты убегаешь, Ироха-чан? — развязно спросил он, с показательной небрежностью перекатываясь с одной ноги на другую.       Сестра и правда отошла от Годжо метров на пятнадцать. Со стороны могло показаться, что она испугалась и решила слинять. Но я знала, — а, судя по напряженным бровям Хиноки, и он тоже, — что это не так. Напротив — Ироха с еще большим энтузиазмом продолжала ставить свой спектакль.       — Даю тебе фору, — крикнула она. — Побеждать сразу неинтересно!       — А вот это вот — не одни слова? — хихикнула Иэйри, стряхивая пепел себе под ноги. — Как будто бы не один Годжо тут личиком торгует…       Ее поблажливый тон в следующую секунду сменился на заполнившую все глаза заинтересованность, когда Ироха вскинула руку вверх и щелкнула пальцами. Звук щелчка из-за расстояния мы не услышали, зато у плеча Годжо что-то сверкнуло. Как будто свет отразился от лезвия клинка.       — Она что-то… Бросила? — уточнил Хайбара и оглянулся на меня.       Я успела только выдавить маленькую улыбку. Потом Сильнейший третьекурсник снова открыл рот:       — Стреляешь в спину? Это не честно!       — Это предупредительный сигнал, — словно поправила его Ироха. За секунду до внезапной атаки она обернулась, надеясь воочию застать результат. — Да и ты был… Готов.       — Мне кажется или я слышу разочарование в твоем голосе?       Вместо ответа Ироха снова щелкнула пальцами, уже трижды. И три белые вспышки снова попытались достать до Годжо: одна до живота, вторая — до лба и третья — до сгиба локтя.       — Это ветер? — спросила Иэйри. Кажется, ей стало действительно интересно.       — Я думал, клан Кансуги специализируется на печатях и барьерах, — вдруг сказал Нанами. — Разве не так?       Посмотрел он при этом не на меня, а на Хиноки, по-прежнему державшему руки на груди в позе обиженного. Не отвлекаясь от наблюдения за Ирохой, брат ответил:       — Так и есть.       Миролюбивый Гэнку, заложивший основы учения сохэй и будущей политики клана Кансуги, использовал свои огромные запасы проклятой энергии для двух вещей. Первая — барьеры. Будучи выходцем из семьи провидца, Гэнку пользовался авторитетом среди населения. Ему доверяли как обережнику, и монах не отказывал никому в помощи. Потому что знал правду, для большей части людей скрытую полотном суеверий и мифологии. Второй деятельностью Гэнку стало искусство запечатывания. Он был шаманом, отрицающим технику боя, и единственной возможностью справиться с проклятиями считал их полнейшую изоляцию.       Став преемниками сохэй, Кансуги развили эти таланты. Хиноки, например, к своим годам стал отличным мастером запечатывания. Но Ироха…       Звездочка клана Кансуги.       — У нее особая врожденная техника, — пояснила я. — Такой обладают немногие.       Если бы точнее, очень немногие. До сестры последним пользователем подобной техники был наш двоюродный дед.       — Ироха ничем не бросается: она разрезает. Любой предмет. Само пространство.       В подтверждение моих слов, Ироха вдруг остановилась и рассекла воздух перед собой двумя руками. На Годжо обрушился перекрестный удар.       — Недурно, недурно, — отозвался Сатору. — Но, кажется, ты так и не коснулась меня, Кансуги-чан.       — Впечатляет, — добавила от себя Иэйри. — Но чтобы что-то разрезать, у этого чего-то должен быть конец. То есть, ее техника пасует перед бесконечностью.       Даже с подобного расстояния я чувствовала, как Ироха злится. Хотя мне было видно только ее подпрыгивающую в воздухе косу. Наверняка, этот последний удар был спровоцирован ее эмоциями.       Все-таки она ненавидела уступать. И уж тем более — проигрывать.       — Хорошо смеется тот, кто смеется последним, — бросила Ироха надоедливому семпаю. И ее тон окончательно убедил присутствующих в том, что сестра пребывала в бешенстве.       — Знаешь, а я даже поддамся и подойду ближе…       Вместо ответа ему в лицо прилетело еще три маленьких разреза. Ироха вдруг встала в другую позу, и хоть для других изменение прошло незаметно, я напряглась. Неужели сестра что-то увидела?       — Или, может, перейдем в рукопашный?       — Как только снимешь свой «щит», я отрежу тебе пальцы.       — Ну… Это не то чтобы «щит»…       — А что это, если не щит? — спросил Хайбара, заглянув каждому у скамейки в глаза.       Хиноки раздраженно дернулся, мол, без понятия. Нанами промолчал. Я тоже не была в курсе, мы с Ирохой просто знали, что «Годжо Сатору — неприкасаемый». Как и любой шаманский клан, семья Годжо образцово хранила свои секреты.       Иэйри же лаконично кашлянула и, игриво покачав туфлей на мыске ступни, пробормотала:       — Не, меня не спрашивайте. Не расскажу — семпайская этика.       Годжо неспешно сокращал расстояние, которое Ироха совсем недавно назвала «форой». Сестра не переставала «разрезать» пространство, но снова перешла к точечным атакам, которые сверкали то тут, то там.       — Чего язык-то проглотил? — сострила Иро, почему-то улыбаясь. — Щит или не щит?       — Ого, ты еще и развесели…       Договорить он не успел — Ироха сделала неожиданный выпад, и волна разрезов перешла в наступление справа. Но Годжо успел среагировать, вовремя поворачивая корпус. Ни один из ударов его так и не коснулся.       Однако после сестра снова щелкнула пальцами. Правда, уже другой руки.       — Говоришь, это был первый и последний раз, когда я смогла тебя коснуться? — ядовито переспросила Ироха, застывая на месте.       Все наблюдатели тоже напряглись. Годжо медленно поднес пальцы к скуле, едва заметно морщась. А когда он убрал кисть от лица, то открылся обзор на ярко-красную кровяную кляксу.       — Ошалеть… — на выдохе прошептал Хайбара слишком громко. — Все-таки задела…       — Еще чуть-чуть бы — и в глаз… — хмыкнул Сатору.       Ироха пожала плечами.       — Не моя вина, что ты так просто открылся.       — Как ты… Вообще… — теперь пришел черед Годжо уязвляться.       — Будем считать, что у меня очень хорошее зрение.       Сестра повеселела, а ее противник — наоборот — стал хмурым, как грозовая туча.       — А вот это уже интереснее, — присвистнула Иэйри.       Ее возбуждение передалось остальным: внешний вид Годжо как будто вопил о том, что он все же воспринял Ироху серьезно. Кулаки сжались, а поза обрела вдруг столько воинственности, что на затылке зашевелились волосы: неужели и он начнет нападать?       — Ну что, — задиристо спросила сестра. — Подойдешь ближе? Или сразу к рукопашному?       Годжо подался вперед, и Ироха от неожиданности оступилась. И точно бы грохнулась затылком на землю, если бы ее не подхватил под руки подозрительно вовремя оказавшийся рядом старшекурсник.       В следующую секунду над внутренним двором пронесся громкий назидательный голос:       — Сатору!       Иэйри, Хайбара, Нанами и Хиноки выпрямились, как по струнке, и в унисон протянули:       — Здравствуйте, сенсей!       Я буравила взглядом крупного бритоголового мужчину, который появился на потасовке так неожиданно и думала: «Это и есть тот самый Яга Масамичи, о котором постоянно упоминали родители?»       — Ты снова пристаешь к кохаям? — низким голосом спросил учитель, под взглядом которого Годжо визуально растерял вскипевший азарт.       — Ну так… Девчонка же, — хило хихикнул старшекурсник, поднимая Ироху на ноги.       Иэйри помахала ему рукой:       — Приветики, Гето!       — Сенсей, да она сама… — проблеял Годжо.       — Яга-сенсей, прошу простить, не уследил, — подорвался вперед Хиноки и согнулся в низком поклоне. — Пожалуйста, приношу искренние извинения, такого больше не повторится.       Теперь-уже-точно-Яга-Масамичи повернул голову в сторону нашего брата, и брови его съехались в крупную мохнатую гусеницу.       — Кансуги Ироха, — пробасил он, посмотрев на притихшую сестру. — И Кансуги Козуэ, — добавил он, глядя уже на меня. — Так понимаю.       Вот после того мне стало страшно. Нагоняй, призрак которого меня преследовал все утро, вмиг стал очень реальным. Я представила, как отец, разбирая почту за завтраком, находит письмо от колледжа, где отчитывают нас с сестрой, и зажмурилась.       В мире, где близнецы Кансуги были неразрывно связаны друг с другом, на меня постоянно сыпались последствия шалостей сестры.       — За мной, — коротко приказал Яга. — Обе.       — То-то же, — хмыкнул сникший Годжо.       — И ты тоже! — рявкнул мужчина. — Директор хочет тебя видеть.       Осознание того, что и меня тоже ведут прямо на директорский ковер, накрыло слишком поздно.              Все оказалось не так плохо. Руководство просто решило увидеть новых студентов, которые к тому же были детьми Наместника Востока. Нас поздравили с началом учебного года, еще раз напомнили пару постулатов шаманского кодекса, а еще слишком пристально рассмотрели.       Меня — в частности.       Я догадывалась, в чем крылась причина. Близнецы не могут обладать балансом проклятой энергии. Кому-то из двоих всегда везет больше. В нашем случае, конечно же, Ирохе.       Если бы мы были полярностями, у ее имени стоял бы знак «плюс». Техника, обостренные чувства, уровень силы — это все про нее. Я же только блеклая тень. Маги слагали легенды о дарах небес: сильном и выносливом теле, которое при отсутствии шаманской «манны» может восполнить пропасть.       Но мои физические показатели были обычными. Конечно, натренированными, не без этого — в пятнадцать я уже могла положить на лопатки Хиноки, используя одни только кулаки. Но меня этому и учили всю жизнь. Потому что за каждым шагом следовали плохой резонанс с проклятиями, замутненное шаманское зрение и полная недееспособность в плане экзорцизма. Удивительно, что меня вообще приняли в колледж.       К имени «Козуэ» точно следовало добавлять знак «минус».       Но в лицо мне никто о таком не говорили. Поэтому, вдоволь насладившись самоедством, я переключила свое внимание. На Годжо, который стоял совсем рядом.       Порез под глазом, которым его наградила Ироха, к тому времени совсем пропал. Остались только следы от запекшихся капель крови на бледной коже. Сатору хмурился, и я почти физически ощущала его негодование. Сестра напротив выглядела такой расслабленной, словно была готова стечь по позвоночнику флегмой в розовую лужицу. А я стояла между ними двумя, как будто под контрастным душем.       Вскоре меня и Иро отпустили. Годжо остался наедине с директором, который поручал старшекласснику новую миссию. За дверью кабинета нас ожидал Яга-сенсей.       — Надеюсь на твое благоразумие, Ироха, — сказал он. — И твою осмотрительность, Козуэ.       — Не переживайте, сенсей, — легко прощебетала сестра. — Личный интерес, сами понимаете…       — Еще раз — и о твоем «личном интересе» узнает ваш отец. Свободны.       Я не разговаривала с Ирохой целых пятнадцать минут — все время, пока мы шли по длинным коридорам главного здания школы к выходу. И только на пороге спросила:       — Как ты пробила брешь?       Сестра усмехнулась так, что я сразу поняла: она только и ждала этого вопроса.       — Я не пробивала. Брешь была с самого начала.       — То есть?       — Дырявая у него защита. Есть слепые пятна.       Я подумала о том, что Годжо Сатору было, наверняка, очень неприятно то, как новенькая первокурсница ударила его в слабое место. Но потом снова озадачилась.       — И как ты нашла это «слепое пятно»?       — Тыкнула пальцем в небо. Один из разрезов оттяпал ему волосы.       В памяти вдруг резко всплыл момент: Ироха меняет позу. После того, как атаковала трижды. Прическа у Годжо явно не поменялась. Значит… Значит, у сестры действительно было очень хорошее зрение, чтобы заметить такую деталь.       — Ему стоит лучше заботиться о своих глазах, — пробормотала я, припоминая, куда именно пришелся порез.       — Скорее, за левой стороной лица. Правую не пробить, а вот левая… Я думаю, это из-за ведущей руки.       — То есть, несбалансированно?       — Ага.       Несколькими месяцами позже Годжо доведет свою безграничность до идеала. А спустя пару лет сам расскажет мне, с чего вообще все началось. «За год до этого меня просто… Как бы сказать… Почти что убили, Козу-чан».       — Вернулись! — встретил нас на крыльце общежития Хайбара.       Довольная Ироха отзеркалила его улыбку.       — Ждали, что ли?       — А то! Кансуги-ку… Ой, как бы его теперь называть, чтобы не запутаться?.. — озадачился Ю, прожав ладонь к макушке. — Короче, брат ваш как раз думает штурмовать кабинет директора. Пойдемте!       Увлекаемые болтовней семпая, мы прошли в мужское крыло, а оттуда — прямо через галантно открытую Хайбарой дверь — в комнату, где на одной из кроватей дулся Хиноки.       — Ты дура! — заявил он, едва Ироха просочилась сквозь дверной проем пружинистой походкой.       — А ты сделал много ошибок в слове «великолепна», — рассмеялась сестра и, забравшись на другую кровать, начала победно пританцовывать.       — Что тебе сказали? Отцу доложат? Вас накажут?       — Не парься, — бросила ему Ироха, после чего начала напевать себе под нос. Кстати, ту самую Fairytale Gone Bad, которую мы утром слушали по радио.       — Ты — безответственная идиотка!       — А ты — тупая блондинка.       — От блондинки слышу!       — Запрыгивай, Козуэ-сан, — тем временем вспомнил про меня Хайбара, забравшись на третью кровать с ногами. — Чипсы? Кола?       — Нет, спасибо, — стушевавшись, отмахнулась я, но на самый краешек постели все-таки села.       — Ты! — крикнул Хиноки уже мне. — Что вам говорили?       — Да нормально все. Думаю, просто хотели поглазеть на котов в мешке, которых согласились учить.       Хиноки ничего не ответил, но посмотрел на меня так подозрительно, что мне даже захотелось чего-нибудь приврать. Чтобы брат убедился в своей вере в неминуемое наказание и отстал.       — А чья это кровать? — в конце концов посчитала нужным спросить Ироха.       — Моя.       Мы вчетвером обернулись и увидели застывшего на пороге Нанами. Ироха прервала свой танец, криво улыбнулась и как можно более непосредственно спросила:       — Ты не против, да?       Вот почему всякую ерунду творила она, а стыдно становилось мне?! Глядя на наши с Хиноки лица, Хайбара подавил смешок. Нанами махнул сестре рукой, и Ироха села на матрас, сложив ноги по-турецки.       — Ты такая крутая, Ироха-сан, — продолжил сеанс восхищения Ю. — Типа… Я никогда не видел, чтобы Годжо-семпая кто-нибудь мог задеть. А у тебя… Ну… Получилось! Хотя ты девчонка и первокурсница, и…       — И мне всего пятнадцать лет, — покачала головой Иро, подперев подбородок кулаком. — Да просто ваш Годжо-семпай, — она специально исказила голос, — не такой уж и сильный, каким вы его малюете.       — Нос опусти, потолок царапает.       — Стыдно, что за тебя вступилась девчонка, Хи-чан?       — Ну… А ты думаешь, смогла бы его одолеть, если бы Годжо-семпай начал драться?       Ироха загадочно улыбнулась.       — Кто знает? Закончить-то нам не дали…       — Никто просто не хотел соскребать твои мозги.       — Хватит меня обижать, а. Раз сам поджал хвост, решив не бросать ему вызов, то хоть не собачься.       — А ты не побоялась, — заметила я.       — Ну так… — немного помолчав, согласилась сестра. — Кансуги Ироха ведь обожает выигрывать.

***

      В целом первый триместр нашего первого курса прошел достаточно спокойно.       К середине весны шаманская разведка прислала в колледж нескладного тощего паренька с жидкими черными волосами. Ростом он вышел невысоким — чуть ниже меня. Когда нас представили, Ироха, цокая огромными каблуками, подошла к новичку, по-свойски похлопала того по плечу и прокричала прямо на ухо:       — Что есть-то любишь, Идзити-кун?!       — У-удон, — заикаясь, вдвое тише ответил контуженный Киётака.       — Значит — сработаемся!       Сработались мы, правда, ненадолго. Но об этом позднее.       За те несколько месяцев, которые нам выделила беззаботная жизнь, я успела почувствовать себя практически обычной старшеклассницей. Практически — потому что в расписании появились «окошки» для изгнания проклятых духов. Несколько раз в неделю нас отсылали в разные районы Токио по указке вышестоящих лиц. Каждую поездку мы с сестрой ждали больше, чем дня рождения.       Фраза дяди Сабуро, неосторожно брошенная в лесу Ивафуне, практически стерлась из памяти. Я вспомнила ее, только когда наступило лето.       — Хайбара погиб.       «В клане куда безопаснее, чем на службе в Токио. Попадете туда однажды и о прежней беспечности можете забыть».       Тела я не видела, но это была первая смерть, которую мы застали. Без Хайбары в общежитии опустело, и в минуты затянувшейся тишины все — я, Ироха, Хиноки, Нанами — вспоминали жизнерадостного Ю. К сожалению, это событие не стало единственным, что омрачило наш первый год обучения.       Двадцать третьего сентября от идеалов колледжа отступился Гето-семпай. С ним мы близко не общались, но вскоре после его предательства у нас с Ирохой сложился необычный разговор.       — Я… Я просто не понимаю, как он мог, — возмущалась Ироха, широкими шагами измеряя площадь моей комнаты и подсушивая влажные волосы полотенцем. — Это же… Просто… Немыслимо… Ошибка, наверное!       — Говоришь так, будто его знала, — отозвалась я, сидя на полу.       — Он ведь один из сильнейших студентов! Ученик Яги-сенсея!       — И он убил целую деревню не-шаманов, — подсказала я. — Тут не может быть ошибки. Убил, нарушил — предатель.       Ироха остановилась в центре комнаты, скинув с себя полотенце. Выражение ее лица было донельзя оскорбленным.       — Я в шоке, что ты можешь так спокойно об этом рассуждать. Как отец, черт возьми, один в один! Ни грамма эмоций!       На самом деле, я не была спокойна. На фоне постоянного стресса — смерти Хайбары, предательства Гето и всеобщей обстановки в школе — у меня постоянно крутило внутренности от гадких мыслей. И я все чаще думала о Годжо.       Долгожданного матча-реванша, о котором так грезила сестра, не случилось. После ухода Гето, мы стали совсем редко пересекаться с одаренным старшеклассником. Я могла только догадываться, как он переживал предательство друга.       Первый курс закончился для нас в префектуре Ямагата, где мы с Ирохой провели две недели. Домой вернуться на каникулы не успели — прямо как Хиноки годом ранее. Зато по возвращении нас торжественно посветили во второкурсники, а спустя несколько дней мы уже встречали собственных кохаев в стенах колледжа.       Тот год здорово изменил меня, но я еще более-менее держалась на плаву. Успокаивала себя общением с братом и сестрой. Читала книги в школьной библиотеке. Болела за команду колледжа на ежегодном фестивале.       А потом внезапно пришла весточка из дома: умерла наша мама. И все полетело к чертям.