Ветви священного дерева

      «Что есть проклятая энергия? Негативные эмоции, нашедшие материальную форму за пределами человеческого тела. Сила, порождаемая чувством — стихией, самой природной частью людей. Переживая потрясения, неподготовленный человек выпускает наружу бескрайнее количество мощи.       Но откуда берется эта способность, присущая любому прямоходящему и здравомыслящему существу в мире? Какой орган является источником потусторонней силы? Где исток великой реки, наделяющей людей столь разрушительным оружием?       Я посвятил этому вопросу всю свою жизнь. И сейчас с уверенностью могу сказать…»              — Ты все еще не уехала?       Следом за вопросом громко хлопнула дверь, и я испуганно поджала плечи. И без того свесившийся с края стола свиток без поддержки моей руки рухнул на кафельный пол. Иэйри Секо посмотрела на меня как на нашкодившего ребенка, и я резко подскочила со стула.       — Уже почти ушла, — сбивчиво проговорила я, стягивая с плеч лабораторный халат. — Только проверю нашу плесень.       Плесенью мы называли герметично запакованные споры низкорейтинговых проклятий. Споры медленно, как черепаха на суше, расползались по тарелке, вывезенной с последнего задания Кусакабе. Мне всегда было интересно проверить скорость распространения остаточного проклятья по абстрагированной площади, и Иэйри недавно поддержала мою идею. Директору пришлось поручиться перед Советом, что мы не устроим в лаборатории фабрику по «усложнению работы».       Плесень разрасталась медленно, и Иэйри об этом знала. На сегодняшний день она продвинулась разве что на три процента с того состояния, как мы ее облагородили. Я услышала стук каблуков и поняла, что семпай подняла мой несчастный свиток.       — Серьезно? Изумото? — она усмехнулась, и я обернулась на девушку через плечо.       — Он пишет толковые вещи!       — Этот маразматик убил собственного брата, напоминаю.       — Этот маразматик — единственный из всей эпохи Бунсэй, кто фиксировал свои эксперименты, напоминаю.       Иэйри положила свиток на край стола и упала на услужливо освобожденный мною стул.       — А это причина проводить свой первый за несколько месяцев выходной на работе?       Я подавила желание закатить глаза. Сняла с вешалки рюкзак и без лишней аккуратности затолкала в него халат.       — У меня матч через полтора часа, я на пять минут по пути к выходу забежала.       — Ври больше, — усмехнулась Иэйри, протянув руку к папке с отчетами. — Ино сказал, что ты здесь с обеда торчишь.       «Укоротить бы ему язык», — сварливо подумала я, припоминания все пакости хорошо знакомого шамана. Закинула резиновые тапочки под лавку с обувью, бросила не самые чистые кеды на дверной коврик. Вообще-то я планировала их вчера почистить, но руки так и не дошли. И вряд ли уже дойдут на этой неделе.       — Я ушла, — бросила я через порог, одной ногой оказавшись в коридоре.       — Пока-пока, — протянула Иэйри, не отрывая глаз от офисной макулатуры.       Дверь во второй раз хлопнула, отрезая меня одновременно как от главного медика Токийского магического колледжа, так и от исследования феномена проклятой энергии в семьях близнецов.              Единственное, в чем я точно хотела признаться, — я опаздывала. Нещадно и беспросветно. Полтора часа никак не хватало, чтобы добраться от колледжа до Токийского дворца спорта своим ходом, поэтому пришлось раскошелиться на такси, которое за поездку содрало половину моего оклада.       Я давно не была на волейбольных матчах. И это грустно, потому что волейбол всегда занимал отдельное место в моем сердце. От предвкушения игры Чаек Окаямы с другой женской командой из второй лиги приятно покалывало ладони. На матчи мужских команд я ходить перестала во втором классе средней школы: слишком скучно, девушки играли интереснее.       Миновав толкучку у турникетов, я вместе с потоком людей дошла до входов на трибуны. Закупившись нелюбимой — потому что ничего другого не осталось — вишневой колой и бургером, упала на свое место. Обзор, конечно, не самый удачный — из угла зала можно было нормально рассмотреть только одну команду. Но заблаговременно обеспокоившись, я выкупила место повыше, откуда первой партией игры получалось даже наслаждаться.       Потом произошло сразу две неприятные вещи. Во-первых, партию Чайки проиграли. Их основная связующая сегодня сидела на скамейке запасных, и это здорово портило динамику команды. Несколько мячей некрасиво пролетело «в молоко». Во-вторых, сидение моего соседа, забавного мужчины лет сорока с внушительной залысиной, который бог весь что забыл на этом матче, заняли. И заняли со словами:       — Приветики, Козу-чан. Я присяду?       Не дождавшись ответа, Годжо Сатору упал рядом со мной, по-хозяйски вытянув антилопьи ноги. Я же наоборот сгорбилась, рефлекторно постаравшись занять меньше места, и не смогла не отметить, как люди вокруг недоверчиво покосились на странного незнакомца с повязкой на оба глаза.       — Здесь занято, — как можно спокойнее ответила я, проследив за траекторией полета поданного мяча.       Снаряд задел сетку, и по залу пронеслось разочарованное зрительское «ууу».       — Мы с тем парнем договорились, — отмахнулся Годжо. — Он согласился поменяться. О, вишневая кола! Я допью?       И, снова не надеясь услышать возражения, присосался к купленной на мои кровные деньги бутылке. Я же скосила взгляд на его колени, где лежал входной билет, и постаралась сделать все, чтобы не уронить челюсть на пол.       Годжо выкупил себе место из числа самых дорогих — тех, что располагались по длинному краю поля, прямо напротив электронного табло. Теперь неудивительно, что тот мужчина согласился ретироваться со своего места…       — Ты зачем пришел? — рассеяно спросила я, так и не посмотрев собеседнику в лицо.       — Возвращался с задания, решил окультуриться в области спорта!       Ну да, конечно. А еще в Токио все магазины сладостей позакрывались.       — Кто тебе сказал, где я? Секо?       — Не угадала! Это Мэй Мэй.       Господи.       — Она-то откуда в курсе?       — Это же Всезнающая Мэй. Ты удивлена?       Ни капельки. Но из-за мерзкого осадка от полного отсутствия личного пространства все-таки запершило в горле. Интересно, сколько он отдал за эту информацию? Мэй Мэй ведь такая, заломит цену за любую букву, и не постесняется…       Я сжала кулаки и постаралась сфокусироваться на игре. Сначала даже выходило: вторую партию Чайки открыли с агрессивного наступления и очень скоро вырвались по очкам вперед. То, с каким мастерством и напором они выполняли атаки и обманки, заставило меня на время забыть о незавидных компаньонах и переключить весь интерес на игру.       Блаженство продлилось, правда, недолго. Годжо хватило на пятнадцать минут молчания: потом начались громкие вздохи, призванные перетянуть одеяло моего внимания на свою сторону.       — Какая же нудная игра, — прогундел он как раз во время напряженного розыгрыша. — И как тебе это только нравится, Козу-чан?       — Ты знаешь, где выход, — раздраженно бросила я, не отрываясь от площадки.       — Ну и ну, — цокнул языком Годжо. — А если я хотел составить тебе компанию…       Половину фразы, а именно то, что он успел наболтать в конце, я не расслышала, потому что Чайкам забили гол. Зал потонул в звуках зрительского негодования, а я, вцепившись в волосы на висках, сползла вниз по креслу.       То ли из-за разочарования от итога розыгрыша, то ли из-за внезапно проснувшегося чувства долга я с неким смирением спросила:       — Что тебе от меня нужно?       Я не питала тщетных надежд и прекрасно осознавала: если он сюда добрался, то сидеть будет до талого. Годжо вообще дал бы фору любому домашнему вредителю — постельных клопов и тех вытравить проще. С его назойливостью впору идти тараном на горные хребты, чем Сатору на досуге иногда и занимался.       Но мне хотя бы узнать, почему он решил потрепать мои нервы сегодня.       — Не думала же ты, что я оставлю тебя в такой день одну.       — Честно? — я выдержала трагическую паузу. — Надеялась.       — Злая ты, Козу-чан. Мы все-таки не чужие люди.       Я вздрогнула и открыла глаза. Прозвучавшие слова почти что материализовались, разбухли и встали мне поперек горла жесткой и непроходимой правдой. Не чужие люди…       Сигнальная сирена, словно в назидание, оповестила об окончании второй четверти.              Игра закончилась скверно — два-один не в пользу Чаек Окаямы. Поэтому из дворца спорта я выходила — вернее сказать, выползала — в подавленном состоянии и в огромной толпе людей. Годжо плелся рядом и о чем-то раздражающе болтал, но я честно слушала его вполуха.       Мне вдруг стало кристаллически ясно, как жутко я устала. Сколько бы не упрямилась, доказывая всем и вся, что этот выходной мне ни к чему, а организм свой не проведешь. Еще и встала сегодня ни свет ни заря, а для чего — самой непонятно. Все мысли сконцентрировались на горячем душе и отбое в теплой кровати как можно скорее.       На парковке нас ждала машина.       — Только не говори, что он заставил тебя ждать здесь все это время, — устало попросила я, открывая дверцу и залезая на заднее сидение.       Идзити, поймав мой взгляд в зеркале заднего вида, вздохнул.       — Не скажу, — убитым, как и всегда, голосом пообещал он, и мне захотелось кинуть в Годжо чем-нибудь тяжелым. Толку ноль, зато камень с души бы спал.       — А в компании веселее, — напомнил сам Годжо, заваливаясь в машину.       Пока мы медленно выезжали с территории, я открыла рюкзак и достала телефон, на котором заблаговременно на время матча отключила звук. «Шторка» из-за этого оказалась заваленной кучей уведомлений, среди которых я обнаружила два пропущенных и несколько сообщений от Иэйри.       «Годжо вернулся, спрашивал про тебя».       «Я молчала как партизан. Он все равно узнал».       «Удачи тебе».       Своевременное предупреждение. Я нахмурилась, представляя, что делала бы, если бы увидела сообщения заранее. Да ничего бы не изменилось — такие, как Годжо, на другом конце планеты найдут.       «Спасибо», — быстро напечатала я и кинула телефон в сторону, на свободную часть сидения.       Домой захотелось еще сильнее. А где-то под нёбом зачесалось страшное желание закурить.       Я с опаской посмотрела вперед. Идзити и Годжо самозабвенно болтали о чем-то, куда волей непрекращающегося словесного потока последнего входили такие категории, как «командировка», «проклятье» и «директор». В разговор я не вникала, лишь малодушно радовалась, что чужая жажда поговорить перестала мучить меня и выбрала себе новую жертву.       Опустив одну руку на рычаг стеклоподъемника, а другую — в приветливо распахнутую пасть рюкзака, я как можно более непосредственнее спросила:       — Никто не против? — получилось хрипло, как будто неуверенно. Короче, не так, как планировалось.       Вопрос носил чисто дисциплинарный характер. Я изначально знала, что возражать будут все. С разницей, разве только, в том, что Идзити культурно промолчит, а Годжо, как всегда, начнет кукситься и взывать к моей совести. Курящие люди Сатору не нравились, поэтому при любом удобном случае он пытался меня пристыдить. И самое ужасное, что у него почти всегда получалось.       Этот раз исключением не стал.       — Курить — здоровью вредить, Козу-чан.       Но я все равно чиркнула зажигалкой и выпустила струйку сизого дыма в приоткрытое окно. Сразу морально полегчало.       Разговор этих двоих как-то замялся, и Идзити включил радио. Остаток пути прошел под звуки мировых музыкальных хитов, приглушенных шумами автомобильной трассы. Разрезаемый скоростью вечерний воздух спутал мои волосы, и, привалившись лбом к стеклу, я задремала.       Ненадолго обосновалось уютное спокойствие. Вместе со сном пришла мысль, что день оказался не таким паршивым, к какому я заранее готовилась. И почти даже получалось игнорировать на себе пристальный изучающий взгляд.              Уже на территории школы Годжо, задержавшийся позади, резво нагнал меня и вернулся к своему любимому делу. Продолжил мне докучать.       Терпела я его уже с меньшим успехом — сгорбившись и спрятав руки в карманы, буравя землю под ногами. В голове крутился мотив какой-то мелодии — наверняка, одной из тех, что играли в машине. И со своей ношей справляться у меня более-менее получалось, пока мы не зашли внутрь.       — Ты здесь не живешь, — зачем-то напомнила я, когда поднималась по лестничному пролету между этажами.       Годжо, тащившийся по моим пятам, остановил свой лившийся безудержной рекой треп, усмехнулся и сказал:       — А у меня для тебя сюрприз, — и одним прыжком перескочил сразу две ступеньки.       Что-то тревожное проскользило у меня внутри аккурат между мыслями «В гробу я видала его сюрпризы» и «Я просто хочу спать». Возмутиться по-настоящему не получилось, потому что Сатору, воспользовавшись моей утомленностью, ловко подобрался ближе и обнял меня за плечи.       Мы оказались так близко друг к другу, что я почти задохнулась. Грудь сдавило от тревоги, и я забыла, что хотела сказать. В одну секунду: так удаляют ненужные файлы с рабочего стола компьютера. Раз — и все.       — Тебе понравится, — пообещал Годжо рядом с моим ухом. А я с ужасом отметила, что у меня снова дрогнули колени. Как у ранимой старшеклассницы.       И покорно разрешила провести себя дальше, потому что мне потребовалось чуть больше времени, чтобы начать мыслить холодно и здраво.       Когда мы повернули за угол, я подалась вперед и сбросила с себя его руку. Постаралась сделать это ненавязчиво и максимально естественно, но получилось, как заведено, нервно и напряженно. За спиной раздался тихий-тихий смешок, и я уже приготовилась огрызаться на тему личного пространства, но вовремя осеклась.       Поворот привел нас практически к порогу комнаты, где жила я. С этого расстояния, если иметь хорошее зрение и природную наблюдательность, можно было увидеть нужную, слегка провисшую дверь. Ее и тонкую полоску света, просачивающуюся в коридор.       А я точно запирала замок, когда уходила сегодня днем.       — Если ты копался в моих вещах…       Человек, стоявший за моей спиной, был способен на все, что угодно. Мне не нужны были громкие примеры, я и так знала, что Годжо не казались помехой приличия, цунами, Совет — да сам Будда! И уж тем более я допускала факт, что этот паршивец мог залезть в мою спальню.       От того палитра разнообразия его пакостей расширялась до масштаба Вселенной.       — Тебе понравится, — только и повторил он, легонько подталкивая меня вперед.       Я и пошла. Делать все равно ничего больше не оставалось, и меня самую малость раздирало от гремучей смеси злости, раздражения и, стоило признать, любопытства. Остановилась перед порогом в нерешительности и навалилась на дверную ручку, толкая ее так медленно, словно действительно ожидала увидеть что-то дикое — гиен там или кровожадных львов.       Но самые печальные ожидания не оправдались. Вместо казни египетской на краю моей кровати сидел маленький ребенок: девочка с двумя забавными косичками, в которые были заплетены светлые волосы, и полными ножками, обтянутыми ярко-голубыми колготками. Она забавно болтала ими, будучи увлеченной рисованием. На застиранном пледе лежала груда карандашей и маркеров, а десяток белых листов разлетелся из-за открывшейся двери. Девочка заметила это и вскинулась, посмотрев прямо на меня.       — Мамочка! — воскликнула она, схватила один из рисунков и помчалась к дверному проему.       Я на автомате присела на колени и заключила дочь в объятия.       — Ты чего тут делаешь? — она буквально повисла на моей шее, и я подняла ее на руки. — Мы ведь договаривались, что до конца недели будешь у бабушки.       — Сюрприз! С днем рождения, мама!       Отчаянно надеясь, что сигаретный дым успел выветриться из моих волос и одежды, я вперилась взглядом в рисунок, которым дочь размахивала прямо перед моим лицом. Что же, по центру рисовали явно меня — это стало понятно по белому халату и ломанным желтым линиями в районе головы. Я перехватила лист в свою руку, чтобы рассматривать было удобнее.       Рядом с изображением меня все в том же стиле «палка-палка-огуречек» подрисовали детскую фигурку. Дочка лишний раз фантазировать не стала и добавила себе для узнаваемости сегодняшние колготки и прическу. По другую сторону от «меня» стоял Годжо — его выдавали стоящие дыбом волосы и черная повязка на половину лица.       Я улыбнулась, уже представляя, как утром пристрою подарок на рабочем месте, и обняла своего ребенка еще крепче. Все-таки прежде чем ее целовать, стоило почистить зубы. А лучше дважды.       — Мне очень нравится, спасибо большое.       — Это папа все придумал! Он сказал, что мы приедем тайно, не знала даже тетя Секо!       — У-чан тоже очень старалась, — заявил Годжо откуда-то позади.       Я обернулась, интуитивно откликаясь на его голос, и практически столкнулась с Сатору плечами. Он подобрался ко мне так близко очень тихо, и я, заболтавшись с дочерью, не заметила это. Глядя на него, я в растерянности приоткрыла рот, не зная, что сказать.       — Спасибо, — разве что и удалось вымолвить мне, лавировавшей в буре самых разных эмоций.       — С днем рождения, Козу-чан.       Он склонил голову, и я запоздало улыбнулась ему от всей души впервые за очень долгое время. Двадцатое марта — время весеннего равноденствия. Хиган в Японии. День прославления природы и проявления любви к живым существам.       Сегодня мне официально исполнилось двадцать шесть.