Сердце султана

      Донхэ надеялся, что после довольно неоднозначной беседы с Шивоном-ага и его своеобразного шага навстречу в виде визита Рёука на закрытый для посещения нижний этаж наступит долгожданная тишина до самого конца «течки» нового фаворита султана. Но этот омега с запахом грейпфрута, пусть даже немного усиленным с помощью свежих цитрусов, которые всё это время исправно доставляли в комнату, не то забывает о собственном невезении в вопросе тишины и покоя, не то — просто старается об этом не думать, чтобы не заполнять голову лишними мыслями. В любом случае, успокоенный разговором с Рёуком, Донхэ спал крепким сном, наконец, позволив своему рту отдохнуть от этого кисловато-горчащего привкуса грейпфрутов, ровно до того момента, пока в комнату не ворвался строгий евнух, создавая своим появлением намного больше шума, чем обычно.       — Хёнвон, немедленно отправляйся за айраном для Донхэ-хатун, — распоряжается Шивон-ага вместо приветствия и хоть какого-то пожелания доброго утра. — «Хотя, наверное, любезничает он только с султаном Ли Хёкджэ и его близкими», — с недовольством думает Донхэ, приподнимая голову с подушки с явной неохотой. Не то, чтобы парнишка не привык к подобному обращению — прошлый хозяин в Греции обходился со своими рабами намного хуже, чем Шивон-ага и вся местная знать, но в свою первую ночь во дворце Донхэ не мог об этом думать: он был напуган, растерян и безумно волновался за Рёука, которого так просто решили отвести на ночь к султану Ли Хёкджэ хан Ынхёку. Но, несмотря на то, что рыженький хатун наконец начал об этом задумываться более осознанно, подобные мысли ему совершенно не помогают: может, сейчас на подобную ситуацию Донхэ отреагировал бы немного спокойнее и попытался бы как-то словами убедить как евнуха, так и хасеки-султан в том, что Рёук не подойдёт для этих целей, как и он сам, но в одном хатун уверен — в любом случае он бы кинулся на защиту друга и заработал бы те же самые огромные проблемы, так что ситуация практически не изменилась бы.       — «А раз иначе и быть не могло — нечего и сожалеть о содеянном», — это был фактически девиз Донхэ по жизни: с ним он плыл на корабле, хоть и желая вырваться на свободу, но всё-таки радуясь тому, что он и его друзья наконец избавились от того жестокого альфы, что держал их в качестве рабов. С этим девизом рыженький омега старался уберечь своих друзей от любых проблем и опасностей, набивал себе тем самым синяки, но лишь отмахивался и жил дальше — и с ним же пытался обнадёжить себя в том, что в рабстве в Греции даже с имеющейся памятью Донхэ мог бы сделать для своего спасения крайне мало, практически ничего.       Но во дворце этот девиз совершенно не работает, и Донхэ начал это понимать: стоило ему допустить здесь хотя бы одну ошибку, произнести неосторожно одну фразу — и сразу же куча проблем припечатывает его к каменному полу, не давая подняться так просто. И даже если решить эти проблемы и, казалось бы, забыть о произошедшем, всё получается с точностью до наоборот: Донхэ напомнят о его прошлых огрехах, и, что самое противное, подобное может сделать кто угодно, для этого не нужно обладать статусом знати или быть Повелителем Трёх Миров — достаточно просто дождаться момента, когда рыженький омега будет меньше всего ждать нового удара, и ранить его очередными проблемами и последствиями так глубоко, как это только возможно. Вот уже и Шивон-ага прибегает в комнату с самого утра, по неведомым Донхэ причинам, и взгляд строгого евнуха совсем не кажется привычно сосредоточенным или чрезмерно самодовольным: нет, этот кастрированный альфа не то слишком спешил, не то — попросту в панике, хоть опыт и положение во дворце изо всех сил стараются это прикрыть чрезмерно вздёрнутым подбородком и практически прямой спиной.       — Но… я же не должен покидать Донхэ-хатун… — нерешительно отвечает Хёнвон: он, в отличие от Донхэ, уже давно проснулся, потому и не кажется сонным, пока омега обеспокоенно смотрит на притихшего хатун. — Да и Чангюн-ага не даёт Донхэ-хатун айран сейчас. Что-то случилось?       — Кое-что пришлось изменить, — мрачно поясняет евнух, уставившись на растерянного Донхэ, прижимающего покрывало к своей груди и пытающегося неуклюже сесть на постели. — Чангюн уже получил новое распоряжение. Иди к нему — и без возражений. За Донхэ-хатун я присмотрю, пока ты не вернёшься с айраном. Ну, живей!       — Но не опасно ли Хёнвону выходить из комнаты в одиночку? — когда Донхэ наконец понимает, что его слуга отправится на кухню один, по всем этим тёмным коридорам, где могут притаиться новые убийцы, ему становится тревожно. — «Чонин и Рен хотели подставить Хёнвона», — думает рыженький омега, рефлекторно нахмурившись. — «Кто знает, не захочет ли кто-нибудь избавиться от слуги, что так близок ко мне…» И Донхэ уверен, что в этот раз его беспокойство имеет большое значение: если Хёнвон допустит какую-нибудь ошибку и хасеки пожелает выслать его из дворца, или кто-то решит его устранить более решительными способами, то новый фаворит Повелителя останется без поддержки: Кихён-калфа занимается и другими фаворитами, потому постоянно давать Донхэ советы он не сможет, Сюмин и Чондэ вряд ли настолько расположены к хатун, чтобы после расставания с Хёнвоном и дальше помогать Донхэ, а Шивон-ага… — «Шивон-ага — это Шивон-ага», — вполне убедительная мысль развивается дальше в разуме Донхэ. — «Он в первую очередь заинтересован в послушании и смирении всех, кто проживает во дворце, ведь Шивон подчиняется не только Хичолю-султан, но и султану Ли Хёкджэ…»       — Не опасно. Хёнвон, ты ещё здесь?! — ворчит Шивон-ага, и, спешно поднявшись на ноги, сероволосый омега послушно кивает, ещё раз покосившись на Донхэ, но возразить не решается и молча отправляется прочь из комнаты, плотно прикрывая за собой дверь. Рыженькому хатун очень хотелось бы обсудить такую уверенность Шивона в безопасности Хёнвона, но, немного подумав, Донхэ решает проглотить все грубости, что рвутся с языка: этот строгий евнух определённо не одобрит сомнения хатун в подобных вопросах, пусть даже Донхэ чудом пережил покушение, да и только наладившиеся взаимоотношения сейчас снова вернуть на привычный уровень конфликта довольно легко. Более того, Шивон-ага явно пришёл не просто так, потому Донхэ стоит попытаться выяснить, что же такого произошло во дворце, что Чангюн-ага наконец может прислать «течному» хатун немного вкусного айрана, ведь до этого меню для временно проживающих на нижнем этаже было довольно строгим.       — Так что произошло, Шивон-ага? — нетерпеливо интересуется Донхэ, усаживаясь на постели ровно и поправляя покрывало на своих ногах, чтобы евнух решил, будто запах фаворита султана не такой сильный из-за того, что парень сейчас немного укрыт — с утра нанести на себя немного сока парень совершенно не успел. — Такая спешка с самого утра.       — Это тебе позволительно спать круглыми сутками, пока весь дворец с рассвета на ногах, — парирует рослый евнух, скрестив руки на груди и покачав головой. — Что-то непохоже, что ты рад изменениям в твоём рационе.       — Чему мне радоваться, если я не понимаю, что происходит? — вопрос планировался как риторический, но, когда Донхэ замечает, что Шивон-ага снова хмурится, будучи недовольным таким встречным вопросом, рыженький хатун решает быть более тактичным, хотя бы для того, чтобы выяснить, что всё-таки творится во дворце. — Ты же знаешь, что я не выхожу отсюда. Хёнвон тоже всё оставался здесь по распоряжению хасеки, а завтрак нам ещё никто не приносил, так что…       — Тебе бы никто ничего и не рассказал, — Шивон-ага лишь коротко усмехается, пожав плечами. — Во дворце всё спокойно. Но я только что был у Повелителя. Он спрашивал о тебе.       — Правда? — услышав, что султан Ли Хёкджэ действительно интересуется тем, как себя чувствует «течный» фаворит, Донхэ с нескрываемым любопытством ёрзает на постели, ожидая продолжения разговора, чтобы узнать хоть какие-то подробности. — Повелитель спрашивал о моём состоянии? И что ты ему рассказал?       — Я рассказал Повелителю то, что требуется, — спешно и подозрительно строго отвечает Шивон, но, когда рыженький хатун предусмотрительно решает замолчать, раз от его вопросов евнух начинает злиться всё больше, Шивон-ага, оценив попытку Донхэ выглядеть терпеливым, всё-таки немного смягчается и добавляет:       — Повелитель… улыбнулся от твоих слов. На самом деле улыбнулся, слава Аллаху. До сих пор не могу поверить, что видел это собственными глазами.       — От моих слов? Улыбнулся? — за всеми этими вечерними событиями и визитом Рёука Донхэ уже и думать забыл, что он сам предложил Шивону передать его слова султану Ли Хёкджэ, если тот будет спрашивать о состоянии своего нового фаворита. — «Скорее, я не рассчитывал, что Шивон-ага действительно передаст мои слова султану», — поправляет себя рыженький хатун, немного подумав. — «По большей части, он наверняка рассказал бы обо всём этом Хичолю-султан, и мне бы было этого достаточно, но…»       Конечно, Донхэ хотел, чтобы его слова дошли до султана и, возможно, даже немного повеселили этого печального мужчину, но после столь категоричного отказа Шивона-ага хатун решил, что этот способ отправить весточку султану Ли Хёкджэ не подойдёт, и именно потому взамен Шивон и привёл к нему Рёука — чтобы Донхэ помалкивал и не создавал новых проблем. — «Но всё было не совсем так, как я рассчитывал…»       — Да, от этих твоих глупостей про еду, — признаётся Шивон, неосознанно поморщившись. — Я не хотел говорить все эти твои необдуманные слова, но Повелитель уже читает тебя, как летопись со свитка — султан Ли Хёкджэ обратил внимание на твою готовность прийти к нему по первому зову и догадался, что ты обязательно должен был сказать что-то ещё. Мне пришлось рассказать всё нашему Повелителю.       — Вот как, — Донхэ даже поёжился от странного ощущения, как будто по коже пробежала россыпь мурашек: думать о том, что теперь он стал настолько предсказуем для султана, хотя между ними произошло всего несколько встреч и пара кратких разговоров, так странно и боязно. — «Надеюсь, после этого я не стану столь предсказуемым и очевидным для всех обитателей дворца», — предсказуемость в понимании Донхэ означает чрезмерную доступность и беззащитность, оттого он чувствует себя некомфортно, понимая, что этот альфа с запахом сандала может предугадать каждый его шаг. — «Хичоль-хасеки тоже довольно проницателен и наблюдателен, но его отношение ко мне хотя бы можно увидеть и понять», — несмотря на то, что второй супруг султана не скрывает свои ум и хитрость, для Донхэ большую опасность представляет всё-таки сам султан Ли Хёкджэ. — «Кто знает, почему султан ведёт себя со мной так… любезно», — рыженький хатун понимает, что он немного заигрался в своих попытках уберечь друзей от опасности и при этом не попасть в неприятности самому — для парнишки до сих пор осталось большой загадкой, почему Повелитель создал им обоим столько проблем, назначив для бунтовщика статус, который наложник должен был получить только после ночи, проведенной вместе с султаном.       Донхэ за всеми этими событиями так и не задумывался всерьёз о том, что задумал султан Ли Хёкджэ, даруя своему наложнику такой условный статус. — «Ему было интересно, как долго я смогу скрывать правду? Султан просто хочет понаблюдать за тем, как я буду выкручиваться?» — рыженький хатун мог бы предположить, что этому наблюдательному альфе всего лишь хотелось посмотреть, что Донхэ, без поддержки и помощи, будет делать дальше, особенно когда при осмотре с целью проверки возможной беременности лекарь определит, что наложник не провёл ночь с Повелителем. Но что-то в предположениях омеги с запахом грейпфрута не сходилось: если султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк действительно хотел бросить норовистого наложника в яму к шакалам на растерзание, чтобы немного развлечься и увидеть, что случится — почему же тогда этот альфа прислал для Донхэ столько даров, что само собой поддерживает правдивость выдуманной парнишкой легенды?       — «И лекарь… Что, если султан что-то передал ему и потому Сынхун-ага не раскроет мой обман?» — затеплившаяся было надежда тут же обрушивается на голову Донхэ, как песчаная буря: даже если султан Ли Хёкджэ действительно побеспокоился о том, что его фавориту нужно будет периодически посещать лекаря, рыженькому хатун нельзя попадаться Сынхуну-ага на глаза вновь — при ближайшем же осмотре лекарь расскажет и султану, и всему дворцу о том, что этот наложник «дефектный», а о том, что будет после этого с Донхэ, даже подумать страшно. — «Эти ложные течки — не выход», — понимает Донхэ. — «Мне нужно как можно скорее найти способ сбежать — и вывести отсюда Сонмина и Рёука. Что я буду делать, когда средство Чжухона-фалджи закончится?»       Но Шивону-ага нужно что-то ответить: наверное, по мнению строгого евнуха, фаворит султана должен чуть ли не сплясать на холодном полу от того, что Повелитель вспоминал о нём, а вместо этого кастрированный альфа видит лишь задумчивого омегу, который вовсе не кажется радостным. Прокашлявшись в кулак, Донхэ решает задать самый, пожалуй, очевидный вопрос, который, наверное, задал бы любой наложник на его месте:       — Повелитель… просил что-нибудь передать для меня в ответ?       — Да, об этом я и хотел с тобой поговорить, — отвечает Шивон, подходя ближе и усаживаясь на краю постели, на которой все последние дни спал Хёнвон. Недовольно поморщившись, строгий евнух сам разглаживает рукой складку на покрывале, словно он чувствует себя неуютно от этих случайных складок, на которые Донхэ и внимания бы не обратил. Сам омега обычно спит так, что вся простынь оказывается мятой, а покрывало запинывается куда-то в ноги, но скорее тут было дело привычки: в Греции для рабов выделялись очень плотные и грубые ткани, так что метания Донхэ во сне на хлипкой постели ничем, кроме скрипа, не мешали другим. Хёнвон же спит практически мёртвым сном — неподвижно и тихо, а утром, вставая с кровати, этот омега с запахом винограда лишь чуть поправляет покрывало — и постель после него остаётся практически в идеальном состоянии. Не иначе, как какое-то неведомое волшебство, которое Донхэ никогда не поддастся.       — Повелитель приказал передать, чтобы ты излагал свои смелые высказывания на пергаменте, а не пугал слуг, передавая всё через них, — с неохотой поясняет Шивон-ага, хмуро покосившись на рыженького хатун. — Потому я и здесь. Для того, кто совершенно не помнит своё прошлое, у тебя неплохие успехи в чтении, но занятий по письму у тебя практически не было. Если ты намерен и дальше что-то передавать нашему Повелителю, тебе придётся заново научиться писать.       — Ты попросишь Инсона-ага прийти сюда, чтобы он занимался со мной? — недоверчиво переспрашивает Донхэ-хатун: ему слабо верится, что на столь охраняемый этаж наставника детей Повелителя позволят пропустить, особенно к новому фавориту султана, на которого совершалось покушение. — «Хичоль-султан точно будет не в восторге от этой идеи», — думает рыженький хатун. — «Да и Шивон не так глуп, чтобы предложить эту затею… Тогда что он придумал?»       — Пока нет, — Шивон-ага покачивает головой, отвечая слишком неоднозначно. — После завтрака тебе принесут всё, что надо для письма. Пока Хёнвон будет заниматься с тобой нашей историей — попробуешь выписать важные моменты. Посмотрим, чему тебя успел обучить Инсон-ага и будут ли тебе нужны дополнительные занятия письма. После завтрака можете начинать, а вечером я зайду проверить твои успехи. Твоя течка близится к завершению, значит, ты вполне сможешь провести немного времени за письмом, верно я думаю?       — «Тогда можно было бы начать уроки письма уже после окончания моей «течки», разве нет?» — недовольно думает Донхэ, неопределённо дёрнув плечом: вместо обещанных тишины и покоя, которые так ждал этот омега, стремясь насладиться возможностями отоспаться, временно забыть про занятия и вкусно есть, на голову рыженького хатун свалилось ещё больше проблем, высыпаться и вкусно питаться ему никто не позволяет, а заниматься приходится ещё активнее. — «А отдыхать то когда?» — вполне искренне готов возмутиться Донхэ, но, чуть подумав, он решает придержать своё недовольство при себе — в любом случае, теперь ему нужно наносить совсем немного грейпфрутового сока на себя, после «окончания течки» фаворита султана наверняка отправят в бани и скоро снова начнут кормить всей этой вкусной едой, и временно Донхэ будет в безопасности от процедуры удаления нежелательных волос, так что всё к лучшему. Остался только вопрос безопасности фаворита султана и его слуги в гареме, раз сейчас всё управление на себя взял валиде-султан, но, когда Донхэ вспоминает, что у Хичоля-султан тоже началась течка, отчасти ему становится понятно, почему хасеки принял решение разделить фаворитов султана во время приёмов пищи. — «Похоже, не только я думаю, что Исин-хатун причастен к моему покушению», — думает Донхэ, снова немного поёрзав на мятой простыни. — «И пока хасеки не может лично контролировать как меня, так и его — наверное, неудивительно, что он нас разделил самым удобным и логичным способом…»       Но сейчас самое важное — это активно поддерживать легенду, что новому фавориту просто нездоровилось во время течки, послушно заниматься, пока ему назначают занятия, и больше наблюдать, слушать и читать. — «Чем активнее я буду заниматься, тем больше вероятность, что Инсон-ага позволит мне взять карту страны, а затем и, возможно, карту дворца…» — когда Донхэ определил для себя самую важную цель, отсеивать прошлые сомнения в сторону стало намного проще. — «Чжухон-фалджи обещал мне смертельную опасность, и я действительно боролся с яростью тигра, так что самое страшное уже должно быть позади… если только этот шарлатан ничего не напутал…»       Хотя после произошедшего к загадочному предсказателю огня у Донхэ даже пробудилось что-то наподобие лёгкого уважения — несмотря на то, что большая часть представления была лишь эффектными номерами, не более, с опасностью Чжухон угадал довольно точно, как и, судя по всему, тот угадал в своё время про то, что у Хичоля-султан родятся близнецы, и про несчастного Химчана-султан, который умер в столь юном возрасте, не сумев подарить Повелителю долгожданного наследника. — «Наверное, это так страшно — чувствовать, что ты умираешь», — некстати задумывается Донхэ, невольно погрустнев: помимо супруга султана ему сразу приходят на ум родители, которых, к сожалению, парнишка так пока и не сумел вспомнить. — «Хотя, совсем ничего о себе не помнить — это ещё страшнее. Я сейчас как чистый пергамент…»       — Чего молчишь, Донхэ-хатун? — бесцеремонно интересуется Шивон-ага, своим зычным голосом фактически вытолкнув парня из его размышлений. — Больше нечего сказать?       — Я просто задумался, — Донхэ старательно подавляет в себе желание огрызнуться и всё-таки начинает подбирать слова: Хёнвон уже доходчиво объяснил ему, что с Шивоном-ага лучше держать уверенный нейтралитет, чем раздражать его всё больше. — А почему Повелитель сказал, что мои слова могут напугать слуг? Шивон-ага, ты что, так боялся передать султану мои слова?       — Думай, что говоришь, Донхэ-хатун, — строгий евнух тут же хмурится, недовольно уставившись на рыженького хатун. — Твои глупости меня мало волнуют, а вот риск навлечь на свою голову гнев Повелителя из-за тебя всё-таки существовал. Но зато отныне никто из слуг не пострадает, если тебе снова вздумается пожаловаться на еду. И это по милости Повелителя тебе изменили рацион.       — Нажаловаться на еду… — недоумевающе повторяет Донхэ, окончательно потеряв связь между услышанными новостями от Шивона-ага: султан Ли Хёкджэ догадался, что норовистый фаворит не мог ограничиться любезностями, принятыми во дворце, и наверняка брякнул что-то в своей манере, как, например, про жидкую еду, от которой он уже устал, Шивон-ага растерялся от вопросов Повелителя и всё-таки рассказал ему всё, что просил передать Донхэ-хатун, и после этого султан принял несколько решений, чтобы сделать прохождение «течки» фаворита более комфортным.        — «Но неужели мои слова действительно оказались такими забавными, что султан Ли Хёкджэ хочет получить от меня письмо?» — эта часть для Донхэ самая непонятная — альфе наверняка было известно, что на занятиях в первую очередь Инсон-ага делал упор на чтение и историю, тогда как письмо было только в начале, когда Донхэ-хатун вспоминал, как вообще пишутся буквы. Донхэ уверен, что вопрос не в безопасности сообщения — наверняка тот же Шивон-ага обязательно прочитает послание, если Хичоль-султан пожелает знать всё о переписке наложника с Повелителем. — «А Хичоль-султан определённо этого захочет…» — даже при одной только мысли о хасеки Донхэ хочется нервно дёрнуть плечами — как управляющий гаремом, Хичоль-султан точно не пропустит эту переписку мимо своего внимания. — «Наверное, даже если я попрошу султана подарить мне какую-нибудь из своих печатей, хасеки точно найдёт способ, как её сломать и запечатать заново», — мрачно думает рыженький хатун. — «Тогда о каких-то личных разговорах в переписке не может быть и речи. Придётся писать всякие глупости, чтобы хасеки не воспринимал меня всерьёз…»       — Твоё счастье, что Чангюн не пострадал от твоих жалоб, — хмуро отвечает Шивон-ага, покачав головой. — Тебя бы тогда все во дворце возненавидели. Чангюн-ага отличный повар, так что не вздумай больше жаловаться на еду. Да и мне казалось, что ты в восторге от его блюд.       — Дело не в этом! — Донхэ понимает, что Шивон-ага сделал совершенно неправильные выводы, потому и спешит прояснить ситуацию, пусть даже слова о ненависти звучат странно: по мнению рыженького хатун его и так ненавидят практически все в этом дворце, только говорить об этом сейчас точно не стоит. — Мне очень нравится, как готовит Чангюн-ага, я бы целыми днями ел его еду! Но все эти жидкие каши и бульоны во время течки… Я просто этим не наедаюсь.       — О, Аллах, он меня точно до могилы доведёт, — Шивон-ага показательно закатывает глаза, недовольно мотнув головой. — Тебе и такие очевидные вещи нужно пояснять? Я не понимаю, откуда у тебя во время течки берутся силы на возражения и еду, но большинство омег и гамм во время течки чувствуют себя гораздо хуже. Некоторые даже жидкую кашу могут есть только в последние дни периода — в основном они только много пьют и практически не встают с постели. Но твой желудок, видимо, это какая-то бездонная дыра.       — Шивон-ага, я же сразу предупреждал, что у меня немного иначе проходит течка, — рыженький хатун даже поёжился от неприятного осознания, что он мог бы снова влипнуть в огромные проблемы, да ещё и потерять расположение добродушного повара. — Мне нужны грейпфруты, чтобы болезненные ощущения проходили только в самый первый день. Но основная еда… в Греции я практически не наедался. Я только здесь, во дворце, начал чувствовать сытость.       — Я прекрасно помню твои особенности, Донхэ-хатун, но это не повод жаловаться на еду, — резковато, но явно стараясь быть терпеливым, поясняет строгий евнух, тихо вздохнув перед тем, как продолжить. — Ты так ничего и не понял. Даже с твоим аппетитом питаться также, как вне течки, ты не будешь — Чангюн посмотрит, что можно сделать, и возможно, во время твоей течки вы с Хёнвоном будете получать какое-нибудь лёгкое блюдо из общего рациона, но в основном твоя еда не изменится. Ты находишься в этой комнате несколько дней, не выходишь наружу и не можешь заняться физическими упражнениями. Сейчас питаться полноценно будет опасно для твоего здоровья, как и для здоровья Хёнвона, так как он тоже не выходил из этой комнаты столько дней. Повелитель закрывает глаза на некоторые твои капризы, но здесь он выразился вполне ясно — решения о твоём рационе принимают Сынхун-ага и Чангюн-ага. Надеюсь, в этом вопросе тебе наконец всё ясно?       — Да, я больше не буду говорить подобное. Я правда не хотел ничего плохого, — после объяснений Шивона-ага парень ощущает себя полным глупцом: так просто создать конфликт с местным поваром он мог бы без труда, одной лишь неосторожной фразой. — «Пожалуй, даже в шуточных жалобах мне следует быть предельно осторожным», — думает Донхэ: для него стало фактически чудом то, что султан понял его правильно и не устроил выволочку ни Шивону, ни Чангюну. — «Видимо, всё-таки в том, что султан Ли Хёкджэ так легко меня понимает, есть и свои положительные моменты…»       — Ладно, по крайней мере, никто не пострадал от твоих глупостей, так что просто сделай выводы — и впредь помалкивай. У тебя ещё есть вопросы? — Шивон лишь отмахивается, как будто уже убедившись, что Донхэ-хатун усвоил урок, и такое поведение строгого евнуха настораживает рыженького омегу ещё больше. — «Он что, намекает, что не расскажет о деталях моей оплошности Хичолю-султан?» — Донхэ так и подмывало спросить об этом напрямую, но, уже окончательно проснувшись, парень решает придержать эти вопросы при себе: правду Шивон-ага после очередной выходки точно не скажет, да и любые наводящие вопросы могут побудить его на самом деле доложить о ситуации Хичолю-султан, так что с какой стороны ни посмотреть, а любые вопросы на эту тему никак не помогут Донхэ.       — Вопросы… Грейпфрутов мне пока хватает, разве что бы ещё немного мази от синяков получить, — с опаской произносит Донхэ, покосившись на мисочку с подсыхающей мазью. — На самом деле, уже практически не болит, но если нужно, чтобы все думали о том, что мне нездоровилось, наверное, мне стоит активно смазывать свои синяки, чтобы от них не осталось и следа. Если следы ещё останутся, когда я вернусь в гарем, кто-то может начать задавать вопросы, как мне, так и хасеки, и, может, даже Повелителю…       — Можешь не продолжать. Попрошу у Сынхуна порцию побольше — и не жалей мази на свои синяки, — Шивон-ага лишь согласно качает головой и, протянув руку, забирает мисочку со стола, принимая доводы Донхэ как за проблему, которую он в состоянии решить — не в интересах евнуха, чтобы кто-то в гареме начал расспрашивать фаворита или кого-то из знати о произошедшем, ссылаясь на ещё заметные синяки, а Хёнвон и два его друга точно умолчат о том, что они видели. — А ты умнеешь на глазах. Хотя всё заживает и так неплохо, как я вижу, но подстраховаться не помешает. Мазь тебе принесут вместе со всем необходимым для письма после завтрака.       — Кстати о письме, — Донхэ немного замялся: неожиданная похвала от строгого евнуха, конечно, слегка выбила омегу из колеи, но рыженькому хатун всё-таки нужно разобраться с этими странными и неоднозначными намёками султана Ли Хёкджэ на письмо, которое тот, возможно, будет ждать. — Как ты думаешь, Шивон-ага, раз Повелитель сказал, что любые просьбы мне стоит передавать на пергаменте… он будет ждать моего письма?       — Сложно сказать, — Шивон удивлённо наблюдает за растерянным омегой с запахом грейпфрута, но, видимо, принимает подобные вопросы Донхэ-хатун за доказательство того, что этот фаворит султана действительно принял к сведению советы евнуха о том, что ему нужно как можно больше думать перед тем, как что-то предпринимать. — Не думаю, что Повелитель подразумевал, что тебе нужно срочно что-то написать, но, думаю, он оценит твои успехи в письме. Позже я оценю то, как ты пишешь, и, возможно, уже вечером ты сможешь послать письмо нашему Повелителю. Только помни, что тебе нужно быть осторожным в своих словах, даже на пергаменте.       — И что мне написать Повелителю? — задумчиво вопрошает Донхэ, убедившись, что в вопросе посланий султану Шивон вроде как готов ему немного помочь: после этой явно необходимой проверки хатун уже может что-то написать султану Ли Хёкджэ, и Шивон-ага поддерживает эту затею. — Может, ты мне поможешь с этим? Ну… проверишь, чтобы мои слова не вышли слишком своевольными?       — Может, мне за тебя ещё и написать всё? — Шивон-ага лишь усмехается от этой затеи, но недолго: видимо, в его поручения, похоже, действительно входит ознакомление со всеми письмами, а если этот евнух проконтролирует, что именно пишет столь непокорный наложник, то наверняка на его плечах будет намного меньше проблем, и султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк получит послание, которое точно его не оскорбит и не вызовет гнев на головы обитателей дворца. Но при этом ворчать и отказываться помогать точно входит в привычку строгого евнуха, потому, невинно моргая, Донхэ чуть пожимает плечами и беззаботно добавляет:       — Думаю, Повелитель узнает твой почерк, так что это было бы уже слишком глупо с моей стороны. Но мне не приходилось писать письма, как и Хёнвону, наверняка, так что от парочки советов я бы не отказался.       — Подумать только, да за эти дни Аллах вложил в твою пустую головёнку немного мозгов, — ворчит Шивон-ага, уже догадавшись, что выбор у него небольшой: помочь неугомонному наложнику или разбираться с возможными последствиями его опрометчивых фраз. — Ладно, после занятия сделаешь ещё и набросок письма, а я потом проверю. Но в дальнейшем будешь справляться с этим сам. У меня и своих дел по горло. И не вздумай заставлять кого-то писать за тебя. Я замечу обман.       — Тогда я очень постараюсь и сделаю всё сам, — Донхэ уже начинает беспокойно поглядывать в сторону двери: даже с учётом дороги до кухни Хёнвон что-то подзадержался, но задать прямой вопрос хатун после отповеди евнуха так и не решается. К счастью, неподалёку в коридоре раздаются звуки шагов и тихих голосов, после чего в комнату заходит сероволосый слуга в сопровождении высокого евнуха, Роуна, и Донхэ замечает, что в руках кастрированного альфы сейчас кувшин с айраном, который Роун передаёт Хёнвону на пороге и, молча кивнув Шивону-ага, евнух выходит из комнаты, прикрывая дверь за собой.       — Чангюн сказал, что на завтрак ничего дополнительно мы получить не сможем — он рассчитал все продукты до распоряжения Повелителя, — рапортует Хёнвон, подходя к столу и переставляя туда тяжёлый кувшин с прохладительным напитком. — А вот к обеду он что-нибудь придумает. Зато айрана осталось много, так что помощь Роуна-ага оказалась как раз кстати — кувшин такой тяжёлый…       — Только не выпейте всё сразу. Хёнвон, проследишь за этим, — Шивон-ага поднимается с кровати, уступая слуге место, и идёт к двери, пока Донхэ лихорадочно обдумывает услышанное. Отсутствие вкусностей на завтраке — это не так страшно, особенно после объяснений Шивона, а вот слова о помощи другого евнуха насторожили рыженького хатун. — «Хотя… может Роун просто встретил Хёнвона на кухне или в коридоре?» — задумывается Донхэ и, пока Шивон-ага не ушёл, негромко уточняет у сероволосого омеги:       — Разве Роун не охраняет сегодня этот этаж?       — Нет, сегодня нас охраняют другие евнухи, а Роун проводил меня до кухни и помог с кувшином, — беззаботно поясняет Хёнвон, не сразу обратив внимание, как недовольно покосился на него Шивон, но когда слуга увидел этот красноречивый взгляд евнуха, он сразу же растерянно замолчал, то глядя на Шивона-ага, то снова на рыженького хатун. — «Так вот почему он так спокойно отпустил Хёнвона на кухню и так быстро прервал мои вопросы», — внезапно понимает Донхэ. — «Значит, Шивон-ага прислушался к моим словам о том, что нападавшие хотели подставить Хёнвона… Наверное, потому его и не выпускали из комнаты, а не из-за меня?»       В этой теории Донхэ был свой смысл: евнухи дежурили как в коридоре, так и у двери пострадавшего фаворита, так что в круглосуточном нахождении Хёнвона в комнате не было особого смысла — синяки хорошо заживают, а на «течке» и аппетите Донхэ-хатун происшествие практически не сказалось. — «Вот только это Хичоль-хасеки приказал держать под присмотром ещё и Хёнвона, или это инициатива Шивона?» — об этом точно не стоит спрашивать, но по крайней мере Донхэ теперь многое становится понятно, и за эту предусмотрительность точно стоит кого-то поблагодарить, и явно не Хичоля-султан, так как тот появится в гареме ещё нескоро. Проще всего сейчас проявить любезность по отношению к строгому евнуху, а если это не его рук дело — тот наверняка сообщит хасеки о признательности пострадавшего фаворита, так сказать, доставив благодарность по адресу.       — Шивон-ага, — рыженький хатун негромко окликает евнуха, чтобы привлечь его внимание, и, когда тот оборачивается, вопросительно глядя на омегу, Донхэ наспех придумывает обобщённый ответ, чтобы не выдавать при Хёнвоне свои собственные догадки — любые подозрения только всполошат добродушного слугу, а снова расстраивать его омега совсем не хочет. — Да благословит тебя Аллах за твою помощь.       — Завтракай и занимайся, Донхэ-хатун, — Шивон-ага ничего не говорит касаемо благодарности Донхэ, но он коротко кивает, что рыженький хатун истолковывает как безмолвное принятие его слов. — Всё необходимое для занятий и твою мазь принесут после завтрака. Я зайду позже.

***

      — И для чего Шивон-ага снова придёт? — любопытно интересуется Хёнвон, когда евнух уходит, и аккуратно разливает айран по двум кружкам, не пролив ни капли на стол. — Он таким взволнованным примчался. Что-то случилось?       — Ну… просто обо мне спрашивал Повелитель, — Донхэ вовремя понимает, что ему не стоит выдавать Хёнвону все детали разговора: добродушному слуге явно не понравится то, как новый фаворит султана обращался к Повелителю, и то, что он говорил о поваре, с которым Хёнвон неплохо общается. — Он узнал, что у меня хороший аппетит, потому и распорядился, чтобы Чангюн немного увеличил нам рацион во время моей течки…       — Правда? Повелитель так милостив к тебе, Донхэ, — такая, осторожно поданная правда даже обрадовала Хёнвона: радостно заулыбавшись, слуга достаёт из кармана пару подсохших лепёшек, завёрнутых в чистый носовой платок. — Вот, держи, это поварята передали. Я подумал, что не стоит давать их тебе при Шивоне-ага, так что…       — Еда! — практически ликует рыженький хатун, надеясь, что это вышло не слишком громко, и, цапнув одну из лепёшек, жадно в неё вгрызается, чуть ли не отрывая от неё зубами большие куски: после жидкой еды у него практически чесались зубы от желания сгрызть что-то твёрдое. — «Нужно будет обязательно передать через Хёнвона немного монет не только Чангюну-ага, но и поварятам», — напоминает себе Донхэ, практически урча от удовольствия: теперь он и думать забыл, что жаловался на еду для течных наложников, ведь благодаря милости проницательного султана Ли Хёкджэ фаворит и его слуга будут получать что-то вкусное, и отныне Чангюну не попадёт, если кто-то заметит, что повар кладёт наложнику немного больше еды. — «Но поблагодарить его и этих помощников всё равно нужно», — думает Донхэ, стараясь не забыть о всех делах, которые ему нужно будет сразу же проделать, когда он вернётся в комнату: поблагодарить Шивона и евнухов, повара Чангюна-ага и поварят, а также выделить ткани для пошива нарядов для Чондэ и Сюмина.       — «Надеюсь, своими тканями я могу распоряжаться, как хочу?» — новое опасение мелькает в разуме рыженького хатун, когда он жадно доедает лепёшку под тихий смех Хёнвона, протягивающего ему стакан с айраном, предлагая запить довольно суховатый перекус. — «Хичоль-султан говорил, что я могу делиться дарами султана Ли Хёкджэ со всеми, с кем только пожелаю… только подаренное им кольцо мне нельзя никому отдавать», — вспоминает Донхэ, покосившись на кольцо, которое уже практически не ощущается на пальце — омега не расстаётся с ним ни днём, ни ночью, и потому запаха султана на кольце уже не осталось, ведь за последние дни Донхэ передавил столько долек грейпфрутов, что этот стойкий запах и настоями уже не вывести. Но это было вполне предсказуемо: если бы хатун снимал кольцо во время еды и посещения бань, то был бы риск где-то оставить подарок султана, уронить или позволить кому-то украсть это кольцо, а после недвусмысленного намёка от Хичоля-султан Донхэ решил не быть настолько беспечным хотя бы по отношению к этому кольцу — символу его статуса, пусть и лишь названого.       — Ты, наверное, так проголодался, пока мы находимся здесь, — причитает Хёнвон, когда Донхэ доедает лепёшку и выпивает почти полную кружку айрана. — Садись на мою кровать, я пока перестелю тебе постель.       — Зачем перестилать? — Донхэ так кстати вспоминает, что он не успел вымазаться в соке, разве что вечерняя помощь Рёука могла немного накапать на простынь с тела хатун. — Течка почти заканчивается, так что можно сделать это и позже…       — Да ты так вертелся, что простынь выглядит так, будто по ней шайтаны всю ночь скакали, — смеётся Хёнвон, подхватив Донхэ-хатун под локоть и вынуждая его пересесть. — Даже если ты не испачкал простынь, её всё равно стоит сменить. Нас обеспечивают большим количеством сменного постельного белья и рубах, так что садись и доедай лепёшки, пока нам не принесли завтрак. Ты же сам говорил, что Чондэ и Сюмину не стоит говорить о твоей договорённости с Чангюном-ага.       — Ладно, ты меня убедил, — Донхэ решает не спорить со слугой, раз уж тот сам сказал, что простынь в конце течки вполне может быть ещё не испачкана в столь ранний час, так что, перестав беспокоиться, рыженький омега послушно пересаживается на постель Хёнвона, но он помнит о своей роли, потому садится на самом краю, как будто не желая запачкать кровать слуги, и, чтобы занять себя, продолжает активно поедать лепёшки, раз Хёнвон отказался их есть. Правда, наблюдать за тем, как слуга суетится, перестилая постель Донхэ, было так странно: даже за столько времени хатун так и не привык к тому, что ему самому ничего, кроме занятий, не нужно делать. — «Мне и не нужно к этому привыкать», — напоминает себе рыженький омега. — «Мне просто нужно немного времени, чтобы у всех пропал ко мне интерес, и чтобы я сумел добраться до карты дворца — и тогда мы сумеем сбежать отсюда».       — Но ты же так и не сказал ничего по поводу Шивона-ага, — напоминает Хёнвон, сворачивая смятую простынь и доставая из шкафа новую. — Он же не из-за твоего рациона придёт сюда вновь? Или мне нельзя знать, зачем он придёт? Шивон-ага так навязчиво меня выпроваживает, так что если у вас свои секреты — ты так и скажи, я не обижусь. Но я беспокоюсь за тебя, Донхэ.       — Нет, я бы не сказал, что это такой большой секрет, — Донхэ, прожевав кусок лепёшки, лишь пожимает плечами, так как эту часть визита Шивона можно рассказать практически полностью, умолчав лишь о устном послании рыженького хатун султану Ли Хёкджэ. — Повелитель сказал Шивону-ага, что если мне что-то хочется рассказать ему, я должен сообщить об этом через письмо.       — Значит, до Повелителя дошли вести, что тебе нездоровится, по версии Хичоля-султан, — Хёнвон чуть было простынь не выронил от удивления, резко повернувшись и уставившись на Донхэ-хатун. — Это же так здорово, Донхэ! Султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк уже столько времени не проявлял интереса к гарему, но твоё появление творит чудеса…       — Думаю, султану Ли Хёкджэ просто стало скучно без меня, вот он и хочет, чтобы я ему что-то написал, — Донхэ лишь пожимает плечами, стараясь не показывать собственного интереса к этой ситуации: он уже знал, что целый год султан не приглашал к себе наложников и не посещал гарем, но при этом Ли Хёкджэ хан Ынхёк так просто взял и появился в том огромном зале, когда новый фаворит нарушил правила и оставил своего слугу в покоях во время его течки. — «Это явно было вопиющее нарушение правил дворца, но, как сказал сам Повелитель, этим вопросом должен был заниматься Хичоль-султан…» — вспоминает Донхэ, по привычке вытянув ноги вперёд и легко болтая ими. — «Но султан пришёл в гарем, чтобы лично вызвать меня на разговор… Для чего?»       — Раз Повелитель так хочет, тебе и правда стоит что-нибудь написать ему, — отложив простынь на постель Донхэ, отвечает Хёнвон, задумчиво почесав затылок. — Но ты же помнишь, что ты не можешь рассказать султану Ли Хёкджэ хан Ынхёку о произошедшем нападении, верно?       — Да, это я помню, — отмахивается рыженький хатун, поскольку этот вопрос беспокоит его меньше всего — после красноречивых намёков Хичоля-султан парень убедился, что в этом вопросе стоит придерживаться выбранной супругом султана версии и помалкивать, чтобы не навредить ни Хёнвону, ни себе самому, ведь остальных хасеки вполне сумеет уберечь от гнева султана. — Но Шивон-ага беспокоится, что у меня практически не было уроков письма. После завтрака мы с тобой должны снова заняться историей, чтобы я попробовал сделать пометки. А ещё мне нужно набросать письмо для султана, чтобы вечером Шивон-ага проверил мои успехи и, возможно, что-то подправил в письме, чтобы я не написал что-нибудь… проблематичное.       — Звучит разумно, — посерьёзнев, Хёнвон аккуратно присаживается рядом, глядя на Донхэ, который тем временем решил воспользоваться шансом и отпить ещё немного айрана: даже после совета Шивона быть осторожным, рыженький хатун не может себе отказать в удовольствии выпить ещё этого освежающего напитка. — И очень хорошо, что ты поблагодарил его за готовность помочь тебе, Донхэ. Наконец-то ты перестал конфликтовать с Шивоном-ага — и это будет очень полезно для тебя. Зачастую Шивон-ага — это глаза и уши дворца, ведь недаром он главный помощник Хичоля-султан. Его помощь тебе не повредит, особенно с письмом. Честно говоря, я бы хотел тебе как-то помочь, но мне не приходилось писать письма или разговаривать с Повелителем. Прости, Донхэ.       — Ничего страшного. Я подумал об этом, потому и попросил Шивона помочь мне — он наверняка часто отчитывается перед султаном, так пусть научит меня правильно обращаться к Повелителю через письмо, — Донхэ допивает айран из своей кружки и безмятежно улыбается — сейчас именно в его силах сделать всё, чтобы Хёнвон не счёл себя бесполезным, ведь этот слуга с запахом винограда и так столько всего делает для хатун. — Но твоя помощь мне тоже потребуется. Я всё ещё могу ненароком оставить на летописях свой запах, так что лучше мне к ним пока не прикасаться, сам понимаешь…       — Да, конечно, — оживившись, Хёнвон согласно качает головой и поднимается с постели: приободрившись, слуга вспомнил о своих обязанностях и активно начал ими заниматься, ведь до завтрака нужно успеть перестелить постель для Донхэ-хатун. — Я постараюсь читать для тебя не так занудно, как в прошлый раз. Ты тогда так быстро уснул, Донхэ…       — Я тогда совершенно не выспался из-за всех этих событий с покушением, — напоминает Донхэ, уже практически привыкнув к тому, что Хёнвон изрядно накручивает себя в различных вопросах, которые касаются его: хоть прямо, хоть косвенно. — Да и мне нужно хоть что-то записать, так что засыпать в этот раз мне нельзя. Мы позавтракаем, а потом евнухи всё принесут. Заодно и заново мазь нанесу на синяки.       — Слава Аллаху, что на тебе всё так быстро заживает, — добавляет Хёнвон, расправляя простынь на постели Донхэ и разглаживая руками грубую ткань, чтобы не было ни единой складочки. — Но мазь тебе действительно не помешает. Это хорошо, что Шивон-ага сам обращается к лекарю с распоряжением — тогда Сынхун-ага не пожалеет для тебя мази и всё отлично заживёт.       А вот после привычного скудного завтрака работа закипела: когда Чондэ забрал посуду, евнухи принесли очередную летопись, пергаменты для пробы письма Донхэ, сосуд, полный чернил, и простенькую кисточку, которую хатун практически возненавидел, когда Инсон-ага напоминал ему, как пишутся буквы. Хотя, возможно, сегодняшний опыт будет более удачным — рыженькому хатун необходимо постараться, чтобы исполнить распоряжение султана и, пока «течка» Донхэ ещё не закончилась, отправить Ли Хёкджэ хан Ынхёку пару-тройку писем. — «Раз султан Ли Хёкджэ хочет получить от меня письмо — его стоит написать, верно?» — думает Донхэ, сидя на постели и не мешая евнухам расставлять всё на столе: пока его больше интересует мисочка со свежей мазью, которую рыженький хатун тут же схватил и, едва дождавшись, когда кастрированные альфы выйдут, принялся намазывать на свои синяки, уже не боясь перепачкать рубаху — к чему осторожность, если ему необходимо как можно скорее залечить эти следы прошедшего покушения?       — Давай помогу, Донхэ, — Хёнвон не может без улыбки наблюдать за этой сценой, и слуга уже было тянется к нему, но омега лишь отрицательно качает головой, отставляя мисочку как можно дальше от летописей, чтобы не испачкать их. Донхэ не все уроки, которые ему преподносит судьба, быстро усваивает, но в вопросе летописей, пожалуй, хатун уже готов сделать необходимые выводы — нельзя допустить, чтобы по его вине хотя бы один из пергаментов чем-то испачкался, будь то грейпфрутовый сок, чернила или мазь. — «Тогда меня здесь все порвут на простыни для течных наложников», — думает Донхэ, даже поёжившись от столь явственно представляемой картины. — «И будет большим вопросом то, кто доберётся до меня первый: Инсон-ага, летописцы или всё закончится с очередным визитом Шивона-ага…»       — Давай ты лучше летописи мне почитаешь, — Донхэ уже готов вытереть пальцы о свою рубаху, но посмеивающийся слуга с запахом винограда вовремя подсовывает ему чистый носовой платок, который оказывается как раз кстати. — Мне нужно многое успеть до возвращения Шивона-ага, а на то, чтобы намазать синяки снова, у меня будет куча времени.       — Твоя правда, — Хёнвон сдаётся и лишь разводит руками, показывая, что он полностью согласен с рыженьким хатун в этом вопросе. — Хорошо, тогда сейчас приготовлю тебе место для письма — и можно начинать. Ты же помнишь, как пишутся буквы или нам стоит повторить это ещё раз?       — Знаешь, пергамента здесь много, так что давай сперва повторим написание, — меньше всего Донхэ хотелось снова заниматься монотонным написанием букв в строке до тех пор, пока та не закончится, но сероволосый омега подкинул хатун вполне здравый совет: если окажется, что фаворит султана пишет буквы слишком неразборчиво или путает их написание, ничего хорошего из затеи с предварительным вариантом письма не выйдет — Шивон-ага будет раздражён ещё больше, и, возможно, придётся начинать налаживание их взаимоотношений с самого начала уже после «течки», а это в планы Донхэ ну никак не входило.       — «Ну ничего-ничего», — успокаивает себя рыженький хатун, пока его слуга спешно и ловко расставляет всё необходимое на столе, чтобы начать их очередное занятие, пусть и в совершенно новой для них обоих форме. — «Когда мы сбежим, умение писать мне всё равно пригодится. Раз уж я всё равно здесь взаперти — пожалуй, стоит взять от этих занятий как можно больше. Да и… вдруг я таким образом что-то вспомню о своей семье?»