I'll be your song when the dance is over

      Тонкий, расшитый яркими шерстяными нитями плед легко лёг сверху на мягкое пуховое одеяло, и Алиса, гладя его пальцами в полусне, чувствовала себя просто прекрасно.       Миссис Уизли вырастила своих семерых детей, но понятия «чужой ребёнок» для неё никогда не существовало. С той же нежностью и заботой, что и к собственным детям, она всегда относилась к Гарри, к Алисе, к Гермионе, к соседской девочке Полумне — ко всем друзьям своих детей.       И когда Алиса, вызвавшись помочь им раскладывать вещи, засмотрелась на этот плед, Молли не дождалась её робкого вопроса. И теперь плед был у неё. Изумительный, яркий, с узором из цветных квадратиков, в каждом квадратике рисунок, вручную вышитый гладью: утята в пруду, бабочки в цветах, рыбки и лягушки… Алиса представляла, как маленькие Чарли или Джинни ползали по этому пледу, тыкали в рисунки своими крошечными пухлыми пальчиками… Он был подпитан магией и любовью и именно поэтому сохранился в таком прекрасном виде, хотя наверняка на него не раз проливали кашу, капли от насморка, его растягивали в драках или забрали снять с сушки на солнце…       Это особый вид любви — тот, о котором не нужно кричать. Тот, который всего дороже и который дети, вырастая, уже не вспоминают так, как помнят о разбитых коленках, выпавших зубах, мороженом за три сикля или первом полёте на детской метле. Тот простой и понятный с пелёнок вид любви, в котором самые взрослые и сильные люди нуждаются больше всего, когда оказываются на глубочайшем дне.       Рыжеволосое семейство принесло в чужой и мрачный дом запах яблок и муки, смех, громкие голоса, блеск глаз и свои порядки. Тлен и давление тёмных, пыльных стен отошли на второй план.       И Алиса даже не поняла, почему она почувствовала в глубине души радость и облегчение, когда к ней подселили Гермиону и Джинни. Хотя все, кто только мог, извинялись перед ней за беспокойство, Алиса была только рада компании и тому, что кто-то будет заглушать своим голосом или дыханием навязчивый шум дома.       Гермиона и Джинни, как и Фред, абсолютно не чувствовали никакого давления внутренней магии дома Блэков. Они ничего не боялись и вели себя так, как будто переехали в музей, находили во всём поводы для дискуссий и шуток. Вокруг них роилась аура жизни, дерзости и смелости — того, чего не хватало этому дому. Тоски в их глазах не было, лишь азарт.       Перед сном Алиса долго сидела в спальне близнецов, глядя, как они, крутя в руках палочки, наводят в комнате свои порядки. И слушая, слушая, слушая их разговоры. И смеясь. Они много обнимались с Фредом, он целовал её, а Алиса плавилась внутри от любви этого солнечного и самого тёплого мальчика.       Гермиона и Джинни перед сном долго болтали и хихикали, а Алиса водила пальцами по шершавому крою домотканого пледа и думала, что впервые за долгое время чувствует себя так спокойно.       Уже засыпая, она почему-то стала вспоминать свою комнату в Портстьюарте. Там у неё была комната поменьше, но она была очень удобной, светлой, и плед там был почти такой же. Правда, мама его не создала сама, она никогда не была сильна в рукоделии, но всё равно он был чудесным. Он пах домом.       Алиса закрыла глаза, вдохнула запах старого пуха и застиранной сухой наволочки и будто услышала не отдалённый шум сигнализации с улицы, а приятный шёпот волн. Плеск, брызги, шипение, откат, рокот наплыва. Лучшая колыбельная. И Алиса провалилась в сон легко, как набегавшийся ребёнок.       Среди ночи она нашла где-то в знакомой темноте свою мягкую игрушку. Большой плюшевый заяц по имени Курт, который с ней, кажется, с пелёнок. Раньше она не могла без него спать, думала, что он охраняет её от кошмаров и бессонницы, а потом, когда пришла пора ехать в Хогвартс, она застеснялась брать его с собой, да так и привыкла. Только на каникулах и получала возможность прикоснуться щекой к его родному мягкому боку.       Алиса крепко обняла Курта, вжалась в него носом и заснула крепче. От него пахло как-то по-другому, но это ничего.       А потом Курт замурлыкал, как будто в него вшили какой-то моторчик. А потом зазвенел какой-то тревожный колокольчик, и Алиса почувствовала, что в носу начало колоть. А потом и во рту. А потом горло, лёгкие будто песком засыпало.       Ещё полминуты и она проснулась — слизистая как огнём горела, дышать просто невозможно.       Она открыла глаза и тут же увидела два маленьких поблескивающих глаза полукниззла-полукота. И животное мурлыкало, сложив на её груди не самые изящные, но очень пушистые и тёплые лапы.       Живоглот. Живоглот, а не Курт!       Мерлин, какая она дура.       Она ударила рукой по его боку, вмиг меняя настроение и отношение Живоглота на диаметрально противоположное, тот поспешно убежал, запрыгнул на кровать к Гермионе, устроился в её ногах и оттуда опасливо зашипел в сторону Алисы, когда она, хрипя и задыхаясь, села.       Глаза сейчас из орбит выпадут, так болят. Ей давно так плохо не было.       Дура. Дура!       — Акцио, — едва проговорила она в пляске высушенных губ, поймала в мокрую от пота ладонь сразу три пузырька, один махом выплеснула в горящее от зуда горло, остальные сжала в кулаке.       Легче не стало, она едва не подавилась и лишь силой воли заставила себя проглотить.       Ей всё равно мало воздуха. Ей всё равно плохо. Но Алиса знает, что делать. Нужно выпить воды, нужно выпить остальные зелья, они сильные, они её сразу возьмут. Нужно выйти на свежий воздух, но, ага, и кто её туда выпустит?       Она умрёт, если не начнёт действовать решительнее.       Лестер кубарем скатилась на пол, поднялась, неловко выпрямилась и тяжёлым шагом пошла ко входной двери. Джинни всхрапнула сильнее, даже не проснувшись, как и Гермиона. Их и не хотелось будить… Ещё хлопотать начнут, переживать. Сердце колотилось, и горло хрипело при каждом вдохе.       Коридор казался длиннее всех коридоров мира, неясный свет ламп размазывался лучистыми пятнами. Здесь дышать было легче, но перед глазами временами темнело. Приступ ещё не закончился. Алиса шла почти на ощупь, заставляя себя думать о том, что самое худшее позади, сейчас она доберётся до кухни и снимет этот приступ, выпив ещё зелья. Лестницу она каким-то образом преодолела быстро, а вот на первом этаже её снова атаковал удушающий спазм в горле. Алиса цеплялась за стены, толкнула рамы картин и весьма запоздало загордилась собой, что даже так ей удалось не разбудить старуху Вальбургу.       Рука толкнула дверь кухни почти ударом, а сама Алиса, бледная, истерзанная кашлем, которым она снова и снова заходилась, забралась вовнутрь, шатаясь как маятник. Опоры никакой не было, и Алиса едва не рухнула с лестницы, но зацепилась за ближайшую полку с какими-то банками.       И в этот момент кто-то другой, не она, зажёг во всей кухне свет, от которого глаза зажгло ещё сильнее. Это был отец. Он резко встал из-за стола, его глаза были огромными, переполненными тревогой, и он сильно спешил к дочери.       — Утро, пап, — хрипло выдавила она, не зная, как объяснить со своими минимальными возможностями дышать и говорить, чтобы он не волновался и просто дал ей выпить лекарство.       — Мерлин, что у тебя за вид? Что случилось?       — Аллергия, — она показала ему зажатые в кулаке микстуры с зельем. — Я знаю, что делать… Ради всего… Не мешай.       Сириус поспешно отошёл, и она поковыляла (иначе и не сказать) к кухонному гарнитуру, зубами выдрала из баночек пробки, выплюнула их в раковину, вылила их содержимое в стакан и налила сверху воды из тяжёлого пузатого графина. Стакан в её руке ходил ходуном, добрую треть она вылила себе на футболку и на пол, но всё же выпила, не подавилась, а потом несколько секунд тяжело дышала, запрокинув голову вверх. Следом налила себе ещё воды и выпила почти залпом. Горло очень болело, нос был абсолютно сухим, дышать больно и тяжело, в глазах стоят слёзы, но она, чёрт возьми, жива.       Алиса обернулась к отцу и слабо улыбнулась. У неё весь подбородок в воде, глаза мокрые, лицо белое (дышать же не могла). И волосы лохматые. И футболка, в которой она спит, слишком широкая, потому что она принадлежала Фреду раньше, он в ней занимался спортом в тёплую погоду. Обычно Алиса никуда в ней за пределы комнаты не выходит…       Упс.       Отец бесцеремонно сграбастал её за плечи, усадил её за стол, налил ещё стакан воды, а затем с крайне сердитым выражением лица сел на соседний стул. И он молчал.       — Почему ты здесь так рано, пап? — беззаботно и хрипло спросила Алиса.       — Бессонница, — выдохнул он, хмуря брови. — Что это было?       Воздух сейчас иглами вопьётся в её кожу, такое здесь напряжение. Ей абсолютно не хотелось доводить отца до такого состояния.       — Аллергия, — спокойно ответила она, не отводя взгляда от него.       — На что? — сухо спросил он.       — На кота, — сообщила Алиса. — Гермиониного. Помнишь Живоглота?       Отец не мигал. От выражения его лица было и страшно, и весело — больше, наверное, весело, во-первых, это такая защитная реакция на стресс, во-вторых, она чуть не задохнулась, но выжила. Ну, то есть сейчас Алиса понимала, что она бы точно не задохнулась, рано или поздно кто-то из девчонок проснулся бы, позвал на помощь, её бы откачали, дом всё-таки полон волшебников…       Но сам факт!       — Залез, представляешь, ко мне на одеяло и проспал у меня под носом невесть сколько… — она вдруг захихикала. На лбу Сириуса углубились морщины, в глазах читалось: «И чего ты ржёшь?», но он никогда в жизни ей такого не скажет.       Он глубоко вдохнул и выдохнул. Наверное, считал про себя до десяти.       — Ты знала, что у тебя аллергия на кота, но всё равно уснула с ним в одной комнате? — деликатно уточнил он вместо этого. Алиса заговорила быстро и бодро.       — Мы проветривали перед сном. И вообще, это моя вина. Мама говорила мне каждый день пить по несколько капель зелья для профилактики, чтобы не доводить себя до такого… Такого. Не говори ей, ладно, пап? — она робко улыбнулась, но отец выглядел непреклонным.       — Не могла сказать Гермионе, чтобы выгнала своего кота на ночь? — он говорил негромко, но так, что было видно, что его переполняют эмоции. — Как он вообще на тебя залез?       — Лапами, — просто ответила Алиса. Ей казалось важным просто говорить. — А я его обнимала… Мне приснилось, что это не кот, а моя старая детская мягкая игрушка.       Он поморщился от недопонимания.       — Старая детская кто?       — У меня был такой большой плюшевый кролик по имени Курт. Я его просто обожала. И почему-то мне показалось, что это не кот лёг на меня, а Курт… Ну знаешь, во сне мозг меняет некоторые детали восприятия, что-то кажется большим, что-то маленьким, а что-то — не таким уж и смертельно опасным, — она снова засмеялась.       — Что бы было, если бы зелья у тебя под рукой не было? — он теперь говорил громче. — Сколько бы времени понадобилось окружающим, чтобы понять, как тебя спасти, если бы ты сама не смогла?       — Да вы бы разобрались. Вы же волшебники… — она старалась выглядеть беспечной, чтобы и отец тоже не переходил черту. — Наколдовали бы кислородный пузырь…       И тут он взорвался. Вскочил на ноги так, что стул отъехал назад, взвизгнув по старому кафелю.       — И что дальше?! Дальше что, Касс? — он поспешно запнулся и выровнялся, чтобы не перейти на крик. — Я, твой чёртов родной отец, забыл абсолютно про твою аллергию… — он отошёл к раковине, где стояли какие-то кружки и тарелки, замоченные с вечера. Открыл воду, взял губку и начал агрессивно шаркать. Мыльные пузыри моющего средства, которое появлялось само собой, разлетались в стороны. — Я понятия не имею, что ты обычно пьёшь во время таких приступов! Но ты ведь прекрасно обо всём знала! А если бы тебе было чуть хуже, если бы ты сама не сдюжила?! — он рывками отправлял мытую посуду на сушку, и только благодаря магическому чуду та не разбивалась от ударов, а ровно вставала между стальными решётками. — Остальным ты бы что приказала делать? Как ты… — он резко, с шипением вздохнул, когда мыло попало ему в глаз. Теперь он говорил отрывисто и строго. — Как ты вообще собралась жить одна в Штатах, если даже в таких мелочах не можешь о себе позаботиться?       Алиса насупилась. Хотелось сжаться в комок. Хотелось провалиться сквозь землю. Хотелось… Снова начать задыхаться. Но Алиса сидела, слушала и понимала: возможно, она это заслужила. Возможно, это и правда было безрассудно — засыпать в комнате с Живоглотом, не пить зелья в срок.       Посуда скрипела от силы, с которой отец её намывал.       — Я несу за тебя полную ответственность во всём. Во всём. Каждую секунду, и не только, пока ты здесь, — он выговаривал это ровно, как мог, но Алиса видела пульсирующую венку у него на виске. — Но это не значит, что ты сама должна безалаберно относиться к своему здоровью и ждать, что тебя кто-то спасёт. Ты вот так собиралась отплатить за всю мою заботу — довести себя до асфиксии из-за того, что не выгнала из комнаты кота? Сейчас с тобой ничего не произошло. Но могло быть гораздо хуже. А ведь это просто кот, просто аллергия…       Она не выдержала и вскочила. Ей казалось, что она переполнена горечью и липкой виной за собственную неосмотрительность.       — Пап, ну в самом деле, я же не хотела этого! — жалобно воскликнула она. Прозвучало не так, как она хотела. — Это произошло случайно! Можно подумать… Ты сам никогда не совершал ошибок.       Отец смерил её сердитым прищуром, а потом продолжил мыть посуду.       — Я совершал просто дохрена ошибок. Тебе такое и не снилось. Я набил столько шишек, что на мне теперь живого места нет. И лучшее, что я могу сделать, — это предостеречь тебя от подобной судьбы. Но это твоё здоровье, это твоя ответственность. Касси, ты уже взрослая, — он резко перекрыл воду и теперь упирался мокрыми руками в столешницу. Его взгляд был каким-то пустым. — Почему я вообще это тебе говорю… Сама понимать должна…       Алиса сняла с крючка полотенце и протянула Сириусу. Внутри неё всё колотилось от нервов. Да она сама была комком оголённых проводов. Она не ожидала такой встряски с утра пораньше.       — Я понимаю, — так ровно, как могла, сказала Алиса. — Я буду осторожнее, пап. Обещаю. Буду пить зелья, договорюсь с Гермионой насчёт кота… Ты только не ругайся, ладно? Ну не случилось же ничего страшного…       Сириус смягчился. Он молчал несколько секунд, раздумывая, а потом устало поджал уголки губ и кивнул.       — Я ещё в первую нашу встречу понял, что ты постоянно слишком сильно рискуешь. Нужно это прекращать.       — Да уж, и в кого это, интересно, моя любовь к риску? — с сарказмом спросила Алиса. Сириус не выдержал и фыркнул. Алиса чуть склонила голову вбок. — Я правда не хотела пугать тебя, пап. Я не хотела, чтобы так из-за меня волновался.       — Я понял, — тихо сказал Сириус, а потом вновь оглядел её с головы до ног. — Но ты больше не будешь ночевать с этим котом в одной комнате. Иначе… — он небрежно швырнул полотенце на кухонную тумбу и вздохнул. — Иначе Живоглот мигом забудет о нашей с ним дружбе и поедет обратно туда, где Гермиона его подобрала.       — Только Гермионе не говори ничего, — настояла Алиса, внезапно испугавшись самой мысли, что Сириус так же может отчитать ни в чём не виноватую Гермиону. — Она не виновата.       — Да, да… — кивнул он хмуро. — Ты сейчас как, хорошо себя чувствуешь?       — Просто прекрасно. Зелье работает, — быстро промолвила она. — Что ты будешь на завтрак?       Отец, наверное, такого вопроса не ожидал. Он замер. Напряжение в нём начало рассеиваться, зато внутри Алисы ещё всё только расцветало.       — Я не завтракаю, ты же знаешь.       Алиса это проигнорировала. Она обошла его и заглянула в холодильные ящики. Теперь была её очередь занять чем-то руки, чтобы не сорваться.       — Тут молока много со вчера осталось… Что, ты даже блины не будешь? С патокой или с джемом…       — Ладно, блины буду, — согласился Сириус, садясь за стол. Он затих и задумался, погрузившись в свои мысли. Потом, пока Алиса агрессивно взбивала яйца с молоком и мукой венчиком, заварил себе кофе и сел обратно за стол.       Они долго не говорили друг другу ни слова. Алиса возилась с огнём, чистила от налипшего жира сковородку, потом раскалила её и вылила первую часть жидкого теста сливочного цвета. Отец спросил, не нужна ли ей помощь, и Алиса решительно отказалась.       Хотелось орать на самом-то деле. Хотелось швырять что-то в стены. Хотелось вернуться к себе в комнату и агрессивно молчать в потолок. Но она стояла здесь и готовила, потому что лучше сделать что-то действительно полезное. Лучше доказать, что она заслужила его внимание, его заботу, что она умеет не только его разочаровывать… Да и в комнате — ха-ха! — был Живоглот, а ей не хотелось снова бесить отца своей аллергией.       — Моя магия, кстати, возвращается, — звонко сказала Алиса спустя несколько минут, прервав шипение масла и теста. Она не оборачивалась, но знала, что отец её слушает. — Я смогла призвать зелье с помощью Манящих чар. Это произошло в экстренной ситуации, в организме был мощный скачок энергии, я должна была себя спасти, но это уже хорошо, правда?       — Правда, — тихо согласился Сириус. — Это очень хорошо, дочь. Ты понаблюдай за этим.       — Угу.       Потом снова наступила тишина.       Молока и правда было много. И яиц тоже. И муки, и сахара, и теста… Блинов получалось столько, что хватило бы не на семейство Уизли, а на какую-нибудь небольшую, деревенскую, но свадьбу. Но для Алисы было так даже лучше. Готовка была монотонным занятием, лёгким по сравнению с зельеварением, но требующим достаточного внимания. Мозг отдыхал, а Алиса старалась не загоняться, хотя это было очень сложно. И когда ребята вместе с родителями проснулись и зашли на кухню, удивившись приятному аромату и обилию еды, внутри неё как будто треснул какой-то лёд.       — Блины! — громко объявила Алиса, торжественным жестом показывая на стол.       — Класс! — восхитился Рон. — А сколько можно взять?       — Сколько хотите, — хмыкнул Сириус. — Здесь и на обед останется. Касси чутка перестаралась.       Алиса невесело хмыкнула, скрестив руки на груди и слепо наблюдая за тем, как все рассаживаются. Молли сердечно поблагодарила её за то, что она освободила её от хлопот, Алиса только натянула улыбку и сказала, что ей это ничего не стоило. Что-то тронуло её левое плечо, она автоматически повернулась вправо: ей был знаком такой маленький розыгрыш. Фред с немного влажными после душа волосами приобнял её за плечи и мимолётно, косясь на взрослых, которые на них не смотрели, поцеловал в щёку. Алиса, почувствовав прилив слабости и то, как она близко к тому, чтобы что-то важное внутри неё порвалось, вдруг прижалась к нему и обхватила его руками. Её взгляд был направлен в одну точку.       — Всё хорошо? Ты какая-то тихая… И блинов с утра наготовила, умница… — зашептал он ей, не спеша садиться за стол к остальным. — Всё хорошо? — он повторил свой вопрос и наклонился, чтобы посмотреть на её лицо. Её глаза были сухими, но странными, красноватыми. — Ты плакала?       — Нет… У меня был приступ аллергии. Сильный, — тихо сказала она.       — В смысле? На что?       — На Живоглота.       — Смех да и только… Ты поэтому носик повесила?       — М-м, нет. Просто утро не задалось. Ты блины будешь? — чуть отрешённо спросила она.       — Только если ты будешь. Давай сядем, ладно? Хотя бы чай надо выпить…       Алиса особо не сопротивлялась. Ей было скорее всё равно. Она не хотела смотреть в сторону отца, который с безразличным видом пил кофе и погружался в «Ежедневный пророк». Она не хотела думать о том, какие дикие были у него глаза и как он жёстко говорил. Ей это не нравилось. От одной мысли об этом и сейчас под кожей дрожь пробегала, и сердце сжималось до боли.       Она ведь хотела только одного. Быть классной дочерью, не доводить своего отца, сделать его пребывание здесь радостным… А получилось что получилось.       Фред поставил перед ней тарелку, где лежали три румяных свёрнутых блина, и поинтересовался, чем их можно полить. Алиса натянула улыбку и позволила себе самой выбрать. Фред хотел ещё за ней поухаживать, но она остановила его коротким и благодарным: «жуй, пожалуйста», и тот отстал. Ей казалось, что она увязает в каком-то болоте. И она чувствовала на себе хмурый и тревожный взгляд Сириуса, который тот бросал из-за страниц газеты.       Это была катастрофа.

***

      В то утро они дружно приступили к продолжению уборки. Нужно было закончить со спальней, в которую в дальнейшем переедут Гермиона и Джинни. Алиса, которая уже неплохо ориентировалась в этом, сама очертила круг задач и раздала ребятам поручения, а затем с отрешённым видом начала отскребать от гардероба плесень. Её мысли были заполнены только утренним приступом аллергии и вспышкой отца, поэтому она не участвовала в общем разговоре.       Её гложили многочисленные переживания. Слова отца проникли прямиком в её сердце, и теперь обострившиеся эмоции накрыли её с головой. Вдруг он и далее будет думать о ней, что она безответственная?.. Зачем она вообще заставила его переживать?       А с другой стороны… Разве она виновата? Разве она просила Живоглота себя душить? Разве ей этого хотелось?       Нет.       А чего ей хотелось?       Да ничего. Чтобы отец этого не видел. Ей вообще было неприятно посвящать его в какие-то свои слабости. Ей хотелось, чтобы он видел её другой: боевой и веселой, в меру отчаянной и жизнерадостной. Чтобы он смеялся с её шуток, слушал её интересные речи, смотрел, как она добивается успехов… А не вот это. Ну что это было вообще?       А добивало то, что она не могла ускорить свою работу с помощью магии, потому что побаивалась доставать палочку. Вдруг те крупицы силы, которые вернулись к ней, слишком быстро израсходуются, и она вернётся на дно?       В какой-то момент Алиса решила отвлечься и сделать перерыв, попив воды на кухне. Голоса ребят стали сливаться в единую какофонию, а от запаха плесени снова нос заложило.       Но как назло навстречу ей шли отец и Римус. Они что-то обсуждали с довольными улыбками. «Чёрт!».       — О, здравствуй, Алиса, — тепло сказал Римус. — Блины — просто объедение, я только что попробовал.       Алиса натянула на лицо улыбку, стараясь не смотреть на отца.       — Спасибо.       — Вам нужна какая-нибудь помощь с уборкой?       — Мне точно не нужна, но можешь спросить у ребят, — произнесла Алиса. Люпин кивнул и двинулся в сторону комнаты, в которой гремела массовая уборка. Алиса перевела взгляд на отца, а потом хотела обойти его, но тот сделал шаг в сторону, переградив ей путь.       — Постой. Как ты, дочь? — спросил он с дружелюбным смешком в голосе. Она пожала плечами.       — Вроде нормально… — сказала она, а потом попробовала обойти отца с другой стороны, но тот, лающе рассмеявшись, снова шагнул ей навстречу и перегородил ей дорогу. Алиса сделала ещё попытку обойти его, но тут он снова хохотнул и помешал ей. — Пап, очень смешно. Я пить хочу.       — Ну поговори со мной немного, — примирительно попросил Сириус и, развернувшись, приобнял её за спину. Теперь они вместе шли в сторону кухни, хотя Алиса чувствовала какой-то дискомфорт.       Вернее диссонанс. Она не понимала, как отец мог быть таким обычным и таким весёлым после того, как утром она его довела.       — Тебя кто-то обидел? Кто-то из пацанов? — спросил он, перейдя на настороженный шёпот. Алиса одарила его удивлённо-непонимающим взглядом. Сириус похлопал её по плечу свободной ладонью. — Можешь рассказать мне…       — Никто меня не обижал. А если бы и обижал, я бы разобралась, — буркнула она.       — Может, это я тебя обидел? — вдруг спросил он, резко остановившись и развернув Алису к себе лицом. Теперь не сбежать, не спрятаться. Несмотря на то, что на лестнице темнее, чем в коридоре, он смотрит прямиком ей в глаза. Алиса помотала головой.       — Нет, конечно! — поспешно бросила она. — Почему ты так решил?       Он чуть склонил голову и виновато цокнул языком. От тепла его ладоней на плечах и глубокого взгляда почему-то хотелось рассыпаться. Разрыдаться.       — Я не должен был с тобой так разговаривать утром, — одна его ладонь легла на её макушку, погладила по волосам. — Ты ведь ни в чём не виновата, Касси…       Горький комок в горле. Он сказал это «Касси» так, что Алиса мысленно перенеслась на два года назад, когда всё, что у неё было, — маленькая колдография, подписанная его рукой. Могла ли она тогда представить, что когда-то будет дуться на отца из-за какой-то глупости?       Ох, как же она себя ненавидела. Алиса чувствовала, как в груди разгорается разрушительное пламя, и вместе с этим она как будто проглотила ведро льда.       Это же её Сириус. Её папа. Человек, который любит её так, как никто другой.       — Я не обиделась… — промямлила она.       — Расстроилась? — предположил отец. Он и сам сейчас был немного печальным, но не от разочарования из-за неё. Его голос был таким, как будто он разговаривал с ребёнком.       Она и есть ребёнок.       — Я… Немного. Просто я не ожидала, что ты меня увидишь и так отреагируешь… Но всё хорошо, правда!       — Нет, не хорошо, — он погладил ладонями её плечи, спускаясь ниже, успокаивая её. Алиса закусила губу, чтобы скрыть дрожь. Ну да, она и правда ребёнок, раз её так развело от… От чего? Она и сама объяснить не могла. — Понимаешь, после Азкабана мне всё ещё трудно контролировать себя, а когда я увидел, как ты задыхаешься, я представил все эти страшные картины… Ну знаешь, как это бывает, — Алиса поспешно кивнула. — Я не на тебя разозлился… Я даже не подумал о том, как это на тебе отразится.       — На мне это никак не отразилось, — пробормотала она. — И ты не виноват, ты же сам сказал, что это из-за Азкабана…       — Да хоть из-за кого, Касси! — его синие глаза сейчас были особенно крупными, на лбу углубились морщины от волнения. Он был в ужасе от одной мысли, что дочь может серьёзно обидеться на него. Он взял её за руку обеими ладонями, и Алиса мельком разглядела какие-то тюремные татуировки на фалангах и на одном из запястий. — Мне правда очень жаль, дочь. Нужно было просто придумать, как перевести это в шутку, а я-я-я… Прости меня?       — Хорошо, — еле слышно сказала Алиса. На лице Сириуса тут же расцвела улыбка и прежде, чем он притянул её к себе, она поспешно предупредила: — Если ты сейчас меня обнимешь, я могу разреветься. Но не потому, что я на тебя обиделась или… А просто…       Он цокнул языком и понимающе улыбнулся.       — Я не боюсь слёз. Просто знай, девочка, что я за тебя переживаю. И ты должна пообещать мне, что сделаешь всё возможное, чтобы не допустить ещё одного приступа аллергии. Будешь пить свои зелья, как говорила мама… Они у тебя, кстати, остались? — Алиса кивнула. Сириус говорил часто, не успевая за потоком лихорадочных мыслей. — Что вообще тебе нужно? Я могу послать кого-нибудь на Косой переулок в аптекарскую лавку…       Алиса почувствовала, что лёд внутри неё уже давно превратился в маленькую тёплую лужу.       — Не надо. У меня есть запас зелий, — со слабой улыбкой сказала она. Сириус неожиданно несильно ущипнул её пальцами за щёку, что было ему совсем несвойственно.       — Вот и хорошо! — объявил он после этого. — Думаю, сегодня уже переселим девчонок, и больше Живоглот беспокоить тебя не будет. Всё? Хочешь ещё о чём-нибудь поговорить?       Алиса помотала головой. Тогда Сириус нежно поцеловал её в лоб и, напевая какую-то песенку, поднялся наверх, чтобы присоединиться к ребятам, которые были заняты уборкой.       Она стояла и глядела на тусклые обои, на которых были изображены крупные серебристые листья на тёмно-коричневом фоне. Внутри неё был тёплый океан, полный соли и терпкого чувства нежности, смешанного со стыдом. Как она могла так глупо обижаться на отца, как маленькая девочка? И с самого начала было ясно, что он просто распереживался за неё... А ведь на самом деле он всеми силами старается ради неё.       Эта внезапная отцовская любовь, свалившаяся на неё как снег на голову, и сейчас, год с лишним спустя, была неподъёмной и обволакивающей, было трудно понять её и трудно не утонуть в ней с головой.       Может, её странная семья не была похожа на другие семьи, на семью Уизли, но Алиса любила её всей душой.