Злое колдовство

      Он ничего не сказал деду. И тетушке Оланне. И конечно, сделал все, чтобы малышня, за которой они приглядывали вместе, ничего не заподозрила. Ему не нужны были семилетки, напрашивающиеся в помощники — ведь не в купеческий дом через чердачное окошко он полезет.       Нужно было как следует подготовиться. Принц уезжал в поход вместе со своим папашей, и поход обещал быть долгим — к самой южной границе, а значит, он мог спокойно потратить на подготовку хоть целый месяц — путь только в одну сторону занимал полтора. Поэтому он спокойно ходил по городу, выискивая людей, служивших во дворце: поваров, поломоек, садовников. И расспрашивал… расспрашивал о принце.       Это оказалось удивительно легко.       После отъезда из города о нем расспрашивали, кажется, все, кто пришел посмотреть на парадное шествие. Люди по сотому и по тысяча сотому разу пересказывали друг другу и череду гербов, и цвет мундиров и камзолов, и стать коней, и количество перьев на шляпах…       И наконец — после многозначительной паузы принимались описывать несчастного младшего принца едущего самым последним, всего-то с двумя лакеями, одним солдатом и одной повозкой, она же — шатер. Тут Лэй испытывал желание съесть чего-нибудь очень кислого, чтоб не утонуть в приторном умилении и сочувствии матушек, тетушек и бабушек и восторге девиц от пяти до двадцати пяти лет. Всеобщее помешательство на серебристых волосах и глазах цвета изумруда (или лесного сумрака?) вызывало оторопь, и даже мужчины его не избежали — говорили о том, что юный принц умен, добр и учтив, и это хорошо, и нам бы таких сыновей, а то ведь они, мерзавцы, и родителей не уважают, и учиться не хотят, и помощи от них с мышиный хвост…       И конечно, люди, сотню раз обсудив увиденное между собой, кинулись с расспросами к тем, кто мог бы еще что-то знать — к дворцовым слугам. А те и рады были за угощение, за малую награду рассказать все, что знали о жизни принца Фобоса, о том, что он носит, что любит из еды, чему учится и чем увлекается, и как он вообще живет. С изрядным изумлением Лэй узнавал о том, что при дворе к сыну Королевы относятся так, будто его вовсе не существует — с одной стороны ему предоставлены и крыло дворца (самое глухое, старое и неудобное), и наставники, и некоторое количество слуг, и содержание… с другой же Королева не то, что пренебрегает сыном, а частенько и вовсе забывает о его существовании! Не интересуется ни здоровьем, ни учебой принца, не говоря уже о том, чтобы звать его на праздники или о чем-то с ним говорить. Как будто не родной сын — нищий дальний родственник, которому лишь ради родства выделили в доме угол и изредка подкидывают денег, чтобы прилично выглядел и не позорил семью.       Право слово, это было странно.       Но принц, если судить по рассказам дворцовой обслуги, как будто и вовсе не замечал такого откровенного пренебрежения. Жил, учился, гулял в саду, читал книги, рисовал картинки… и кажется, вовсе не страдал от того, что Королева о нем не помнит. И вовсе не задумывался о том, что на такое отношение стоило бы обидеться.       И был всем доволен, да. Даже тем, что кормили его с черной кухни, и ни мать-Королева, ни отец-принц-консорт до сих пор не удосужились вручить ему хоть малый знак принадлежности к роду в виде нашитого на одежду герба, не говоря уже о перстне-печатке, который наследникам обычных дворянских семейств вручали как раз на семилетие.       Слушая все эти рассказы, Лэй чем дальше, тем сильнее начинал сомневаться в доброте и благостности юного принца. Конечно, он был еще слишком молод, чтобы с уверенностью судить, но полагал, что повидал достаточно, чтобы быть уверенным: в такой обстановке вырастет скорее гадюка в голубиных перьях, готовая ползти к вершине по телам отравленных врагов, чем невинный ягненок, преисполненный благости и довольный уж тем, что на лужку свежая травка и сверху не капает.              К вечеру поднялся ветер.       Выходя из душной пивной, где под вечер собирались мастеровые с их окраины, Лэй с удовольствием вдохнул посвежевший воздух. Из пересохшей канавы неслось ленивое кваканье, предвещая грозу, но, судя по запаху цветов, силе ветра и цвету неба, туча придет, самое меньшее, к завтрашнему утру.       И хорошо. Ветер поможет, укрыв его шорохом и мельтешением листьев, а дождь не помешает, зато смоет следы, когда он уйдет. Лэй рассчитывал до утра успеть узнать все, что нужно, а нужно ему пока было совсем немного. В большие и богатые дома он никогда не ходил без разведки, хотя бы под видом посыльного из лавки, чтобы окинуть взглядом часть дома, прикинув план, и узнать о сторожевых собаках и змеях в саду (после первого превращения он прекрасно отличал их по запаху). Иногда, перед большой работой, требовалось приходить несколько раз, и тайно, и открыто, чтоб звери привыкли к запаху, чтобы все хорошо изучить…       Так и здесь. Он не собирался ничего красть (если конечно, не считать за ничто информацию). Он лишь собирался наведаться в то место, где жил принц, осмотреть его дом… и на фоне всеобщего помешательства это было бы даже не слишком подозрительно. Если вдруг попадется, скажет, что хотел украсть ленточку с камзола его высочества в подарок маленькой сестре — это будет достаточно глупо, чтобы ему поверили.       Он заплел волосы в тугую косу, спрятав ее под накинутым на голову платком. Обвязал вокруг пояса куртку, в тайных карманах которой была припрятана всякая мелочь, способная пригодиться в работе. И легким прогулочным шагом двинулся вперед — к возвышавшейся над городом дворцовой скале. Он хорошо выспался днем, на чердаке заброшенного дома, и теперь чувствовал легкость в теле и веселье в душе. У него был план на случай неудачи, но он запретил себе об этом думать: все пройдет хорошо… он войдет туда и вернется, просто войдет и вернется, ничего не взяв — это ведь не преступление? Он, может быть, вообще влюблен в Королеву и украсть хотел исключительно носовой платочек Ее Величества. Или розу из сада. Или вообще ничего — лишь посмотреть в окошко на бал, как сиротка из сказки. За такое не казнят — самое большее, побьют немного…       Он чувствовал себя героем древней легенды, входящим в Бездну, не зная, пожрет ли она его, или одарит великим сокровищем.       «Куда тебя несет, идиот?» — каркнуло в голове голосом деда. Лэй тряхнул головой, прогоняя наваждение. Он шел на дело не в первый раз — да, первый раз он шел туда, куда они прежде не смели сунуться, но… есть ли там настоящая опасность, или они уже многие века боялись издохшего волка?       …нет. Нельзя так думать. Какими бы слабыми не были сторожевые чары на стенах, как бы он ни был уверен в своих глазах — всегда есть возможность ошибиться. Осторожнее надо…       Он шел, ступая по серым камням улиц, медленно погружающихся в тень. Вечерний гомон, чья-то ругань, детский визг, собачий лай, воробьи, дерущиеся в пыли над коркой хлеба — город струился мимо, словно течение глубокой реки. Он шел, смешиваясь с толпой вечерних слуг, что сменят уставших за день, чтобы еще полночи разносить блюда и вина, и прибирать блевотину в углах, и вообще быть готовыми возникнуть по щелчку пальцев для всего, чего изволили благородные господа. Привет, привет! — здоровался в толпе, зная, что сейчас кажется смутно знакомым всем — и после никто толком не сможет его описать. Волосы, кажется, светлые, глаза вроде бы тоже, нос обычный, не высокий и не низкий и вроде бы молодой, а может и не очень…       Его внесло течением толпы в узкую калитку, откуда — «разрази вас дракон, пройти дайте!» — протискивались уходящие. Кухни, конюшни… самое время охнуть, пожаловаться соседу на просящееся наружу пиво и ускользнуть, потерявшись по пути к нужнику.       Пиво тут, разумеется, было ни при чем. Просто, как он узнал, у принца было совсем мало слуг, и затеряться среди них совершенно невозможно. А значит, требовалось действовать по плану не «лист в лесу», а «тень среди теней».       Так Лэй называл свои собственные приемы и ухватки. Учиться-то было не у кого — дед другим занимался, прочие полукровки выбирали себе работы побезопаснее…       Вот и приходилось изобретать.