Пламя и шторм

      Вид счастливой Рейниры, с сияющей улыбкой представляющей внука толпе, собравшейся перед Красным Замком, заставляет Эймонда вскипеть от гнева. Пухлощекий и румяный мальчишка радостно лопочет в руках бабушки, вызвав у горожан громкие вздохи умиления и радостные смешки. — Дамы и господа, я счастлива познакомить вас с первенцем моего наследника, — громко объявляет Рейнира, поворачивая мальчика лицом к толпе. — Принц Эйликс Таргариен!       Толпа взрывается аплодисментами и громкими возгласами, восхваляющими Рейниру и её семейство. Дождавшись тишины, Рейнира одаряет народ еще одной улыбкой. — В честь рождения моего внука сегодня вас ожидают празднества и пиры! — Рейнира кивает в сторону Дейны и Эйммы. — Мои дочери, принцесса Дейна и леди Эймма Старк подготовили всё для того, чтобы вы могли как следует отметить это радостное событие. Столовые королевы Эйммы сегодня будут работать целый день, а вечером специально приглашенные артисты из Эссоса порадуют вас великолепным представлением.       Воздух вновь наполняется радостными криками и смехом. Эймонд с трудом удерживает на лице маску равнодушия, наблюдая за тем, как жители столицы возносят хвалу в честь Отрады Королевства и её семейства. Его мать рядом с ним едва заметно кривит губы в презрительной усмешке. Их взгляды встречаются, и женщина осторожно похлопывает его по руке, молчаливо утешая сына.       Эймонд вспоминает рождение Джехейриса и Джехейры. Восторги двора и жителей столицы, связанные с этим событием, не шли ни в какое сравнение с тем, что он видел перед глазами в данный момент. Даже рождение близнецов Эйммы, впервые сделавших Рейниру бабушкой, было отпраздновано с большим размахом, чем рождение детей у старшего сына короля. Это неожиданное открытие еще больше распаляет Эймонда, поэтому он спешит скрыться в Красном Замке. Он заходит в свои покои, чтобы переодеться в тренировочную одежду и охладить свой пыл в спарринге с сиром Кристоном. — Толпа всё еще беснуется по поводу рождения маленького принца?       Громкий голос Серисы застает его врасплох. Его жена сидит на его постели, перебирая кольца на пальцах. Губы её изогнуты в насмешке, а зелёные глаза смотрят на него с вызовом. Поведение его второй жены разительно отличалось от поведения Тишары. Эймонд полагал, что он не заметит разницы между старой и новой женой, ведь обе они были Ланнистерами, обе были светлокожими, златовласыми и зеленоглазыми. Но сёстры отличались друг от друга, как кошка отличалась от величественной львицы. Тишара пыталась угодить ему и его матери во всём, начиная нарядами в зелёных цветах и заканчивая постоянными походами в септу. Тишара была сдержанной, начитанной и умела показать себя с лучшей стороны. Львица с Утеса Кастерли, которая теперь навсегда была утеряна среди снегов Севера.       Сериса же была похожа на дикую кошку, дорвавшуюся до кладовой с запасами мяса. Её жадность не знала пределов — бедные швеи не успевали дошивать платья к тому времени, как она требовала от них новые наряды. Шкатулки в её покоях ломились от драгоценностей, а расходы на её домашнее хозяйство, состоявшее больше из заморских поэтов, певцов и актрис, чем из прислуги, заставляли старого лорда Бисбери хвататься за голову.       В Серисе не было ни капли смирения, каждое её слово, несмотря на вежливую оболочку, было пропитано дерзостью и неповиновением. Она наслаждалась роскошью двора и жизнью жены принца и совсем не тяготилась от того, что спустя почти год после замужества так и не забеременела. — Я была у мейстера, — Сериса отвлекает Эймонда от размышлений о её недостатках и пороках. — Он сказал, что я абсолютно здорова. — Значит, он ошибся. — Сквозь зубы цедит Эймонд, переодеваясь в обычную рубашку для тренировок. — С нашей свадьбы прошло десять лун, а ты еще не понесла. Может, все женщины вашего дома прокляты бесплодными утробами?       Тишара после этих слов расстроилась бы. Но Сериса не повела и бровью. Она встала с кровати и медленно подошла к мужу. Её зеленые глаза были наполнены презрением, и это больно бьёт по самолюбию Эймонда. — На бедняжку Тишару твои обвинения еще подействовали бы, мой принц. Но перед тобой теперь не моя слабая сестра. — Яркие губы Серисы растягиваются в ухмылке, являя миру её заостренные клыки. — Уж я-то знаю, что я не бесплодна, Эймонд. Доказательство моей плодовитости сейчас живёт в Ланниспорте. Мальчишка здоров и силён. — Может, Семеро наказали тебя за блуд с конюхом, результатом которого и стал этот мальчишка? — Почти ласково спрашивает Эймонд. Тишара пугалась этого его тона. Но Сериса лишь закатывает глаза. — Поэтому ты и не можешь понести законнорождённое дитя, ведь твоё чрево было запятнано грехом. — Неужели ты и правда веришь в подобную чепуху? — Сериса звонко смеется. — Муж мой, богам плевать на такие мелочи, как невинность смертных женщин. А если не плевать, то что они тогда за боги? — Не богохульствуй! — Восклицает Эймонд. — Хорошо, раз уж мы заговорили о богах и их милости… — Сериса игриво склоняет голову, сверкая глазами. — Чем же перед ними провинилась моя бедная сестра? — Что? — Я говорю о Тишаре. Она вышла за тебя невинной и чистой, даже не целовалась ни разу с мальчишками-слугами, как другие мои сёстры. Всё хранила себя для своего принца. И что она получила в итоге? Четыре года насмешек и издевательств за отсутствие детей. — Наверняка боги видели её неискренность и нежелание становиться матерью, поэтому и не одарили её такой возможностью.       Сериса вновь заливается смехом, и Эймонд едва сдерживает желание ударить её по лицу, чтобы она прекратила смеяться. Тишара никогда не защищалась, когда он выплескивал на неё свой гнев. Зато Сериса оборонялась с яростью загнанного зверя. Когда он впервые поднял на неё руку, она сорвала с его лица повязку и расцарапала его пустую глазницу, добавив к старым шрамам новые. Он хотел убить её и скормить Вермитору, но его дед удержал его от глупостей. Он объяснил ему, что они не имеют права потерять поддержку Запада, особенно после того, как Рейнира прибрала к своим рукам Север, Долину и половину Речных земель. После этого случая Эймонд порывался пару раз избить жену, но та всегда давала ему отпор, награждая синяками и царапинами. Поэтому Эймонд стал просто понемногу копить гнев и ненависть по отношению к супруге.       «Как только она родит мне сына, я избавлюсь от неё. Она еще будет молить меня о легкой и быстрой смерти», — обещал себе Эймонд после очередной ссоры с Серисой. — Может, новости с Севера плохо доходят до тебя, мой принц? — Сериса изображает из себя заботливую супругу, глядя на мужа с притворной нежностью. — Если это так, то позволь просветить тебя.       Сериса достает из кармана кусок пергамента со сломанной печатью. Эймонд успевает различить изображение латной перчатки, сжатой в кулак, прежде чем Сериса разворачивает письмо. — Теора передала мне письмо от Тишары. Знаешь, о чём пишет твоя бывшая жена? — Сериса начинает зачитывать письмо. — «Сериса, Лира уже вышла из младенческой поры, и теперь мы с её отцом напрочь лишились сна. Впрочем, страдаю от этого только я. При виде отца эта маленькая бестия совсем забывает о том, что всего несколько мгновений назад она истошно вопила на весь замок. Что до моей беременности, дорогая сестра, можешь не волноваться об этом. Прошла уже вторая луна, и мейстер Виллан сказал, что самый большой риск позади. Тошнота мучает меня беспрестанно, и страдаю не только я, но и Бенджен, который переживает за меня и малыша. Мейстер Виллан шутит, что теперь Бенджену нужен сын-наследник. Сам же Бенджен хочет еще одну дочь, которую он избалует так же сильно, как уже избаловал Лиру. Я же надеюсь, что эти роды пройдут так же быстро и легко, как и первые». — Во взгляде Серисы мелькает жалость, когда она переводит взгляд на Эймонда. — Дальше читать письмо смысла не вижу, самое главное я тебе уже зачитала. Ваш с Тишарой брак аннулировали, и она тут же забеременела от друга лорда Старка. Теора рассказывала со слов Эйммы, что им пришлось сыграть их свадьбу прямо по пути в Винтерфелл, чтобы никто не упрекнул Лиру в том, что она родилась вне брака. Тишаре нужно было всего лишь поменять мужа, чтобы стать, наконец, матерью. И после всего этого ты хочешь доказать мне, что вина за отсутствие у нас детей лежит на мне?       Эймонд в два шага подлетает к Серисе и хватает её за горло. Вместо испуга в глазах Ланнистер плещется отвращение. — Следи за своим языком! — Шипит Эймонд, крепче сжав её тонкую шею. — Для рождения детей он не нужен, поэтому я легко могу избавить тебя от этой ноши. — Только попробуй, мой принц. — Сериса умудряется улыбнуться ему. — Если ты оскорбишь моего отца, проявив пренебрежение к еще одной его дочери, то мгновенно лишишься поддержки Запада. Одобрит ли это твой дед, сир Отто? Не думаю. Ведь войска и золото моего отца очень вам нужны в борьбе за престол.       Эймонду хочется сжимать её шею до тех пор, пока он не услышит хруст костей. Но Сериса была права. Он не мог лишиться поддержки Запада. Не сейчас, когда Рейнира была так сильна. Он отпускает жену, оставив ту жадно хватать воздух ртом, и выходит из своих покоев. Насмешливые слова Серисы преследуют его всю дорогу до тренировочного двора.       Порой Эймонду казалось, что дело в нём. Что это он не мог положить в утробы своих жён живое семя, которое проросло бы в них и превратилось в столь нужного наследника. Но события восьмилетней давности и их последствия не позволяли ему усомниться в том, что причиной его бездетности были его жёны, а не он сам.       Свои четырнадцатые именины Эймонд праздновал не в Утесе Кастерли, а в Красном Замке. Он был так рад вновь находиться рядом с матерью и младшими братьями и сёстрами, что совершенно не обращал внимания на других людей вокруг. Когда пиршество стало приближаться к концу, к нему подошёл его дядя Гвейн и шепнул, что в его покоях его ожидает сюрприз. Воодушевившись, Эймонд поторопился в свои покои, ожидая в подарок новый меч или кинжал. Но в покоях его ожидал совсем другой подарок.       В его постели лежала обнажённая женщина в маске, скрывающей почти всё её лицо. Эймонд, никогда до этого не знавший близости с женщиной, сначала испугался. Но шлюха, подаренная ему дядей Гвейном, оказалась настоящей искусницей. Сначала она довела его до исступления языком и губами, а затем оседлала его, окутав своим влажным жаром. Она скакала на нём, как на диком жеребце, откинув голову так, что её длинные темные волосы щекотали кожу его бёдер. Он не сомкнул той ночью глаз, раз за разом заполняя шлюху своим семенем, оставляя на ней метки своей страсти зубами и пальцами. Когда солнце стало подниматься, он в последний раз излился в шлюху, а затем она выскользнула из его покоев, подарив ему на прощанье сладкий поцелуй.       Он отправился обратно в Утес Кастерли на следующий день, чем был неприятно удивлён — обычно ему позволяли остаться в Красном Замке на пару недель. Лишь спустя девять лун он понял, к чему была такая спешка. Вернувшись в столицу на праздник в честь рождения детей Эйгона, Эймонд наткнулся в коридоре на жену Эйгона. В тот день он впервые увидел её вблизи — на свадьбе Эйгона его не было, а на своих именинах он совсем не вглядывался в лица окружающих его людей. Но глаза и полные губы Десмеры Редвин он узнал сразу. Это были те самые глаза, которые призывно сверкали из-под маски, те самые губы, которые подарили ему в ту ночь столько удовольствия. Благо, в тот день рядом оказался его дед, который не позволил посторонним увидеть замешательство и ужас, отразившиеся на лице Эймонда при встрече с невесткой. Сам того не зная, он прибыл в Красный Замок на праздник, устроенный в честь его детей, а не детей Эйгона.       Сначала он был объят ужасом. Ведь они совершили страшный грех! Он не просто спал с женой своего брата, но еще и стал отцом бастардов. Чем они были лучше Рейниры, которая рожала бастардов от Деймона и своего заклятого щита? Чем они были лучше тех грешников, о которых всегда рассказывала его мать? Но дед сумел найти нужные слова, чтобы успокоить его. — Ты сделал то, чего не смог сделать твой никчемный брат. Яд Рейниры добрался и до Эйгона. Вместо того, чтобы стать отцом множеству детей и укрепить нашу семью, Эйгон выбрал быть рабом желаний этой драконьей потаскухи, — утешал его Отто. — Но ведь это грех! — Восклицал Эймонд. — Грех во имя великого блага! — Отвечал ему дед, схватив за плечи. — Не сделай ты этого, наша семья была бы слаба перед Рейнирой, наплодившей себе наследников-бастардов, в которых твой отец, к великому сожалению, души не чает. Леди Десмера пошла на еще больший грех, ведь она изменила своему супругу, но она приняла эту ношу со смирением. Смирись и ты, Эймонд. Ведь всё это было сделано ради того, чтобы вывести корону и всё королевство из-под пагубного влияния языческих богов, которым поклоняется Рейнира. Будь уверен, Семеро оценят твою жертву и простят тебе этот грех, сынок.       Затем эти же слова ему повторил мейстер Меллос, а после и Верховный септон. Эймонда еще некоторое время мучили угрызения совести. Но чем дольше ему приходилось лицезреть Рейниру, радостно улыбающуюся своим бастардам, тем стремительнее душевные муки уступали место гневу на старшую сестру. Эймонду казалось, что после смерти Джелевры ничто не заставит его ненавидеть Рейниру еще сильнее, но её бесстыдство, развратность и наглость усиливали все те тёмные чувства, что он испытывал к ней, десятикратно.       Он научился видеть в Джехейрисе и Джехейре лишь племянников. Отто не позволял ему слишком много времени проводить рядом с близнецами, чтобы никто не заметил их сходства с дядей. У Джехейриса был его нос с горбинкой и узкий подбородок, а у Джехейры — его тонкие губы и брови. Любой, у кого были глаза, присмотревшись, мог увидеть, насколько дети отличались от своего «отца». Но никто не вглядывался в лица близнецов, да и Десмера нечасто представляла их двору, предпочитая оставлять их на попечении нянек и служанок.       Женившись на Тишаре, Эймонд надеялся как можно скорее стать отцом собственных детей, которые усилят его положение при дворе и подарят возможности для заключения выгодных союзов. Но проходили годы, а живот его жены так и оставался пустым и бесплодным, не способным выносить жизнь. За это время Алисса успела выйти замуж и понести от мужа ребёнка, который должен был помочь Рейнире бескровно присоединить Дорн к королевству.       Эймонд поменял жену, но и она не обрадовала его скорым рождением детей. Зато Эймма стала супругой Кригана Старка и подарила ему близнецов, обеспечив Северу достойную преемственность. Эймонд скрипел зубами от злости, наблюдая за тем, как дети его развратной сестры и порочного дяди обзаводятся наследниками, укрепляя позиции Рейниры. Почему Семеро одаривали эту грешницу плодовитыми дочерьми и внуками?       Апогеем его гнева стало рождение сына Эйтана и Дейны. Услышав шепотки о том, что роды грозились оборвать жизнь Дейны, Эймонд подумал, что Семеро, наконец, решили наказать Рейниру за её богохульство. Он уже представлял разбитую горем сестру, потерявшую в одночасье и дочь, и внука.       «Может, хотя бы так она почувствует каплю той боли, что обрушилась на меня после смерти Джелевры», — думал он, ожидая новостей об исходе родильных трудов Дейны.       Но он снова остался ни с чем. Дейна не только выжила, но и сумела разродиться сыном. Здоровым и с такими легкими, что его крики были слышны по всему Красному Замку. Первый месяц Рейнира с Дейной суетились над ребёнком, не подпуская к нему никого, кроме их семьи. А в Эймонде расправляла крылья ненависть к этому младенцу, который еще сильнее отдалил его от трона. Его раздражало в этом мальчишке всё. То, что он не стал погибелью для своей матери; то, что он с самого рождения считался наследником и будущим королём; то, что Визерис, который, возможно, не помнил имён Джехейриса и Джехейры, нашёл в себе силы прийти к правнуку и повозиться с ним, изображая доброго прадедушку… В какой-то момент вся ярость, живущая в Эймонде с момента смерти Джелевры, сосредоточилась на этом маленьком младенце. Голос внутри него буквально требовал избавиться от этого мальчишки. Голос шептал, что эта потеря сломила бы Рейниру настолько, что у них хватило бы сил расшатать её позиции. И Эймонд подчинился этому зову.       С Ларрой он познакомился случайно. Её муж бросил её с тремя детьми, младшему из которых не было и полугода, и ей не на что было покупать для них еду. Для борделей она была слишком набожна, да и возраст не позволял (она была старше Эймонда на добрые десять лет), поэтому ей оставалось просить милостыню и заниматься самой чёрной работой. Что-то подтолкнуло Эймонда спросить у нее, почему же она не пойдет в дом милосердия, построенный в столице по приказу Рейниры, или же в столовые королевы Эйммы. Ларра долго мялась, не решаясь ответить, но затем её прорвало. — Даже если я буду умирать от голода, всё равно не пойду просить милостыню в месте, созданном Рейнирой Таргариен! — Яростно отозвалась она.       Затем ярость схлынула, оставив вместо себя лишь ужас и страх. Не поверивший своим ушам, Эймонд переспросил у неё. И Ларра дрожащим голосом повторила свои слова. В тот день дети Ларры наелись досыта, а кладовая в её небольшом домишке обогатилась крупами и колбасами. Эймонд выслушал Ларру, питавшую отвращение к близкородственным бракам Таргариенов, и понял, что Рейнире не удалось загнать под свою пяту всю столицу. Оставались еще люди, для которых благочестие было не пустым звуком.       Эймонд стал частым гостем Ларры. Он приходил к ней, чтобы успокоить свою душу, тщательно скрываясь как от шпионов Рейниры, так и от шпионов своего деда. Её вера, набожность и чистое сердце стали для него отдушиной после лицемерия и алчности двора, поклоняющегося Рейнире. И когда он решил избавиться от сына Эйтана, Ларра оказалась идеальным инструментом.       Он не заставлял её. Эймонд честно рассказал ей обо всех рисках, и несмотря на то, что она могла умереть, Ларра согласилась. Она сумела стать кормилицей Эйликса и втереться в доверие к служанкам Дейны, присматривавших за маленьким принцем. Она даже умудрилась удивить его, показав ему пузырёк с ядом. — Если меня поймают живой, то я не подведу вас, мой принц. Я лучше умру, но не позволю даже малейшей тени упасть на вас, — пообещала Ларра ему, пряча пузырек в складки платья.       В день, когда Рейнира, Эйтан и Лейнор отсутствовали в Красном Замке, Эймонд решил действовать.       «Они хотят показать своего идеального принца народу? Что ж, боюсь, показывать будет некого», — с наслаждением размышлял Эймонд, передавая Ларре инструкцию через одного из своих пажей.       Проблемой оставались белогвардейцы, которые могли услышать шум и помешать его плану. Если Черные Плащи ели в общей столовой и подлить им небольшую дозу яда или снотворного было не так уж и сложно, то Белые Плащи ели каждый в своих покоях. Узнав, что этой ночью у покоев Дейны и Эйтана будет сир Эррик Каргилл, Эймонд был готов отменить задуманное. Но на выручку внезапно пришёл сир Кристон. Оказывается, он следил за ним по просьбе Алисенты и прознал про Ларру и про то, что она пробралась во дворец с помощью Эймонда. Эймонд ожидал, что он начнет отговаривать его от этой затеи, но Коль удивил его, предложив ему свою помощь. — Это дитя — результат богомерзкой связи между родными братом и сестрой. Я не считаю, что его убийство вообще можно считать грехом, ведь само его существование — это оскорбление Семерых. Вы задумали богоугодное дело, мой принц, и я в вашем распоряжении. К тому же, принцесса Рейнира слишком долго наслаждалась беззаботной жизнью. Пора бы обрезать ей крылышки, — пылко произнес сир Кристон, глядя на него с блеском в глазах.       Эррика Кристон взял на себя, Эймонд лишь велел ему не лишать рыцаря жизни, ибо Рейнира не оставила бы просто так убийство своего любовника. В итоге всё сложилось как нельзя лучше. И Эймонд не смог сомкнуть глаз той ночью, каждую минуту ожидая известий о смерти Эйликса. Но он не дождался этой новости ни ночью, ни утром. Не было ни переполоха, ни шёпота среди слуг о нападении на маленького принца. Даже подготовка к представлению Эйликса жителям Королевской Гавани шла полным ходом.       Эймонд не мог ничего понять. Ларра не объявлялась ни во дворце, ни у себя дома. Сир Эррик привычно сопровождал Рейниру и Лейнора, среди Черных Плащей не было никакой суеты, а Дейна с радостной улыбкой вышагивала по коридорам замка в сопровождении своих фрейлин и с живым и вполне здоровым Эйликсом на руках. Лишь Эймма загадочно улыбалась, глядя на него, да Деймон бросал подозрительные взгляды.       «Они не смогут ничего доказать. Я никак не связан с Ларрой», — успокаивал себя Эймонд, стойко выдерживая взгляды дяди и племянницы. — Мой принц!       Эймонд отвлекается от невеселых размышлений, услышав голос Коля. Эймонд отмечает легкую нервозность в движениях Кристона, и сам мгновенно заражается этим настроением. Коль вручает ему тренировочные меч и щит и тянет к углу тренировочной арены. — Что случилось, сир Кристон? — Тихо спрашивает Эймонд после пары обменов ударами. — Ларра нашлась, мой принц, — шепотом отвечает Кристон.       Эймонд радуется тому, что арена заполнена руганью стражников и лязгом металла, иначе его удивленный вздох могли услышать лишние уши. — Что с ней? — Эймонд делает ложный выпад, а затем бросается в атаку, которую Коль успешно блокирует. — Её тело принесли в её дом. Бедняжку дважды пырнули ножом, но умерла она от яда. Один из мальчишек, которому я поручил следить за её домом, увидел людей, несущих какой-то мешок и прошмыгнул в дом после того, как они скрылись, — ответил Коль. — Ты с ума сошёл? Это ведь ловушка! Если они проследили за этим мальчишкой, то след совсем скоро приведет его к тебе, а затем и ко мне! — Не волнуйтесь, мой принц. Как только мальчишка оставил записку в условном месте, я приказал своим знакомым из Блошиного конца разобраться с ним.       Эймонд застыл на месте. Он не ожидал подобного хладнокровия от человека, который был для него идеалом рыцарства. — Другой мальчишка пробрался в дом уже вечером, чтобы проверить, осталось ли тело в доме. — Продолжает отчитываться Коль. — Тела не было. — И от этого мальчишки ты избавился? — Интересуется Эймонд. — У лорда Лариса много беспризорных детей на службе. Одним больше, одним меньше, — пожимает плечами Коль. — Ваша безопасность и безопасность вашей семьи — вот мой приоритет. А остальные люди живут, чтобы служить. И я мечтаю о том, чтобы в будущем все они служили достойному королю, а не грешнице-потаскухе, — последние слова Коль произносит шёпотом и с горящими от ненависти глазами.       Эймонд расслабляется. Коль и Ларис сумели обезопасить его и замести все следы, которые могли привести дядю Деймона к нему. Внутри него просыпается давно забытая надежда.       «Я не один на этом пути», — радостно думает он, бросаясь в бой с Кристоном.