Лэндхелл

На моем родном языке есть одна занимательная поговорка. Дословно – «Иногда достаточно одного письма». Говорят, еще до нашего принца Королевство Рилия было готово идти на мирные переговоры с каким-то небольшим, но абсурдно роскошным государством на севере Тавореха. Кажется, они даже не жертвовали своими землями и водами, только соглашались поставлять в нашу крысятню свои драгоценные камни в неограниченном количестве. Однако за день до переговоров таворежский посол получил письмо от другого вельможи, где тот в красках ругал рилийскую знать, обвиняя ее во всех грехах человечества и, если честно, был весьма объективен. Посол написал ответное письмо, где активно соглашался с каждым словом своего друга. И так вышло, что государственный переводчик прочел эти высокопарные сплетни. Так вышло, что он был из ненормально преданных королевских псов, таких, что ценят правду и службу выше драгоценных камней. А потом все быстро: донос, стража, никаких мирных переговоров. В результате – кровавая и тяжелая война, сотни жертв и очередная безликая колония, на долгие годы окончательно превратившая Таворех в рабский континент. С тех пор утекло так много воды, что имена этих послов канули в небытие, а все участники событий сгорели в огнях Нижнего мира или обернулись призраками. А поговорка осталась. И я бы даже не помнила о ней ни словечка, но в нашей семье тоже все началось с одного письма. До десяти лет я искренне верила в мир. Толстый алкоголик-принц тогда был несильно старше меня и, кажется, разок даже пригласил потанцевать на балу в честь Дня Черты. В тот момент его безжизненное белое лицо даже казалось симпатичным. Принц не отталкивал, но восхищал, и от того восхищало остальное. Я резко вставала, когда играл гимн Королевства, крепила герб к платью в праздничные даты, носила высокие каблуки и накручивала волосы. Но главное – лишний раз не демонстрировала магию и стеснялась ее так, как некоторые не стесняются откровенной тупости и злобы. Пропаганда ведь сильна. Особенно когда ты совсем маленький ребенок, который без разбору верит любому взрослому, если у него достаточно красивый костюм. Я не думаю, что ты, мой неродившийся читатель, рилиец, но в Викореннской империи, может, чуть раньше, чем у нас, была похожая система. Магия грешна. Чем сильнее твоя магия, тем больше ты провинился в прошлой жизни. Может быть, убивал людей или бил детей, или продавал щенков живодерам – не важно. В этой жизни тебе дали силу, способную на все плохое, что ты творил ранее, только для того, чтобы решить, достоин ли ты следующего перерождения. Если хочешь быть достойным, надевай перчатки и заколки, рисуй магические печати и не забывай напоминать самому себе, что все, что делаешь – грех по определению, и даже мысль о магии – шаг назад, от Бога. Есть ли вообще этот Бог? И вот, тогда, еще до рождения Лэни, все в моей семье думали так – все, кроме брата. У меня был брат, сама в шоке, даже сейчас, копаясь в своих печальных воспоминаниях, которые видела перед глазами изо дня в день последние восемь лет. Брат был высокий как секвойя, тонкий и, прямо как я, ярко-рыжий, немного в красноту. Я не помню цвета его глаз, они были то лугом весенней травы, то прелой листвой, то прозрачными сумерками. Он всегда носил белоснежные костюмы, а пах розмарином, ветром и немного табаком, хоть был совсем молод. А потом исчез. Исчез, будто его никогда не существовало в нашей семье, испарился с семейных портретов и фотографий, а я с испугом осознала, что не помню его имени. Сестры делали вид, что не было никакого брата и трогали мой лоб своими тонкими и холодными пальцами, когда я вновь и вновь выбегала из спальни в слезах и одной сорочке, надеясь увидеть самое любимое лицо. Сью, ты перегрелась, говорили они и кукольно, одинаково качали головами, как детские игрушки. Каждый в нашем поместье, от отца до слуги, от кошки до собаки, стремился убедить меня в том, что в семье нас всегда было трое: я и две старшие сестры-близняшки с длинными светлыми волосами. И никаких рыжих высоких парней, слагающих сказки и легенды, курящих папиросы на краю болота и с легкостью запрыгивающих на коня в сезон охоты. Казалось, я медленно схожу с ума. В полусне и бреду я однажды услышала обрывок диалога. Врач сетовал, что моя магия слишком сильна, и он не может стереть [зачеркнуто много раз] из памяти, ибо вся моя оболочка блокирует его магическую силу. Он заставил меня забыть его имя, цвет его глаз и много-много других мелочей, но он не может заставить полностью стереть из памяти «этого человека», потому что есть такие вещи, против которых магия сознания бессильна. Такие люди, которые всегда будут помнить. Тогда я замолчала. Сделала вид, что забыла про его ярко-рыжие волосы и высокий мягкий голос, забыла его большие теплые руки и колыбельные про месяц и мышей, живущих на его обратной стороне. Так прошло два года. Родилась Лэни, и еще не успела полюбить власть так, как любила ее я, глупо не связывающая принца и совет со странной пропажей самого дорогого человека. Но иногда достаточно одного письма. Я не вспомню, что именно написал мне брат, честно, просто не хочу вспоминать. Но он существовал. Он был на другом конце мира, в солнечной Каролине, среди других невероятных магов и добрых легенд. И магия там не была грехом, а Рилия – райским садом, и он жалел, что я не там и не мог держать в себе страха за свою драгоценную сестренку. «Ты сильнее, чем они все. Они сожрут тебя с потрохами, потому что боятся, малышка Сью. Я не могу не думать о своей дорогой сестричке, о том, что ждет ее в этой стране людоедов и смертей» У меня к тому моменту тоже появилась сестренка. И у нее тоже проявилась магия, сильная и необузданная. Я плакала у кровати Лэни всю ночь, прежде чем вытереть слезы краем сорочки и полностью изменить нашу жизнь. В одиннадцать лет я уже стояла у дверей дома Наставницы со сжатым в кулаке адресом, наспех написанным от руки. На следующий день я стала самой молодой участницей Сопротивления. *** Выходит, именно письмо привело меня сюда. На площади «Лэндхелла», пустом пристанище чужой статуи с неизвестным языком вдоль каменного тела я неуверенно и торжественно предвкушаю объявление. Внутри все цепенеет от страха. Мне плевать, как отреагирует Руби, я все равно ничего не пойму. Лэни обрадуется: она устала скитаться по горам и полянам, ночевать в коробках-гостиницах или торговых тележках среди зерна и мышей. Фел сама предложила эту идею. Но Эйби? О чем он подумает, когда я это предложу? Как меня назовет? Что будет в его голове, когда я робко укажу, что горожане по нашей задумке должны быть зеркальными клонами? Он внимательно разглядывает меня своими серо-фиолетовыми глазами и почти не двигается, его взгляд добрый и мягкий, похож на взгляд исчезнувшего брата, который, может быть, ждет меня в Каролине. А может, и нет, в любом случае, не хочу об этом думать. Мы уже не увидимся. В небе неподвижно висят облака, и свет разливается океаном вдоль приземистых домишек народа, которого тут больше нет. В центре будет площадь с фонтанами, живой изгородью и маками. Над пляжем – самые современные кафе, где будут подавать рыбу и блинчики, простую еду, какую мы видели в близлежащих городах. А в магазинах на торговой площади не будет ни одного бутика с дорогими нарядами, и все мы будем ходить в однотонной льняной ткани и босиком, или, как Майя, в ярком взрыве всех существующих красок. Никакой роскоши. Никакой аристократии. Только мы и радостный простой «Лэндхелл». Я открываю рот. И начинаю говорить. *** Когда заканчиваю, наконец-то смотрю на людей, окружающих меня. Лэни хлопает в ладоши от восторга – она всегда любила строить замки и домики из веток, Фел сияет от странной гордости, а Руби задумчиво разглядывает небо. С замирающим сердцем я перевожу взгляд на Эйби, и, боже… Он смотрит на меня, он смотрел на меня все это время. Под его светлыми ресницами, длинными, как у девушки – восторг и сияние, и, если бы я была хоть капельку самонадеянна – будто бы любовь, не как к подруге, а как к… Но лучше об этом не думать, не то жар поднимается к щекам и шее, краснея неровными пятнами, хотя сейчас только восемь утра, и слишком рано для настоящей духоты. В его внимательном взгляде и приподнятых пепельных бровях нет ничего, абсолютно ничего, что можно было бы расценить как намек на что-то кроме восхищения. По крайней мере, он мной восхищается, уже что-то. В золоте солнечных лучей его волосы желтеют как косы сказочной красавицы. – Мы подумали об этом вчера, – Фел умело вступает в игру. Ой. Видимо заметила мое замешательство. Ужасный из меня лидер, – лучше, чем это, места не найти. Здесь уже было поселение, а значит, легко воссоздать его и изменить. Даже память людей лучше поддается коррекции в таких ситуациях. – Допустим, – Эйби наконец-то отрывает от меня свой взгляд, слава богу, можно дышать, – Сью сможет создать дома, фонтаны и все такое вот это вот, тут я уверен. Я помогу с жителями, тоже без сомнений. Но, Фел, я беспокоюсь о тебе. Да, я тоже об этом подумала, надо кивнуть. – Ты хочешь сказать, что я слабее вас? – кажется, она слегка обижается. Ой. – Нет, нет, что ты! Просто магия сознания, она ну… Даже в погребе Принца иногда не остается места для вина. Весь мир, еще и зеркальные клоны – не слишком ли много? – Еще чего! Нормально. Я способна на такое. Придворный маг сознания мог стереть из памяти человека, даже если его очень любили и ценили. Полностью. А нас никто не любит и не ценит. К тому же, это равноценный обмен, мы обменяем наши имена на город, – замолкает и поднимает голову, – я способный маг. Пожалуйста, не ставьте мои силы под сомнение. Мы в ней не сомневаемся. Просто страшно. Придворный маг тоже кое-что не мог, но об этом лучше промолчать, даже если хочется говорить. Не то место, не то время. Это только сделает ситуацию хуже. – Имя, – Руби хватает рукой что-то незримое в воздухе, – без имени нас и нет… – Именно! Об этом я говорю! Мы станем те, кого нет! Кажется, это я уже слышала из чужих уст, но не помню когда. – А если перестать существовать? Человеку не дано не быть. – Ну, нас не будет только для них, не переживай! – окончательно теряю нить повествования, – мы придумаем себе новые имена, похожие на наши старые, и от этого хорошо их запомним. Нас не будет для тех, кто запомнил нас не нами. Руби поднимает сиреневые брови и радостно улыбается, почти скалится, обнажая острые клыки. Интересно, он потомок сапфиров? Или драконоидов? Наверное второе, это у них обычно такие глаза и острые черты лица. Жаль, правды я никогда не узнаю. Ведь даже Руби не знает, кто он. – Ладненько, – Эйби разминает пальцы, – эй, наконец-то понадобится мой каталог! Я в предвкушении… – Действительно! Каталогом он называет целый сборник людей в полный рост – вырезки из газет и журналов, фотографии, несколько подробных и реалистичных портретов и их умелые копии. Рядом с каждым человеком – имя и фамилия. Каталог это его главное оружие, которое Эйби увлеченно и щепетильно собирал еще там, в Королевстве. Для нас это обычный мусор, но для хорошего мага зеркал эта информация на вес золота. Имя и внешность в полный рост – этого достаточно, чтобы создать зеркального клона. Существо из чистой магии, существо из другого мира. Когда его плоть обретет чужие черты, а мысли станут его собственными мыслями, клон обернется настоящей личностью со своими переживаниями и радостями. Только не влюбится никогда, потому что магии не нужно любить, это против ее природы. Хотя, Эйби говорит, что нет ничего против природы, просто что-то встречается чаще, а что-то реже, и более частое сразу именуют нормой, хотя само понятие нормы противоестественно, если мы говорим о чувствах, которые никому не вредят. Особенно о любви. Эйби хоть и балбес, но о таких вещах всегда говорит ужасно мудрые штуки, и от того нравится мне так сильно. Знаете, в нем будто бы есть что-то, чего не хватает моему несовершенному сердцу. – Завтрак? – вдруг вскакивает Лэни, чуть не падая с валуна. Фел вовремя ловит ее в полете, хотя до земли тут недалеко. Действительно. Завтрак. Я так волновалась, что уже не могу ни есть, ни пить, и это тоже очень смешно. Но меня вроде бы не трогают. В ближнем городке мы неплохо затарились зернами для каш, а в холодной сумке еще осталась, кажется, банка молока. На троих с половиной этого хватит. А я не буду есть, пожалуй, лишь выпью холодного черного чаю. Это, кстати, традиционный напиток Рилии – просто ужасно. Не могу перестать любить такую мелочь. Брат тоже любил чай, может, поэтому? *** Он вкладывает в мои руки холодный стакан со сколом. Надо будет починить в свободное время, но точно не сегодня – трещина небольшая, еще есть немного времени перед тем, как посудина окончательно разойдется по швам. Думаю о трещине на стакане, чтобы не смотреть Эйби в глаза. Не хочу смотреть на него, чтобы не давать себе надежду. Простая логическая цепочка. Он добрый и открытый человек, и с этой глупой заботливой нежностью относится ко всем выжившим, и относился ко всем уже мертвым, парням и девушкам всех существующих в нашей реальности возрастов, даже к Руби, хотя к нему вообще сложно как-то относиться. Эйби, кажется, его побаивается. И все равно улыбается и заботится, понимаете, какой он хороший? И до ужаса тактильный. Наши пальцы слегка соприкасаются, когда я наконец-то забираю из теплых рук стакан с чаем. – Нервничаешь? – бог мой, зачем он садится рядом? – всё же, на тебе это все держится, ужасно, наверное. Такая ответственность. – Сказал ответственный за население. – Это другое! Отражения славные, и я так давно мечтал создавать клонов! Даже имя новое себе выбрал подстать. Ну, с правильным значением. – Это вроде… Клонировщик? Зеркалодеятель? – Такого же не существует! Я назову себя Эйби, что означает «Всеобщий отец». Кажется, мое лицо судорожно дергается от смеха. При всей моей любви к этому человеку, мой неродившийся читатель, я не могу представить чего-то более курьезного и смехотворного, чем назвать его отцом! Он младше меня на месяц, светлоглазый, с высоким но немного грубым голосом и длинными ресницами. А главное – весь увешан золотыми и серебряными штуковинами, как птица-подражатель, ограбившая ювелирную лавку. Ну не выглядит так классический отец, честно. Ничего не могу с собой поделать, смешно. – Будто бы ты придумала имя получше, – он наигранно обижается, но тут же забывает эту печаль. – Я не ты, у меня нулевое воображение. Планирую стать просто Сью. – Потому что у тебя красивое оригинальное имя, можно и не менять, – он касается моего плеча своим, стакан звенит пальцах. Трещина растет. – Спасибо? – делаю глоток терпкого чая, пытаясь выдавить из себя комплимент, который вертится на языке, – но мне твое тоже нравится. Будет жалко его забывать. Чай переслажен. – Да, – он то-ли уточняет, то-ли говорит это себе, беспокойно отворачиваясь, ему было неприятно это слышать? – мы могли бы назвать этим именем нашего ребенка… Грохот. Трещина расползлась вдоль стеклянного тела. Земля быстро выпивает разлитый чай и глотает тающие льдины. Смотрю на это, как дура, не в силах поднять головы. Надо применить силу, но почему-то не получается, хоть заклинание и простейшее. Есть такие вещи, против которых магия бессильна. Это, кажется, тоже не мои слова. Когда получается, Эйби уже нет рядом, а Руби тоскливо и кисло смотрит куда-то в сторону моря. И как это понимать? [Перекрытые краской страницы] Господи, как неловко за подобные мысли… Позже их закрашу, читатель. Мне стыдно рассказывать тебе о своих личных отношениях, ведь эта история должна быть о революции или о создании города или о детях, ненавидящих свою родину, а не о дуре-Сью и ее возлюбленном-балбесе, который говорит глупости и исчезает. Но, если тебе это в какой-то степени интересно, я не трону то, что было до разбитого стакана. Натягивая змею на тумбу, можно предположить, что это важный исторический факт. Ну, или у меня просто были очень красивые мысли и не хочется их убирать. А может я и не буду ничего убирать, потом решу. Надо работать. Я вернусь позже. *** Карта готова только под вечер – длинный кусок бумаги и несколько карандашей, наслаивающих свою штриховку друг на друга. Все моего личного производства. Здесь создавать бесконечно легко, и я почти не трачу на это магических сил. Руби, с перевода Фел, говорит, что это от того, что магия здесь почти осязаемая, и ее можно ощутить в воздухе не только носом, который сильнее всего чувствителен к изменчивым частицам, но и кожей. Говорит, это похоже на давление под водой, но я не понимаю. Наверное, дело в природе Руби и его запретной магии – все же, это решающие факторы. Но колдовать действительно просто, проще, чем где бы то ни было. Будто бы что-то вспоминается. Связанное с братом и голубой травой. Оно на поверхности, здесь, надо лишь немного подобраться… Но нет. Пустота. Как в степи. Возвращаясь к карте, хочу еще раз отметить, что в городе будет целая площадь с фонтанами. Красивые архитектурные сооружения и плеск пресной воды в летний день, что может быть прекраснее? Поставлю в трубы магический барьер, и вода будет поступать прямо из моря, но менять состав прямо в процессе движения – тут хватает энергии даже на такие фокусы. С электричеством труднее, но, на самом деле, генераторы не такие сложные, стоит только соединить их между собой и тоже сделать прочнее. Электричество – чистая энергия, и примесь чистой магической энергии ему не повредит. От электричества свет и плита, уже без старой планировки, я хороший градостроитель. Водопровод будет работать как и фонтаны, конечно, ванные будут с душем, как в самых современных городах. Лэндхелл будет идеальным городком… Побольше света и поменьше красного. Ненавижу красный, ненавижу за многое. Слишком много вещей, которые мне не нравятся, приобрели этот омерзительный цвет. Слишком много крови впитала земля на моих глазах, и слишком много крови вылилось из меня в пылу неплодотворных сражений и очередного прикусывания губы. Но маки будут красные. Макам позволено такими быть, потому что это цветы сна, цветы спокойствия. Вестники сладких грез и новых встреч. В степях мы видели целые поля маков, и часто оставались в них ночевать, под ярким и звездным южным небом. Это были самые спокойные ночи. Тогда Майя еще была жива, поэтому вспоминать эти вещи так приятно. Неприятно, когда на ее зелено-фиолетовом платье появилось красное пятно. В моем городе не будет ничего красного, кроме маков на площади. Маки и фонтаны. Прелестно. – Начать строить город лучше завтра, – я поправляю воображаемые очки, – сегодня мы определили, что где будет находиться, так что завтра можно будет приступить непосредственно к работе. Делать все буду я, поэтому здорово если вы поможете мне не магически, но физически. – Будем таскать коробки? – Вроде того, только не коробки. Я создам из осколков и руин много разных предметов, и их надо будет расставить по полочкам. Еще приветствуется умственная помощь – следить, все ли создалось правильно, я же не Бог. – Даже Бог не создавал, – невпопад вставляет Руби. А он откуда знает, что Бог создавал, а что нет? – Как в кукольном домике, – радуется Лэни и хватает Эйби за косичку, тот смешно ойкает. – Кстати, – я все еще избегаю смотреть в его глаза, но уже не так критично, – сколько человек получилось? – Сто девятнадцать, – пожимает плечами он, – изначально было больше, но некоторые ребята довольно сомнительные личности… Нам же не нужны убийцы в городе. – А разве важна личность исходного человека? – Ну конечно! – я чувствую его теплый взгляд, – когда клонируешь младенца, можно не думать о мыслях оригинала, важны только гены. Но если речь идет о клоне взрослого человека, его прошлое очень важно! У клона не будет его воспоминаний, но будут все приобретенные черты характера. Фел может что-то изменить своей магией, но не всем, далеко не всем. И не все. – Это правда. Бывает такое, что нельзя определить, что именно в сознании отвечает за черту характера, поэтому ее нельзя изменить. – Справедливо, – не смотри на него, не смотри… – Оно сильнее магии, – снова невпопад роняет Руби, намечая контуры нового шедевра. – Что оно? – Всё, по правде, – он медленно проводит пальцами по пушистой кисти и не смотрит на нас. Под хорошее настроение я расщедрилась на холсты и магические краски для Руби. Надо же чем-то увлечь человека, к тому же, во всех приличных гостиницах обязательно есть картины. А я, как вы помните из прошлых монологов в этом дневнике, если я не закрасила их к демону, рисовать совершенно не умею. Надо расходиться. Завтра тяжелый день, тяжелый для всех нас. *** Эйби почему-то остается на кухне, рядом, за столом, и я снова пишу сюда, просто потому что так легче вынести эту невыносимую влюбленность. Будто бы, рассказывая вам об этом взрыве прямо под кожей, я выговариваюсь хорошей подруге, которой у меня теперь нет. Подруги не хватает. Мне почему-то хочется, чтобы ты, мой неродившийся читатель, был девушкой. И чтобы, читая это, ты хотела со мной подружиться и поговорить. Глупо, но не глупее моей любви. – Я по делу, – как-то менее неловко не стало, – ты не подумай, мне нравится идея с клонами, просто… – Я слушаю, – не смотрю на него. До сих пор. Просто не могу. – Не будет ли странно, если в нашем городе окажется сто с лишним уже когда-то существовавших человек? Ведь даже не факт, что все мои фотографии мертвы, а если клон узнает, что он клон… Это нам не надо. «Я не хочу их убивать», – вот что он имеет в виду. Да. Есть такое. Как хорошо, что я невероятно дотошный градостроитель. – Я изменю их, – резко выдаю, как будто только и ждала этого вопроса, – не очень сильно, но в мелочах. Цвет кожи или глаз, рост, даже возраст – младше их сделать не получится, но вот на пару лет старше… – Как здорово! Ты и так можешь? – Конечно, могу, – пытаюсь улыбнуться ему сквозь длинную рыжую челку, – моя магия сильнейшая, на планете, забыл? – Господь мой, как камень с души, – кажется, собирается уйти, но резко останавливается. Шумно вздыхает, будто готовится сказать что-то непоправимое, – Сью… Я ну… Неправильно сформулировал мысль тогда. – Про ребенка? – Да, извини… Я хотел сказать, что ты могла бы так назвать своего ребенка. Ну, или моего, все равно у меня ноль идей. Поторопился, вот и слиплось. Со мной такое бывает, помнишь, как тогда в лавке? Прости меня, ладно? Это звучало мерзко и пошло. Я кожей чувствую ледяную воду, хоть в кухне тепло, почти жарко. Лед обжигает плечи, и с волос струйками стекают растаявшие ледники, как будто я – земля, и на меня вылили черный чай со льдом. В висках звенит колокольчик. Но это все – лишь полминуты, потом оно исчезает, оставляя липкое и глупое разочарование. Оговорился. С ним действительно такое бывало, и не раз, и я должна была сразу это понять, а не думать все то, что теперь точно зачеркну и закрашу. Он не хочет быть моим парнем и мужем, не хочет ребенка и не хочет быть со мной ближе, чем есть сейчас. Он не влюблен в меня, он просто тактильный и добрый балбес, который вечно путает слова. Да ладно тебе, Сью? Чего ты ожидала? – Ладно, – надеюсь, улыбка выглядит нормально, – извини за реакцию, это просто было очень неожиданно. Я не зла на тебя, просто удивлена, что ты способен такое сказануть. Повезло, что в полумраке не видно, как покраснело мое лицо. Такими неприятными пятнами. Семейное. – Хвала всевышнему, – очередная вариация поклонения Богу. Он ведь атеист. Смешной. Поэтому я ему все прощаю, – если бы я своими руками испортил отношения с тобой… Я бы утопился, честно. – Да ладно тебе. Глупости. Я не настолько обидчивая. – Судя по твоей реакции… – Я утомилась. – Ты всегда утомленная, – он зачем-то уберает прядь моих волос за ухо, – ого, а в полумраке твои глаза почти одного цвета. – Ой, да иди уже спать! – сейчас я в полумраке еще сильнее покраснею, он точно увидит. Стыдоба. – Ухожу, ухожу… И он действительно удаляется. Хлопает дверь дальней комнаты, и я слышу торопливые шаги по скрипучему полу. Но и они вскоре стихают. Роняю голову на стол, и все горести мира ласково обнимают мой разорванный на части разум. Хочется плакать. Надо закрывать книгу и идти спать. Завтра тяжелый день.