«Девушка»-ромашка

      Ван Линцзяо:       Дорога к границе давалась миссис Вэнь тяжело. Положение принесло с собой лишь одну приятность: груди налились больше прежнего и стали огромные, как две тыквы — и ту совершенно бесполезную: миссис Вэнь ни на минуту не оставалась с мужем наедине; и кучу страданий: то жуткую боль в висках, то боли в пояснице и ежедневную, накатывавшую с утра и мучившую до полудня тошноту, через день такую сильную, что оборачивалась рвотой.       Поэтому миссис Вэнь могла ехать только медленным шагом, чем изрядно нервировала своих спутников, начиная с мужа…       Отношения между молодожёнами испортились. Если сразу как пустились в бега, Вэнь Чао был в ярости и в бешенстве сперва на проклятого шерифа Вэя, потом — на собственных бывших подельников, смевших предавать и разбегаться, а после, спустя примерно с неделю, впал в какое-то душевное отупение, но с супругой пытался говорить и обходиться заботливо, то по прошествии ещё нескольких дней в его взгляде, голосе и манерах стало читаться, а потом сквозить раздражение. Он сделался надменен с остатками своих людей почти так же, как бывал надменен в лучшие времена здравствования его отца, а с Вэнь Линцзяо — нетерпим, как никогда не бывал раньше: стоило супруге при нём только потереть висок или, чувствуя, что мутит и бросает в пот, поднести ладонь ко рту, тотчас же кривился, так, что делался похож и принимался рычать сквозь зубы: «Вот опять ноешь? И так еле ползём!.. В конец издурилась… А если за нами погоня?..» От последнего — от одной только мысли — миссис Вэнь мутило ещё сильней…       И именно это оказалось правдой!       Белёсые валуны, между которых чета Вэнь с людьми плутала несколько дней, сменились холмами, густо обросшими высокими травами. Одним поздним — солнце уже село на три четверти, нерадостным вечером — нерадостным потому, что накануне ночью ещё один из людей Вэнь Чао пустился в бега — уже в сумерках, когда остановились и собрались спешиться на ночлег, человек, посланный на вершину холма оглядеться, вернулся с неё, вопя, что на горизонте на севере показалась группа всадников! И что под парой из тех, что едут впереди — чёрные кони! Как у Вэнь Жоханя, а потому и у его людей, любимой была неприметная гнедая масть, так чёрная, бросавшаяся в глаза и врезавшаяся в память, масть, которой всадники часто красовались на показ, слыла любимой у нынешних законников округа ***: семьи Цзян-Вэй и их прихлебателей, что звались помощниками шерифа!       Дурак в сумеречном мареве мог и обознаться, но и без того уже издёрганным, который день бегущим в страхе услышанного было довольно — поднялась паника! Все похватались за поводья и в бестолковых попытках поскорее убраться куда-нибудь подальше дыбили лошадей, и наезжали друг на друга. Пара человек разорались, что не хотят умирать, не хотят быть пойманными и убитыми, так громко, что у миссис Вэнь зазвенело в висках, и она взвыла:       — Заткнитесь, придурки! Уже вот-вот ночь — кто нас поймает в темноте?!       Мистер Вэнь, вместе с прочими отчаянно дёргавший за узду крутившегося на месте коня, услышав это, остановился, замер и вдруг выпалил:       — А ты не такая уж и дура!.. То есть… не совсем-то издурилась!       Криками, парой оплеух и взведённым курком чета Вэнь угомонила паникующих, и мистер Вэнь приказал обогнуть проклятый холм, а остановившись за ним, велел одному из тех двоих, что орали громче всех, слезть с лошади и развести костёр:       — …Пусть законники увидят издали и думают, что мы остановились! А как разожжёшь — догонишь!       Дурак пытался было спорить — на него насели остальные, обрадованные, что не им придётся возиться с костром и дурак, выругавшись, покорился.       За следующим холмом — солнце уже село совсем, вокруг стремительно темнело — мистер Вэнь приказал поворачивать:       — Если это законники, они видели, что мы на юг едем! На запад давайте, к границе штата!       Но людишки заартачились:       — К границе штата? На запад? Так к южной ближе! Пришпорить только надо!..       — А законничьи псы тоже не дураки: заподозрят небось!..       — Что-то А-*** всё нет, разве уже догнать не должен был?..       — Кто хочет, пусть и на запад едет, а по мне так…       — Разделиться надо: по одному, по двое скорее от шерифских уйдём!..       Мистер Вэнь рявкнул:       — Хватит! Заткнитесь! — и когда все с перепуга повиновались, объявил, — Чтоб законники не догадались, на восток сперва пойдём!       — А как же тогда… — раздалось неуверенное, — граница?       Мистер Вэнь перебил:       — А потом на юг свернём! Когда оторвёмся! — да так уверенно, что не будь миссис Вэнь с ним рядом, не услышь, как он бормотал себе под нос, поверила бы, что муж и правда что-то задумал, а не брякнул первое, что пришло в голову!       Людям, однако, услышанная глупость пришлась по душе: они перестали стенать и спорить. И десяток верховых: мистер Вэнь, миссис Вэнь, которая сочла самым разумным в этот момент не перечить, но мысленно уже кричала догнавшим законникам, что она женщина в тягости, таких не бьют и не вешают, и их люди — повернули на восток…       И… это неожиданно каким-то чудом и правда обернулось удачей! Утром, после ночи в седле, ни каких чёрных коней и их всадников нигде на горизонте не было!       Однако остановиться мистер Вэнь не пожелал — и даже когда миссис Вэнь накрыло дурнотой, прочищать желудок пришлось, свесившись из седла. Весь день брали на восток и сделали привал только вечером — миссис Вэнь сползла с лошади почти без чувств и очнулась из забытья лишь на следующее утро. Муж был деловит и почти весел и даже не подгонял миссис Вэнь за завтраком.       Так прошла пара дней. Однако к вечеру третьего мистер Вэнь сделался опять зол и недоволен — насев на него сперва с расспросами, а потом с бранью, миссис Вэнь Линцзяо вызнала причину: в тех местах, где они сейчас оказались, он не знал надёжного перехода через границу! Если продолжать ехать на восток, то дело будет ещё хуже: на Индейской территории начнутся приграничные лагеря и форты «цивилизованных» краснокожих. Нужно было разворачиваться и ехать на запад до Белого русла…       — Ты меня убить решил?.. — зашипела миссис Вэнь, — Не законникам, так дикарям в руки…       Муж попытался зажать ей рот ладонью:       — Замолчи, дура! Помочь не можешь, так… Прикуси язык!..       Супруги поругались и, осыпая друг друга проклятиями, легли спать порознь…       Миссис Вэнь проснулась от чувства, что на неё кто-то смотрит…       Распахнула глаза — была ясная лунная ночь.       А рядом на самом деле сидел и глядел на неё человек! И когда он немного повернул голову и на лицо его упал лунный свет, волосы у миссис Вэнь встали дыбом: человека этого: уже немолодого индейца со скуластой, вечно полугрустной-полунадменной рожей — она знала и знала, что он уже несколько лет как был мёртв!       Миссис Вэнь взвизгнула — мертвец оказался проворен: зажал ей рот рукой!       От его прикосновения миссис Вэнь вздрогнула — и лишилась чувств!..       …когда она очнулась, рядом с ней по-прежнему сидел мертвец! А по другую её руку — мистер Вэнь.       Последний прошипел:       — Не ори!       А мертвец — или призрак? — покачал головой и сказал печально:       — Не хотел напугать. — от его голоса миссис Вэнь чуть второй раз не провалилась в забытьё…       — Это… — прошептала она, указывая мужу глазами на мертвеца, — Это… Тут… Ты не видишь: призрак!       — Дура!       Мертвец-призрак снова покачал головой:       — Нехорошо говоришь!       Мистер Вэнь скривился и ничего не ответил.       Мертвец-призрак вздохнул:       — Нехорошо… Будить твоих людей надо: ехать надо! На запад ехать не надо, на восток, на юг ехать надо: дороги есть! Я тебя проведу! И её, и людей твоих проведу! Ты нам жизнь дал, мне в долг жизнь дал… Теперь тебя смерть ищет — я тебе долг отдам…

***

      Сюэ Ян:       — Ну-ка, руки, достопочтимый!       «Цыплёнок», свёл глаза на револьвер так, что, казалось, окосел, скорчил испуганную рожу и залепетал:       — Как? Что?.. Что же вы, достопочтимые… — но ни поднимать ручонки, ни выпустить из них поводья не торопился.       Пришлось поторопить:       — Руки!.. А то никуда не доедешь…       В этот миг выпученные словно бы от страха «окосевшие» глаза сделались внимательны и цепки — «цыплёнок» зыркнул на обоих достопочтимых. Тотчас же потупился и жалобно запричитал:       — Жестокий человек! Вы… Вы меня ограбите! Отберёте всё! А у меня… Я человек простой! У меня… Я человек честный!.. Или… Убьёте?! Ох!.. Ой!.. За что? Почему?.. Вам нужны деньги? Ох! Возьмите! Возьмите всё, только… — но рук он так и не поднял.       Решать надо было быстро: на узкой дороге между холмов могли догнать попутные, могли — появиться встречные. Могли вернуться патрульные. А ещё в Синчэне могла не ко времени проснуться жалость.       — Хватит! — прорычал Сюэ Ян — горло запершило, — Или руки — и к Бизону с нами едешь, или здесь останешься…       Палец Сюэ Яна чуть придавил спусковой крючок — «цыплёнок» или видел, или слышал: перестал плакаться и сказал тихо, серьёзно и почти зло:       — Вы же всё равно решили меня убить…       — Мы?! А нам зачем? Бизону надо будет — он тебя и убьёт! А мы тебя к нему довезём. Как договорились. Только поперёк седла: нам так спокойнее будет!       — К-как д-договорились? — «цыплёнок» бросил взгляд исподлобья и снова опустил глаза.       — Договор был, — говорить Сюэ Ян старался медленно и тягуче — так и глотку щипало меньше, — что ты с нами до Бизона доедешь. Был? Был! Но как доедешь — разговора не было…       …а про себя начал: «Пять!»       — Да и хотел бы я — уже бы пристрелил тебя…       …и мысленно прибавил: «И пристрелю, ещё тянуть будешь!.. Четыре!»       — …А впрочем… Не хочешь с нами ехать — поори: патрули, небось, недалеко отъехали! Спасут тебя!.. Руки, достопочтимый!       Достопочтимый совладал с собой: в лице не изменился, взгляда не поднял — неясно было, счёл он слова о патрульных только дурной шуткой, или понял, что «достопочтимые» догадались, что он не хочет иметь дело с местными индейскими законниками…       «Три!..»       — Д-довезёте?       — Я всё сказал уже!       «Два!»       — Ох!.. — выдохнул «цыплёнок».       Он всё-таки ещё раз стрельнул взглядом:       — Я… — и…       …наконец-то выпустил поводья и медленно поднял руки:       — Я верю вам… достопочтимые господа… Так и быть… Но если… вам всё же нужны деньги…       — На прицеле его держи! — велел Сюэ Ян Синчэню и, дождавшись, пока тот в свою очередь наставит в грудь «цыплёнку» револьвер, отошёл к белой кобыле за верёвками.       Вернулся и, недолго поразмыслив, приказал:       — Руки!       «Цыплёнок» покорно вытянул вперёд ладони и, больше ничего не говоря и не сопротивляясь, дал связать их, а после — и привязать его левую ногу к стремени.       — А теперь вперёд поезжай! Потихоньку! И в башке держи: рыпнешься… или кобыла твоя понесёт — пулю поймаешь! Затылком! А может — ещё куда…       — А вы… — едва тронувшись медленным шагом, «цыплёнок» попытался было обернуться через плечо, — То есть вы правда меня не оберёте? Не ограбите? Ох! Спасибо! Спасибо, достопо… — и умолк только когда Сюэ Ян прикрикнул ему в спину:       — «Езжай!» сказал! Потихоньку!.. И помалкивай!

***

      Сяо Синчэнь:       Сяо Синчэнь не смог бы объяснить почему, но думал, чувствовал, что из попытки захватить «школяра» ничего не выйдет: мерещилось, что тот, потянув время разговором, пришпорит, поднимет серую кобылку на дыбы, возможно, выхватит револьвер и пальнёт над головами «достопочтимых господ» — и умчится прочь!..       Однако всё устроилось как надо: как хотелось «достопочтимым» — их пленник не попытался сбежать, даже пока Сюэ Ян забирался на круп гнедому…       Они так и продолжили путь втроём: «школяр» — чуть впереди, «достопочтимые господа» — следом.       Когда, уже после полудня, навстречу попалось трое верховых — индейцев в традиционных одеждах: белых набедренных повязках и рубахах и легинах из кожи — «школяр» притормозил и потупился, и ехал, не поднимая головы рядом с «достопочтимыми», не сделав ни единой попытки просить помощи или привлечь к себе внимание своих диких соплеменников…       Обо всём этом нужно было подумать, но не выходило: во-первых, всё ещё ныло темя, и то и дело накатывала тошнота — когда Сюэ Ян обнял и прижался покрепче, Сяо Синчэнь прошептал ему:       — Прости…       — За что?       — За то, что… я тебя тогда… кувшином! Я… только сейчас… как же плохо!       А во-вторых, мысли всё время невольно возвращались к Вэнь Чжулю: почему тот сделал то, что сделал? Из-за денег? Как он вообще о них узнал? Тут память подкинула: он, Сяо Синчэнь в землянке сидит на полу и копается в куче соломы и вдруг вздрагивает: в комнату заглянул Вэнь Чжулю и окликнул… «Так он… — вспыхнула мысль, — он мог тогда заподозрить… заподозрить, что там что-то есть! Ох! Это я, выходит, виноват: намекнул, показал… — впору было ни хватануть себя по лбу кулаком, так заплакать от обиды на собственную глупость! — Почему я тогда сразу об этом не подумал?!» «Потому что был слишком напуган: думал, что Ян-Яна и лошадей украли! Или убили!»       Но это было не всё — уже к вечеру, когда воздух посвежел и отпустила дурнота, Сяо Синчэнь, вновь перебирая в уме произошедшее, вынужден был признаться себе: «Я не подумал заподозрить в чём-то Вэнь Чжулю, потому что начал ему сочувствовать! Жалеть! Он показался мне хорошим, достойным человеком с тяжёлой судьбой, к которому Ян-Ян несправедлив в своих подозрениях и подначках… А подумал я так, во-первых, из-за истории с несчастной миссис Цзян, а во-вторых… Во-вторых, из-за истории о Миссисипи. О пароходе! Вот только… Историю про миссис Цзян мне рассказал Ян-Ян, а о пароходе…»       И последнее крутилось и крутилось в мыслях — возможно, оттого, что commotio cerebri не проходит за один день: «Так было ли в рассказе о пароходе, что ходил по Миссисипи… и о ребёнке, что нанялся на этот пароход, хоть слово правды? Что, если это была лишь выдумка ловкого человека — человека, когда-то служившего Вэнь Жоханю, бандита! Выдумка, и придуманная всего-то пару дней назад для того, чтобы расположить к себе наивного простачка, имевшего однако какое-никакое влияние на человека умного и опасного — Сюэ Яна. Простачка, легко и купившегося на нехитрую лесть: «Он тебя услышит. Потому он с тобой другой!.. Каким давно был, а потом давно не был!»» «Он воспользовался тем, что Ян-Ян ничего не говорил мне о своём детстве! Как? Как-то догадался и воспользовался! Наверняка понял, почувствовал, когда начал свой «рассказ», что я ничего не знаю, вот и… Если бы я знал хоть немного, хоть что-то…» — и: «Я ничего не знаю — если бы я знал хоть что-то!..» — засело в голове намертво!..