Золотой компас

Бортовой журнал, запись №1

«Четыре дня назад мне пришлось выйти в море…»

***

      Спина ныла, а небольшие камни неприятно впивались в кожу, кажется, оставляя на ней соразмерные красные пятна. Солнце слепило глаза, заставляя жмурить их, в надежде отгородиться от яркого светила, а ещё ожидать, когда же очередное облако, гонимое ветром по синему небу, хоть на секунду, но прикроет его, помешав припекать голову и тело, словно раскалённая печка. Тело немело и не слушалось, а попытка пошевелить хоть чем-то превращалась в настоящее испытание, чья красная лента маячила на расстоянии пушечного выстрела, но всё же стремительно приближалась, стоило сосредоточиться на чём-то одном и посвятить этому всю себя без остатка.       В общем-то поэтому она сейчас и лежала на спине, собрав в волю в кулак и перевернувшись, что бы хоть немного, но контролировать обстановку вокруг, а не утыкаться носом в землю. Дышать ей было не легче, чем приводить тело в движение. Лёгкие не желали впускать в себя хоть каплю воздуха и горели при каждой попытке не умереть от нехватки кислорода, словно в них залили кипящее масло и позволили тихо подавиться под воздействием температуры.       Откинуть ноги девчонка не желала от слова совсем. Не здесь и не сейчас, когда толком ничего не сделала, нигде не побывала, ограничиваясь родным маленьким островком, и никогда не считала, что взяла от жизни всё, что только можно. А значится, нужно всеми силами пояснить этому придурку, стоящему напротив, что пожить ещё хочет. Желательно долго и счастливо, а главное со всем из этого вытекающими, и при том так сильно, что готова поклясться обо всём, о чем её не попросили бы.       — Мне не нравится, — вяло выдавила она из себя, пытаясь шевелить языком, что так же не желал слушаться и, кажется, опух во рту, упираясь в зубы и нёбо, но мужчина всё же понял, что промямлили, и устало покачал головой. Ну хотя бы не оставил на съедение птицам и другой водящейся здесь живности, проигнорировав. Уже неплохо.       — Конечно не нравится, — фыркнул старик, присаживаясь рядом и перехватывая одну из тонких рук, разглядывая что-то на ней и прикладывая пальцы к запястью, — кто кроме тебя такую гадость на зуб пробовать-то будет?       И она была в корне не согласна. Вернее понимала, что и правда, не будет, но ведь и носа похожего ни у кого нет! Такого дурацки-красного, как будто его владельца хорошенько приложили об стол или ближайшую стену его друзья собутыльники, переломав переносицу и после дав органу опухнуть от прилив к нему крови. Вот только у них всех, как у одного, эти отёки сходили, оставляя прекрасный кожаный нос, правда, переломанный чаще всего и с трудом втяниваю8ий в себя воздух, но это, на самом деле, было не важно. Он был нормальным и приемлемым для других людей, в отличие от её собственного.       Но всё же это сравнение лишь частично отображает реальность. На деле, она одна такая, неповторимая и со столом не познакомившаяся, и нужно бы по-хорошему этим гордиться, хватаясь перед каждым новым знакомым. Но он ведь мешает! Постоянно маячит перед глазами, не хуже красной тряпки, и не для неё самой. Каждый встречный норовит не то его потрогать, не то вовсе оторвать, посчитав детской шалостью и легкомыслием родителей, не запрятавших клей куда подальше и отпустивших ребёнка в бродячий цирк, где все были такими же странными. И не сказать же, что она против. Очень даже за, но больно просто до чёртиков и в первом, и во втором случаях.       Но возмущённый взгляд лекаря не волновал. Он лишь сильнее свёл брови к переносице, заставив подумать о том, что ещё немного, и они срастутся, став единым целым, как у того дядьки из овощного ларька на площади, который всё грозится оборвать ей руки, если ещё раз протяет их к его прилавку, и цокнул раздражённо языком. Потом все закрутилось так быстро, что девчонка не успевала и возмутиться его действиям.       Недолго раздумывая, её схватили за нос, потянув на себя, и заставили, не приложив к этому титанических усилий, детское тело разом обрести способность к движению. Девочка подорвалась с места, перехватывая мужское запястье, пытаясь хоть как-то ослабить хватку на многострадальном органе, игнорируя ноющую боль в мышцах, но потерпела лишь неудачу, когда её прямо за него и потянули в нужном направлении, ненавязчиво предлагая переставлять ноги быстрее. Намного быстрее, чем они вообще могли когда-либо.       — Когда я говорил, как бы у него там всё не отвалилось после трапезы данной дребеденью, — шипел он, таща её за собой в хижину, как нашкодившую кошку за загривок, — я имел ввиду совершенно не твой чёртов нос!       Двадцать шагов до домика ей показались вечностью, что никак не желала заканчиваться. Но когда вместе со слезами они всё же добралась, то ее бесцеремонно уронили многострадальном лицом вниз. Одна радость, что на одиноко стоящую кушетку, а не такой же несомненно одинокий пол рядом, до которого было тащить ближе — как только зашёл, так сразу и кинул. Так что возмущаться она не решилась, лишь сильнее вжалась в подушку, пытаясь давлением успокоить ноющий нос, что кажется вылечил всё оставшееся тело, и зло прошипела:       — У-у, злостный старикашка, — слова получились неожиданно громче, чем планировалось изначально, и подушка их совершено не приглушила, это-то и заставило в ужасе распахнуть прикрытые от несправедливости глаза, попытавшись вылететь из этого дома со скоростью пули, выпущенной из револьвера.       — Это я-то старикашка, мелочь? — что-то на столе оглушительно звякнуло, будто обозначив чью-то скорую кончину, а после всё затихло, убивая всякую надежду на спасение.       Сбежать не дали. Вот от слова совсем. Прижали широкой ладонью к горизонтальной поверхности, стоило поднять ей голову и попытаться свалиться с постели, чтобы хотя бы ползком, но ретироваться отсюда, и всадили в ягодицу толстенную иглу, что, кажется, окончательно долечила. Даже нос и тот ныть перестал, словно и не было его на её лице никогда.       Она завизжала, видимо перепугав всё зверье на опушке, и заставила нескольких мужчин из близлежащих домов вывалиться на улицу, в поисках голосящей. Вот только те, поняв, откуда этот звук доносится, быстро захлопнули двери, возвращаясь к своим прошлым делам, словно и не слышали вовсе жалобные вопли. Предатели. Ну это если одним словом, а ведь можно намного глубже и проникновение описать суть проблемы, вот только мысли сейчас сосредоточились на совершенно другом.       А вот что, если бы этот старик действительно решил бы её умертвить? И колол совершенно не иголочкой, а чем побольше. Вот, например, сиротливо лежащим ножичком на столе. Но им было бы больнее, да. Тупой он, прямо как и Дьяр, которого все почему-то считают многоуважаемым лекарем и работником предсказательного бюро, который и умел разве что погоду угадывать. Ну и этого для городка на Гранд Лайн было более, чем достаточно, потому что его помощь была неоценима в нынешних реалиях. Как лекарская, потому что другие в этих краях почему-то перевелись, так и предсказательная.       И ведь говорил-то, он все точно, а денег, кои здесь гости редкие, но от этого лишь более нужные, не брал, предпочитая им небольшое, в отличие от главенствующего аристократа и его подхалима — мэра, количество овощей. И достаточно редко просил помощи суровой зимой, справляясь самостоятельно, хотя мужики и рубили ему дрова, а женщины порой притаскивали похлебки да пироги с разными начинками, которыми он непременно делился с девчонкой, что приходила погреться. А ещё лечил всех, но почему-то такими болезненным методами обходился лишь с нею, хотя и говорил, что это для предотвращения дальнейших поползновений в его дом и кладовую с травами. Но мало, к слову, помогало. Профилактика у него да, никудышная. А может и у неё давно иммунитет выработался от чрезвычайно частых повторений.       Знаете, она считает, что он мог бы стать хорошим моряком, потому что его навыки очень бы ценились в морских просторах. Нашёл бы себе команду и плавал по Гранд Лайн, покоряя всё, что видит вокруг, не хуже тех пиратов, чьи листовки сюда приносят вместе с газетами почтовые чайки. Но он прочно основался на этом месте, хотя другие жители и говорили, что когда он пришвартовал здесь свой корабль, то был готов отплыть в любой момент, заполучив достаточное количество лекарственных трав и снадобий для долгого путешествия по бескрайним бушующим водам. А сейчас он лекарь, обычный, уже ставший местным, житель, чьё судно теперь просто стоит у побережья и является убежищем для уймы моллюсков.       Она, как любили говорить старшие, уплыть помешала. Встретилась ему возраста лет трех, сбежавшая из дому и орущая возле какого-то дерева, схватившись за свой многострадальный нос, что с нежностью ужалила мимо пролетающая пчёлка. И всё. Любовь с первого подзатыльника. Но вот сама, хоть убей, не помнит ни-че-го-ше-ньки. Только, кажется, искры из глаз, напускное возмущение матери и болезненный, прямо как сейчас, укол. И как бы она не пыталась сплавить его обратно в море, он ну никак не собирался уплывать, отыгрываясь на девчонке, как только мог. А она же не хочет, чтоб из-за неё его мечты рассыпались прахом, а он, глупый, не понимает и открыто смеётся ей в лицо.       Если её мечты неисполнимы, так пусть хоть он счастливо улыбается.       — Чертовка бесстыжая, — фыркнул он, когда она наконец собрала всю волю в кулак и перевернулась, утыкаясь в мужчину взглядом, — даже спасибо не скажешь?       — Да за что тебе спасибо-то? — собеседница просто взорвалась, а лицо, кажется, слилось цветом с её носом. — Раньше я хотя бы ничего не чувствовала, а сейчас болит всё.       — Но согласись, живой всё же лучше, чем мёртвой? — если бы она не знала, что спорить бесполезно, то непременно сделала бы это. Вот только сейчас, наученная горьким опытом, собралась внимать, а не возмущаться.       Внимать тому, как ещё недавно вроде бы озорной человек, разом переменился, словно в него вселился кто-то невероятно скучный. Он начал свой длиннющий нравоучительный монолог, порой срываясь на крики. Заставлял, в общем, размышлять на тему того, что произошло, вернись он с рынка попозже. Её тушка так и осталась бы там лежать! Ему что, потом бы пришлось носить цветочки мне на могилку, да выслушивать жужжание собственной совести где-то над ухом?       Хотя порой он, возможно, желал свою собственную всучить ей, взамен той, что она безбожно посеяла по чистой случайности давным-давно. Слушала краем уха его монотонный говор, зло смотря на почему-то кажущийся виноватым во всех бедах потолок. Хотя вернее на огромную балку, что и служила ей убежище в тот момент, когда Дьяр с одним из местных обсуждал чудодейственные свойства одной найденной травки, для поимки любовника жены. А ещё ощущала, как болезненные спазмы в мышцах, будто пробежала кругов десять по острову, или проплыла столько же по морю, медленно сходят на нет, затихая.       В этот раз смешалось всё: усталость от всего пережитого, всё же наступившее облегчение, бубнящий что-то непонятное голос, продолжающий больше для галочки в своей голове, чем действительно для воспитания, напоминающий колыбельную, что она в своей жизни ни разу и не слышала. Хотя нет, всё же удалось как-то раз, от соседки, приоткрывшей на ночь окно в детской комнате, что так удачно располагалось рядом с яблоней, на ветвях которой девчонка и устроилась.       Это помогало погружаться в сон всё глубже, а пение возвращающихся птиц, что кажется, тоже возмущались, только вот из-за её недавнего крика, заставившего их подорваться с насиженных мест и сделать кружок по острову, стало последней каплей, после которой она действительно потеряла связь с реальностью, позволяя слишком тяжёлым векам закрыться.       Поспала недолго. Кажись только и успела закрыть глаза, как сразу же распахнула их, не подремав и десяти минут. Вот только она была полностью отдохнувшей и спать не хотела совсем. Разве что тело ощущалось таким тяжёлым, что подниматься с постели не хотелось вовсе, а единственным желанием было провести в кровати всю оставшуюся жизнь, даже если и не спать. Просто лежать и ничего не делать, более чем достаточно, вот только вряд ли ей позволят бездельно валяться, проминая бока, да и сама она так не сможет. Лень, к сожалению, не кормит, а есть хочется, физиологическая потребность, что говорить.       Дьяр же что-то карябал за рабочим столом с невероятно сосредоточенным лицом, вот только стоило ей с трудом повернуть к нему голову, как он мигом прекратил свои действия и повернулся к ней, вновь насмешливо сияя глазами, заставляя в ответ обречённо закатить свои собственные. Часы тихо тикали на стене, в приоткрытое окно задувал тёплый летний ветер, а в комнате было светло не столько от палящего солнца, сколько от множества стоящих в канделябрах свечей.       — Ну, и как ощущения, — хмыкнул он, укладывая руки на спинку стула, полностью поворачивая корпус, — летающих рыбок не видишь?       — К сожалению, только плавающие бабочки, — съязвила, свешивая одну ногу с кушетки, оставив её свободно болтаться в воздухе.       — Да, уже неплохо, — протянул мужчина, почесав макушку, — а теперь поднимайся и шуруй мыть склянки, иначе больше вообще не встанешь, — вроде и шутка, подводящая к профилактической работе, но ребёнок знаком с Дьяром не первый год.       Тело как-то разом напряглось, а мозг напряжённо заработал, обрабатывая полученную информацию. И на это ей потребовалось ровно семь секунд. Пять на то, чтобы осознать, что лекарь, даже такой, как этот придурок, с такими вещами шутить не будет, и девчонка действительно рискуюет так и остаться лежать неподвижно до скончания веков, а ещё две, чтобы подскочить на ноги и разом осесть, не в силах удержаться на них, хоть мгновение.       Боль прострелила все тело, а не только пострадавшие колени, что показались самой незначительной частью всего этого. Ещё и голова кругом пошла от такого резвого подъёма, а перед глазами поплыли мутные пятна, заставляя зажмурить их, пытаясь как можно скорее прийти в себя. Она, стиснув зубы, медленно поднялась, опираясь на кушетку, и аккуратно пошла вперёд, поближе к Дьяру и раковине с колбами, тщательно выверяя, куда же поставить стопу, чтобы не завалиться на бок, не удержав равновесие.       Мужчина же, немного понаблюдал за её потугами и вернулся к своей работе, временами кося глаза на девчонку, чтобы убедится, что та не убилась по пути. Когда же наконец она добралась до раковины, то остановилась, опершись руками о бортики и переводя сбившееся дыхание, давя в себе ощущение того, что вновь вернулась на ту дорожку под открытым небом, когда тела своего не чувствовала вовсе.       Принялась за наказанную работу она на чистом упрямстве, вытаскивала из всей этой груды пробки, откладывая их в сторону, и ополаскивая колбы. Порой у неё складывалось такое ощущение, что только этим она и занималась, а Дьяр варварски использует её труд для мытья полов и сбора мусора.       Трудилась она точно долго, и как со сном не прокатило. Всё тянулось очень нудно, и когда девчонка закончила с последней колбой, то чуть не воспарила от счастья, ощущая себя уже намного лучше, чем было в самом начале. Боль всё ещё была, но ощущалась больше назойливым жужжанием над ухом, не чем-то действительно болезненным. Но если от одного можно было отмахнуться, то с другим пришлось сотрудничать, пытаясь просто не обращать внимание.       Когда она закончила, то немного подвинула Дьяра и уселась рядом с ним, доставая из шкафчика рядом небольшую толстую книженцию, открывая её на чистой страничке, зарисовывая съеденный недавно гриб и описывая те ощущения, что он вызвал в теле. Как сказал мужчина: «Подохнешь, продолжишь тянуть в рот всякую гадость». Вот только её уже настолько много, что у неё выработался какой-никакой иммунитет ко всему, что кладёт в рот. И жизнь, практически на улице, с одновременным поеданием того, что попадётся под руку, этому способствовала.       — Держи. — стоило ей только развернуться, дабы просветить о том, что закончила, да спросить о том, что именно он дал в качестве противоядия, чтоб быть подготовленной, как в ладошки полетела монетка. — Не кради ты больше ничего у Гэба, — заставил он её замереть с кругляшом в руках, — а то что ему станется действительно руки оборвать.       Будь под рукой что-нибудь тяжёлое, то она обязательно запустила бы, а так только монетка, кою быстро запихали под вязанную шапку. Видала, конечно, как многие дамы запихивают свое богатство в грудь, приковывая к себе странные мужские взгляды, и она бы тоже была не против спрятать драгоценности таким способом, но они обычно вываливались, и хорошо если падали в штаны, а не на землю, заставляя потом ползать на коленях в их поисках. В карманы тоже можно было попробовать, но монета бы вывалилась при беге, да и в случае чего, это место не дай море встреченная ребятня обшарит в первую очередь. Да и будем честны, осталось от них там одно только название, дырки с ладонь, а заштопать все времени нет, да и ниток тоже.       — Ещё, — невозмутимо выставила ладошку вперёд, смотря прямо в чужие глаза, надеясь не то чтобы надавить на жалость, скорее нагло потребовать, вдруг прокатит, и окажется, что этот придурок ещё не всё выложил.       Возможно, когда через несколько дней придёт торговый корабль, у неё получится приобрести несколько локтей дешевой ткани. А ещё нитку. Иголка, вроде, дома где-то была, стоит всего лишь получше поискать, забравшись в него. Если же этого не хватит, может стащить с судна несколько мешков, проделав дырки в нужных местах, получив довольно сносное платье. Всё лучше чем растянутая рубаха, с отсутствующими пуговицами, держащаяся только на честном, каким оно вообще может быть, слове да тонком шнуре. Ещё короткие штаны, чуть ниже колена, хоть и должны на деле доходить до щиколоток и не сжимать кожу на голени, да сандалии на несколько размеров больше, выкинутые когда-то кем-то из местных.       Конечно, можно было попробовать стащить и ткань, а полученное потратить на хлеб и что-нибудь ещё съестное, вот только еду стащить легче, чем бобину размером с неё саму. Тем более мать опять запрятала несколько бутылок с настойкой, и, если постараться, можно обменять её на несколько картофелин. А удочку на время у соседа позаимствовать, он все равно уплыл с острова, а жена в его владения редко заходит, только если не пытается загнать в дом.       Из размышлений и планов на будущее ее вырвал подзатыльник, что разом отрезвил и заставил понять, что больше ни шиша не получит, и стоит довольствоваться малым. Шмыгнула носом, в ответ пнув мужчину под коленкой, и быстро подскочила со стула, не позволив схватить её за нос и вновь приобщить к труду, а после приблизилась к двери, вылетев со смехом на улицу и побежав в город, подальше от Дьяра и его нравоучений.       — Не стыдно тебе, чертовка, старика бить, — крикнули вслед, подпирая плечом дверной косяк.       — Вот не надо! Ты вчера очень громко оповещал всех в баре, что ещё молод и полон сил для новых свершений, — на секунду повернулась, чтобы узреть показанный кулак, и в ответ высунула язык, зашевелив ногами быстрее.       Мало ли что, вдруг вновь решит забрать белли обратно. И знала же, что лекарь вряд ли за ней погонится, на деле отпустив восвояси, но все равно не останавливалась, петляя по узким улочкам, в итоге, потерявшись в неприметной подворотне для всего мира.       Даже свет сюда не проникал, будто обходя это место стороной, понимая, что здесь его никто не ждёт, а если все же решался немного осветить окрестности, то быстро поглощался стоящей вокруг тьмой, что была настолько густой, что казалось, стоит приложить немного усилий, и можно черпать её ложками, унося куда-то. Темно и сыро, нередко пробегают крысы, которые точно выглядят упитаннее ребёнка, кости, по крайней мере, не торчат. Стоило, наверно, родиться именно ей, чтобы не считать каждый белли в попытке отложить на всё, а главное прожить ещё немного и проснуться завтрашним утром.       Занырнув в неприметную дверь, она оказалась дома, но расслабляться не спешила. Здесь, к сожалению, была не одна, как бы не хотелось надеяться на обратное. На плите скворчало масло, словно эхом отдаваясь в ушах, так же как и шаги на кухне. А ещё стук ножа, разрезающего что-то на разделочной доске, что напрягал так же как завывания ветра по вечерам. Все вокруг было пропитано приятным ароматом пряностей и её парфюма. Парфюма для особых случаев.       В животе заурчало, а желудок, кажись ещё сильнее, прилип к позвоночнику. Ребёнок сглотнул вязкую слюну, комом вставшую в горле, и медленно сделал шаг назад, ища рукой дверную ручку, не отрывая взгляда от коридора. Но выйти из дома не успел. Входная дверь с силой распахнулась, больно ударившись о спину и заставив с грохотом полететь вперёд, покатившись по грязному полу, почти что до кухни, прямо в ноги матери.       Длинные шёлковые чёрные волосы, карие глаза и белоснежная кожа. Красивая женщина, но такая злая, что она никогда не устает удивляться тому, как у той получается обольщать заплывших моряков, заставляя чуть ли не кланяться в ноги, в поисках снисхождения. Местные-то уже давно обходят стороной и саму женщину и её дочь в придачу.        Высокий рост, хитрый взгляд и гордо поднятый подбородок с расправленными плечами, что показывали объемную грудь, и округлые бедра. Она завораживала взгляд, заставляя оборачиваться вслед, если просто заметить её на улице. И только один человек заставил её саму ползать у неё в ногах.       Она ненавидела отца ребёнка так же, как ненавидела и его самого. За то что оставил её с младенцем на руках, за то что его рождение не отвлекало мужчину от мечтаний, и за то что он заставил её выбирать между собой и семьёй, а после бросил одну на этом чёртовом острове, отправившись в море. А она была слишком глупа и наивна, чтобы распознать в нём настоящего, с её слов, пирата, а не того человека, за коим может стоять, как за каменной спиной. Это-то и поселило уверенность в том, что пираты ещё хуже, чем она сама, и надежду, что хотя бы в младенчестве, пока отец был рядом, мать была рада рождению ребёнка.       Сейчас в её глазах не было ни капли жалости или переживания, а ещё недавно сияющая на лице улыбка, сменилась брезгливо сморщенными губами. Сердце заколотилось, как бешеное, в ожидании её слов, а мужчина, открывший дверь и заставивший девочку отлететь в сторону медленно подходил ближе.       — Ты не говорила, что у тебя есть ребёнок, — прокуренный голос, в котором с трудом распознавались слова, стал отправной точкой.       Сердце, ещё недавно колотящееся с бешенной силой замерло в груди, а девчонка вся сжалась в ожидании того, что будет.       — А она не моя, — губы растянулись в улыбке, — так, побродяжка, что иногда подкармливаю.        — Так это баба что ли? — захохотал тучный мужик, наклонившись и заставив подумать о том, что скоро он завалится на бренное тельце и раздавит в тонкую лепешку.       Но нет. Он постоял секунды три нависая сверху, рассматривая девичье лицо, и, со словами «ничего так, даже если с носярой», сдёрнул шапку, заставив монетку выскочить и со звоном покатиться по полу. Женщина внимательно проследила за её траекторией и прижала ногой, стоило подкатиться той чуть ближе.       — Если хорошо меня обслужишь, — заржал он словно конь и присел рядом, временами повизгивая и будто задыхаясь, — я тебя накормлю, — он схватил её за подбородок, заставив посмотреть себе в глаза, и принялся надавливать пальцами на челюсть.       Девчонка дёрнулась, вырываясь из мужских рук, широко распахнув в непонимании глаза. Дыхание сперло, а конечности задрожали, словно она голышом выбежала на улицу во время снегопада. Мужчина же выпрямился и шагнул ближе, припирая к стене. Она забегала взглядом от угла к углу, стараясь стать как можно незаметнее, и во всем этом безумии посмотрела на женщину. В её взгляде мелькнуло что-то странное, и та поджала губы, шагнув вперёд.        А потом взор упал на виднеющийся сквозь дверной проём кухонный стол. На небольшой сундучок, стоящий на нём. И тогда время замерло, глаза остекленели, а в ушах зазвенело.       — Исчезни отсюда, заморыш, — крикнули девчонке, и эти слова дали силы на то, чтобы протиснуться меж мужских ног, схватив отброшенную в сторону шапку, и рвануть к двери. Вот только времени на то, чтобы рассмотреть распахнутый короб на столе, всё равно хватило.       — Эй, ну Мэрил! — зарычал он на мать, и сделал несколько быстрых шагов убегающей, но был остановлен женской рукой.       Что было дальше она не слышала и не видела. Просто бежала без оглядки, кажись всё ещё слыша шаги за спиной, что подгоняли не хуже плети. Сновала по улочкам, уходя чуть ли не на другой конец города, стараясь затеряться среди него, спрятаться там, где вообще никто не нашёл бы. Кровь шумела в ушах, голова кружилась из-за резких поворотов, а ноги заплетались, заставляя то и дело падать наземь, сбивая коленки, но всё равно подниматься и направляться дальше. Дальше от матери, дома, города. Туда, где ничего из этого видно не будет, туда где об этом можно будет не вспоминать.       А потом, когда так и произошло, та наконец остановилась, пытаясь отдышаться. В лицо ударил морской воздух, заставляя зажмурить глаза, в попытке избежать капель, что будут непременно их жечь, на корне языка осел солёный привкус, а ноги намочила холодная вода, заставив подпрыгнуть от неожиданности и кинуть взгляд вниз. Волосы лезли в глаза, развиваемые ветром, неприятно прилипая к потному лбу, грудь ходуном ходила, лёгкие горели, словно проглотила огненный шар. А в голове набатом била мысль, что сундук, ещё недавно наполненный монетами, сейчас был пуст.       Но здесь, в отличие от того, что происходило в груди, было спокойно. Пели птицы, шумели ветер и море, успокаивая всё вокруг. Заставляли оставить все проблемы позади и посчитать их чем-то неважным. Всё здесь было неважным. Прошлое, будущее, настоящее — всё сливалось в одно в бескрайних синих водах и звало вслед за собой, заставляя шагать дальше. Песчинки липли к ступням, а подошва сандалий оставляла на песке следы, что смывались так же быстро, как и появлялись.       Хотелось просто прыгнуть в воду с разбегу и плыть, гонимой течением, неизвестно куда, полагаясь только на везение, чтобы покончить со всеми проблемами. Если ей суждено утонуть, то пусть это будет сейчас, чтобы она хоть так, но познала всю бескрайность океана, что покоряет я лишь полным безумцам или невероятно удачливым людям. И у неё, по всей видимости, нет ни первого, ни второго, раз до сих пор находится здесь не уверенная не то что в завтрашнем дне — просто в следующей минуте. Не уверенная в самой себе и своём желании, особенно сейчас, когда для его исполнения не осталось ничего. Даже мечта, как-то разом поблекла, словно и не было её вовсе.       Удача вещь переменная, а властелины морей вряд ли с ней считаются, позволяя доплыть до следующего острова только лишь на ней каждому встреченному безумцу. Лог Пос вряд ли можно найти просто валяющимся на земле, а без него путь в море заказан, еда сама себя не купит, ещё одежда и хоть какое-то снаряжение — хотя бы нож.       Но плыть без ничего и неизвестно куда, поворачивать в любую сторону, не оглядываясь назад, и самой решать, что будет дальше, — не это ли настоящая свобода, что жаждут люди?       Вот только всё упирается в деньги. И это счастье, что для любого человека является наиважнейшей целью, каким бы сумасшедшим он не был, не исключение. Любая мечта сопровождается им. А ещё длиннющей дорогой, что нужно преодолеть и всегда не без помощи драгоценностей.       Не понятно, понял ли когда-нибудь автор фразы «Счастье за белли не купишь», что сморозил полную чушь, или же так и провёл всю жизнь в блаженном неведении, имея за спиной столько, что о повседневных мелочах беспокоиться не приходилось. Ей с самого детства было понятно: кусок хлеба стоит денег, мясо тоже, крыша над головой и того больше, чего уж говорить. Абсолютно все в мире имеет цену, а за это чёртово «счастье», требуют невообразимо много. А монеты с неба, к сожалению, не падают.       Лучше быть живым и несчастливым, чем лежать где-нибудь в канаве, но сделать первые шаги, которые привели лишь к смерти. Но это всё равно не мешает задумываться о том, что было бы, получить у неё ступить в любую сторону, не переживая ни о чём, и просто продвигаться вперёд, находя уйму сокровищ и приключений.       Но иногда мечтам не суждено сбыться. И этому научили с детства. Дали понять, что в этом огромном мире придётся выживать самой, а время на мечту откладывать на такой далёкий срок, что дожить до него вряд ли получится. Это медленно убивало, и при этом не помогало желать хоть чуточку меньше. Хочется почувствовать себя свободной. Бежать без оглядки на прошлое и идти туда, когда смотрят глаза.       И она ведь смотрела. Глядела на горизонт, надеясь когда-нибудь увидеть, что находится за ним, путешествовать по миру и дойти до его конца. Не желала жить в ограничениях на маленьком островке, в пределах Калм Белт, до которого никто и не добирается почти, не решаясь связываться с властителями морей. А всё же заплывшие сюда суда, обычно двигаются по строго определённым путям, как и местные рыбаки.       Вот только прямо сейчас, что-то стало стремительно приближаться, сперва являясь небольшой точкой, но всё быстрее увеличиваясь в размерах. И буквально через мгновенье огромные корабли с огненно-красными парусами уже были различимы.       Сердце, кажется замерло, вновь перестав биться, а глаза метались из стороны в сторону. Что-то внутри кричало об опасности. Эти судна не были похожи на те торговые, что приходили сюда с конвоем морского дозора, не были похожи и на него. Весёлый Роджер на ткани тоже отсутствовал, а значит это и не пираты, коим здесь и взять то было бы нечего.       А потом все вспыхнуло, окрашиваясь в красные цвета, позволяя понять, что пришли они вовсе не с миром.       В этот момент девчонка не знала, что делать. В голове было пусто, словно кто-то тщательно выел все мысли чайной ложечкой, и запил это всё вопящим инстинктом самосохранения, потому что объяснить, почему она лишь замерла, зажмурив глаза, та никак не могла. Нужно было бежать, кричать так же, как и все остальные люди на этом острове и бросаться в море. Но из прострации ничего не могло вывести. Даже когда пушки очередной раз громко бахнули, а рядом с ее головой что-то просвистело, обдав горячим воздухом правую сторону лица, она просто побоялась открыть глаза.       Не открыла их и тогда, когда её подхватили под грудью и куда-то потащили, лишь сильнее вцепилась в чужое предплечье, молясь всем богам, чтобы всё это оказалось сном. Единственный, кто мог это сделать — Дьяр, да и пах человек бегущий куда-то точно так же как и лекарь: травами и огнем, что был намного уютнее, чем разрастающееся пламя, пожирающее город. Дьяр оказался рядом неожиданно. Будто предугадал всё, что здесь будет происходить, как делал это всегда, мастерски находя её тушку в каждой норе.       В пошлом году, когда она наконец решилась свести концы с концами и попросту замёрзнуть насмерть, засунув, прислонившись к стене одного из заброшенных домов, в невероятный мороз, лекарь её нашёл. Откопал припорошённую снегом, отогревая замёрзшее тело, пытаясь втолковать, что её поступок невероятная глупость, а она немного отойдя и чудом не лишившись конечностей, вновь сбежала, не приняв больше его помощи. Платить за еду и жилье ей нечем, а помощь в уборке не стоит столько, чтобы она беззаботно смогла жить у него. А мужчина ей буквально никто, а безвозмездно что-то могут дать лишь родители — с которыми ей, к сожалению, не повезло.       — Нои, — её подкинули, заставив от неожиданности больно прикусить язык и тихо завыть от боли, распахнув глаза, — приди в себя наконец.       На секунду всё смазалось, а потом, до рези в глазах, прояснилось, став невероятно четким. В голове наконец судорожно забилось осознание всего происходящего, и казалось, ещё немного, и она сделает точно так же, не в силах выдержать вспыхнувших в груди эмоций. Но мужчина всё тянул дальше и дальше, не давая времени ни опомниться, ни прийти в себя. Отвлекал от людей, лежащих под ногами, от треска деревянных домов и от тёмного неба, ещё недавно бывшего ярко-голубым.       Они не замедлялись, пробираясь сквозь разрушающееся поселение к другому берегу острова, который пока что оставался прежним и никак не выдавал того, что в нескольких метрах происходит настоящее безумие. И справились с этим до того, как до него стали долетать ядра, хотя время, казалось, остановило свой ход, замерев в тот момент, когда в округе раздался первый громкий взрыв, позволяя хоть кому-то, но спастись, убравшись, как можно дальше отсюда.       Когда они добрались до пришвартованного корабля, то её сердце забилось втрое быстрее. И уже не от страха, что будто бы отошёл на второй план. Всё происходящее стало неважным и обыденным, ведь сейчас она наконец могла уплыть с этого унылого острова, избавиться от своей прошлой жизни, как люди от дырявой одежды, в коей стыдно показываться другим. Эгоистичные мысли полностью затопили пустоту в голове, наполнив сердце радостью. И не сейчас, ни тогда она не испытывает к людям жалости.       Ни к другим детям, попавшим в это безумие, ни к их родителям. Они всю жизнь шпыняли её в разные стороны, отказываясь играть вместе, или одолжить хотя бы кусочек хлеба. Её единственной компанией были Дьяр и море, что никогда не прогоняли, позволяя оставаться рядом с ними, даже если один из них был совсем не разговорчивым. Слов было и не надо, хватало полного принятия такой, какая она есть, и отсутствия плохо скрываемого отвращения, что появлялось на лицах, стоило по случайности оказаться в нескольких шагах от кого-то.       Ребёнка наконец отпустили, и они вдвоём забрались на корабль, тщательно ступая по поломанной палубе, спускаясь в трюм и отодвигая пустые сундуки. Дьяр, вместо того, чтобы поднять якорь и сразу же отплыть, просто опустился на колени и стал копошиться под прогнившими досками, в поисках чего-то, вызывая у неё недоумение, а потом и осознание, что на этом они никуда не уплывут. Корабль при попытке сделать хотя бы попытку точно пойдёт на дно. И полное отсутствие парусов на мачтах лишь подтверждает эти мысли.       Мужчина же все ещё пытался найти что-то под досками, и когда наконец нащупал, то облегчённо вздохнул, доставая старую скрученную бумагу, по всей видимости являющуюся картой сокровищ, потому что иные в детском воображении и не водились. Глаза загорелись, а руки, опережая размышления и приказ головного мозга, уже потянулись к найденному. И Дьяр не был против, наоборот, сунул её ей в ладони, выхватив при этом из них шапку, кою сразу же натянул голубую макушку, тщательно заправив под неё шевелюру, чтобы ни один волосок не торчал, и вновь потянул дальше, спускаясь на берег.       — Забудь своё имя. — припечатал он без всяких объяснений, как если бы приказал ей вновь помыть что-то в его лаборатории. — Забудь остров, родителей, меня тоже забудь, — нагнетал всё больше, заставляя в непонимании хлопать глазами и смотреть на него, как на умалишенного, крепче сжимая скрученное полотно, — если у меня всё получится, то Габби Д. Ноэль умрёт сегодня и больше о ней никто не вспомнит.       — Ты с ума сошёл, Дьяр? — прыснула она со смеха, но увидев серьёзные глаза, закашлялась, сжимая рукой ткань на груди и пытаясь осмыслить его слова.       Но как-то неожиданно, будто бы рядом, вновь раздались крики и взрывы, стал слышен треск падающих деревьев, и показалось, что корабли наконец причалили, сбросив якоря. Дьяр толкнул девчонку назад, заставив упасть в лодку, что колыхалась, на волнах, а позади ещё сильнее зашумело море, оглушая и скрывая тяжёлое мужское дыхание. И только сейчас она заметила растекшееся на белоснежной рубашке лекаря красное пятно в районе плеча.       — В лодке есть еда и вода, — его руки тряслись, когда он отвязывал верёвку, держащую судно близь берега, но голос не дрожал, будучи твёрдым и уверенным. И она прекрасно понимала, что с ней мужчина не поплывет, как минимум потому, что данная посудина одноместная. — Ты когда-нибудь слышала о компасе, показывающем все богатства мира?       — Какое к черту богатство, Дьяр? — попытка вылезти из лодки окончилась неудачей, ей не дали даже подняться, позволив разве что приподнять голову, чтобы посмотреть в блеклые глаза напротив. Возможно, раньше Ноэль заинтересовалась бы всем этим, но как-то неожиданно любое из богатств перестало привлекать, особенно, если имело такую цену.       Она зашипела, зло смотря на лекаря и пораненную руку. Всё происходящее казалось ничем иным, как сном. Кошмаром, из которого хочется быстрее вырваться. Вот только Ноэль не спала, да и сны ей, сколько себя помнила, не снились, словно та какая-то прокаженная, и даже в них не может быть хорошо и спокойно, иначе мир перевернётся с ног на голову, и в этом опять будет виновата она сама.       — Я тоже не знал, — произнесли намного медленнее, чем всё до этого, — мне твой отец рассказал, — погрузился он воспоминания, немного приподняв уголки губ.       Об отце Габби Д. Ноэль знала лишь то, что он полный мудак, и от него она приобрела эти дурацкие голубые волосы. Нос, к сожалению, заполучила тоже от кого-то из его родственников, мамина родня, как она выудила из её редких криков о ненависти к детской родословной, таким «уродством» не обладала, и все из них писанные красавцы, из-за которых чуть ли не войны устраивали, в попытках обратить на себя внимание.       — Вся ваша семья этим грезила, хотя не только она на самом деле, всё-таки видишь, что происходит, — как подтверждение его слов, раздался очередной громкий взрыв, заставивший перевести глаза на небо, что стало серым и угрюмым. Дьяр же в это время закопошился в своих карманах, достав два небольших блокнота, один из которых был ее, и кинул девчонке. — Сильвер на деле не спешил посвящать меня в подробности, так что я знаю ровным счётом ничего и могу только передать тебе карту и пожелать удачи в этом поиске сокровищ, — он прикрыл глаза и тяжело вздохнул, поднимаясь на ноги и непринуждённо отряхивая колени, — он про тебя по пьяни рассказал-то, но мы накама, так что я просто не смог бросить тебя одну, — её мягко потрепали по голове, а потом лодка отбилась от берега. — Прости, что прощаюсь так, Ноэль, и могу помочь только тем, что объявлю тебя мёртвой, но всё же ты должна, остаться в живых, что бы тебе не пришлось пережить, — и стоило Дьяру махнуть рукой, как остров превратился в маленькую точку, всё дальше и дальше отдаляющуюся от ребёнка, заставив недоуменно хлопать глазами, в попытках понять, как у мужчины получилось это провернуть.       Когда она наконец очнулась, поняв, что произошло, то подскочила на ноги, желая вывалится из лодки и всё же поплыть в сторону острова, даже если выбьется из сил и вряд ли доплывет до берега. Вот только что-то невидимое надёжно держало на месте, не давая осуществить эти дурацкие желания. Она захлюпала носом, упав на дно судна, и слёзы наконец хлынули из глаз, смазывая всё вокруг.       Пришло осознание того, что произошло, а всё внутри стало судорожно обрабатывать это. Поджав ноги к груди и обняв колени руками, она сидела одна средь кажущегося бесконечным моря. Тело занемело, конечности заледенели, а пошевелить хоть чем-то не получалось, и это был второй раз за всю не жизнь, когда она и не желала этого. Хотела перестать что-либо чувствовать и наконец завершить этот безумный круговорот, приносящий лишь страдания.       Слёзы не кончились и заставить себя что-либо сделать она не могла. Даже сжимавшийся от голода желудок не заставил её взять себя в руки, хотя раньше она определённо пожелала бы добыть хоть что-то съестное. День успел смениться ночью и наоборот, и в итоге Ноэль все равно отключилась на неопределённый срок, уместившись на прохладных досках.       Мечты имеют свойство исполнятся, даже если ты сам этого не ожидаешь. Накрывают с головой в самый неподходящий момент, и ты непонимающе оглядываешься по сторонам, не в силах решить радоваться ли этому или же истерично кричать. Если Ноэль когда-то думала об исполнении своего желания, то не задумывалась о том, что будет переживать за свою жизнь, лежать в небольшой лодке под открытым небом и качаться на волнах, плывя в неизвестном направлении. Ветра не было, а небольшие покачивания несли лодку куда-то в даль, заставляя молиться всем богам, чтобы она не замерла вместе со нею где-нибудь посередине, потому что всё внутри кричало, что волны унося её всё дальше по Калм Белт. А Ноэль и пошевелиться не может.       Четыре дня, что Ноэль барахталась в водах без течения и штормов, были самыми долгими и страшными в её жизни. Слёзы давно высохли, заставив подумать, что она выплакала всё, что можно, а принятия не было до сих пор. Она не верила в происходящее, думая о том, что если и не Дьяр, то мать скоро нагонит её, сказав, что все происходящее было лишь тщательно спланированным представлением, даже если прекрасно понимала, что такой дуростью заниматься не будет никто.       Сейчас она боялась подняться, в рот ничего не лезло, ведь желудок, казалось замер вместе с нею, а облака всё так же беззаботно плыли по небу, будто зовя за собой. Но Ноэль хотела жить, её сердце каждый раз, когда рядом проплывал морской король бешено колотилось, заставляя задерживать дыхание, чтобы ничем не выдать свое присутствие и не стать трапезой морского монстра. Иногда корабли, заплывшие сюда, прибивало к берегам острова. Хотя какие там корабли, обычные обломки. И она не хотела стать им подобной.       День, когда море перестало давить могильной тишиной, ознаменовался самым радостным в её жизни и, наверняка, стоил всего того, что она пережила. Ноэль наконец взяла себя в руки, потянувшись к корзине со съестным, давая себе установку на то, что съест совсем немного, потому что плыть ещё не известно сколько, да и не факт, что получится добраться до острова, а не затонуть где-нибудь или не умереть от нехватки продовольствия.       Выхватив из корзины яблоко, она жадно впилась в него зубами, прокусывая мякоть и с наслаждением закатывая глаза. Больше взять девчонка не решилась, и когда фрукт закончился, лишь понуро глянула на оставшееся в виде нескольких кусков вяленного мяса, сухарей, и яблок. Наконец повернувшись ко всему этому спиной, чтобы не соблазняться ещё больше, Ноэль взяла в руки карту, раскатывая её на досках и внимательно всматриваясь в ничего.       Буквально ничего, ведь лист был пожелтевшим от времени, но пустым. Отсутствовали острова, моря, знаменитый красный крест, даже какие-либо пометки, словно и не успел лист ими обзавестись, хотя и выглядел потрепанным и точно использовался. И не раз, потому что кое-где можно было различить графитные смазанные отпечатки пальцев.       Неожиданно лодку тряхнуло так сильно, что ей показалось, что она выпадет из неё в ледяную воду. Но все же богиня удачи была благосклонна, и Ноэль осталась на месте, не вывалившись за борт посудины. Лишь карта, словно издеваясь упала на водную гладь, намокая и, кажись, собираясь идти на дно.       Девочка подскочила с колен, перекидываясь через борт и тяня руки к бесполезной бумажке, что, по всей видимости, и стала причиной разрушения острова. Но даже если это и не так, Дьяр пожертвовал ради нее жизнью, хотя она сама ценности в ней не видела совсем, а сохранить старалась скорее подсознательно, чем действительно этого желая. Но может это только Ноэль такая глупая и поверхностная, а эта «карта» стоит кучу белли, и у неё получится продать её подороже в первом же городке, тому, кто будет её по-настоящему ценить. Конечно же, если доберется до него целой и здравомыслящей.       Руки заледенели от воды, что своим холодом пробирала до костей, бумага полностью вымокла, но, к удивлению, не порвалась и даже более, мгновенно высохла в ладонях, стоило вытащить её из моря и сжать пальцами. И в тот самый момент, словно по волшебству, на ней стали проявляться чёткие границы острова и окружающих его течений.       О появившемся на карте Логтауне она знала ровным счётом ничего, лишь буквы, складывающиеся в короткое Ист Блю, были смутно знакомы и давали понять, что располагается это не на просторах Гранд Лайн, а где-то в другом месте. Но вскоре все линии пропали, не оставив после себя ничего, а вдали промелькнула земля, заставившая забыть обо всех произошедших странностях и быстрее схватиться за вёсла, засунув карту за пазуху.