Куда не ступала нога человека

Он не собирался во все это вмешиваться. Это не было беспомощно-виноватой ложью самому себе: Матиуш очень щепетильно относился к вопросу лжи, отмеряя ее, когда необходимо, точнее, чем в любой аптеке — и с жадностью, которая посрамила бы старого ростовщика. Он вообще считал, что врать нужно только в самом крайнем случае, только тогда, когда другие люди схватятся за оружие. До этого момента лучше изворачиваться, недоговаривать, опускать детали — словом, лгать, говоря исключительно правду. В этом деле он достиг невиданных высот, так что оно стало сродни дыханию — но все же мог отличить такого рода туманную полуправду. В конце концов, это была его туманная полуправда. Так что он был абсолютно честен, когда говорил себе, что не собирался во все это вмешиваться. Он планировал жить по-старому, как жили бесчисленные жители Дариона на Гринворте, на Арлании, на Моршанке или планетах Триады. Читать про войну на Верлоне в газетах, качать головой, чтобы окружающие поняли, как она ему небезразлична, а потом выбрасывать места и числа из головы до следующего выпуска. Может, пару раз пожертвовать на нужды армии. С той лишь разницей, что он сам находился на колонии, пусть и в надежном тылу, как и многие сотни тысяч местных жителей. Ничего удивительного, Верлон был густо населен, и эвакуировать всех никто не станет, если только совсем не припрет. Там, где он жил, почти ничего не изменилось, только документы стали проверять чаще, да ввели комендантский час. Мелочи. Война, если закрыть глаза, была далеко и неправда. Он планировал не позволить этому восстанию изменить хоть что-то в его жизни, поскольку, думал он, почему оно должно было? Ведь история на Верлоне ничем его не касалась. Евгеники ничем его не касались. Восстание его не касалось. Пока его в это месиво не втянули против его воли.

***

В углу экрана домашнего терминала замигал значок сообщения. Такие вещи случались по сотне раз за день, если не больше: Тейн никогда не жаловался на недостаток друзей, знал весь свой курс и добрую половину других в Академии (а кого не знал как следует, с тем почти наверняка хоть раз, но пил) и не забывал поддерживать связь со старыми однокашниками. К тому же, всегда существовала работа, которая, хоть и не могла похвастаться обилием рабочих чатов, все-таки ими обладала. Работал он в конторе, занимавшейся тестированием систем кибербезопасности — обычно для частных фирм, но с тех пор, как в коллектив влился Тейн, ее внимания активно домогалось государство, как обычно желавшее для себя получше и подешевле. Начальник от такого внимания чувствовал себя неловко, литрами пил ромашку и страдал приступами говорливости в чатах. А еще есть рассылки — распродажи, спортивные новости, в которых временами мелькал его псевдоним (очередные журналистские байки, которые множились вокруг легенды Чернокнижника) и прочие мелочи. Но почему-то в этот раз его накрыло волной непонятной тревоги. Биология была одной из вещей, которые не столько давались ему с трудом, сколько не вызывали восторга. Он мог выучить, запомнить, даже понять, но никак не мог полюбить — поэтому не разбирался досконально даже в собственном устройстве. Да и не стремился, правду сказать. Интуиции, впрочем, он доверял почти безоговорочно, будучи свято уверен, что это просто побочный эффект быстрой обработки данных на нескольких уровнях, которую он даже не замечал. Покинув уютное кресло, он перебрался за рабочий стол, подумал немного и все же ткнул пальцем в значок, как ткнул бы в мертвого таракана. Развернулся популярный на Верлоне чат. Пользователь Тейну знаком не был. Какой-то спам? Его взгляд скользнул от имени вниз, к тексту сообщения, пока он тянулся к иконке бана. В следующий миг его зрачки стянулись в крошечную, точно игольное ушко, точку. Сообщение обращалось к нему как к… Тибериусу. Не существовало ни единой хорошей причины, по которой его могли связать с этим именем. Только не сейчас, когда восстание евгеников в самом разгаре. Зловещее предчувствие переросло в уверенность. Матиуш пробежал послание глазами наискосок, отстраненно проклиная собственную способность к скорочтению, которая позволяла так быстро и эффективно получать дурные новости. Не то чтобы, конечно, сообщение было таким уж длинным. «Тибериус. Слышал, твоя семейная история гораздо интереснее и короче, чем кажется. Не хочешь прокомментировать?» Тейн глубоко вздохнул, подавил первый порыв без лишних разговоров добавить гада в черный список, сдвинул брови к переносице и быстро напечатал в ответ: «Вы ошиблись пользователем, меня зовут не Тибериус» Незнакомец не заставил себя долго ждать: «Да, я читал, что не все так просто. Однако же я считаю, что имя Тибериус тебе подходит куда больше, зря его на урну поместили. Матушка выбирала? Наверняка она. Для единственного и такого дорогого сына — что угодно.» Ублюдок. Он все-таки не блефует. И мать упомянул не просто так. Вот ведь… Губы евгеника скривились, почти превращаясь в оскал, ногти вонзились глубоко в ладони, оставив темно-красные лунки; еще немного, и прорвали бы кожу насквозь. Нет, полностью карты все равно раскрывать нельзя, до последнего нельзя. «С кем я разговариваю?» «В отличие от тебя, я не скрываю своего имени. Кстати, хорошая работа, мы едва не проглядели тебя. Меня зовут Амброзиус Сестий. Полагаю, слышал обо мне?» «Нет» Матиуш не лгал — он и правда впервые слышал это имя. В конце концов, чтение газет он именно что изображал и никакого понимания текущей ситуации из статей не вынес. Ему было достаточно твердой уверенности, что ничего хорошего не происходит. Похоже, Сестия его честный, пусть и обидный ответ привел в замешательство, поскольку следующего сообщения пришлось немного подождать — Тейн даже понадеялся, что так ранил эго собеседника, что тот скончался на месте. Но увы. «Выгляни в окно» Матиуш заледенел на месте, не в силах даже поддаться импульсу и действительно кинуться к окну. Он со свистом втянул в себя воздух, моментально ставший стылым и промозглым, с силой потер лицо и только после этого неторопливо встал, сцепил руки за спиной и приблизился к окну. Через улицу действительно стоял человек, чей цепкий, холодный взгляд был направлен четко в сторону квартиры инженера. Когда его фигура появилась в проеме, по его правильному, красивому лицу расплылась безмятежная улыбка. Он казался обычным местным жителем: в гражданской одежде, хорош собой, но все равно какой-то неброский, в том смысле, что не притягивает к себе все взгляды района. Улица была пустынна, но Матиуш бы опознал его даже в тысячной толпе; не потому, что они когда-то были знакомы, а потому, что его самого нередко описывали именно так. Он отказывался признавать, что просто учуял в нем сородича, такого же хищника в овечьей шкуре, и внешность или манера держать себя здесь не играли никакой роли. Тейн вызвал окно с чатом на браслете и, не отрывая взгляда от Сестия, безошибочно набрал: «Не боишься, что я выдам твое местоположение? Вам здесь вроде как не рады» Он точно так же не отвел глаза, набирая ответ: «Не боюсь. Хочешь знать почему?» «У меня есть выбор?» Улыбка Сестия стала ласковой, отчего Тейн содрогнулся всем телом. «Разумеется, есть, Тибериус. Ты можешь совершить глупость и не пойти со мной. Ты можешь прятать голову в песок, пока не всплывут улики против твоих родителей. Их арестуют, а на тебя откроют охоту. И тогда ты сможешь либо сдаться армии, либо все же прийти ко мне.» Пару лет назад Тейн озаботился безопасностью их… маленького секрета и сделал все возможное, чтобы избавиться от любых записей об их обращении в «Сет» и о проведенных манипуляциях. Он не учел, что однажды его противниками окажутся евгеники, которые могли соперничать с ним по уровню интеллекта. И это не говоря уже о том, что в «Сете» наверняка были и бумажные копии всех тех документов… «То есть, нет. Я понял» «Твой враг вовсе не я. У тебя действительно только один верный выбор, но это не значит, что его нет. Но ты же нас знаешь, Тибериус — мы не делаем неверных выборов. Это не в нашей природе.» Это он хочет сказать, что сам не слил бы информацию в случае отказа? Верить, конечно, хотелось, но как-то не получалось. Или он имел в виду, что все вот это — во благо самого Тейна? И так и так неприятно получается. «Зачем я вам? Что, евгеники последнего поколения закончились, что стали разыскивать даже несовершенное старье вроде меня?» Здесь он душой покривил — разница между ним и Сестием была года три или четыре максимум. Поколения евгеников были значительно короче обычных человеческих; зато и умирать они в последнее время стали чаще, пусть и не из-за естественных причин. «Ну зачем же так грубо о себе? Я никогда не думал так о нашем старшем собрате-основателе.» Как будто он лично приложил руку к созданию линии. Он просто оказался в нужное время в нужном месте. С тем же успехом это мог оказаться кто-то другой. «Ты М4Г?» «Как и ты. Поэтому я знаю о тебе все, Тибериус. Ты один из нас, один из лучших. И сейчас нам нужны твои способности. Спускайся.» Тейн не обольщался: это вовсе не было приглашение «спускайся, обсудим сложившуюся ситуацию». Это было «спускайся, бросай свою жизнь и уходи со мной». Ключи от квартиры с собой можно было бы не брать. Дорогой молочник, больше не приноси молока, потому что сегодня я уйду в языках пламени… Он бы действительно мог рискнуть и не подчиниться, не поддаться на угрозы и возможный — вероятность всегда оставалась — блеф. Будь на кону только его судьба, он бы именно так и поступил. Он бы выскочил в окно, спустился по пожарной лестнице, бросился бы наутек, надеясь, что его неприродный интеллект позволит ему ускользнуть от ему подобных. Он бы сжег мосты, бросил нажитое и исчез. В конце концов, он уже давно предвидел, что однажды такой день мог настать, и был морально готов к этому исходу. Физически — тоже, несмотря на нулевое поколение, его тело обладало завидным запасом прочности и скрытыми резервами. За себя он не боялся. Но… Но он не мог так рисковать судьбой родителей. Их решение было максимально глупым, бестолковым, не то в высшей мере эгоистичным, не то столь же альтруистичным, нелогичным — продолжать можно до бесконечности. На их месте сам Матиуш, пожалуй, не вцепился бы в эту злосчастную жизнь, которой не было суждено существовать. Они сами нарушили закон, загнали себя в эту ловушку. Но — ради него. Они рано рассказали ему правду, пусть и не всю — раскрывали отдельные детали год за годом, по спирали, когда считали, что он готов знать и сможет не выдать эти секреты. Его собственная природа не стала для Матиуша шоком, и он вырос, принимая ее как сам себе разумеющийся факт, навроде голубого неба над головой. Свое мнение касательно целесообразности того решения он держал при себе, намертво уяснив для себя одно: жизнь ему была подарена родителями в гораздо большем количестве смыслов, чем у обычных людей. И кто он такой, чтобы отплатить за это черной неблагодарностью, как бы они ни повторяли, что он ничего им не должен? Но пойти с Сестием… Как только он сделает шаг за порог, его руки окажутся по локоть в крови — причем, возможно, буквально. Дорога евгеников была темной и бесконечно петляла, так что и не видно, куда ведет; но он смутно догадывался, что ничего хорошего на ней не ждет. Да и как могло быть иначе? Либо сокрушительное поражение и беспощадный суд, либо победа, и перевернутый с ног на голову мир, в котором ему все равно может не найтись места. Тейн горько усмехнулся, разминая пальцы, чтобы не то скрыть, не то унять нервный тремор. Насколько проще было бы, думай он и правда только о себе. Будь он вроде ожидающего его бунтовщика. Будь он на самом деле на чьей-то стороне — ведь сейчас он отрицал ту, которой должен был принадлежать по праву рождения и общественному мнению, но только притворялся, что нашел свое место на противоположной. Он повернулся, осматривая небольшую квартиру. Разбросанные повсюду вещи, которые он ленился убирать в шкаф, чертежи на голубой бумаге, по старинке, полупустые баллоны с краской, инструменты, огрызок яблока на подлокотнике дивана… Обнаружив последний, Матиуш ощутил укол вины и все-таки бросил его в мусорную корзину, хотя, по правде сказать, смысла в этом уже не было никакого. Мать всегда охала, оказавшись в его захламленной вотчине, казавшейся из-за бардака еще меньше, но он всегда царственно отмахивался: гений царствует над хаосом! Разложенный по полкам и местам, весь этот любовно собранный хлам терял половину своего очарования и превращался в… вещи. Ему это не нравилось, хотя он не мог объяснить разницу и почему это так важно. Может, это был своеобразный бунт против того, что все его существо было силой приведено в порядок, перестроено и перекроено; но сам он никогда до конца не верил в психологию и с таким анализом не согласился бы. Он открыл шкаф, посмотрел на лавину обувных коробок, радостно рванувших на свободу. Сколько у него пар, сорок, сорок пять? Поворошил кучу, разыскивая нужную коробку, залихватски надписанную черным маркером, и неторопливо, неохотно натянул тяжелые берцы. Все с той же скоростью, буквально нога за ногу, перебрал вешалки, повздыхал о судьбе нового светлого пальто на позднюю весну, и в конце концов вытащил куртку попроще. У гоночного костюма терморегуляция была лучше, но, во-первых, он слишком узнаваемый, а во-вторых, в нем не было карманов. Отрицать, что они с Сестием в кое-чем похожи, не было смысла. Евгеник прекрасно понимал, что оба они способны моментально оценить ситуацию, варианты, выбрать один — и тут же начать ему следовать. Надо — значит, надо. Как бы хорошо Матиуш ни ассимилировался в общество, это была именно ассимиляция чего-то иного, чужеродного, и он мог сколько угодно не хотеть иметь с евгениками дела — но общего больше у него было с ними. В конце концов, из всех этих нагромождений хлама он взял с собой только две вещи — собранный им лично вирт-браслет и спрятанный во внутреннем кармане куртки жетон с кубками «Вектора». Рассованные по карманам мелкие запчасти и чудеса современной техники он даже не считал — они водились там всегда, как будто самозарождались во всех его бесчисленных косухах. Ключи он и правда забирать не стал. Когда он появился в дверях, Сестий легко улыбнулся. Это его лицо уже начинало действовать Матиушу на нервы, но он отдавал себе отчет в том, что в бою один на один младший евгеник почти со стопроцентной вероятностью (остальное на погрешность) уложит его на лопатки. А потом всадит ровно один выстрел промеж глаз, потому что больше и не надо. Это если вообще решит потратить заряд, а не оторвет голову голыми руками. — Рад видеть, что ты оправдываешь нашу репутацию. Ты умеешь водить? — поинтересовался Амброзиус. — Нет, — нагло заявил Тейн. Это правда, не умел. Не просто умел. Он был виртуозом. Но технически — не соврал, просто не договорил. — Ничего, мы все равно перемещаемся преимущественно своим ходом, — не огорчился Сестий, повернулся и неспешно пошел по тротуару. Матиуш искренне порадовался, что бунтовщик успел отвернуться, потому что он не сумел сдержать странное выражение, расползшееся по его лицу. Серьезно? Его тайная жизнь под именем Чернокнижника оказалась защищена от посягательств лучше, чем самый главный секрет всего его существования, так, что ли? Ирония была беспощадна. — Я тебе чертеж скинул, — не оборачиваясь, продолжил Амброзиус. — Посмотришь? Во все том же чате действительно появились чертежи, по которым Тейн честно скользнул взглядом и выжидательно уставился своему спутнику между лопаток, воображая, как прожигает эту точку лазером из глаз. — Что скажешь? — продемонстрировал недюжинную интуицию Сестий. — Это чертеж, — честно сказал Матиуш. Евгеник очень выразительно промолчал, и мысль пришлось развить: — Если ты скажешь мне, что это и что ты от него хочешь, я смогу набросать варианты того, что можно сделать. — «Маяк», — коротко сообщил евгеник. — Взломать сможешь? — Конечно. Если у меня будет очень специфическое военное оборудование, которое позволит мне буквально дотянуться до орбиты. Разве что найдется второй «Аррахт»? Амброзиус не дрогнул, но инженер все равно решил засчитать себе этот балл. В конце концов, если кого-то вроде Кворума найти можно было, чай не последний евгеник на планете, то запасных кораблей у них и правда не было, и уничтожение «Аррахта» Храмом было тяжелым ударом. «Маяк» с тех пор пытались достать каким-нибудь другим способом, но до сих пор безуспешно. Можно быть сколько угодно гением, но если нет ни нужной технологии, ни запчастей, чтобы собрать ее аналог, как эту гениальность приложить к делу? Разве что научиться программировать камни или палки и поручить другим евгеникам, посильнее, метать их на орбиту. А то и не программировать — авось и так собьют. Календарная весна вступила в свои права в Люковой Долине несколько недель назад, но вполне реальная зима не желала сдавать позиции, и в воздухе еще оставался застарелый холодок, пробирающийся под одежду и щекочущий кожу. Несмотря на это, посаженные вдоль тротуара вишни уже густо вспенились нежно-розовыми цветами; под порывами ветерка они роняли лепестки, а иногда и целые цветки на серый асфальт и на идущих мимо евгеников. Сестий то и дело непринужденно взъерошивал свою безупречную шевелюру, вытряхивая из нее вишневые лепестки; Тейн же позволял им путаться в волосах и цепляться за складки одежды, не то в пику спутнику, не то из рассеянности. Скорее, первое: вынужденно подчиняясь Амброзиусу, он не мог не выразить свой извечный протест хотя бы в такой мелочи. Пригород был тих и безлюден; не то повод радоваться, что никто потом не сможет опознать их двоих как опасных преступников, не то сокрушаться, что евгеник запросто смог увести его посреди бела дня. Официально бои не докатились до этого региона, но после захвата «Аррахта» ячейки рассеялись по планете и затаились, нанося точные, смертоносные удары и исчезая прежде, чем командование успеет стянуть к ним основные силы. Но ведь не могут же они на самом деле прятаться в подвале на соседней улице, рассчитывая на то, что адмиралы не рискнут поливать огнем жилой квартал, полный мирного населения, с двумя школами и детским садом заодно? Тейн пришел к жутковатому выводу, что они как раз могли бы, но мысль в итоге все равно отмел. В их районе все друг друга знали, и чужаков вычислили бы моментально; он сам въехал меньше года назад, но очень быстро понял, что у соседки из дома напротив, проводившей дни в палисаднике задом вверх, не иначе как есть дополнительные глаза на этом самом заду — потому что никак не поприветствовать ее, выходя из парадного, означало нажить себе проблем. И где же она сегодня, интересно? Он красочно вообразил себе труп в кровавой луже, затем — как она дает показания о том, как он ушел с самим Сестием из новостей, и предпочел про соседку вообще не думать больше. Когда Сестий свернул с улицы к опушке вечнозеленого леса, мысом врезавшегося в Люкову Долину и почти делившего ее пополам, Матиуш не удержался и ухмыльнулся: все-таки не ошибся, в городе они не прятались. — Ты ведь не возражаешь против пересеченной местности, Тибериус? — так участливо спросил Амброзиус, точно на самом деле сожалел, что приходится тащить нового коллегу в, возможно, глубоко неприятное ему место. — Возражаю, — и глазом не моргнул Тейн. — Правда? А я слышал, что при отслеживании источника кибератаки на Центр имени Тригиуса безопасники вышли на развесистую грушу в этом самом лесу, — непринужденно сказал Сестий, продолжая светский разговор. Решение пришлось принимать быстро. — Видимо, спонтанная эволюция отдельно взятого дерева, — невинно предположил инженер. — Или какая-то аномалия. Я не биолог, не могу сказать. — А как хакер — что скажешь? — Коварное, похоже, дерево. Но, опять же, не биолог, не разбираюсь. — Как ты это провернул? — А с чего ты взял, что это я? Сестий вздохнул и покачал головой, глядя на Тейна с почти отеческим теплом. Это его особенно покоробило: в конце концов, бунтовщик младше! — Мы оба знаем нашу природу, Тибериус. Кибератака на Центр была выполнена на высшем уровне, но ложный след вел не к конкуренту, не в цифровые лабиринты, не к человеку или организации — нет, хакер поводил безопасников за нос и оставил возле дерева посреди леса. Какая издевка, какая виртуозность — кто, как не ты? Они уже петляли между темных, сухих после зимних морозов стволов, углубляясь в лес. Сестий шел без компаса, без навигатора, но отчего-то Матиуш не сомневался, что они не заблудятся. Евгеникам не нужно быть самоуверенными — они точно знают, на что способны. По мере того, как цивилизация оставалась все дальше позади, в нем точно пробуждались древние, заново вшитые в геном инстинкты. Присутствие рядом Амброзиуса становилось все более явным, ощущалось почти кожей, давило на разум, как гранитная плита — именно так описывалось присутствие альфы в романе про оборотней, который Матиуш однажды от скуки пролистал. Тогда, конечно, не поверил ни единому слову, но сейчас смеяться (а тем более плеваться) не хотелось. Если уж на то пошло, он так долго был волком-одиночкой, что понятия не имел, как правильно вести себя с «сородичем», поэтому на всякий случай вел себя как обычно. Линия поведения не то чтобы не работала, но неприятное чувство все нарастало. — Ты так говоришь, как будто необычный подход к заданию и ум свойственны только евгеникам, — не удержался инженер от шпильки. — Вовсе нет! — возмущенно отверг обвинение Амброзиус. — И среди обычных людей встречаются и гении, и неформалы, и исключительные политики, это факт. — Но? — обреченно спросил Матиуш. — Но это случайность. Подумай сам, сколько людей появляются на свет случайно, потому что их родители выпили лишний бокал вина за ужином! Они наследуют случайный набор признаков, они случайно выбирают свою дорогу в жизни… — Сестий неверяще покачал головой. — Ты когда-нибудь задумывался, почему аугменты появились только после колонизации Верлона? — Аугменты? Что это за термин такой? Евгеники не угодили? — А почему я должен пользоваться уничижительным термином, в который заранее заложены негативные коннотации? — главарь изогнул бровь. — Мы предпочитаем называть себя аугментами. Так почему мы появились только с колонизацией? — Потому что до этого особой нужды не возникало, а на Верлоне мы не очень удачно вписывались в местную природу? — предположил Тейн. — Нет. Потому что это было необходимо и неизбежно, — с пугающей убежденностью ответил евгеник. — Потому что мы вышли за пределы нашего мира и столкнулись с новыми угрозами. Именно тогда нам был дарован ключ к нашей собственной природе. Чтобы выжить, человечество должно измениться, и мы стали ответом. Тейн неопределенно хмыкнул. Евгеника подразумевала улучшение рода человеческого — но все с тем же человеком в основе. А евгеник, то есть аугмент, похоже, это клеймо всеми силами отрицал. Не человек, а что-то большее; как будто понятие человека для него недостаточно широко! Люди веками пытались разобраться хотя бы с ним, а этот на большее замахнулся… — Космос огромен, Тибериус, и те, кто его населяют, не станут ждать, пока мы переберем достаточно случайных комбинаций, чтобы получить естественного гения или бойца, — продолжил Сестий. — Пока обычные люди вслепую ищут свой путь, мы идем по своей предопределенной дороге воина, политика или ученого, каждый на своем месте, каждый исключительно полезный. Мы задаем населению вектор и планку, мы даем людям возможность равняться не на изнеженных и порочных идолов, а на превосходных, важных, эффективных членов общества. Разве это не пойдет на пользу Дариону? Разве это не обеспечит наше будущее? — Мало того, что у тебя нет таких полномочий… Но ты готовишься к войне, которой может никогда не случиться, — буркнул Матиуш. — И мы не готовы поставить свои жизни на эту вероятность. «А сам-то чем лучше, сам ведь не был готов рисковать раскрытием тайны — и вот ты здесь. И кто дурак?» Сестий развернулся и положил руку ему на плечо. Он уже не улыбался, как раньше: его красивое, правильное лицо было предельно серьезно. Для него это не было шуткой, не было прихотью: он верил, точно в Богов, в свое предназначение, в свою праведность. В то, что цель оправдывает средства. — Мы не собираемся превращать обычных людей в рабов или обогащаться, — сказал он. — Это противоречит нашим целям. Мы хотим видеть свободный и независимый Дарион. А маленькие, жадные, случайные люди так боятся потерять свою власть, что платят за нее жизнями тех, кого должны оберегать. Они не понимают даже, зачем им эта власть. А мы — понимаем. Мы были созданы для этого. — У тебя есть свой стиль, я уважаю это, — продолжал Сестий. — Правда! Ты не веришь в предназначение, ты не признаешь правил, ты любишь ходить по грани — именно поэтому ты так хорош в своей работе. Ты не боишься делать что-то новое только потому, что раньше так не делали. У Матиуша возникло предчувствие, что следующая фраза ему не понравится. — Именно поэтому, как бы ты ни отрицал, ты похож на нас куда больше, чем готов признать. Но в твоем отрицании и кроется проблема. Твой стиль, пусть и близкий к истине, создан на базе ложных убеждений. — Это каких же? — бравируя, спросил Тейн. — Что приличные деревья не взламывают государственные организации? Импы знают, в чем было дело, в харизме Амброзиуса, в его искренней вере в то, что он говорил, или же в самих аргументах — ведь кто хоть когда-нибудь мог назвать власть безупречной? — но Матиушу только усилием воли удавалось не кивать в такт его репликам, а его попытки отбиться не выдерживали никакой критики. Да, то, что он говорил, не было ложно. Но насколько это было правдой? Неужели Дарион случайных людей был обречен? Неужели они достигли той стадии развития, когда случайные люди будут их тянуть на дно, тормозить прогресс, обрекать на завоевание кем-то сильнее, не побоявшимся взять верх над своей природой? В конце концов, что дала «случайность» самому Тейну? Случайный порядок отдельных участков генома, из-за чего его органы тоже развились в случайном же порядке, который оказался несовместим с жизнью? Нужно ли им это? Нужно ли цепляться за ошибки, поломки, прикрываясь чьей-то моралью, нужно ли оставлять болезнь и недостаток в самом определении человека, если в их силах избавиться от них навсегда? Евгеник собрался ответить, но его прервал сигнал вызова на браслете. Он вскинул руку и принял звонок, не озаботившись тем, чтобы отвернуться или как-то скрыть личность своего собеседника от Тейна. Зачем? Он и так практически безнадежно влип… — Что у тебя, Кемильхо? Новый евгеник, наверняка тоже член ячейки, оказался чуть рыжеватым шатеном, темноглазым, с орлиным носом и хищным разлетом бровей. Несмотря на то, что его внешность заметно отличалась от греческого профиля главаря, причем в эдакую романтически-бандитскую сторону, Матиуш немедленно почуял в нем что-то вроде родственной души. Тоже ученый? Техник? Нет, не совсем. Боец в нем первичен. — Наша позиция скомпрометирована, — без лишних церемоний сообщил евгеник. — Чисто только с твоей стороны, с остальных десант подтягивается. — Хельм? — Оттянул нас поглубже, тебя ждем. — Правильно, — одобрил Сестий. — Пока мы в лесу, они будут медлить: в лесной перестрелке шансов еще меньше. А пока они решатся поджечь лес и выкурить нас, мы уже успеем уйти. Будем через десять минут. У Тейна засосало под ложечкой. Он не ожидал, что в первые же часы своего участия в восстании окажется втянут в самую настоящую перестрелку — с космодесантниками, судя по всему! Он догадывался, что однажды это произойдет, но малодушно надеялся, что ему удастся привыкнуть к своему статусу особо опасного преступника постепенно: сначала он с недельку будет обживаться в ячейке, присматриваться, выполнять какие-то мелкие поручения, потом посложнее… А там, может, и ожесточится достаточно, чтобы не рвать душу настоящим безжалостным боем, как это обычно бывает в сражениях евгеников, сможет отрешиться и просто выживать от схватки к схватке. Может, сработает какая-то защита психики, заложенная в его геном много лет назад, может, он сможет стать таким, как Сестий, потому что тогда будет намного проще. Но чтобы вот так, сразу по локоть погрузить руки в кровь… Кто знает, что это с ним сделает. Амброзиус ускорил шаг; Тейн без проблем подстроился под его темп и попытался сосредоточиться на нехитром алгоритме ходьбы, чтобы не думать о ждущей впереди мясорубке. — Ты никогда не держал в руках бластер, — не спросил, заявил Сестий. — Верно, — не стал скрывать инженер. — Я так и думал, — кивнул евгеник. — Иначе ты бы многие вещи воспринимал иначе. — Так что толку от меня в бою не будет. — Разумеется. Я и не собирался давать тебе бластер. — Не доверяешь? — криво ухмыльнулся Тейн. — Дело не в этом, — ошарашил его Сестий. — Тебе не нужен бластер, потому что это не твоя роль. — А? — растерялся Матиуш. — В каком смысле? В голову сразу полезли разные нехорошие мысли: и что его выманили из дома, чтобы использовать как заложника, а может, в качестве живого щита или, чем импы не шутят, в качестве лабораторной мыши для каких-то диких полевых экспериментов! Евгеник тихо рассмеялся. — Тибериус, Тибериус, какие же предрассудки о нас вложили в тебя эти люди? Ты ученый! Как и в обществе в целом, задача бойцов — оберегать ученых. К чему мне ломать тебя ролью воина? Это ведь тебя именно что сломает! — Ты… не хочешь, чтобы я напрямую участвовал в боевых действиях? — неверяще уточнил инженер. — Не хочу. И ты сам не хочешь, — Амброзиус ободряюще улыбнулся. — И я не буду тебя заставлять. Не волнуйся об этом. Просто держись поближе, и я тебя защищу. Что за?.. Тейн испытал подленькое облегчение. По крайней мере, ему не придется самолично отбирать чью-то жизнь. Бой они услышали задолго до того, как увидели. Современные бластеры, плазмометы и прочие единицы оружия, может, и не шумели так сильно, как допотопные кремниевые ружья, но все равно не были абсолютно беззвучны. Кроме того, оставался весь прочий шум: гавкающие приказы офицеры, крики, рокот двигателей… Спохватившись, Тейн задрал голову, но штурмового корвета, нависшего над лесом, не обнаружил. Если они все на официальном фронте, а не в глубоком тылу вроде Люковой Долины, то им и правда нужно время, чтобы сюда добраться. Наверняка евгеники это учли, когда планировали свои перемещения. — А разве остальной ячейке не надо двигаться в эту сторону? — запоздало осенило инженера. — Раз десантников нет только с этой стороны… — Именно поэтому сюда им не надо, здесь ведь не просто так никого нет, — Сестий деловито проверил заряд батареи бластера и щелкнул затвором. — Мы отобьемся и пойдем лесом на восток, пока не выйдем к Яру, а оттуда возьмем курс на Дар Друида. — Ага… — уныло пробормотал Тейн. Восток для него был абстрактным понятием большую часть дня; иными словами, он едва-едва отличал его от других сторон света даже на карте, не то что на местности, поэтому объяснение спутника ясности не внесло. Но, похоже, это Амброзиуса не только не удивило, но и не рассердило. — Не забивай голову, — посоветовал он. — Это моя задача. Твоя сейчас — держаться за моей спиной. Совет был хорошим, но не панацеей — и гарантированно уберечь не мог. Матиушу показалось, что они шагнули через магический портал или через его современный аналог — телепорт, только не заметили. Вот они еще шли по лесу, а битва кипела где-то в стороне, а вот уже перед ними развернулась вся сцена с ужасающими подробностями. Вблизи у сражения оказалось еще больше звуков — не только бластеры и приказы, но и крики боли, глухие стоны, чей-то истерический смех и, в более низких тонах, чей-то еще, уже торжествующий и холодный. Коротко и зло взвыла в отдалении циркулярная пила и многозначительно замолчала. По лесу плыл запах жареного: обычно крайне соблазнительный теплой весной, когда местные выбираются на природу на шашлыки, но сейчас вызывающий исключительно тошноту, поскольку перепутать это с шашлыками было совершенно невозможно. Даже бледный свет верлонского солнца окрасился в красноватый цвет от крови и вспышек выстрелов, точно туман спустился. За массивными камнями залегло сразу двое евгеников, остальные рассеялись по округе и укрылись за деревьями, иногда отстреливаясь — но всегда попадая, не делая ни единого лишнего выстрела. Сестий уверенно занял позицию за камнем, и Матиуш съежился рядом с ним. Космодесантников, как он успел заметить, было гораздо больше, несмотря на то, что корвет еще не прилетел. Соседями по укрытию оказался уже знакомый рыжеватый евгеник — Кемильхо — и еще один, на голову выше самого Тейна, а размах плеч инженеру и вовсе не хотелось сравнивать — сразу становилось тоскливо и как-то неуютно. Самым противоестественным ему казалось то, что к телосложению призового бойца без правил прилагалось исключительно правильное и пропорциональное лицо, как и у самого Сестия, разве что черты были чуть покрупнее. Из-за этого постоянно возникало ощущение, что обоих вырастили в одной пробирке… А впрочем, может так оно и было. — Статус? — коротко спросил главарь. — Наши все целы. У них полегло одиннадцать, восемь уже не встанет, — спокойно доложил бугай. Сестий до этого упоминал какого-то Хельма; наверное, он. — Как этого? — Тибериус, Хельм, мой лейтенант, и Кемильхо, временный технический специалист ячейки, — представил их Амброзиус. — Кэм, на тебе защита Нейрума, Тибериус на мне. Хельм, основная огневая мощь на твоих людях. — Понял, — кивнул лейтенант. Тейн никогда бы не подумал, что кто-то настолько габаритный может передвигаться с такой скоростью, но Хельм словно бы перетек из-за одного укрытия к другому, избежав всех дарионских выстрелов. Не то призрак, не то заговоренный… Не то последние достижения современной науки во плоти. Как ускользнул Кемильхо, инженер даже не заметил, и его запоздало прошибло холодным потом. И правда, зачем давать ему бластер, когда в ячейке есть такие бойцы? — Ты видишь, да? — спросил Сестий. — Разницу между случайным человеком и нами? Между тобой и обычными людьми? Которую они чувствуют так болезненно, что готовы променять будущее своего вида на свою слепую гордость? Его пальцы капканом сомкнулись вокруг запястья Матиуша, евгеник потянул его за собой, сначала к другому концу каменной гряды, а потом сорвался на короткую, молниеносную перебежку — и втянул инженера за следующее укрытие, тот едва успел сообразить, что произошло. По стволу, за которым он укрывался, хлестнуло очередью, опалив кору, но ни одного аугмента она не задела. Тейн все равно дернулся, врезавшись в Амброзиуса, который и не шевельнулся — и заодно не дал напарнику подставиться под другой выстрел, отпустив запястье и впившись пальцами уже в плечо. Главарь выглянул из-за дерева, моментально оценил обстановку и снова спрятался прежде, чем космодесантники сумели взять его голову на прицел. Еще одна очередь, которая выжгла в молодой зеленой пополам с пожухлой траве кривой круг, стала для них слабым утешением. — Видишь грушу? — Сестий для верности указал рукой в нужную сторону. Грушу Тейн видел и даже узнал: это была та самая, к которой он когда-то в совершенно другой жизни привел идущих по его следу безопасников и посадил их в лужу. Насколько ему было известно, никто так и не понял, как ему удалось это провернуть, а признаваться он не собирался. — Да, — подтвердил он. — Когда я скажу, перебежишь за нее. Я прикрою, — распорядился Амброзиус. — Давай! Не оглядываясь, Тейн бросился бежать к груше; в спину ему хлестали звуки выстрелов и чьи-то вскрики, но стреляли не в него, и этого было достаточно. Объяснять что делать дальше не пришлось, он обогнул ствол, прижался к нему и только тогда позволил себе выдохнуть — и вдохнуть снова. Через несколько секунд к нему присоединился Сестий, все еще невредимый, только заряд бластера чуть упал. Значит, крики были с той стороны. — Не задерживай дыхание, когда бежишь, — обыденно посоветовал аугмент. — Очень вредная привычка. — Говорит Водаш! — ожил браслет главаря. — Я обогнул их позицию, готов атаковать. — Что по количеству? — Справимся, но только полным составом. Сестий покосился на Тейна, на глаз оценивая, насколько тот был вменяемым. По собственным ощущениям, инженер не дал бы выеденного яйца за свои способности мыслить или действовать в данный момент; интересно, это очень заметно? — Тибериус, останься здесь. Никуда не уходи и не высовывайся, понял? — Ага… — Нам не нужна помощь, — повторил аугмент. — Твоя задача — оставаться в безопасности. Боги, импы, неужели он правда подумал, что Тейну захочется добровольно лезть в эту мясорубку?! Сестий быстро исчез среди деревьев, шум — нет; Матиуш зажмурился и впился пальцами в шершавую кору старой груши, пытаясь привести мысли в порядок. Сердце колотилось как бешеное, несмотря на все попытки справиться хотя бы с этой проблемой. Он никогда не бывал в бою — импы все задери, он даже от разнообразных учений и выездов всегда отлынивал, откупаясь от преподавателей ударной научной деятельностью! Ему обычно прощали, как прощали и сейчас: это не его задача, не его предназначение, так зачем заставлять его пытаться? Пусть лучше блистает в своей области… От схожести двух ситуаций его замутило с новой силой, и даже волны запаха жареного здесь были не при чем. Почему он оказался здесь? Что он такого сделал, чем заслужил анонимную ненависть этих космодесантников, которые даже не знают, как он выглядит? Всего лишь тем, что родился? Тем, что ему помогли это сделать, помогли выжить? Одним этим он заслуживает смерти в их глазах? А пока никто об этом не знал, разве не превозносили его такие же люди? Гранты, стипендии, награды, вереница представителей разных фирм, наперебой зазывающих к себе, знай выбирай себе контракт по вкусу — все это принадлежало ему, пока он казался таким же «случайным» человеком? Что они превозносили? Удачу? Что изменилось, кроме искусственного клейма евгеника? Выстрелы и крики слились для него в один сплошной гул, ввинчивающийся в мозг; он не мог разобрать в нем, что именно происходило на поле боя. Мысли крутились, как бешеные, но поймать их не удавалось, и он успевал распознать только несвязные обрывки: «зачем они?», «если бы не…», «даже если бы я продолжал…». Может, он просто обманывал себя все это время, считая, что конфликт не имеет к нему отношения? Ему это удавалось только потому, что никто не знал о его природе, а Сестий просто раскрыл ему глаза на правду: вот что дарионцы думают о тебе подобных на самом деле. И друзья они тебе только до тех пор, пока считают, что все, чем ты являешься, было случайностью — а значит, это просто везение, значит, на самом деле ты ничем не лучше их самих. Пока на его месте мог быть кто-то еще, это вроде как «честно» — но как только станет известно, что место изначально не могло достаться другому… Как только они поймут, что это не так, они снова зажгут костры. Какой-то инстинкт заставил его открыть глаза. Напротив стоял космодесантник с направленным на него бластером. По непрозрачному щитку пробежали блики, не давая рассмотреть выражение его лица, но Матиуш того и не хотел. Он тупо уставился в темные глубины дула бластера на уровне его глаз — в десятке шагов, но ему показалось, что совсем близко. «Вот черт, он меня видел, и теперь все узнают, что я аугмент!», — мелькнула в голове дурацкая мысль. Дурацкая — потому что Тейн понимал, что сейчас прозвучит выстрел, и ему будет уже глубоко наплевать на дела мирские, поскольку с бластерной дырой во лбу не выживет даже кто-то вроде него, хоть аугментом назови, хоть евгеником. Ну вот и все, конец игре. Больше не нужно метаться, пытаться разобраться в себе и в разорвавшем общество конфликте. Страха как такового не было. Только странное любопытство. Выстрел! Матиуш дернулся в сторону, повинуясь лихорадочному желанию тела жить, и бластер только выжег длинную черную полосу в груше, когда рука стрелка конвульсивно дернулась в сторону и вверх. Космодесантник мешком рухнул на землю. Бронекостюм на его спине буквально расплавился, заливая тело и землю темными потеками. Человек не успел даже закричать. Сестий опустил трофейный плазмомет, наклонился над обезображенным трупом и убедился, что противник уже точно не воскреснет. Тейн молча уставился на место, где стоял только что, пытаясь переварить случившееся. Он никогда не жаловался на реакцию — карьера Чернокнижника иначе имела бы куда более ранний и печальный конец, — но никогда не задумывался, что мог бы увернуться от выстрела. Да и не верил, признаться, что хоть кто-то на это способен. — Ты в порядке? — спросил Амброзиус, подходя поближе — Да, — заторможенно подтвердил Матиуш. — А… а почему так тихо? — Потому что все, кто пытался нас убить, мертвы, — бесстрастно сообщил евгеник. Взгляд Тейна упал на обезображенный труп космодесантника. Машинально подумал: а как патологоанатом будет разделять собственно тело и остатки бронекостюма? И будет ли? Потом он медленно обогнул грушу и увидел остальных членов ячейки. Все живы. Все на ногах. Кто знает, ранены ли, но непохоже. Зато дальше, ближе к опушке — трупы, иные целые, иные едва напоминающие людей, но все неподвижные, застывшие. Небо, светлое и чистое, когда он выходил из дома, за это время заволокло, и сверху начало накрапывать. Лес стал сереньким и бесцветным, как в плохо сохранившемся старом кино. Жареное и разгоряченный металл сменились едким, горьким дымом от пробитых бронекостюмов и перебитых древесных стволов, жженым пластиком и горячим металлом; дождь скоро прибьет к земле нехотя разгорающийся огонь, и сцена так и останется жутковатой и реалистичной — вместо чем-то более простой, лишенной деталей и отпечатков, той же сцены, но уже после пожара. Ни одного живого человека. Только евгеники, деловито обирающие трупы: оружие, боеприпасы, какая-то мелкая техника — все шло в ход. Они не совершали ни единого лишнего движения, и действовали так же естественно и спокойно, точно перебирали овощи на лотке на рынке. Или не овощи, а мясо. Матиуш сморгнул переливчатый бисер капель с ресниц, облизнул губы. Отрешенно отметил, что не соленое — значит, всего лишь дождь. Хорошо. Сестий неслышно приблизился и положил руку ему на плечо. — Твоя беда, Тибериус, в том, что ты еще не понял, что все, что есть у этих людей — это их численность. Только она дает им возможность что-то решать. Они сами знают, что они несовершенны, поэтому они боятся нас и мечтают быть нами. Они распинаются про равенство и прочие высокие идеалы, но на самом деле хотят одного: чтобы это преимущество досталось им лично. Вот и все. Мы можем притворяться такими же, как они, пытаться влиться в их общество, но правда в том, что они никогда не примут нас как равных. Они будут пытаться нас уничтожить, превратить во второй сорт — иначе ты бы не скрывался столько лет. Единственный выход для нас — взять дело в свои руки, а не ждать разрешения. Это наша судьба, Тибериус, мы были созданы, чтобы человечество наконец-то заняло достойное место. Мы совершенны, мы эффективны — только с нами у руля Дарион может быть по-настоящему силен. Тейн медленно кивнул, опуская глаза на труп на земле. Выбора уже и правда нет. Матиуш глубоко вздохнул, скрежетнул зубами и повернулся к Сестию. От беспощадно натянутого делового выражения лица чуть скулы не свело, но, как только удалось перевалить через первую пару секунд, отпустило, прилипло, как влитое. — Переверни мне труп, — скомандовал он. — Зачем? — заинтересовался Сестий. — У него на броне ИИ-микроблок стоит, на груди, успел заметить, — сообщил Тейн. — Я, конечно, гений современной техники, но из запчастей ее собирать сподручнее, чем из доступных пока палок. Второй традиционный компонент кустарной сборки он благородно не упомянул. — Прекрасно. Полное соответствие роли, — с одобрением кивнул Амброзиус, склоняясь над телом. — Без лишних метаний и сантиментов, сразу с места в карьер. Как и положено. Не гнушаясь грязной работой, он взялся за руку космодесантника, не перегревшуюся после выстрела, и рывком перевернул тело. Матиуш скользнул взглядом по непрозрачному щитку и спустился ниже, к нагрудной пластине, где и располагался микроблок, помогавший управлять системами костюма и заодно писавший звук и картинку. Повезло, не пострадал от выстрела — тело уберегло. Пошарил по поверхности, выискивая крепления, и одним рывком вырвал всю систему, легко уместившуюся в ладони. За ней водорослями потянулись оборванные кабели, но они ему и не были нужны. — Хорошее дело, — повторно одобрил Сестий. — Эй, парни! Видели? Поищите технику! Тейн сжал микроблок в кулаке, так что края впились в ладонь, и запихал в один из карманов. Снаряжение остальных космодесантников его мало интересовало, потому что опознать его можно было только по записи этого. Сестий не был полностью неправ. Матиуш холодно уставился ему в спину, чувствуя себя холодным, заледеневшим и каким-то изменившимся, неправильным — перешедшим черту. Надо взять дело в свои руки и уничтожить эту заразу. Я не хочу быть этим! Я хочу быть человеком! Он должен убить Амброзиуса Сестия.