Trinitas

      Иса слушал мелодии долго, пока совсем не разболелись ноги, а музыканты не заиграли более задорно и весело. Быстрый ритм звал в танец и скоро вперед выскочили первые непоседливые солдаты. Они затанцевали нескладно, но искренне, не боясь показаться странными. Иса отступил, постепенно теряя интерес ко всему происходящему и желая уйти в более спокойное место. Слишком громко ударяли барабаны, слишком резко звучали инструменты и слишком высоко поднималась от танцев пыль. Омега оглянулся было, чтобы предложить Синану поскорее уйти, но знакомый образ проскользнул вперед и оказался среди громкой, извивающейся в танце толпы. Шаги кочевника стали более плавными, руки поднялись в воздух и провели по ветру, словно пробуя на ощупь музыку и улавливая ритм. В следующий миг, словно птица попавшая в благоприятные ветра, Синан погрузился в танец, завился и закружился. Иса растерянно распахнул глаза — он никогда не видел настолько плавных и красивых движений у бет. Омега изучал каждый взмах руки, каждый плавный шаг и от пристального взгляда окружающие их люди слились в единый непроглядный и неодухотворенный вихрь. Синан замедлился, призывно протянул Исе ладонь и тот волнительно смял ткань длинных рукавов в кулаках. В омеге пылал интерес — каково танцевать с неравнодушным бетой? Каково вообще танцевать?       Было страшно снова ощутить пристальные взгляды, показаться нелепым и смешным, но гораздо больше омега боялся упустить возможность на мгновение оказаться в роли вольного и бесстрашного кочевника. Иса разжал кулаки и был готов с громко бьющимся сердцем шагнуть навстречу, как вдруг предложение Синана принял кто-то другой: Анкаа ворвался в танец, сжал ладонь кочевника и вовлек в причудливые плавные движения. Судя по взгляду Синана он и сам был удивлен подобной выходке, но долго осознавать происходящее бете не позволили — шепнув что-то на ухо, Анкаа увел его за пределы круга.       Иса медленно моргнул, оглянулся и покинул толпу, чтобы углядеть украденного прямо из-под носа бету. На глаза попались два удаляющихся силуэта, но кроме них — не менее растерянный Хищный Сип. Иса боялся его до дрожи, но когда дело касалось Синана, то становился неожиданно смелым и даже нашел силы спросить:       — Не знаешь, куда они ушли?       Альфа обернулся, осмотрелся и затем, никого не заметив, опустил взгляд ниже. Именно там, где-то на уровне шестой пары его ребер, и находился Иса.       — В пустыню, поговорить наедине, — прогремел удивительно низкий и грозный голос. Иса вздрогнул, чувствуя, как давит на него все в этом альфе: и мрачный взгляд свысока, и резкий запах, и широкоплечий образ. Омега закивал и попятился, стараясь быть смелым и не дрожать так явно.       — Иса, — тихо и оттого будто рычаще произнес Сип. Целитель встрепенулся, невольно вскинул руки, будто так мог защититься во время нападения. Альфа бросил взгляд на дрожащие ладони, на распахнутые глаза, на сжавшееся тело. — Ты меня боишься?       Должно быть глупее вопроса Иса не слышал. Омега решил промолчать, чтобы не спровоцировать ответом альфу, и дождаться возвращения своего защитника. Тяжелый вздох обдал кожу холодом, заставил поднять на альфу взгляд и заметить странное выражение глаз, будто бы печальное.       — Я и сам себя боюсь. Больше, чем все остальные, — прогремел альфа и отступил. — Постараюсь впредь не попадаться тебе на глаза.       От происходящего Иса опешил, растерянно опустил руки. Осмелев, расправил плечи и кинулся было в сторону своего шатра, но скоро замедлил шаг. Теперь именно себя он чувствовал большим и пугающим, способным обидеть и прогнать. Он вовсе не хотел избавиться от Сипа, тем более понимая, что этим расстроит Синана. К тому же, не таким уж страшным теперь казался альфа, готовый ради спокойствия Исы исчезнуть из поля зрения. Омега обернулся, мгновение помедлил и все же вернулся к кострам бади. Он медленно опустился на знакомый ковер, где уже разместился Сип, и постарался улыбнуться в качестве извинения. Альфа, похоже, жест не понял и лишь взглянул жалостливо, будто просил не прогонять.       — Я все-таки подожду, пока не вернется Странник, — пояснил Иса, на что бади кивнул и торопливо поднялся с ковра. — Нет-нет, не уходи! Составлю тебе компанию, чтобы не было одиноко.       Сип замер, нахмурился, будто уточняя, и лишь получив одобрительный жест все-таки вернулся на место. Он молча и напряженно смотрел на омегу, бегал взглядом по лицу, улавливал малейшие признаки страха, после которых был готов тут же сбежать вновь. Иса и сам напрягся, пытаясь этот самый страх не выдать и не обидеть альфу снова.       — Хищный Сип… — начал было омега, чувствуя острую необходимость поскорее завести разговор, но темы для него никак не приходили на ум. Тогда Иса выпалил первое попавшееся: — Кстати, что означает твое имя?       — Сип — огромная птица-падальщик, которая прилетает на поле битвы и выедает останки, — из уст альфы эти слова звучали до мурашек пугающе. Перед глазами так и мелькали образы: залитый чужой кровью убийца, возвышающийся над горами трупов и выдергивающий потроха из вспоротых животов. Иса сжал зубы, понимая, что не показывать страх становилось с каждым мгновением все сложнее. Альфа отвел взгляд и тихо добавил: — Я не сам выбрал это имя, меня так прозвали товарищи.       Иса нахмурился, заглянул в помрачневшие глаза, и, заметив в них печаль, не мог не утешить:       — Ты, конечно, большой и потому немного устрашающий, но они явно преувеличивают, — Сип взглянул на омегу и смущенно сощурился. Удивительно, но этот жест оказался ни капли не пугающим, а даже наоборот — привлекательным. Иса осмелел и решил продолжить разговор: — А сам ты как хотел себя назвать?       Сип основательно задумался — похоже, ему давно не давали возможность придумать имя самостоятельно. Он пару раз решался ответить, делал вдох, но отводил взгляд и размышлял снова. Наконец-то он определился и несмело произнес:       — Может «Вольный Сокол»?       — Тебе очень идет, — добро усмехнулся Иса. — «Анкаа» тоже означает что-то устрашающее?       — Это имя пламенной птицы, одновременно прекрасной и внушающей страх, — проговорил альфа с нежностью. — Огненный Анкаа именно такой.       — Охотно верю.       Омега улыбнулся, но от осознания ситуации на душе было вовсе не весело: выходило, что одного из супругов назвали противным падальщиком, а другого — волшебной огненной птицей? Это было действительно жестоко даже по отношению к пугающему Сипу.       За время разговора у Исы разболелась голова от яркого запаха агрессивного альфы, который не перекрывали чужие феромоны. Очень скоро захотелось уйти, но такой поступок мог обидеть чуткого кочевника. Благо, через некоторое время в лагерь вернулся Синан и пояснил, что Анкаа остался в пустыне и просил не тревожить. Сип лишь понимающе кивнул и остался на месте, не стремясь нарушить спокойствие партнера.       Синан понял, что все это время Иса был в компании Сипа, и потому поинтересовался самочувствием омеги, на что тот непринужденно отмахнулся. До отбоя оставалось не так долго, поэтому целитель решил вытерпеть застывший в носу запах альфы и наконец-то создать хорошее впечатление. Скоро солдаты стали тушить костры и в воздухе повис едкий запах дыма, от которого Иса закашлялся. Тогда Синан предложил проводить его в шатер и омега охотно согласился, покидая место подозрительно торопливо.       Солдаты расходились по шатрам, а тех, кто разгулялся — уводили товарищи. Воздух становился чище и свежее, особенно на краю лагеря, где в нескольких шагах начиналась пустыня. Бросив по ней беглый взгляд, Иса заметил невдалеке знакомую рослую фигуру. Присмотрелся и встревожился, но быстро отбросил лишние мысли. Его не должно волновать, о чем думал Анкаа, глядя на луну, и про что говорил недавно с Синаном.       К своей палатке Иса добрался уже с чистым умом и без тени назойливой головной боли. Шагнув к пологу шатра, омега замер и обернулся, смущенно обратившись к Синану:       — Анкаа так быстро тебя увел, я даже не успел согласиться потанцевать.       — Он сильно разволновался из-за допущенной ошибки и хотел узнать, не сильно ли испортил музыку, — пояснил бета, не особо удачно скрывая ложь, а затем несмело заглянул в глаза напротив. — Ты действительно был готов станцевать со мной?       Иса задумчиво поднял взгляд к небу, загляделся на звезды и честно ответил:       — Может это было отчасти импульсивное решение — не хочу, чтобы на меня смотрели посторонние, — вздохнул омега, а затем добавил уже веселее: — Но наедине можем попробовать. Я никогда не танцевал.       Синан тепло сощурился, взглянул мечтательно и ответил мягким, бархатным голосом:       — Однажды мы обязательно станцуем только вдвоем.       Дыхание Исы замерло, сердце зачастило. На лицо так и рвалась глупая улыбка. Омега торопливо пожелал кочевнику хорошо выспаться и исчез в шатре, где опустился ковер и шумно выдохнул. Воображение рисовало образ Синана, тихий вечер, мелодию пустыни и пение ветра, неприглядный первый в жизни танец. Кружиться под музыку могли лишь счастливые и богатые люди, честью было хоть на мгновение ощутить себя таковым. Омега сжался и прикрыл глаза, представляя свои мечты все ярче, как внезапно в его мысли ворвался одинокий силуэт посреди пустыни: тот Огненный Анкаа, выглядевший беззащитным посреди песчаного простора. Почему-то увиденное никак не выходило из головы и Иса все не мог перестать о нем волноваться.       На ум приходили мрачные догадки. Вдруг прямо сейчас Анкаа необходима помощь и целитель поблизости будет очень кстати? Все-таки оставаться ночью в пустыне, пусть и недалеко от лагеря, очень даже опасно. Не выдержав переживаний, Иса поднялся и приблизился к выходу и шагнул наружу. Обошел шатры и недавно шумную площадь с дымящими углями, чтобы незаметно пробраться к краю лагеря. Там, в укромном и тихом месте, освещенном лишь луной, заметил силуэт коленопреклоненного Анкаа. Иса был в этом почти полностью уверен, ведь за время знакомства успел запомнить осанку и фигуру кочевника. Даже то, как он повязывал платок, самую малость отличалось от принятого другими знакомыми бади.       Холодный свет касался плеч и головы Анкаа, стекал по согнутой спине. Вблизи Иса видел, что бета вряд ли ранен, но его поведение все еще казалось странным: зачем он сидел вот так один ночью и невидящим, пустым взглядом он смотрел на луну? Иса подобрался тихо, взглянул изучающе и с долей тревоги позвал шепотом:       — Огненный Анкаа, — бета отмер, несколько раз медленно моргнул, но к омеге не обернулся. Тогда Иса заговорил снова: — Анкаа, ты в порядке?       Бета задумчиво осмотрелся, заметил силуэт позади и встрепенулся, тут же подрываясь на ноги. Вглядевшись в знакомые глаза он расслабился, торопливо опустил сжавшуюся на рукояти меча ладонь и шумно выдохнул:       — Что ты здесь делаешь?       — А ты? — не отступался Иса, встревоженный и заинтересованный одновременно.       — Молюсь, — честно признался бета.       Иса приподнял брови и замер удивленным взглядом на кочевнике. Ситуация оказалась более неловкой, чем омега мог себе представить. Он виновато опустил голову и поспешил оправдаться:       — Я не хотел тебя тревожить, просто увидел в пустыне и решил проведать, вдруг случилось что-то плохое.       — Извини, что напугал тебя и заставил волноваться, — неожиданно нежно сощурился Анкаа. Он снова опустился на песок, сложил ладони на колени и поднял взгляд к небу. — На самом деле не все молятся так, глядя на луну, поэтому твоя бдительность очень кстати.       Иса заулыбался от приятных слов, но что-то в сказанном его смутило. Повторив фразу в голове, он скосил на Анкаа недоверчивый взгляд и спросил недоверчиво:       — Ты молишься… Нанне?       — Для тебя это странно?       Иса едва не задохнулся от накатившего возмущения:       — Для меня — нет, но для тебя… очень даже.       — Почему я не могу молиться Нанне? — Анкаа обернулся и поднял на Ису пронзительный взгляд, но омега не ощутил ни капли страха, полностью погруженный в спор.       — Потому что ты — бета, — четко произнес целитель, казалось бы, очевидную вещь. — Гораздо разумнее молиться Сару и Солу, тем, кто действительно услышит и поможет. Силы Нанны прокляты и не несут в себе ничего хорошего.       — Нанна тот, кто дал тебе возможность жить в этой пустыне, создал душу и вселил в тело. Как ты можешь такую силу называть проклятой? — Анкаа старался говорить спокойно, сдерживать рвущийся наружу гнев и оттого голос его заметно дрожал. — Он — наш небесный амма, заботливый и понимающий.       Анкаа уставился на омегу, словно на неразумное дитя.       — Ты надо мной издеваешься? Говоришь глупости и хочешь, чтобы я поверил? — сердце Исы с каждым словом все больше наполняла обида. Анкаа, должно быть, просто смеялся, раззадоривал, внушал странные вещи и гадал, когда же омега поверит в небылицу.       — И кто же по-твоему Нанна? — не унимался бета.       — Предатель, обманщик и завистник, — скрестив руки на груди, жестко припечатал Иса, пока обида в его сердце неотвратимо сменялась злостью.        Анкаа в миг показался обиженным, разочарованным, и такую реакцию Иса искренне не мог понять. Бета отвернулся и глухо произнес:       — Если хотел сделать мне больно — лучше оскорбил бы в лицо.       — Ты это всерьез? — с уст сорвался неуместный смешок. — Действительно считаешь Нанну своим божеством?       — Не я один. Так думают все бади, — протяжно выдохнул Анкаа, будто пытаясь взять свои эмоции под контроль, успокоиться.       Иса попятился, глядя на бету, словно на безумца. Он готов был убежать прочь, лишь бы не услышать снова разрушающие привычный мир слова. Спасительной казалась идея отыскать Синана в шатрах, попросить развеять сомнения и подтвердить, что вовсе Нанна не чуткий небесный амма, напротив — он тот, кто предал мужей, украл их магию и теперь был заточен в черноте ночного неба.       Иса возмущенно фыркнул и кинулся было в сторону лагеря, как вдруг услышал вслед:       — Ты сильно удивишься, узнав, насколько Странник набожнее меня.       Вмиг будто исчезла надежда на спасение, в груди болезненно сжалось сердце, но Иса постарался прогнать навеянные кочевником мысли. Только Синан мог дать понять четко: страшится целителю или вздохнуть с облегчением.       Однако хоть ноги и привели Ису обратно в лагерь, он совсем не знал, где именно искать Синана. А потому, наткнувшись на проходящего патрульного, он переборол испуг и стеснение и попросил незнакомца о помощи: найти бади по прозвищу Странник и передать, что Иса будет ждать его у себя. Патрульный спокойно выслушал просьбу и кивнул перед уходом, но все же посмотрел на Ису несколько странно. Омега посреди ночи просит привести в его шатер какого-то бету — было вполне очевидно, к каким выводам пришел незнакомец, вот только Исе сейчас оказалось совершенно равнодушно мнение неизвестного патрульного. Омегу мучило незнание, а потому, вернувшись под своды своего шатра, он выпустил магические огоньки из лампы и ходил туда-сюда. Растревоженные его порывистыми шагами, огоньки метались под сводом, отбрасывая дребезжащие резкие тени. Нервный и нетерпеливый, омега не находил себе места. Поэтому, стоило кочевнику только получить разрешение и войти, как Иса сразу подлетел к нему с вопросами:       — Нанна правда божество? Наравне с Саром и Солом? И ему молятся не только омеги? Зачем вообще кому-то кроме омег молится Нанне?       Кочевник был настолько ошарашен таким внезапно напористым поведением омеги, что даже отступил, поднимая перед собой ладони в успокаивающем жесте. Заговорил он тоже негромким, увещевающим голосом:       — Погоди, объясни сначала что приключилось. Откуда такой интерес посреди ночи? Я думал ты уже давно спишь.       Омега осекся, вспоминая, как Синан проводил его и оставил отдыхать, прежде чем Иса самовольно покинул палатку и пошел искать Анкаа за пределами лагеря. А потом Синана и вовсе внезапно вызвали, наверняка заставив побеспокоиться. Действительно, стоило прежде всего объясниться. Подозвав Синана следовать за собой, Иса прошел вглубь шатра и уселся на ковер, дожидаясь, когда бета последует его примеру. Тогда, пряча виноватый взгляд от внимательных и обеспокоенный глаз, омега рассказал, как заметил одинокий силуэт в пустыне, пока Синан провожал его, как образ не давал покоя, как он вышел проведать Анкаа и как поругался с бетой, считая, что тот издевается. Синан слушал молча, не перебивая и не ругая Ису за то, что в одиночку вышел в пустыню. Когда же рассказ был закончен, он немного подумал в тишине, прежде чем спросить:       — То есть ты хочешь знать, является ли Нанна равным Сару и Солу божеством, потому что ваши с Огненным Анкаа мнения разошлись? — резюмировал он, подводя итог. Иса только нетерпеливо кивнул, пытливо вглядываясь в собеседника. Кочевник же уточнил: — Как в Науфале относятся к Нанне? Я хочу знать, чему вас учили.       Исе хотелось поскорее самому услышать ответ, а не рассказывать Синану истории о Нанне, но раз уж, прежде чем поведать правду, кочевнику нужно было узнать больше, то делать нечего. Вздохнув недовольно, омега отвел взгляд и все же принялся объяснять:       — Нам рассказывали легенду о том, как он украл магию у мужей. Раньше в дневном небе светили три солнца: самым ярким был Сар, самым жарким — Сол, а вот Нанна был настолько бледным и слабым, что его почти не было видно, так его затмевали мужья. Будучи бессильным, он очень завидовал, а потому ночью, в кромешной темноте, когда мужья спали, он лишил их сил и впервые ярко засиял. Вот только он оказался проклят — заперт в ночи, разделен с мужьями, наказан за предательство, которое совершил. Говорят, это украденные силы сияют в нем, освещая ночь и обрекая на вечное заточение. Все грешные дети Нанны разделяют с ним это проклятие — после смерти омеги, владеющие украденной магией, становятся звездами на ночном небе.       Покончив с кратким пересказом, Иса уставился на Синана, дожидаясь реакции. Но не смог прочитать мысли по честным голубым глазам — они оказались прикрыты дрожащими веками, что было явственно заметно по колеблющимся теням от длинных ресниц. Что такое? Почему Синан закрыл глаза? Пытаясь понять причины такого поведения, Иса метался взглядом по фигуре напротив: по расправленным плечам, по ладоням, сминающим в кулаках ткань шальвар на коленях. В тишине различил звук контролируемого дыхания: осторожные вдохи и тихие выдохи.       А, так вот в чем было дело… Синан разозлился. И потому он погрузился в себя, закрыв от Исы свои глаза, чтобы успокоится.       Стало неуютно и даже страшно до того, что омегу пробрала дрожь. Может зря он поднял эту тему перед Синаном? Анкаа ведь предупреждал, что Синан набожнее его — беты, который молился на луну в коленопреклоненной позе. Кажется, Иса совершил ужасную ошибку…       — Знаешь, что нам, бади, рассказывали с самого детства? — заговорил вдруг Синан отнюдь не пугающим, а даже каким-то почти ласковым голосом. Перепуганный Иса, боящийся даже голос подать, весь сжавшись только молча покачал головой. Но ответ был очевиден и без того, а потому бета продолжил, не открывая глаз: — Нам рассказывали, что суровый пустынный мир, таящий как множество красот, так и бесчисленное множество опасностей, был создан сильными для сильных. Сар и Сол отличались сильными сердцами — а значит и телами, в то время как силой Нанны был его разум — то есть магия. Мощью своей магии он из тьмы и пустоты создал мир холодный и пустой, подобный той ночной пустыне, какой мы знаем ее сейчас. То был бы одинокий мир без надежд и без жизни, если бы Сар и Сол не наполнили его своим жаром, в совокупности настолько большим, что днем от зноя колеблется воздух. Поглядев на сотворенный мир, все вместе они, соединяя жар и холод, населили его жизнью — и доказательством тому служит тепло в наших телах, равное половине от холода и половине от жара. По сей день наши дети рождаются так, как родились отпрыски Богов, от слияния трех: божественного альфы Сара, божественного беты Сола и божественного омеги Нанны.       Иса слушал одухотворенный голос затаив дыхание, боясь спугнуть какую-то неведомую торжественность момента. Она, однако, была разрушена не им, а самим рассказчиком, вернувшимся в реальность вместе с окончанием повествования:       — Я рассказываю это для того, чтобы ты понимал — не только бади, но и яримов почти во всех существующих оазисах именно так с малолетства обучают религии. Через легенды и сказки нас учат тому, что как Великая Триада — равные друг другу божества, так и мы, их земные дети, равны между собой, — Синан открыл глаза, глядя на растревоженного Ису спокойно, без единого намека на злость или осуждение. — Конечно, как на небе, так и на земле альфы, беты и омеги имеют разные обязанности и роли, которых должны придерживаться по жизни, но никто из нас не является более или менее важным. Поэтому то, что в Науфале отрицают божественность Нанны и даже клевещут на него, причиняет ни с чем не сравнимую боль.       Со дня побега Иса уже не впервые чувствовал себя таким растерянным, как сейчас. Выходит, даже это было враньем? Было ли хоть что-то в Науфале правдой? Но раз Нанна настоящее божество…       Ису пробил холодный пот и по коже пробежали мурашки. Выходит, что каждый раз, когда внутри себя Иса бранил свою проклятую магию, корил, винил и всячески поносил Нанну за его предательство, то он обращался против настоящего божества?.. От переполнившего душу страха стало так дурно, что омегу повело, и он чуть не упал, удержав себя на спружинивших о ковер руках.       — Что такое? Тебе плохо? — подорвался к нему бета, пытаясь заглянуть в лицо и протягивая руки, но не решаясь коснуться.       — Как же мне быть?.. — полным отчаяния голосом воззвал Иса, дрожа всем телом. Не имея сил поднять склоненную голову, он судорожно метался взглядом по узорам ковра, как будто пытаясь найти там ответы — и не находя. — Нанна не простит… Он покарает меня? Он точно накажет…       — Что ты такое говоришь? — оборвал Синан бессвязную речь, почти невесомо касаясь ладонями плеч омеги, отчего тот вздрогнул — и бета был вынужден отпустить. — Нанна — всепрощающий и милостивый амма, и потому, когда настанет время, он примет тебя в свои объятия как возлюбленного сына.       Уже немного совладав с собой, Иса, чтобы перебороть неожиданное головокружение, подтянул к лицу колени и обнял себя руками, спрятавшись и сжавшись. Он чуть покачал головой, глухо бормоча:       — Я не считал его за Бога, как мне простят такой грех? Ты не знаешь, что я говорил ему, не знаешь, как винил… Такое не прощают.       — Тебя обманули, всех вас. Вина за это лежит не на тебе, — пытался увещевать Синан и очень хотелось ввериться его убежденности. — Я верю, что Нанна любит тебя, как и всех своих детей, а потому не держит зла.       Омега поднял лицо, выглядывая из своего укрытия. Спросил недоверчиво:       — Правда?       — Конечно! — охотно подтвердил Синан, стоя перед Исой на коленях, пригнувшись, чтобы заглядывать в глаза. Огоньки, кружащие под самым сводом, отбрасывали тени на лицо беты и в них его глаза казались безмятежно синими, как постепенно темнеющее к ночи небо. — Гнева Нанны стоит боятся не тебе, а Науфалю — и за обман, и за клевету, и за все, что натворили. Он накажет, когда виновники предстанут перед его судом. А уж бади позаботятся о том, чтобы встреча эта состоялась поскорее.       Только сейчас Иса понял, что злость, которую он прежде считал с позы и поведения кочевника, была направлена не на него, а только против Науфаля. Чем больше Синан узнавал его, тем больше он узнавал и о городе, который все больше ненавидел. Равно также увеличивались ненависть и отвращение самого Исы по ходу того, как он больше узнавал о мире, который у него отобрали.       Стоило сконцентрировать мысли на всей этой лжи, что шипастыми лозами опутала его сознание и сковала тело, как страх сменился гневом и Иса перестал дрожать. Омега даже почти понимал давние слова Синана о том, как война может принести счастье — Исе казалось, теперь он был бы неописуемо рад узнать, что Науфаль проиграл Джафару в войне и все удушающие омег традиции были стерты с лика пустыни.       Ночной разговор помог Исе понять, что все сказанное Огненным Анкаа было правдой, а значит омега лишь несправедливо обидел бету, причинил боль своими словами. Но он не мог снова помчаться в пустыню, а потому решил отложить извинения хотя бы до завтра. А до утра ему еще предстояло как-то смириться с новой правдой, для чего требовалось побыть одному и подумать. Иса отправил Синана отдыхать, стыдясь того, что выдернул их шатра посреди ночи.       — Все точно будешь хорошо, если останешься один? — уточнил напоследок бета, который все еще выглядел обеспокоенным.       — Мне нужно время наедине, чтобы привести мысли в порядок, — отвечая, омега старался звучать убедительно, хотя на деле вовсе не чувствовал себя уверенным. Но не мог ведь он до утра держать в палатке бету, с которым не состоял в отношениях, правда же? Поэтому только махнул рукой, прогоняя: — Иди лучше, отсыпайся. Да и мне тоже надо вздремнуть, иначе могу завтра выпасть из седла.       По пути кочевник несколько раз оглянулся, будто не хотел уходить. Выглядело так, будто Иса в самом деле его прогнал, и он даже немного повеселел, вспоминая, как нерешительно Синан отдалялся. В груди теплилось неизвестное доселе приятное чувство и омега, сам о том не подозревая, действительно задремал, думая о бете с мягким голосом и щенячьим взглядом.       Временем, когда Иса ругал Нанну злее всего, был период сразу после того, как отняли его детей. Малыши, которых лишь раз держал на руках, не покидали его мыслей, стояли перед внутренним взором. Иса же, бессильный что-либо изменить, мог только плеваться ругательствами в пустоту, вторя «ненавижу» и «будь проклят».       Зачем Нанна поступил так и обрек всех омег на мучения? Раскаивается ли он, глядя с темного неба на страдания своих ни в чем неповинных детей? А в чем виноваты дети Исы? В чем виноват сам Иса?       Он родился омегой, у него не было выбора. Почему он должен переживать эту невозможную боль и медленно умирать с разбитым сердцем, осознавая, что больше никогда не увидит родных малышей?       Нанна, будь проклят тысячу тысяч раз за свой грех! Погасни, будь проклят, ненавистный!..       Иса проснулся, обливаясь холодным потом и дрожа. Вокруг еще было темно, только лунный свет слегка просачивался сквозь ткань шатра, словно напоминая Исе о его вине. Спрятаться было некуда и омега подтянул колени к груди, обнимая себя, стараясь стать меньше и согреться.       Внезапное воспоминание вынудило подняться и, чуть не спотыкаясь, добрести до сундука в дальнем углу, дрожащими руками откинуть тяжелую крышку и запустить внутрь ладони, чтобы на поверхности найти его — халат, хранящий в себе не только запах, но и, казалось, само тепло.       Накинув его на себя так, чтобы прикрыть даже голову, Иса вернулся на ковры и спрятался под синей тканью, укутанный естественным ароматом беты, что будто бы нежно обнимал. Пробуждались воспоминания о теплой сухой ладони, которой Иса касался, о спокойном голосе, что всегда ласково звал, о глазах, что были безмятежнее лазурного неба в знойный день. Они отогнали ночь, загородили собой свет Нанны.       Ни человек, ни шайтан, ни даже сам Бог не мог коснуться Исы, пока Синан охранял его сон. Он обещал.