Trinitas

      Мышцы под шкурой гепарда мерно перекатывались при движении, словно ленивые волны на поверхности озера — Иса явственно это чувствовал, прижавшись к спине зверя вплотную и роняя на его загривок горькие слезы. Он бы оросил мех и каплями пота, стекающими по коже ручьями, но одежда хорошо впитывала их, скрывая непристойные пятна от посторонних глаз своей черной, непрозрачной и плотной тканью. Омега позади слегка похлопывал Ису по взмокшей спине, но ему вовсе не хотелось получать утешение от пленителя, собравшегося заточить только вкусившего свободу за новыми стенами, которые своими силами не преодолеть. Однако слезы не могли быть бесконечными, а ровный и ритмичный шаг гепарда невольно успокаивал. Ису уже не пугал хищный зверь — упасть с него и быть сожранным не могло оказаться страшнее, чем вновь томиться в неволе. Оттерев иссохшие глаза и ощущая лишь накатившую после плача апатию, Иса смог наконец получше разглядеть армию шайтанов, в строю которых оказался.       Они все были одеты в яркие синие одежды, резко и даже красиво контрастирующие с желтизной пустыни. Головы у всех также были прикрыты платками в тон одеждам. Одни воины носили на себе легкие кожаные доспехи, другие были закованы в тяжелую броню, чьи-то лица были открыты, а у кого-то за складками платков виднелись только глаза, у многих открытая кожа была исписана чернилами, зато у других оставалась чистой и загорелой. Часть состояла из пехотинцев, другая из всадников верхом на гепардах, а позади странные деревянные конструкции на полозьях медленно волочили по песку впряженные тигры — Иса легко опознал этих полосатых зверей, о которых прежде лишь слышал от солдат.       Марджана-накиб заметил, как вертел головой омега перед ним, и заговорил вновь:       — Это наши осадные орудия, баллисты и катапульты, — пояснил он, хотя интерес Исы вызвали звери, а вовсе не деревянные конструкции. Но все же он решил поддержать разговор:       — С их помощью вы собирались захватить Науфаль, чтобы присвоить его сокровище?       Иса многое слышал об этом, ведь с самого детства все взрослые рассказывали детям, зачем шайтаны нападают на Науфаль и почему не отступаются: они желают жить в тени его садов и испить из благословенного сокровища, дарованного науфальцам — живительного оазиса. Многомудрая Триада не зря приговорила шайтанов жить в пустыне, бесплодном и знойном краю, как не просто так одарила науфальский народ столь ценным сокровищем посреди жарких песков. Все потому, что Науфаль — город праведников, и нечестивым шайтанам в нем не место. Грешники не могут понять глубины божественного замысла, справедливости воли Великой Триады, и только потому продолжают из зависти и жадности вновь и вновь атаковать науфальские стены.       — Единственная драгоценность, которой владеет Науфаль, это порабощенные омеги, — неожиданно грозно, почти зло ответил накиб, отчего Иса съежился в испуге и больше не решился говорить хоть что-то, пока Марджана находился в этом внезапно мрачном настроении.       Вдалеке показались громоздкие силуэты, более отчетливо различить которые Иса смог лишь когда войско достаточно приблизилось — конструкции походили на какие-то странные жилища вроде торговых палаток рынка Науфаля, только больше. Но и дома они напоминали лишь отдаленно, ведь вместо привычных стен и крыши от жара солнц укрывали всего-то натянутые ткани всех оттенков синего.       Навстречу вернувшимся воинам высыпали еще люди — а отрицать, что являлись они именно людьми, было бы глупо, — галдящая синяя толпа, захлестывающая волной. Но она расступалась перед одним всадником впереди, что рассекал ее, как тяжелая лодка — водную гладь: некто в сияющих на солнце, почти ослепительных, белых в синюю роспись доспехах. Именно за ним поспешил Марджана, подгоняя гепарда.       Незнакомец в тяжелой броне спешился у большого тканевого жилища, передал поводья своего гепарда человеку со скрытым лицом и обернулся на Марджану, который уже шустро спешивался и ссаживал на землю Ису — высокий и крупный, омега легко подхватил его подмышками, точно ребенка, и поставил на землю рядом с собой, небрежно перебрасывая поводья в руки другому подоспевшему человеку со скрытым лицом. Иса определенно заметил мелькнувшие голубые глаза недавнего беты до того, как тот опустил голову и скрылся, сливаясь с синим потоком носящихся тут и там людей.       — Акид, я привел к вам бесценный дар Нанны, который сегодня столь благосклонно ниспослала нам Великая Триада, — выступил Марджана вперед, потянув Ису за руку за собой.       При ближайшем рассмотрении оказалось, что белые доспехи акида, пластинами прикрывающие грудь и плечи, были каллиграфически расписаны синей краской по всей поверхности ничем иным, как молитвами Триаде — выросший в монастыре Иса не мог не узнать строки с первого же взгляда.       Вновь возник вопрос: разве способны шайтаны молиться? Но у Исы уже не вызывал никаких сомнений ответ — способны. Причем не как грешники, которыми их всегда представляли, ведь общеизвестно, что грешники не молятся вовсе. Люди, которых про себя Иса еще не мог не называть шайтанами, молились, как и все праведники, которых он знал — и это никак не укладывалось в голове. Иса уже совсем ничего не понимал.       — Проходите, — пригласил их акид, предварительно оглядев с головы до ног единственную черную фигурку среди синего потока. Лицо этого зрелого командира, годящегося восемнадцатилетнему Исе в отцы, на котором уже виднелись глубокие не новые морщины, не выражало того воодушевления и радости, с которыми неожиданно столкнулся омега прежде.       — Пойдем, — негромко позвал Марджана-накиб, и потянул омегу за собой в прореху в тканной стене. Внутри помещение оказалось просторным, застеленным коврами. Из мебели имелись низкий стол с писчими принадлежностями в центре, да несколько сундуков в дальней части. За счет пронзаемой солнцами полотняной крыши было светло, а потому необходимости выпускать огоньки из лампы не было.       Пока гости занимали места на коврах перед низким столом, акид разоблачался, виртуозно помогая себе магией развязывать ремешки, скрепляющие броню, до которых не доставал руками. Под тяжелыми доспехами скрывалось мускулистое тело, силу которого не могли скрыть даже двойные халаты. Освободившись от защиты, прикрывающей грудь и плечи от выстрелов вражеских лучников и арбалетчиков, акид расположился напротив накиба и потрясенного омеги.       Иса прерывисто вдохнул, невольно уставившись прямо на акида самым неподобающим образом. К счастью, за никабом хотя бы не был виден его открывшийся в удивлении рот, а поражаться было чему — акид перед ним тоже был омегой! Омегой! Вот этот высокий, широкоплечий, мускулистый… Не альфа, даже не бета! Еще и акид. Акид! Омега-акид! Как в это можно было поверить? Такое и вообразить невозможно! Но вот же, прямо перед глазами — сильный и грозный омега-акид, невообразимо свободно управляющий магией, которой Иса с таким трудом научился. Невероятно! Такое и представить кощунственно! Но все же — реальность. Если только от жары у Исы не поплавился мозг прямо под черепушкой. Или с ним случился перегрев и все это — просто жестокая шутка больного воображения?       Неожиданно акид добродушно усмехнулся:       — Я действительно и акид, и омега — для Джафара это обычное дело, хотя для тебя, как для бывшего жителя Науфаля, такое может быть непривычно.       Откуда акид узнал, о чем Иса подумал? Неужели… он сказал это вслух?       Иса вспыхнул под своим черным никабом, зажмурив глаза и опуская стыдливо голову. Как неловко! Хорошо, что ткань скрывала лицо — иначе его горящие щеки непременно осветили бы помещение поярче любых магических огоньков!       — Не смущайся так, я понимаю твое удивление, — отозвался акид, но Иса еще не мог поднять на него свой взгляд. — Должно быть, ты в растерянности. Может быть напуган. Не стесняйся заявить о своих неудобствах — с нами ты в безопасности. Марджана о тебе позаботиться. Согласен, накиб?       — Для меня будет честью позаботиться о драгоценном даре Нанны, акид, — как-то торжественно, но оттого не менее искренне ответил накиб.       Акид кивнул. Обратился к поуспокоившемуся омеге:       — Как твое имя, храброе дитя?       — Иса, — во второй раз повторил он уже чуточку смелее.       — А меня звать Бадрия Аль-Рашид и я командую этим полком, — представился акид. — За всем необходимым можешь обращаться к Марджане, но, думаю, сейчас тебе нужнее всего отдых. Я распорядился, чтобы тебе выделили отдельный шатер, сможешь расположиться в нем с удобством, насколько позволяют походные условия. Сегодня вечером в честь твоего храброго освобождения, Иса, мы устроим праздник, а завтра поутру выдвинемся в город — в Джафаре тебе смогут предложить условия покомфортнее.       Вдвоем с Марджаной они покинули акида. Накиб, судя по легкой улыбке, то и дело проявляющейся на губах, был доволен планами на вечер — судя по всему военные, будь то науфальцы или шайтаны, ничем не различаются в своей любви к шумным празднованиям и пирушкам. Исе не раз доводилось видеть краем глаза и слышать даже за тощей стен, как развлекались ночью почти выздоровевшие, но еще не выписанные из лечебницы солдаты, заливаясь алкоголем и вылавливая неудачливых монастырских омег, чтобы утащить в каморку, а то и вовсе зажать в темном углу. Про таких омег потом говорили, что они и сами были не против лечь под солдата, а если нет, то не шатались бы вечерами по коридорам, прекрасно слыша, как развлекаются в палатах альфы и беты. Иса не мог с тем не согласиться, ведь он, как порядочный целитель, прятался в своей крохотной комнатке, иногда даже баррикадируя дверь — в поисках туалета солдат мог ввалиться не туда, куда планировал изначально, случалось и такое. Именно поэтому омега был вовсе не рад перспективе оказаться в окружении нетрезвых незнакомцев, да и сам по себе запах алкоголя вызывал лишь тошноту. Но хуже всего, пожалуй, было то, что Ису совершенно точно собирались запереть в каком-то городе за стенами, снова. Науфаль, Джафар, все одно — несвобода. Внутри все крутило и сжималось от осознания, что он обречен на жизнь в неволе и даже отчаянный самоубийственный побег ничего не решил.       Марждана привел Ису к шатру поменьше, чем у акида, но такому же свободному и почти пустому внутри. Посмотрел на него сощурено и вдруг отстегнул с пояса бурдюк, протягивая:       — Вот, тебя наверное жажда мучает, а я совсем не подумал.       С искренней благодарностью Иса принял бурдюк из рук и, аккуратно прикрывшись никабом, спешно приложился губами к горлышку — рот тут же наполнила живительная влага, просачиваясь через уголки губ и стекая до подбородка. Никогда прежде вода не была настолько вкусной.       — Можешь пока прилечь на ковры, я распоряжусь, чтобы тебе принесли воды для обтирания и чистых тканей. В сундуке найдешь одежду. Не беспокойся, она никем не ношенная, совершенно новая и чистая. И можешь, наконец, содрать с лица эту богомерзкую тряпку — здесь никто больше не посмеет ее на тебя нацепить, — улыбнулся накиб сочувственно, но Иса только ужаснулся: его и никаб заставят снять? Вынудят ходить с открытым лицом при всей этой толпе бет и альф? Оставят совсем беззащитным им на растерзание?       Сжимая в руках бурдюк, уже на четверть осушенный, Иса, перепуганный грозящими перспективами, обессиленно опустился на ковер, подведенный собственными дрожащими коленями. Марджана, будто удовлетворенный тем, что омега послушно устроился отдыхать, собирался оставить его, но обернулся перед уходом:       — Как будет готов обед я пошлю к тебе кого-нибудь. А еще приставлю охранять шатер, чтобы тебе было спокойнее. Может уже знакомых тебе бади? — спросил он, но Иса не понял, и накиб, не дожидаясь ответа, решил за него: — Да, наверное, лучше так — пусть рядом будут знакомые бади. Я распоряжусь, а ты отдыхай.       Но как Иса мог отдыхать, когда он едва дышал от отчаяния: что же ему делать, как выбраться? Получиться ли как-нибудь ускользнуть до завтрашнего утра, пока войско не выдвинулось в город? Но так просто Исе из лагеря не выбраться, пока всюду шастают эти шайтаны. Показаться на пиру в его честь уж точно придется, чтобы выиграть себе хоть немного времени. Может, сбежать после праздника, пока все будут пьяные и невнимательные? Придется идти ночью, но Иса справится — все лучше, чем снова оказаться в заточении за стенами.       Когда было принято решение и в голове оформился хоть какой-то план, сложившаяся с ним ситуация показалась уже не такой безнадежной. Сердце, тревожно и загнанно бьющееся в своей костяной клети, немного успокоилось, получилось выдохнуть и даже самую малость расслабиться — хотя бы ноги начали слушаться. Проснулся интерес, и Иса поднялся, чтобы подойти к сундуку и, взявшись за край, откинуть тяжелую крышку. Внутри обнаружились стопки аккуратно сложенной одежды: халаты, шальвары, пояса, платки — и все синие. Стоило бы и впрямь переодеться, чтобы лучше слиться с толпой? Глядишь, так и сбежать незамеченным выйдет. Вот только имелась проблема: Иса всю жизнь носил никаб и понятия не имел, как завязывать этот платок так, чтобы он прикрывал и голову, и лицо.       — Я принес воды для обтирания, позволишь войти? — раздалось глухо из-за ткани шатра, и Иса вздрогнул, выронив из рук полотно синей ткани. Он спешно наклонился, чтобы поднять платок, но торопиться оказалось некуда — человек снаружи ожидал ответа и не входил, пока Иса молчал. Догадавшись об этом, омега разок кашлянул, чтобы все равно позвать неуверенно и с запинкой:       — В-входи!       Только тогда, откинув ткань, на ковры ступил один из покрытых, которых Иса увидел множество в полку. Шайтан держал в руках до половины наполненный водой таз, а через локоть его были перевешены куски чистой белой ткани. Поставив емкость подальше от входа, он распрямился и двинулся к так и замершему у сундука Исе. Протянул омеге ткань обеими руками, по которым тянулись извилистые черные рисунки — похожие и одновременно совсем отличные от татуировки на собственной ладони Исы.       — Чистая ткань и вода для обтирания, — пояснил незнакомец, пока Иса разглядывал чернильные рисунки и не спешил забрать из рук протянутую ткань. Стушевавшись, он собрался было выхватить ткань, но прервал свой порыв — длинное синее полотно помешало. Пока Иса краснел под никабом от своей глупой неловкости, незнакомец заметил и платок в руках, и заминку, а потому предположил: — У тебя трудности с платком? Я могу научить его повязывать, если проблема в этом.       Вскинув голову, Иса наткнулся взглядом на сощуренные голубые глаза. Так вот что имел ввиду Марджана, говоря «знакомый бади»? Так значит Бади — это имя того беты, с которым Иса уже встречался?       — Бади? — уточнил Иса, глядя неуверенно. Тот, слегка растерянно моргнув, кивнул — должно быть не ожидал, что Иса знает его имя. Но Марджана оказался прав, иметь дело с кем-то знакомым в этой совершенно незнакомой ситуации действительно было спокойнее. Однако омега решил, что не готов заменить свой надежный никаб, плотно сидевший на голове, на ткань, которая непонятно как крепилась и держалась. Для того, чтобы пьяные солдаты не заметили его, должно быть достаточно и синих одежд, а потому, сложив платок обратно в сундук и забрав из рук Бади ткани для обирания, он отказался от предложения: — Нет, не надо.       Только сказав Иса понял, что прозвучало как-то грубовато — просто от всех этих волнений и переживаний он был сам не свой. Однако омега даже толком испугаться не успел, потому как бета совершенно никак на отреагировал — кивнул, дав понять, что понял:       — Тогда я буду снаружи и принесу обед, когда еда будет готова, — просто сказал Бади, прежде чем покинуть шатер, оставив Ису наедине со своей растерянностью.       В Науфале бета ни за что бы не простил омеге даже маломальскую грубость, а здесь просто пропустил мимо ушей? Исе стало не по себе. Но мысль не задержалась в голове надолго, вытесненная делами более важными: нужно было хоть как-то подготовиться к будущему побегу — например, воспользоваться возможностью освежиться, сменить одежды и отдохнуть.       С опаской поглядев в сторону входа, где за тканью скрылся Бади, омега различил его неподвижную тень — сторожил, как и приказали? Как Иса и думал, скрыться так просто не удастся, дождаться темна было хорошей идеей. Выждав пару минут и убедившись, что бета так и не движется с места, омега решился снять с себя пропитанные потом черные одежды с никабом и, замочив чистую ткань в воде, начал обтирание сверху. Тряпица облепила лицо и несмотря на то, что вода была теплой, Иса выдохнул почти с облегчением — как же это было хорошо! Насладившись ощущениями, он стащил тряпку с лица и плюхнул в таз, чтобы хорошенько смочить еще раз и охладить уже шею, плечи, руки, мерно продвигаясь по груди вниз, к животу. Ниже спускаться не стал, так как снять шальвары все же не решился, даже оставшись наедине в шатре, совершенно незнакомом и чуждом. Вместо этого снял с ног свои короткие сапожки и залез стопами прямо в таз — до чего же изумительное чувство посреди этой непереносимой жары!       Так и не вынимая ног из воды, он стер с тела влагу специально оставленной сухой тканью, после чего влез в рукава двух синих халатов и повязал сверху пояс. Также нацепил на голову никаб и только тогда почувствовал себя хоть в какой-то безопасности.       Иса отмачивал ноги еще порядка десяти минут, пока тень за шатром не зашевелилась и не исчезла. Тогда омега вытер насухо ноги, обулся и, подняв таз с водой, переставил его поближе ко входу, чтобы проще было выносить. Использованные тряпки и свои грязные черные халаты сложил тут же аккуратными стопочками, а сам отсел подальше и вглубь шатра, дожидаясь обеда. Долго ожидать не пришлось, потому что уже спустя пять-семь минут тень вернулась и заговорила голосом Бади:       — Я принес обед, можно войти?       Иса подготовился, поэтому ответил незамедлительно:       — Проходи, — и даже голос прозвучал почти нормально, можно было собой гордиться.       Бади откинул полог и шагнул на ковры, взгляд его наткнулся на таз и сложенные рядом вещи. Помедлив рядом с ними пару мгновений, он двинулся вглубь шатра, к Исе, присел рядом на корточки и опустил перед ним деревянный поднос, на котором громоздились плошка ароматного овощного супа на мясном бульоне, свежие питы, миска жирной от масла и сладко пахнущей каши с неизвестными фруктами и травами, плоская тарелка с сочными даже на вид кусками мяса, аккуратно уложенные на глиняную тарелку дольки груши и ломтики манго, очищенного и порезанного на равные части. С краю теснились аккуратная чашка и пузатый чайник, из носика которого вился пар травянистого ароматного чая, в котором преобладали мятные нотки. Причем порции были такими большими, что хватило бы на трех таких, как Иса — в монастыре послушников не баловали и даже лучшие целители вроде него питались как все. Хотя Исе случалось пару раз подглядеть, что настоятели трапезничали куда как более роскошно, и лишь издалека чуять запахи рыбы или копченостей.       — Не стоило, — сказал вдруг Бади и, когда Иса поднял непонимающий взгляд, бета мотнул головой ко входу, пояснил: — я бы сам убрал. Но спасибо.       Снова сощурившись, он глядел на Ису несколько долгих секунд. Это позволило омеге хорошенько разглядеть вблизи насколько яркими были голубые глаза: насыщеннее ясного неба в самый жаркий день, они, казалось, будто сияли каким-то внутренним светом — Исе по долгу службы приходилось много смотреть в глаза солдатам, но таких он не видывал никогда.       — Здесь очень вкусно готовят, поэтому наслаждайся трапезой и не торопись. До вечера много времени, поэтому можешь вздремнуть. Не переживай: я буду снаружи охранять твой сон, без разрешения не войду сам и никому другому войти не позволю, — серьезно пообещал Бади, глядя так внимательно, словно вглубь Исы, в самую душу, отчего что-то дрогнуло внутри… Должно быть, от страха?       Не сумев ничего ответить на столь неожиданное заверение, Иса только кивнул. Бета поднялся, унес таз и грязную одежду с использованной тканью, оставив омегу одного с ароматами, исходящими от подноса и наполняющими шатер. Только тогда Иса понял, как сильно проголодался. Разломив питу, обмакнул в суп и откусил — в рот брызнуло мясным соком. Сам не заметив как, он съел обе лепешки и весь суп до капли, вычистив плошку кусочками мягкого хлеба чуть не до блеска. Тем не менее, голод утолился лишь после того, как с тарелки исчезли два куска мяса, а миска с кашей опустела наполовину. Чувствуя себя даже слишком сытым, Иса все же запил кашу полной чашкой слегка горьковатого, но освежающего чая, из-за которого от мяты слегка пощипывало губы и язык. Однако жирноватый привкус не пропал и, решив закусить свежими фруктами, Иса не понял, как умял под чистую все груши и манго, сладкие и сочные настолько, что надо было оставить к ним питу.       В конце трапезы живот раздуло настолько, что Иса с протяжным выдохом повалился на спину, ощущая неимоверную тяжесть, но вместе с тем ни с чем не сравнимое довольство. Лишь на остатки еды он поглядывал с тоскою, жалко было чуть не до слез: выбросить такую вкуснотищу? Вспоминая полуголодные дни монастыря, Иса решил, что сейчас передохнет пару часиков, а как еда в желудке немного уляжется — непременно все доест! Шайтаны там они или нет, но Иса не оскорбит труд поваров, оставив столь чудесные блюда на выброс. К счастью, тарелки у него никто не отберет, ведь Бади обещал, что без разрешения Исы в шатер никто не войдет.       Он удивился было тому, с какой это стати стал испытывать к тому голубоокому шайтану такое неслыханное доверие, но толком не успел развить мысль, потому как непривычная сытость нагоняла сон, и вскоре Ису совсем сморило, наконец расслабляя и тело, и разум.       Разбудил его шум — но глухой, раздающийся издали. Скривившись и поворочавшись, Иса нашел положение поудобнее и крепче сомкнул веки, внутренне негодуя, что монахи отчего-то развели гвалт в его столь редкий выходной и не дают нормально выспаться. Но вновь заснуть он так и не смог: Ису вдруг пробил холодный пот и он подскочил, вспоминая все — как рано утром его в числе прочих омег вывели за стены, как скрепили их канатами точно звенья в цепи, как он применил магию и вырвался, как бежал под палящим зноем, как мелькнул перед взором зеленый камень, а затем появились голубые сощуренные глаза. Заозиравшись, Иса увидел тканевые стены и свод шатра, ковры под ногами, сундук в дальней части, поднос с полупустым содержимым. Метнулся взглядом к выходу, замечая сторожащую тень — и невольно облегченно выдыхая.       Поуспокоившись, Иса потер сонные глаза, поправил сбившийся никаб на голове и перекрутившиеся вороты халатов. Стянул потуже, чтобы не было видно голой кожи, оправил пояс. Краем уха прислушиваясь к шуму догадался, что это вовсю развернулась подготовка к скорому празднеству. Внутри шатра уже заметно стемнело, лучи окрашивали синюю ткань в оттенки алого и рыжего, отчего внутрь пропускался рассеянный фиолетовый свет, а значит снаружи небо расцвело закатом, но до ночи немного времени имелось. Помня данное самому себе обещание, Иса доел прежде оставленную на потом еду по последней крошки — мало ли когда ему удастся снова так вкусно и сытно поесть? — и запил еще одной чашкой чая. У него созрели детали хитрого плана: посреди пирушки, когда воины достигнут достаточной кондиции, Иса отпроситься справить нужду и тогда-то улизнет под шумок. Одного его, конечно, вряд ли отпустят, но можно будет уйти подальше, там попросить у сопровождающего уединения, а потом, пока никто не смотрит, сбежать. Если план не сработает, то разозлившийся воин притащит Ису обратно, но попытаться все равно лучше, чем со смирением принять жизнь в неволе. Обернется задумка успехом или провалом — Иса хотя бы попробует изменить свою судьбу.       Когда закат снаружи совсем погас, Бади позвал Ису из-за ткани:       — Все приготовления были закончены, к празднику ждут только тебя.       Собравшись с духом и еще раз перед выходом оправив на себе одежду, поверх которой закрепил бурдюк с остатками воды, Иса отвел тяжелую ткань шатра рукой в сторону. Его слегка ослепил свет больших костров, повсюду ярко и жарко горевших — одни были разведены лишь для света, на других жарились целые туши каких-то обезглавленных зверей. Иса оглянулся на Бади, глаза которого в пламенных бликах неверного света виделись все такими же насыщенными чистой лазурью, словно подсвеченные.       Заметив на себе взгляд омеги, бета сощурился. Иса все никак не мог понять, почему этот шайтан постоянно ему улыбался. Они едва были знакомы всего день, откуда такая радость? А то, что глаза действительно выражали искренние чувства, а не механически щурились от фальшивой улыбки, Иса знал наверняка: с ранней юности приучивался различать, ведь все омеги в окружении скрывали лица, а понимать о состоянии по глазам альф и бет — непосредственная часть обычной рутины. Оттого Иса и недоумевал, что почти все немногие, в глаза которых он заглядывал за прошедший день, были искренне рады ему, не только Бади. Но, пожалуй, именно в его ясный взор Исе случалось погружаться сегодня чаще всего, а потому в чувствах этого беты он и был особенно уверен. В голове, однако, все еще всплывал нежный и по-птичьему звонкий голос, повторяющий: «Святая Триада, до чего же благосклонна твоя воля!»       — Пройдем, я отведу тебя к акиду и Марждане-накибу, — вытянул руку в нужном направлении Бади, приглашая следовать с ним и склоняясь предупредительно. Иса робко кивнул и позволил вести себя, оглядываясь и рассматривая все вокруг.       Фигуры сплошь в синих одеждах расселись на коврах поверх песков вокруг трескучих костров, причем на головах многих не было платков — волосы, длинные и короткие, заплетенные и распущенные, свободно стелились по одеждам или обнажали шеи. Всюду на тарелках громоздились различные угощения: от печеного батата до свежих фруктов. Теснились откупоренные бутыли с каким-то алкоголем, наполнялись до краев жестяные кубки. В воздухе витал дым, ароматы еды и питья, разливалась с ветром мелодия — ее создавали умело обращающиеся с инструментами музыканты. Всюду царило всеобщее веселье, совершенно чуждое Исе — уши тревожили громкие голоса, тошноту навевал острый запах вина, близость пышущих жаром чужих тел вынуждала сжиматься. Хотелось убраться отсюда подальше и поскорее.       Бади привел его к костру, где во главе сидел, скрестив ноги, Бадрия Аль-Рашид — его грозная широкоплечая фигура все еще никак не позволяла Исе узнать в нем омегу, как и невероятно коротко стриженные волосы. Кругом, справа и слева, расположились другие воины, среди которых была замечена и непокрытая светлая макушка Марджаны: его густые вьющиеся волосы свободными локонами струились по спине и плечам, даже в свете рыжих костров не растеряв свой благородный холодный оттенок. Иса может и позавидовал бы столь пленительному великолепию, не пребывай он в ужасе — чтобы омега так неприкрыто выставлял напоказ свою красоту? Непотребно! Бесстыже! Опасно!       Со страхом Иса оглянулся, внутренне содрогаясь от мысли, сколь много хищных и похотливых взглядов собрал на себе накиб… но осекся, разыскивая хоть одну пару вытаращенных в любовании глаза — и не находя. Даже Бади, подведя Ису к костру, уселся в сторонке и опустил взгляд в песок перед собой, будто бы стыдливо. Вокруг было так много прекрасных непокрытых омег, но на них не таращился ни один бета или альфа. Более того, внимательно присматривающийся Иса не заметил на Марджане, который просто не мог не привлекать внимания, ни единого задержавшегося взгляда. Как такое вообще было возможно?..       — Не стой там как чужак, садись ко мне, — позвал Ису объект его волнения. Сейчас в свете луны, когда ткань не скрывала красу от жарких лучей, Марджана выглядел даже привлекательнее, чем при свете дня: тени размыли неровности обожженной солнцами кожи, свечение луны придали ей холодный оттенок в тон волосам, выигрышно подчеркивая длинные и четкие черты лица — какого-то волевого, решительного, горделивого. Его точеная красота была броской и запоминающейся, но в то же время изысканной. Иса не мог лишь понять: дело во врожденной правильности черт или же в проявлении характера уверенной в себе личности?       Если бы Иса решился открыть лицо, то ничего приятного в его чертах не нашел бы даже самый внимательный и зоркий: потому что ни его внешность, ни личность не были прекрасными.       Присаживаясь рядом с накибом, Иса качнул досадливо головой: о чем он только думает? Если бы открыл лицо? Красота? Ни к чему она ему! Напротив, лучше скрывать свои черты и выглядеть неказисто, невзрачно — тогда даже самый пьяный альфа не позариться! А уж на фоне всех этих высоких и широкоплечих омег Иса и вовсе потеряется, оставшись незамеченным. Точно, для него лучшим вариантом будет занимать меньше места и привлекать меньше внимания! А это неприятное жжение в груди, похожее на зависть, можно подавить. Все равно не понимает, чему завидует больше: внешней красоте окружающих омег или их внутренней силе.       Пока Иса был погружен в размышления, вокруг костра синие фигуры, головы и лица которых были покрыты тканью, пришли в движение. Протянутый акидом кубок наполнил до того находившийся в сторонке Бади, стоящий перед омегой на коленях и наклоняющий бутыль обеими руками. Ису же неожиданно окатило сбоку резким запахом альфы, и, порывисто обернувшись к источнику угрозы, в первую очередь омега заметил протянутый кубок, а следом обратил внимание на желто-зеленый камень, на шнуре свисающий к груди незнакомца.       Разглядеть что-то еще в нем, помимо камня, Иса не успел, потому как незнакомец подливал вино в кубок уже соседу, продвигаясь по кругу со своей бутылью и все отдаляясь от Исы. В то же время акид поднялся со своего места и разговоры начали стихать, а взгляды — обращаться к командующему. Дождавшись, пока наступит тишина, он поднял над собой руку с кубком и заговорил:       — Вам всем должно быть хорошо известно, для чего мы собрались на этом праздновании: чтобы вознести благодарность Великой Триаде, ниспославшей нам бесценный дар — единственного омегу, сумевшего вырваться из Науфаля живым! — найдя его взглядом, акид грянул волевым голосом: — Иса, выйди и покажи себя!       Командирский тон вынудил омегу испуганно подскочить, едва не расплескав все содержимое кубка, в который от волнения впились его пальцы. Он сделал пару нетвердых шагов к костру, внутренне сжимаясь. Иса будто кожей ощущал все бесчисленные взгляды, устремившиеся к нему в едином порыве. Они впились в черную ткань на его голове, проскользили вдоль худого дрожащего тела, на котором халаты, сшитые для рослых омег, висели почти нелепо. Взметнулся гомон, в котором сплелись как радостные, так и гневные голоса. Иса, который совсем не хотел привлекать внимания, едва держался на подгибающихся от страха коленках, мечась расплывчатым взглядом по лицам, обращенным к нему. Насколько ему было не по себе стоять вот так перед всеми, кажется, заметил акид — командир оглядел трясущегося омегу, и во взгляде его проступило что-то пугающее, в то время как голос, наоборот, зазвучал тише и будто бы мягче, обращаясь к Исе:       — Ты можешь вернуться на свое место, — сжалился Бадрия, а Иса, получив наконец разрешение, торопливо забился в неплотные ряды сидящих вокруг костра людей, чтобы за их фигурами скрыться от нежелательного внимания. Все еще дрожа от пережитого ужаса, омега пропустил мимо ушей недлинную речь акида, услышав лишь самый ее конец: — …так что ешьте, пейте и веселитесь, вознося свои благодарности Великой Триаде и разделяя радость с ближними!       Взвился ввысь вой, оглашая просторы одобрительными воплями толпы, зазвучала громче музыка. Иса держал в руках нетронутый кубок, дожидаясь момента, когда можно будет попроситься уйти. Марджана проявлял внимание, подкладывая Исе в тарелку лучшие кушанья и сочнейшие куски мяса, но омега едва притронулся к еде — от напряжения и запаха алкоголя вперемешку с дымом его мутило.       — Не пьешь? — вопросил накиб, заметив, что даже спустя время содержимое кубка Исы ничуть не уменьшилось. Сам Марджана успел неторопливо сцедить уже два, озираясь по сторонам с довольно хищным видом.       — Не переношу алкоголь, — покачал головой Иса.       — Тогда не пей, — легко согласился Марджана. Подтолкнул к нему тарелку с фруктами: — Вот лучше, поешь.       Иса только кивнул, отставив кубок и стянул с блюда несколько фиников, стараясь сделать это как можно незаметнее — надо же было хоть что-то припасти с собой в дорогу.       К сожалению Исы, воины были привычны к алкоголю и все никак не пьянели настолько, чтобы утратить бдительность. Тот же Марджана вливал в себя кубок за кубком, не забывая закусывать, но веселел медленно. Только после пятого или шестого он начал подпевать заведенным песням, после седьмого выцепил из толпы какого-то альфу и вынудил сесть подле себя. Иса, расположившийся по другую сторону, даже чуть отодвинулся, не вынося запаха альфы, к которому густо примешалось вино.       — Ты же не из моего отряда? — пьяновато допытывался Марджана у незнакомого альфы с непокрытой головой, моложавым лицом и кудрящейся короткой бородой. Тот в ответ также пьяновато кивнул, но накиб продолжал засыпать вопросами: — А триады у тебя нет? Нет значит, хорошо. А диады? О, тоже нет — чудно! Ты же еще не очень пьяный? Хочешь скрасить вечерок накибу, м?       Альфа продолжал кивать, только уже значительно покрасневший — Иса в жизни не видывал настолько смутившегося альфу. Да что уж там — ни одного хоть сколько-то смущенного альфу Иса ни разу не видел. Пока он, даже позабыв про тревогу от потрясения, разглядывал двоих — совершенно развязного Марджану, который неприкрыто призывал незнакомого альфу к соитию, и, собственно, самого густо пунцовеющего альфу, — накиб наклонился к Исе и шепнул:       — Я пойду уединюсь с этим красавчиков в своем шатре, а ты пока не скучай, ладно? — глядя в расширившиеся глаза Исы он, кажется, сомневался, что стоит его оставлять. — Но, если тебе будет неспокойно, я не смогу уйти… Может, позвать знакомого бади, чтобы посидел с тобой?       Заслышав имя Бади омега опомнился и часто-часто закивал: его Иса сможет попросить отойти — с кем-то другим было бы страшнее покинуть костры и остаться наедине.       Марджана обрадовался и, пообещав прислать Бади поскорее, ушел от костра, потянув за руку послушно следующего альфу. Иса поник и съежился, стараясь казаться меньше в кругу сущих незнакомцев, а минуты ожидания тянулись словно вечность. Поэтому он был особенно рад появлению Бади, присевшему рядом, но чуть на расстоянии — и его неизменно улыбающимся глазам.       Собрав все свои жалкие крохи храбрости воедино, Иса придвинулся к бете и шепнул на ухо едва слышно из-за громкой музыки и голосов:       — Не мог бы ты отвести меня… уединиться по нужде… Понимаешь?..       Стыдно было говорить с бетой о низменных потребностях тела, но на что только не пойдешь ради желанной свободы. Бади быстро смекнул, что от него требуется, кивнул и встал, подавая Исе руку. Омега замешкался, глядя на крупную мозолистую ладонь и, задержав дыхание, вложил в нее свою. Страшного не произошло — Ису лишь потянули, помогая подняться с ковров на занемевших ногах, и тут же отпустили, отчего почудилось, будто тепло, которое омега ощутил от этой ладони, было всего лишь мимолетным обманом чувств.       Он выдохнул облегченно, проследовав за Бади, который сначала указывал дорогу между костров, а затем повел дальше от шатров и ярко горящих огней. Налетел прохладный ветерок, подергал шутливо за никаб. Сапоги увязали в песке и глядя прямо под ноги Иса не заметил, как они пришли в тень, обогнув песчаную гору.       — Ты можешь уединиться здесь, а я буду по ту сторону дюны. Неподалеку, но ничего лишнего не услышу, не переживай.       Иса остался один в темноте, освещаемой лишь ликом Нанны. Тогда он поднял голову вверх — и поразился: небо походило на темно-синий бархат, по которому щедрая рука разбросала целую россыпь драгоценных камней. Стояла дивная ночь, холодящий ветер обдувал, легко волнуя одежды, и Иса понял — вот она, свобода. Эта темная, бескрайняя пустыня, которую не сдерживают стены, и есть его вожделенная свобода. Однако для того, чтобы ее заполучить, осталось сделать всего один рискованный шаг…       Или два, потому что справить нужду тоже было необходимо — вся выпитая за день вода просилась наружу и, как бы Ису не смущало место, время и компания, но против естественных позывов тела он ничего поделать не мог. В конце концов, ему ведь еще бежать со всех ног, надо было заранее избавиться от любого дискомфорта.       Покончив с делом и дополнительно обтерев руки в сухом и еще теплом после дневного зноя песке, Иса поправил пояс и зашагал к краю тени скрывающей его горы, отдаляясь от сторожащего по ту сторону Бади. Остановившись у самого края, он глядел на четкую границу, за которой песчаный простор заливал холодный лунный свет. Глубоко вдохнув, Иса пересек черту и, изо всех сил оттолкнувшись провалившимся в песок сапогом, рванул вперед — навстречу желанной свободе.