Розовая заря

      В ссорах с местным лекарем, в заботах о домашнем хозяйстве, о Юнь Пэйлуне и других пациентах прошли несколько месяцев. Хотя иногда Ынсу казалось, что она живёт в доме кузнеца уже несколько лет. Она уже не помнила, когда последний раз приходила к вратам, и не пыталась больше рассчитать точную дату их открытия, свыкаясь с местной жизнью и с осторожностью следя за состоянием своего подопечного. С большим нетерпением парнишка ждал, когда чудо-лекарка разрешит попробовать ему свои силы, но Ынсу отрицательно качала головой, когда Юнь Пэйлун изъявлял желание поесть самостоятельно.       — Гляжу, тебе и впрямь полегчало, — она невозмутимо подула на ложку горячего супа и протянула её непослушному пациенту. — Тебе тринадцать лет — уже совсем взрослый человек! Что за капризы ещё?       — Сама сказала: дела идут хорошо. Я же не прошу тебя дать мне отцовский молоток. С ложкой-то я наверняка справлюсь!       Юнь Пэйлун продолжал обращаться к ней неформально. Ынсу не видела в этом большого непочтения — напротив, ей не нравилось обращение «аджумма» как напоминание о возрасте, поэтому не возражала.       — Восстановление после повторного перелома — процесс не быстрый. В твоём случае не стоит напрягать кости. Подождём ещё пару неделек, и тогда уже начнём разрабатывать твои пальцы.       Пару недель прошли. Ынсу вновь сняла бинты и увидела, что обездвиженная рука Юнь Пэйлуна стала похожей на ветку, обтянутую дряблой кожей. Самое главное — раны зажили и исчезло видимое искривление конечности.       — Так, давай-ка попробуем…       Юноша замер в ожидании, а Ынсу осторожно согнула и разогнула по очереди каждый из его пальцев. За дверью вновь столпилась толпа народу, и лекарка раздумывала, стоит ли их прогнать, чтобы не стояли над душой. Выученные инструктажем Ынсу старики и их постояльцы больше не ломились в комнату, но по-прежнему превышали допустимый ею уровень шума.       — Больно?       Юнь Пэйлун быстро-быстро помотал головой, и его чёрные глаза заблестели как у мышонка.       — Нет.       Ынсу одобрительно хмыкнула. Будучи взволнованной не меньше самого парнишки, она спросила:       — А если я сделаю так? — и повернула его кисть сначала вправо, затем влево, вверх и вниз.       — Не больно! — воскликнул он. — Совсем не больно! Это значит, что я больше не буду калекой?       «В таких условиях… я сумела… Я сумела!» — Ю Ынсу пережила уже достаточно много, но в этом веке положительный результат после каждой серьёзной операции трогал её не меньше, чем самих пациентов.       — Конечно, не будешь. Теперь всё будет хорошо. Всё будет хорошо, — обрадованно сжимая плечи парнишки, она считала, что может гордиться собой.       Юному пациенту, наконец, было разрешено поесть самостоятельно. Разработать заживающую руку на самом деле было нелегко, но он снова проигнорировал слова Ынсу. Терпя неудачу в попытках, Юнь Пэйлун снова озвучил, что рассчитывал на другой результат. Слабые пальцы ещё болели и не слушались, снова роняли палочки, отчего он моментально выходил из себя.       Ынсу медленно пережёвывала пищу, не заостряя внимание на том, что часть риса из тарелки Юнь Пэйлуна рассыпалась по низкому обеденному столику. Дрожащей рукой её пациент долго пытался собрать белые зёрнышки и сердито пыхтел, отчего становился похож на чайник с кипящей водой.       — Не получается! — озлобленно зарычав, он смахнул палочки со столика.       — Сейчас же подними, — строго приказала Ынсу.       В животе парнишки громко заурчало от аппетитных запахов стряпни его матери.       — Да ну их… Толку тогда от твоего лечения?       Злясь от бессилия, юноша всё же не попросил Ынсу снова помочь ему. Вместо этого он жадно взял комок риса в другую руку и запихнул его в рот.       — Зря вредничаешь, — она налила ему воды из глиняного графинчика. — Ты так подавишься, если будешь набивать полный рот. Запей рис водой.       На следующих приёмах пищи ситуация повторилась.       Ынсу нравилось, что этот мальчик был горд и независим. Но при этом Юнь Пэйлун никак не хотел считаться ней, из-за чего доказывать что-то нетерпеливому бузотёру бывало нелегко.       — А супы тоже будешь рукой есть? Ты мои старания решил пустить насмарку? — не вытерпев, Ынсу отодвинула тарелку в сторону.       — Ты что творишь, женщина, сейчас же дай мне поесть! — Юнь Пэйлун возмущённо потянулся к миске, но Ынсу ударила его палочками по здоровой руке.       — Просто не могу на это смотреть. Ты собака или человек?       — Человек! — огрызнулся Юнь Пэйлун.       — Если человек, тогда возьми в руку палочки!       — Ты и своего языка уже не понимаешь? Или продолжаешь издеваться? Прошло столько времени, а у меня до сих пор не получается!       «Ох уж мне эти подростки с их переходным возрастом!» — лечение парнишки и правда было тем ещё испытанием. Ынсу жалела, что медицинская этика была против целительных подзатыльников.       — А ты думал, что сможешь всё и сразу после того, как я сниму повязки? Разве ты никогда не пробовал двигать онемевшей рукой или ногой? В твоём случае рука находилась без движения намного дольше. Придётся заново учиться тому, что ты умел раньше. Шевелить рукой, держать палочки или ложку, одеваться. Постепенно будешь увеличивать нагрузку. Не вынуждай меня выкидывать твою еду на улицу, понял? Живо бери палочки и больше не брыкайся!       Вышло так, как сказала чудо-лекарка из Корё — Юнь Пэйлун постепенно учился привычным вещам. Счастливая старуха плакала, обнимая сына, целуя руки своей благодетельницы и вкладывая в них серебряную заколку, подаренную братом ещё на её свадьбу. Ынсу пыталась поднять её с колен, убеждая, что Юнь Пэйлуна она вылечила бескорыстно. Она отмахивалась и от другого «добра», предлагаемого кузнецом и его женой. Реакция Юнь Чжэньбяо, к счастью, была более сдержанной. «Нельзя вести такую беспутную жизнь. Даже для мужчины плохо, когда нет собственного угла и близкого человека рядом». Не говоря прямо, что признал её, он позволил Ынсу остаться в их семье насовсем. И впрямь возомнив Ынсу своей названной дочерью, старик продолжал доставать её своими предвзятыми и заскорузлыми замечаниями. Такая своеобразная забота трогала её сердце, но и обременяла тоже предостаточно.       — И лекарка хорошая, и лицом недурна, — говорил кузнец. — Надо как-нибудь похлопотать о тебе перед свахой.       Из вежливости Ынсу чрезмерно не перечила старику. Что поделать? Таковы порядки этого времени: незамужняя и самодостаточная женщина — явление здесь редкое и противоестественное. Она подумала, что кузнец опять постоит, побухтит как обычно да уйдёт. Но сейчас Юнь Чжэньбяо выразился вполне конкретно, и дальнейшее развитие темы необходимо было пресечь.       — Разве Вы не говорили мне, господин, что двери этого дома теперь навсегда открыты для меня? Если уж надумали от меня избавиться — скажите об этом прямо, господин, как Вы обычно умеете! И не надо мне подыскивать для этого мужей!       — Я к тебе с добром, а ты артачишься… Э-эх… совсем в жизни не понимаешь ничего. Вот, доживёшь до моих лет, тогда вспо-омнишь, — Юнь Чжэньбяо погрозил ей пальцем, — что я тебе говорил! Человек один быть никак не должон! Никак не должон!       «То была стара, теперь — молода… Старик строит меня как ему удобно…»       — Я хочу быть одна! — это было не так, но в тайну своих сердечных дел Ынсу кузнеца посвящать совсем не собиралась. — Нам лучше прекратить этот разговор, господин. Это может закончится ссорой, а я этого совсем не хочу.       — Ну-ну. С таким-то нравом. Об тебя мужик может зубы сломать, — Юнь Чжэньбяо добавил, усмехнувшись в седеющие усы: — или тебе…       Она вновь вспомнила о Ёне, от которого так и не заметила никакого знака. Остался ли он во времени Конмина или всё же получил весточку и отправился за ней? Если это так, не попал ли возлюбленный в более серьёзную беду? Решение написать ему послание было импульсивным. Возможно, Чхве Ён также попал не в то время.       «Хорошо, если это какая-нибудь похожая эпоха. Например, Силла* или Чосон**. А если он застрял в две тысячи двенадцатом году? Сможет ли он сориентироваться там без меня?.. Драка — решётка в отделении полиции. «Я — Чхве Ён, воин короля Конмина», — белые стены в психиатрической лечебнице. А Силла?.. Ещё хуже…»       Тяжело древнему воину будет переварить осознание действительности, но ещё тяжелее — объясняться перед такими же древними воинами и королями, откуда он пришёл. Думая о его достаточном уровне знаний о предыдущих династиях и способности метать молнии, Ынсу занервничала ещё больше. За громовержцем, который видит будущее, наверняка начнётся такая же охота, как и за ней когда-то.       Съездить бы к вратам, но благодаря хорошей рекламе «бесплатной районной поликлиники», Ынсу накрепко увязла в доме кузнеца.       Несмотря на отсутствие нормальной почты и средств радиотелефонной связи, о чудо-лекарке начали узнавать всё больше людей. Некоторые пациенты запрягали лошадей или волов в телеги, приезжая в дом кузнеца даже из соседних деревень. Люди оставляли свои пыльные сапоги или измазанные навозом плетёнки за порогом, но от большого наплыва больных в помещении всё равно быстро становилось грязно. Теперь уже жена кузнеца каждый день помогала Ынсу с уборкой, вынося из пристройки непригодную медицинскую ветошь, выметая оставшийся мусор от сухих лекарственных растений и замечая скромные гостинцы, которые принесли очередные благодарные крестьяне в их дом.       — Погляди-ка! — удивлялась Чжао. — Уже не только бобы да рис, но и курей нам начали притаскивать…       Ынсу любила подарки, но только поначалу отказывалась брать плату с малообеспеченных людей. Белое полотно, которое шло на бинты, было в её деле предметом первой необходимости, а свежие рыба и рис на рынке стоили недёшево.       Стоило ли в этой деревне вообще задумываться о налаживании бизнеса в сфере косметологии?       — До чего добротная ткань, и не жалко тебе рвать её на повязки? — спросила Чжао, во время очередного «приёма граждан».       — А что делать? Людей много — так и простыней не напасёшься… Тихо! — приказала Ынсу и приложилась ухом к бумажному листу, свёрнутому в рулон. — А вы дышите, бабушка…       Хрипы старой крестьянки были мелкопузырчатыми.       — Сшила бы себе новую рубаху.       Ынсу рассмеялась. Пошив или покупка обновок приятны только когда на них есть лишние деньги и возможности для «выхода в свет». В деревне у неё было мало поводов приодеться, и красивые вещи наверняка запылились бы в сундуке. Свернув другой лист бумаги уже в рожок, она насыпала туда шалфея и молотого корня солодки.       — Новая рубаха тоже быстро износится… Одевайтесь. Заварите одну — две ложки на чайник. Принимайте три раза в день… С моей работой… Нет-нет, уберите деньги!.. С моей работой этой ткани в любом случае суждено быть окровавленной.       — Храни тебя Будда, девочка, — уходя, старуха почтительно поклонилась напоследок.       — До свидания, бабушка.       Довольная пациентка ушла, и теперь Ынсу разговаривала с женой кузнеца один на один.       — Не настолько уж ты в возрасте, чтобы так рассуждать. Самая пора наряжаться. Глядишь — и жених для тебя найдётся.       Ынсу стало смешно. Испытав трудности воспитания и не добившись своего, Юнь Чжэньбяо решил продвинуть идею необходимости замужества через жену.       — Я серьёзно, а ты смеёшься. Между прочим, чабан*** Зутгэлбох интересовался у нас о тебе.       Спрашивать, кто такой этот чабан Зутгэлбох, не требовалось. Трудно произносимое имя как ни странно запомнилось Ынсу, да и сам его обладатель очень приметен. Что говорить — такого во сне увидишь и испугаешься. Широколицый загорелый монгол был одного с ней возраста и так же, как и Ынсу, до сих пор не женат. Сам по себе некрасив, как и его имя, — вдобавок он имел заячью губу и прихрамывал на левую ногу. Несмотря на внешние уродства о Зутгэлбохе отзывались, как о славном малом: трудолюбивый мужчина с добрым нравом. И всё равно, проходя мимо него, женщины всегда опускали глаза.       Как много повидавшего врача Ынсу мало смущала такая патология. Наверное, чабану польстило, что она смотрела на него прямо, без неловкости и явного отвращения. С врождённой хромотой, конечно, помочь ему было сложнее, а губа — косметический дефект. Можно даже подумать о проведении операции. Может быть, тогда этот мужчина обретёт счастье с хорошей девушкой.       Озвучив свои мысли Чжао, Ынсу позвала на приём следующего больного.