Розовая заря

      Ещё два года назад Ю Ынсу считала, что умеет планировать свою жизнь. Однако же её судьба раз за разом подкидывала новые события, которые не всегда можно было бы спрогнозировать. И потому будущее женщины в очередной раз было туманным.       Свита короля, прибыв к назначенному месту, опередила Ынсу на несколько дней, и поэтому они не успели встретиться. Зато приближённые Ван Ю оставили послание, как и договаривались, — Ынсу проверила это наверняка. Теперь же ей ничего не оставалось, кроме напряжённого ожидания, периодического визита к вратам и поиска какой-нибудь работы в ближайшем приграничном селении. Огрубевшие руки с коротко подстриженными ногтями уже давно были привычными к тяжёлому труду за тарелку супа и крышу над головой. Однако женщине не повезло попасться на глаза местным «полицейским», которых здесь называли «линьши». Мужчины с алыми воротниками и нашивками на тёмно-зелёных стёганых кафтанах носили высокие шапки из толстой тёмно-коричневой кожи, формой похожие на иксонгван* Конмина.       Во время облавы линьши поймали не только Ынсу, но и ещё семь таких же бродяг.       Место, куда один из линьши её привёз, предварительно заарканив и перекинув через седло, казалось чем-то вроде пограничной заставы или же полицейского участка. Одно из немногих ведомств, по которым монгольский ташуур** так и не прошёлся, оно до сих пор хранило ханьское название, должности и служебную форму, не менявшуюся, наверное, со времён предыдущей династии, если не раньше. После периодически устраиваемых облав деревенский участок обязательно встречал новых гостей. За драки, за кражи в ближайших деревнях. Случалось ловить и более крупных преступников.       Невысокая женщина с неровно остриженными пониже плеч чёрными волосами уже мало походила на прежнюю рыжеволосую каннамскую фифу в белом костюме и с модной укладкой. В светло-серой крестьянской одежде, с ещё больше заострившимся лицом и бровями-дугами, она выглядела усталой, но обаятельной, а не опасной.       Отмахиваясь и крепко бранясь с линьши на изрядно покалеченном китайском, она пыталась выяснить, за что её задержали. Его сильные дефекты речи из-за двух выбитых год назад передних зубов нисколько не способствовали её пониманию. Удалось различить только приказ куда-то идти.       — Чего?.. Куда идти и зачем? А этих почему повели в другое место?       Ю Ынсу продолжала упираться. Линьши повторил что-то так же быстро, неразборчиво и уже зло.       — Сходи к стоматологу… и к логопеду ещё, я ни слова не понимаю! — не то посоветовала она, не то потребовала и повторила последнюю часть предложения уже по-китайски.       Линьши дал ей пощёчину — несильную, но по его мнению приводящую в чувство — и толкнул в помещение, где находились ещё двое. Возможно, бывшие рангом повыше.       «Начальство» откровенно бездельничало: сидя за своими столами друг напротив друга, один чистил фасоль, второй — проверял остроту заточки меча, затем снова проходился по нему оселком.       — Ну, кто там у тебя? — полусонно спросил точивший меч.       Шепелявый линьши отдал честь командирам и отрапортовал:       — Бродяги, господин. Эта — так вообсе ходила, работу клянсила. Кресьянка — што с неё взять? — линьши толкнул её в плечо.       — Но-о! Ты!.. — Ынсу толкнула его в ответ.       — А мозет быть, и раба беглая?.. — добавил он в отместку.       — Вот это уже интересно, — согласился второй командир, кинув очередную фасолину в чашку. — Кто, откуда родом, не сказала?       — Нет, господин.       — Хм… Сейчас посмотрим. Можешь быть свободен.       Ынсу вновь не поняла ничего, но тон беседы ей не понравился.       — За что меня задержали? — повторила она вновь и тут же притихла, когда линьши поклонился и вышел из кабинета.       Командир, бывший выходцем из Кэгёна, — о чём вспоминать он никогда не любил, — спросил её на чистом столичном наречии Корё:       — Чумазая, откуда ж ты взялась-то?       Ю Ынсу посмотрела на него удивлённо. Нечасто корёсцы получали в Юань хорошие должности. Возможность изъясниться на родном языке придала немного спокойствия.       Быть может, если вести себя сдержанно, то командир окажется лоялен к предполагаемой «соотечественнице»?       — С Дайду, — ответила она коротко и честно.       — С Дайду?.. На монголок ты не похожа и ханьского даже не знаешь.       — До этого я жила в Корё.       — Вот как? В Юань приехала или привезли? — в голосе командира послышалась невесёлая насмешка.       Женщина промолчала, готовясь к очередному представлению. Когда она представляла себя кем-то вроде Сон Ёчжин или Ким Тэхи, ей становилось гораздо легче. В этот раз «дорамный эпизод» она снова решила сделать комедийным.       — Глухая, что ли?       — На Ваш вопрос ответа не требуется. И не надо так сердиться, будто я сделала что-то дурное!       — А зачем бродишь возле границы?       — Работу ищу, — Ю Ынсу пожала плечами. — Округи Ляояна, говорят, тут самые богатые. Быть может, в здешних деревнях удасться найти занятие для заработка? Например, продажа мыла ручной работы и других косметических средств!       — Концептических?.. — не понял командир.       — Косметических, — поправила его Ю Ынсу. — Уход за кожей и всё такое… Но Вы правы: над концепцией рекламы мне ещё следует подумать…       Командир грозно смотрел на женщину, пытаясь понять её умыслы. Она и правда не походила на рабыню, не считая поношенной одежды и измождённого вида. Но совершенно точно хитрила, забалтывая его непонятной чушью, и выглядела при этом уверенно, умно и деловито. От рассказов о планах разбогатеть, лицо её приняло выражение удовольствия. И впрямь — заправская торговка.       Тем не менее, дальнейшие расспросы и её пустая болтовня не дали ничего ценного. Полагалось передать беглую рабыню высшим властям, но обошлось всего лишь арестом на несколько суток за бродяжничество. Остаётся только гадать: либо новые списки беглых рабов ещё не успели дойти до провинции, либо корёсский командир просто пожалел землячку. Это было не так уж важно.       Когда за «конвоирами» закрылась дверь в «одиночную камеру», Ынсу, наконец, разжала кулаки и рухнула на пол, худо-бедно устланный соломой.       Белый свет высоко пробивался через маленькое окошко, но в камере всё равно было темно. Вероятно, крыша тюрьмы прохудилась — капли воды мерно падали на пол.       Рассуждая о несправедливости жизни в четырнадцатом веке, она признавала, что эти блюстители порядка всё же не были злыми людьми. А повидала Ю Ынсу за два года в Средневековье людей уже много. Их пороки и слабости не особо отличались от современных — разве что, большей жестокостью проявления.       Те же самые линьши в отличие от полицейских из двадцать первого столетия в случае невыполнения задания не лишались премии, а получали десять ударов палками. Стоит ли винить этих чиновников, которые просто исполняют свой долг?       В конце концов, несколько суток — не несколько лет. Линьши обещали отпустить.       «И всё же, почему врата до сих пор не открылись?.. Я опоздала или приехала раньше?.. А если Ён уже здесь?..»       Астрофизические расчёты помогали процентов на пятьдесят. Каждый раз, когда Ынсу начинала думать, что может с большей точностью спрогнозировать открытие временных воронок, сами же «Небесные врата» с некой издёвкой убеждали её в обратном. В чём же дело? Что именно ускользало от неё?..       Напряжённая мыслительная деятельность ещё больше обессилила тело. Под монотонный звук капающей воды Ынсу заснула.       Линьши сдержали слово и отпустили женщину спустя десять суток. Но её скитания на этом не закончились. Ю Ынсу вновь отправилась на поиски работы.       Деревня Фу — не самая плодородная в провинции, но всё же ближе к «Небесным вратам», чем предыдущая. С самого детства люди здесь разговаривали на неповторимом и причудливом наречии, состоящем из смеси китайского, монгольского и корейского языков, отчего этническое разнообразие ощущалось ими не настолько остро. Да и работы на этой приграничной территории всегда хватало. Принадлежала она крестьянам, торгашам и ремесленникам. Те, кто был позажиточнее, умудрялись даже зарабатывать на пропитание сдачей комнат для остановившихся путников. Поэтому в этот раз найти здесь себе приют, казалось, будет намного легче.       Дом кузнеца Юнь Чжэньбяо, где он жил вместе со старой женой и сыном-калекой, соединялся со скромной пристройкой, которую он сдавал случайным постояльцам. Люди говорят, не повезло. Две дочери, выданные замуж, не обогатили своего родителя. Одна — умерла при родах, вторую — зарезал ревнивый муж. Сын, бывший единственной надеждой и опорой рода, упал во время починки крыши и сломал правую руку — одним словом, лишний рот, а не работник. Старой жене тоже приходилось тяжело, одновременно обхаживая больного сына и следя за хозяйством.       Именно поэтому ждал кузнец новую работницу в свой дом. Но местные то ли из суеверий, то ли из опасений не торопились откликаться на предложение старика Юня и отправлять своих дочерей, чтобы, не дай Будда, они попались на глаза какому-нибудь забулдыге.       Но удача всё же улыбнулась кузнецу Юню. Сидя на лавке, он вгляделся в вечерние сумерки и увидел женскую фигуру с узелком за плечами, приближающуюся к его дому. Неужто, кто из соседей всё же решил помочь ему с работницей? Но нет, подошедшая женщина явно не была старику знакомой.       Симпатичная незнакомка уважительно поклонилась и, поздоровавшись, спросила:       — Вы позволите присесть? — говор её был определённо не местным.       На вежливую просьбу Юнь Чжэньбяо подвинулся, вглядываясь в то ли грустное, то ли усталое лицо женщины. Она была одета в серую одежду, какую носили обычно вдовы или пожилые.       «В семье мужа теперь ей не рады», — решил Юнь Чжэньбяо, но спрашивать прямо не стал.       Среди путников довольно-таки редко встречались женщины, старик-кузнец предположил, что внезапная гостья была именно вдовой.       После обычного разговора, какие вёл обычно кузнец со странниками, Ю Ынсу спросила не о сдаче угла, а о месте работы.       — Как же я могу взять к себе в дом чужого человека?       — Как хотите, я не напрашиваюсь, — Ю Ынсу пожала плечами.       Кузнец не спешил ей сразу же доверять, о чём сообщил прямо:       — И правильно. Может быть, ты хороший человек, а может быть, и злой. Скажи-ка, почему из родного дома ушла?       — У меня нет дома, — ответила Ынсу откровенностью на откровенность.       — Свёкры выгнали?       — У меня нет ни свёкров, ни мужа. И не было никогда.       «Блудно живёт», — решил старик и посмотрел на неё с осуждением.       Не настолько эта Ю Ынсу была юной. Если бы вовремя вышла замуж, разве подобная нужда искать себе место в жизни возникла бы? Но необходимость вовремя жениться однако же не принесла радости кузнецу. Все рождённые в браке дети вышли бедовыми…       Не очень-то хотелось принимать к себе в дом абы кого, но выбирать не приходилось. К кузнецу и правда никто не шёл. Устроиться на совмещённую ставку прачки и помощницы поварихи в этакой зажиточной семье Ю Ынсу всё же удалось.       И хотя кузнец Юнь сперва присматривался к ней, всё же Ю Ынсу чувствовала себя здесь хорошо и радостно. Жена Юнь Чжэньбяо докладывала старику: от работы не отлынивает, постояльцы хвалят её стряпню, но только не подружилась она с их покалеченным Юнь Пэйлунем. Надо сказать, это было не так-то просто. После трагедии он замкнулся в себе и был неприветлив с Ю Ынсу так же, как и со всеми. Будь положение иным — удивления было бы больше. Сломав себе правую руку, бывшую ходовой, бедняга не мог ни одеться без затруднений, ни даже поесть, не просыпав рис на стол. Из-за явно неправильно сросшихся костей рука утратила свою функциональность и только что не болталась в рукаве, как тряпочка.       «Действительно, какой уж тут помощник», — соглашалась Ынсу про себя.       Будучи занятой работой по кухне, бесконечной стиркой, она не пересекалась толком с парнишкой. Даже за обедом они сидели не вместе. В этой патриархальной семье было заведено, что женщины не едят в столовой вместе с мужчинами, а делают это на кухне. Юнь Пэйлун не мог не заметить, что его изучают с любопытством. Не мог не понимать и причину подобного. Только врачебный интерес он принял за насмешку над его недостатком. Уязвлённая гордость заставила юношу сторониться женщину ещё больше.       Ю Ынсу не была травматологом, да и не имела при себе подходящих инструментов и оборудования. И всё же… По-хорошему, здесь необходим рентген, обследование сосудов и изучение нервной проводимости…       Личные переживания отошли на второй план. Необходимо сперва было поговорить с мальчишкой, осмотреть его… Но как? Ынсу знала, что не отличается особой деликатностью в разговоре. Особенно в четырнадцатом веке. Возможно, попытку сбора анамнеза Пэйлун расценит, как личное оскорбление. Тем не менее, какие-нибудь слова надо бы подобрать…       От усталости очередная ночь была полна кошмаров. Ынсу не помнила точно, что именно ей снилось, но проснулась она совершенно точно от воя волков и шакалов. Распахнув влажные от слёз глаза, женщина поняла, что плач не прекратился. Звуки совершенно точно раздавались с улицы.       «Неужели собака?» — Ынсу вытерла ладонями мокрые щёки, поднялась с постели и накинула на плечи тёплый кафтан. Распахнула окно и, высунув голову, огляделась. На порожках сидел Пэйлун, пытаясь придать движение своей кисти, и всхлипывал от боли и неудачи попыток.       Ынсу перелезла через подоконник и, присев рядом, осторожно тронула его за плечо.       — Дай посмотрю…       Парнишка дёрнулся.       — Пришла опять посмеяться над калекой?       — Вовсе нет, — возразила Ынсу, — я никогда не смеялась над тобой, а пришла потому что тебе явно нужна помощь.       — Мне не нужна твоя помощь! — процедил подросток со злобой.       Ынсу оставалась спокойной.       — Конечно. Именно поэтому ты сейчас воешь у меня под окном. Гляди, так не только меня — весь дом перебудишь.       — Я не… Убирайся!       Ынсу вздохнула и философски изрекла:       — Один умный человек сказал: «Не кусай руку, которая тебя кормит». Стоит быть любезнее с людьми, которые хотят тебе помочь.       — Помочь? Чем ты можешь помочь мне? — спросил Пэйлун с усмешкой.       — Чтобы это понять, мне нужно сначала осмотреть твою руку… Идём, я зажгу лучину, — Ю Ынсу поднялась и, увидев, что юноша так не сдвинулся с места, быстро замахала ладошкой. — Иди скорее!       Всё же воодушевление этой странной женщины подкупало. В юноше зажглась маленькая искорка надежды.       — А… ты правда знаешь… ну, как поправить руку?       — Знаю, — уверенно ответила Ынсу, помогая перелезть ему через подоконник в свою маленькую-маленькую комнатку.       Она зажгла масляную лампу и поставила её на пол, так как здесь у неё не было стола. Сев на пол, Ынсу осторожно поднесла руку юноши к свету. Начала осторожно ощупывать её и медленно сгибать, параллельно задавая вопросы. Уже зная о сроке с момента травмы, она спрашивала об ощущениях на определённые манипуляции и о проводившемся лечении.       Ответ заставил женщину едко усмехнуться.       «Лечением» абы как привязанные местным знахарем бамбуковые дощечки к травмированной конечности можно было назвать с большой натяжкой. Перелом, возможно, был закрытым. Конфуцианская медицина была эффективной лишь в определённых вопросах. Классические каноны, запрещавшие врачу делать разрезы на теле и не дававшие точно оценить положение вещей, в большинстве случаев усугубляли положение больного. Не исключено, что невежественный в науке врачевания шарлатан даже снял наложенную шину раньше срока…       Сложно исправить подобную безалаберность деревенского знахаря… Но получится ли? Теоретически это возможно: разрезать, поломать и сложить (правильно!). Нет, это безумная идея…       Но несчастный мальчик немного воспрял духом, и Ынсу твёрдо решила, что поможет ему. Пусть даже вместо хирургических инструментов придётся воспользоваться молотком и стамеской…