Герои и Злодеи

      Вокруг Ктериона сияла радужная сфера. Своей магией он создавал мороз, и влага воздуха превращалась в мельчайшие кристаллы льда, что окутывали его невесомой вуалью. Четыре его светозарных крыла, неторопливо вздымаясь и опускаясь, размётывали влагу по сторонам, сияние пронизывало каждую снежинку, и казалось, это сама радуга сыплет искры: красные, зелёные, фиолетовые… На лицо Адоры легло первое прикосновение морозной пыли, холод проник под одежду. Она снова проворно спрятала котёнка за пазуху.       — Герард, — сказала она, — нет смысла сражаться, я здесь по своей воле. Если отец хочет, чтобы я вернулась, хорошо. Идём домой.       — Сражаться или нет, это мне решать, госпожа, — ответил Ктерион свысока. Только теперь он медленно снизился и твёрдо встал на землю, держа в руке копьё. — И думаю я, пора закончить начатое. Демон лезет на рожон.       Было слышно, что он усмехнулся. Лицо его скрывал шлем с забралом в виде личины, прекрасные черты которой изображали гримасу гнева. Адоре всегда казалось странным это несоответствие ярости его всегда безразлично-спокойному голосу. Он даже угрозы произносил, скучая.       — Я не спрашивала твоего мнения, рыцарь! — сказала Адора. — Отец приказал тебе бросить вызов принцу соседних земель или ты снова желаешь совершить дерзкий необдуманный поступок своевольно? — А сама-то ты как думаешь? — бросил Ктерион весьма непочтительным тоном. — Кто простит такое? Нечистая тварь наедине с высокородной девой… — Ктерион опустил древко копья и указал им на Азориэля. — Повинен смерти.       Азориэль зашипел сквозь стиснутые зубы то ли раздражённо, то ли презрительно. Выступив вперёд и чуть оттеснив Адору за себя, он вскинулся, и его лицо скрыла пластинчатая броня, создавшая шлем вокруг всей его головы и преобразившая облик. Он обернулся через плечо, и Адора вздрогнула от этого странного взгляда и странного вида — совершенно чужеродного.       — Держись подальше, а лучше лети домой, — сказал он.       — Мы ещё увидимся? — спросила Адора.       Он промолчал. Отвернувшись, он пошёл навстречу рыцарю, принимая вызов. На долю секунды Адора ощутила уязвление самолюбия. Сейчас ему куда важнее получить реванш и отомстить Ктериону за оскорбление. Кто-то из них может умереть, или они вовсе убьют друг друга… Лучше всего было бы вмешаться и предотвратить бой, но она вдруг осознала себя в моральной западне. Они оба желали сражаться. Становясь между двумя воинами, невольно вынужден принять чью-то сторону. Защити она Азориэля, это означало бы предательство по отношению к союзнику и учинение препятствия исполнению воли отца. Но встать на сторону Ктериона значит предать собственное сердце.       Ктерион имел хорошее происхождение, он был немногим старше Адоры, но уже сильно превзошёл её в магической науке — главным образом разрушительной — успел покрыть себя славой в сражениях и заработать репутацию жестокого, непреклонного и себялюбивого бойца. С княжной он разговаривал, отвечая на вопросы односложно, глубиной мысли не блистал и среди придворных барышень слыл удивительным невежей. Откровенно говоря, его боялись. Старались не сближаться слишком, даже не смотря на хорошую репутацию его семьи, как невольно опасаешься подходить близко к дикому пленённому зверю или норовистой лошади. Всегда казалось, что невнятное дурное предзнаменование реет рядом с тем, кто всегда так молчалив, будь то из-за угрюмости, или из-за глупости. Никто не знал Герарда Ктериона слишком хорошо, даже его родня и учителя. Знали одно — он завсегда готов ринуться в авантюру, особенно, если она чревата боем.       Адору больше всего в нём удивляло, когда она вообще задумывалась о нём, что его колдовство, способное ворочать самими ветрами, создать лютый мороз на много вёрст окрест, убить урожай целой страны, совсем, казалось бы, не совпадало по тону с его внешним обликом. Четыре крыла нежной белизны цвета топлёного молока вовсе не создавали в уме облик ангела смерти и разорения. Доспехи Ктериона были чёрно-серебряными, поверх них он носил винно-красное сюрко с короткими фигурно вырезанными рукавами, напоминавшими птериги, в его гербе на червлёном поле была голова чёрного оленя с десятью горами, плащ, носимый на левом плече имел орнамент из чёрно-красных ромбов. Глядя на него во время праздников и церемоний, Адора всё думала, отчего он выбрал цвета, навевающие мысли об огне и крови, в то время, как чары его убивают медленно и неотвратимо… Может быть, оттого, подумала Адора, что он всегда желал поступать по-своему? Он, как и многие при дворе отца, был оружием, грозой для врагов — невидимой, безликой, направляемой властной рукой и не имеющей воли. Куда больше чести, когда видишь глаза своего противника, когда сокрушаешь его собственной рукой, когда вы близко, на расстоянии касания… Говорят, что главное отличие демонов от сидов в том, что демоны тщеславны и эгоистичны. «Между нами нет никакой разницы», — подумала Адора.       Между тем, Азориэлю и Ктериону не о чем было разговаривать, они сошлись, пытаясь нанести смертельные удары и быстро завершить этот бой. Ктерион держал своё длинное копьё обеими руками и совершал стремительные выпады. Он значительно превосходил Азориэля и в росте, и массе, каждый удар его громадного копья грозил пронзить принца-демона, как жука булавкой. У копья было широкое стальное острие, имеющее форму листа, отчего любой даже вскользь нанесённый режущий удар мог причинить жестокую рану. Впрочем, его выпады цели не достигли. Азориэль был неуловим. В первый раз, когда они сошлись, это нельзя было и назвать боем. Тогда Ктерион напал на него внезапно, схватил и просто смял. Теперь внезапность была не на его стороне, а ярость Азориэля подогревалась желанием мести. Он двигался стремительно, то и дело распадаясь на зыбкую подвижную массу насекомых, становился почти нематериальным… Вдруг, когда, пытаясь подловить момент его плотности, Ктерион в очередной раз с силой пронзил пространство, Азориэль прянул вниз, соткался совсем близко и вонзил Ктериону в открывшийся бок свои длинные когти.       Ктерион развернулся сильным порывом, и Азориэль метнулся в сторону и отступил. На обеих его руках было по два длинных чёрных лезвия, чуть изогнутых к концу, растущих из предплечья. Одно из них на левой руке оказалось сломано. Оно осталось торчать в боку Ктериона, прямо там, где подмышкой кираса не защищала тело. Ктерион выдернул лезвие, отшвырнул, выпрямился, перехватил копьё и снова встал в оборонительную позу. Он казался спокойным, даже дыхание не сбилось. Вокруг него только сгущался пар, хорошо видимый в сиянии крыльев. Он казался окутанным облаками. Кровь из раны в боку уже не текла, она замёрзла в лёд.       Азориэль, замерев на расстоянии, не сводил с него глаз. Он в стороны сдвинул пластины своего забрала, обнажив отверстие пасти. Сначала меж ногощупалец наружу вырвался поток скопленного яда, потом показался длинный язык, похожий на плеть. Азориэль слизал кровь рыцаря с лезвия и набок склонил голову. Его крылья в возбуждении затрепетали, ловя своей стеклянной поверхностью с сетью жил блики света от крыльев Ктериона.       — Если бы мог, я бы не стал тебя убивать… — прошипел Азориэль. — Огромное здоровое тело и такая сильная кровь!.. О, Бездна, как же это расточительно!..       Яд щедро полился на оставшиеся лезвия.       — Хотя, — прошептал Азориэль, — быть может…       Он низко припал к земле и начал огибать рыцаря по кругу. Ктерион был готов к новому броску и попытке приблизиться, но не был готов к дальней атаке. Азориэль внезапно встав в полный рост метнул в него длинный чёрный шип, вырванный из хитиновой брони собственного тела. Шип мог вонзиться рыцарю в шею, в щель между шлемом и горже, но Ктерион успел прочесть движение и загородился крылом. Адора вскрикнула. Она испугалась и этой атаки, и студёного ветра, что распространился кругом и чуть не сбил её с ног. Ветер был ледяной. У неё уже озябли руки, пальцы ломило, только живая тёплая ноша у солнечного сплетения не давала дрожать от холода.       — Не можешь истечь кровью, так что насчёт моего яда?! — крикнул Азориэль. — Я возьму тебя измором, рыцарь! Клянусь Бездной, я ещё проникну в твоё тело!..       Он швырнул в Ктериона ещё несколько дротиков, вынуждая защищаться. Они не нашли цели, сбитые в полёте, но Ктерион отвлёкся. Он не среагировал вовремя, позволив Азориэлю снова сблизиться с собой и обратиться роем. Азориэль мог довольно долго существовать так — рассыпав оболочку на мириады меньших живых существ, сохраняя при этом цельность сознания. И каждая их этих маленьких мушек несла его смертоносный яд. Он окутал шлем Ктериона целым ворохом, пытаясь проникнуть в щели… О, он огромен, но яд, рождённый во мраке демонического мира — это не то, чему можно сопротивляться долго. Азориэля и весь его род звали разбойниками среди демонов, и он давно смирился с дурной славой. Да, они были теми, кого боялись и ненавидели, они, занимаясь грабежом и завоеваниями, жили смертями, даже на свет рождались за счёт чужой жизненной силы, но, когда что-то тянется веками, кажется, что иначе и быть не может. Только когда он осознал себя изгоем даже среди презираемых, ему захотелось чего-то большего. Разве в жизни не может быть покоя, добродетели, красоты?.. Ему, озлобленному, но мечтавшему о величии, пришло желание сорвать большой куш. Похитить драгоценность — чуждую ему принцессу… И с тех пор, как он впервые увидел Адору, услышал её смех — смех искренней беспричинной радости, — уже ничего не казалось ему невозможным. Ради этого чувства стоило в последний раз применить всё, чему научился за жизнь в аду, и даже подлость не подлость, если послужит высшей цели. Так думал он, пытаясь просочиться сквозь броню Ктериона. Он уже чувствовал под ледяной сталью его горячее тело, нестерпимо горячее…       Ктерион издал яростный рёв и так хлестнул крыльями, что насекомые посыпались с него дождём. Они сыпались мёртвыми, убитые ледяной стужей. Мороз вокруг Ктериона ударил такой крепкий, что под его стопами пошла трещинами земля и раскололись камни. Азориэль принял плотность и уже готов был снова броситься на врага, но вдруг понял, что скорость его покинула. Тело стало непривычно тяжёлым. Он встал в полный рост с трудом и скрипом разгибая суставы. В родном мире жарко, недаром его называют Пеклом… Его кровь, обычно такая же тёплая, как окружающий воздух, замерзала на морозе. Ничего. Ещё несколько удачных атак и…       Он слышал лёгкий топот её маленьких ног, она что-то кричала, приближаясь к ним. Ктерион занёс над ним копьё, Азориэль приготовился броситься, и даже пусть это будет чревато увечьями, вонзить когти врагу в горло. И когда тяжёлое копьё рыцаря обрушилось, Адора встала между ними, и её легко нанизало на древко, а широкий наконечник вошёл Азориэлю в живот, полностью скрылся в пробитой в доспехах ране. Его тело под влиянием превращений уже стало таким, как дома, кровеносная система разомкнулась, кровь свободно омывала органы, кости исчезли, укрепив внешнюю броню, но, похоже, напрасно. Хитин треснул, гемолимфа под давлением полезла из щелей по бокам от древка, от мороза ставшая густой, как студень.       Адора стояла, выпрямив спину. Азориэль видел, что древко копья торчит у неё из плеча сразу над правым крылом. К счастью, оно не задело ни сердца, ни позвоночника, но было таким толстым, что страшно делалось от вида этого ужасного оружия, засевшего в таком хрупком теле. От боли крылья Адоры расправились и дрожали в судороге. Она низко склонила голову и вдруг сделала шаг вперёд, ещё один. От движения ледяной стали внутри, Азориэлю подурнело, в глазах помутилось. Он неосознанно прижимал руки к животу, но смотрел только на неё. Она прошла вперёд достаточно, проскользив по отполированному дереву, и, резко дёрнувшись, снялась с копья. Обернулась, со страданием на лице, смертельно бледная, и улыбнулась, беспечная, как всегда.       Шатаясь, Адора бросилась к нему и схватила за плечо.       — Выдерни копьё!.. — прохрипела она. — Ну же!.. Да не смотри ты на меня с таким ужасом, это ерундовая рана. Азориэль, я способна исцелить себя. Давай же! Скорее!..       Она попыталась помочь ему своими малыми силами и только причинила боль. Азориэль собрался и вырвал копьё из тела. К счастью его вытянутый листообразный наконечник не имел зазубрин. Копьё упало на камни, и кровь Адоры, намёрзшая на древко, рассыпалась по сторонам, как багрово-золотое стекло.       — Дай мне посмотреть на тебя, — прошептала Адора. — О, я не хочу потерять тебя, Азориэль!.. О, я хочу быть с тобой рядом, чтобы стать такой же сильной, как ты!       В пароксизме понятной для смертельно раненного жалости к себе Азориэль едва не застонал от этой трогательной просьбы. Она хотела запомнить его, видеть глаза, похожие на её глаза!.. Он сдвинул в сторону забрало, приняв тот вид, какой был ей привычен. И в следующий миг её горячие губы приникли к его изъеденным язвами холодным губам. Он ощутил касание её языка, её мягкий нежный рот, она прижималась к нему так яростно, будто пыталась отдать себя всю. То, что он уже чувствовал сегодня — тепло и облегчение боли — разлилось по солнечному сплетению, и рана начала затягиваться, но даже отсрочивание смерти теперь не могло утешить Азориэля. Он променял на кратковременную передышку нечто несоизмеримо дорогое и ужас этого размена показался ему тяжелее неба.       Какой бы сильной она ни была, он оказался сильнее. Это осознание сковало его тело ужасом и разбило ему сердце.       Она разомкнула поцелуй и отшатнулась совсем бледная. Хотела что-то сказать с улыбкой на губах, но вдруг её лицо исказилось болью.       — Сердце… — прошептала Адора. Она обеими руками держалась за грудь, её тело сгибала судорога. Нестерпимый кашель вырвался вместе с кровавой пеной, кровь потекла у неё из носа и глаз. Адора упала на бок на холодные камни и замерла, только её тёмные крылья с синим переливом несколько раз согнулись и расправились.       Всё поплыло перед глазами Азориэля. Он оставался стоять, был жив, даже был вполне исцелён, но чувствовал себя пустым, словно это не его тело замерло в оцепенении с бессильно опущенными руками перед мёртвой княжной, убитой его ядом.

***

Ктерион подобрал своё копьё и осмотрел наконечник, почерневший от демонической крови. Рыцарь казался задумчивым. Вдруг он резким жестом отбросил в сторону полу плаща, упавшую вперёд, и заговорил:       — Она любила всех, кого знала, чисто, как дитя! Даже меня она любила искренней сестринской любовью, я это знаю, но какой смысл иметь её любовь, если она всех любит одинаково, если ты не единственный?!..       Он замолк. Всё его тело дрожало крупной дрожью, свет от крыл угас. Впервые его горестная и гневная маска соответствовала выражению срытого под ней лица, впервые он позволил себе дать волю тому, что раньше жило только глубоко внутри. Ктерион с гулом рассёк пространство остриём копья и направил его в замершего принца.       — Ты стал для неё этим особенным, тем, ради кого можно пойти на глупость, ради кого можно отдать жизнь!.. И ты так бездарно потерял её!..       С яростным криком, больше похожим на стон боли, Ктерион обрушил копьё и пробил его доспехи там, где сталь должна была встретить сердце, приложив столько силы, что остриё вышло между лопаток. Но это было излишне, получив два сквозных отверстия в теле, Азориэль уже был не жилец. Смертельный холод пронизал его внутренности, и кровь начала каменеть.       — Зачем ты появился в её судьбе, зачем ты пришёл?! — простонал Ктерион. — Ты, мерзость, зачем ты осквернил её?! Зачем?! Почему ты такой?!       — Я бы хотел, — прошептал Азориэль, — быть таким, как она…       Рыцарь со всей своей кошмарной мощью рванул древко в сторону, и органические, пронизанные сосудами доспехи Азориэля раскололись, его насквозь промёрзшее тело разбилось в куски. Ктерион продолжал наносить удары по телу поверженного врага, дробил его в крошку. Скоро он словно утомился от чрезмерных усилий, уронил руки и оружие.       Он поднял отделённую от тела голову принца-демона. Нужно было отнести его ко дворцу князя, предъявить доказательство того, что виновный… Внезапно всё, что было сделано и что ещё будет сделано стало для Ктериона настолько бессмысленным, что он телом ощутил боль, разочарование столь великое, что даже мёртвая серая пустошь и чёрное бессмысленное безразличное небо, усыпанное злыми холодными звёздами, не смогли бы с ним сравниться. Вся жизнь, все усилия, все труды и заслуги, злоба, радость, бессонные ночи, надежда на будущее — всё одним днём, одним глупым поступком стало напрасным, превратилось в ледяную пыль на ветру. Вот и всё. Перечёркнуто, осквернено, смято и втоптано в грязь, а его даже не спросили, даже не дали шанса сохранить надежду. Он снова бессилен повлиять даже на собственную жизнь, снова его несёт течением, как мелкий сор… Ктерион поднял лицо к небу, завыл, как зверь, в бессильной тоске размахнулся и разбил голову Азориэля о камни.       Когда наступила тишина, он вдруг услышал тихий плач.       Тяжело ступая, он приблизился к телу Адоры и увидел, что под её одеждами что-то шевелится. Ктерион осторожно отогнул запахнутое верхнее платье, и из-под складок ткани на него посмотрели голубовато-серые ещё немного мутные младенческие глаза.       Он подобрал копьё, поднял Адору на руки и отправился домой.

***

Ранним утром в саду под башней Адоры было непривычно тихо. От озера поднимался туман, и в розовом свете всё стало розовым: и мрамор беседки, и белые цветы. Ктерион разметал своим появлением густые молочные слои этой светлой мглы и потревожил цветущий чубушник. Он положил Адору на мрамор, на мокрые лепестки с запахом воды и жасмина, сел рядом, не обращая внимания на растущую боль в левом боку, и снял шлем, чтобы лучше видеть. Кровь на лице и даже посиневшие губы не делали Адору менее красивой, вид её, немного печальный, с вздёрнутыми бровями, создавал иллюзию, что ей просто снится тревожный сон. Белый лепесток упал на растрёпанные чёрные косы, и вдруг этот контраст, невыносимый, нежность цветка, гладкость тяжёлых волос что-то сломали внутри Ктериона. Что-то ворвалось в него извне, что-то что он не мог превозмочь и не мог выносить.       Он поднялся с колен. Котёнок мантикоры выбрался из одежд — Адора стала холодной — и призывно пищал. Скоро кто-то должен его услышать…       Ктерион отошёл от мощёной площадки под деревья, твёрдо установил древко копья в дёрне и, отдав весь свой чудовищный вес земле, упал на острие горлом. Сталь пропороло ему ярёмную вену, кровь хлынула на траву водопадом. К тому времени, когда слуги вышли в сад, Герард Ктерион давно расстался с жизнью.

***

      — Ты уснул?       Грегор встрепенулся.       — Нет! — ответил он с готовностью, но всё же сонно. — Что вы, как можно?.. Хорошо, что хоть крошка-мантикора осталась жива. Что за шекспировская история!       — Так это и есть шекспировская история, Грегор, — воскликнул Рэнделл. — Она была такой печальной, что передавалась из уст в уста, стала сказкой, а потом её переработали для литературного произведения, переменив до неузнаваемости. «Ромео и Джульетта». Вот так вот авторы обходятся с оригинальным материалом! Только некоторые персонажи едва узнаются, и концовка такая же грустная.       — Вы серьёзно, что ли? — спросил Грегор, несколько огорошенный такой резкой переменой тона. Он в самом деле не мог понять, дурачится ли Рэнделл или его негодование по поводу «исковерканной» правды вполне искренне.       — Есть сомнения? — спросил Рэнделл в ответ. — Разве шекспировская пьеса не перекликается с моей историей?       — Натянуто. Да и кто мог рассказать историю Адоры, если все герои кроме крошки-мантикоры умерли?       — Я рассказал, — ответил Рэнделл, скрестив руки на груди, — я не впервые рассказываю об этой трагической любви между двумя душами, которые были слишком разными…       — Между тремя душами, — перебил Грегор.       — Что, прости?       — Рыцарь не в счёт? Мне больше всех жаль рыцаря. И маленькую мантикору.       Рэнделл вздохнул и налил ещё бехеровки в каждую стопку, прекрасно видя, что чародей снова подавил зевок. Похоже, драма его не пробрала. Иногда Грегор, при всей своей малахольности и почти женской чувствительности, демонстрировал совсем не женскую бессердечность, абсолютно сознательную при том.       — С ней всё стало хорошо. А к чему я это рассказал? Да даже и не знаю, Грегор. Может быть, хотел показать, что раз уж обещал на ком-то жениться, так придётся выполнять обещание рано или поздно. Даже если это «поздно» наступит в следующей жизни.       Грегор выпил рюмку ликёра. Ледяная бехеровка была горькой и сильно пахла аптечными травами. Это вкус яда, — вдруг подумал Грегор. Он закусил долькой яблока с корицей и задумался.       — Что ж… — сказал он. — Однако теперь её поведение мне яснее… Когда вспоминаешь все ценные знания из прошлой жизни, в довесок вспоминаешь и кое-что ещё. Старые обиды. Тех, кто обошёлся с тобой несправедливо. Кто убил тебя.       — Когда она такая, я её узнаю, — тихо проговорил Рэнделл. — Границы между нами стираются, она становится такой же, как я…       Грегор поднял на Рэнделла внимательный и серьёзный взгляд.       — Она сойдёт с ума, если продолжит напитываться демонической силой в том же духе, — сказал некромант. — От этих практик она кажется бодрее, но на пользу это ей не пойдёт. Так рождаются чудовища, — он постучал себя пальцем по виску. — Разум страдает от боли, успехи не радуют, ничего не приносит счастья. Я знаю, о чём говорю, граф, я был одним из таких чудовищ. Не хотите потерять леди Розалинду, ограничьте её оккультные практики. Да и к тому же… Неровен час, начнут ходить слухи, что в графском парке пропадают люди.

***

      Грегор много размышлял и всё никак не мог решить, прав ли он в желании уйти. Прав ли он в желании остаться под началом Рэнделла? И если сперва близкое соседство демона подогревало его браваду и тешило самолюбие — ведь он отказался от сделок, — потом начало пугать, ибо он до конца не мог понять мотивов ни Рэнделла, ни Розалинды… Но теперь он проникся сочувствием.       Он тоже младший среди многих братьев. Близких отношений почти ни с кем из них он не имел, потому что разница в возрасте с самыми старшими была слишком велика, и, к своему стыду, уже плохо их помнил, даже Роми, которая была его ангелом, к тоске его уже начинала истаивать в памяти. Единственное, что он помнил, — это безумная боль от её утраты.       И, если посмотреть на жизнь со стороны обычного человека, он был самым бедовым из братьев. Просто неудачник. Все живые существа стремятся к этому — к успеху. В любви, на войне, не важно. Везде, где только можно реализовать себя.       Грегор потёр горячий лоб и расстегнул пальто. Апрельская ночь была тихой и тёплой. Сегодня он, решив хоть немного развеяться, вышел на улицу, чтобы пронаблюдать апрельские лириды. Накануне в колонке «Факела Геленбурга» об астрономии, которую вёл Хайденберг, он прочёл, что в этом году в пик активности можно будет наблюдать до ста метеоров в час, а это большая редкость, как никак… Он стоял на обширной поляне у пруда подальше от больших деревьев и смотрел в тёмно-синее небо, чувствуя какую-то совсем ему непривычную безмятежность. Хоть голова гудела, но как же хорошо на улице!.. Весенний воздух был сладким от ароматов первых цветов и влажной земли. Вот один из метеоров перечертил небосклон, родившись почти у самой Веги — альфы Лиры и направляясь к зениту. У метеора хороший цвет — немного золотистый. Он ярко вспыхнул и медленно погас. Уж сколько раз Грегор наблюдал метеоры, а зрелище это всегда казалось чем-то чудесным. Люди называют это «падающими звёздами»… Что бы он пожелал? Чего хотел на самом деле? Ничего не шло в голову. Наверное, всё, что можно хотеть, у него уже есть.       Уж в любом случае он не пожелал бы вспомнить свою прошлую жизнь. Страшно подумать о такой судьбе — вдруг обрести память, и осознать себя нынешнего неполноценным. Будто проснулся в чужом немощном теле. Да и он и так помнил достаточно своих прошлых жизней. Как Розалинда и сказала, он начинал новую едва ли не каждую неделю… Грегор нервно усмехнулся. Нужно держаться от неё подальше. Близость Розалинды, её соблазнительные речи обостряли в нём досаду на себя и эту самую жажду реализации. И, если подумать, это существо вызывало страх.       В её присутствии одна из демонических печатей дрожала и трещала по швам.       О, как же он был дерзок когда-то! Он был великим оккультистом, и на что только не был способен в пароксизме мести! Он вызывал и подчинял своей воле демонов похлеще принца Азориэля и маркграфа, зовущегося Рэнделлом… Существ, которых они – адские владыки - устрашились бы. Взять хоть её - душу и суть такого крошечного ничтожного живого существа, которое даже не рассмотреть невооружённым глазом. В четырнадцатом веке она завоевала себе всемирную славу, собрав дань человеческих жизней с двух континентов… Он не побоялся призвать её только ради того, чтобы последнее слово осталось за ним, чтобы осудившие его на смерть не праздновали победу слишком долго.       Стыд в душе стал вполне физическим спазмом в теле, и Грегор прижал руку к груди. Тогда ему было мало сжечь своих врагов, ему нужно было, чтобы сперва они мучились…       О, Боги, если он угробит и этот город, ставший ему новым домом, сразу после того, как спас его, этого он себе никогда не простит!       Сегодня луна в фазе последней четверти и должна взойти только на рассвете. Небо чистое и тёмное – идеально для наблюдений. Но внезапно Грегор обратил внимание на ровный яркий свет за деревьями. Свет здорово слепил, озарял половину горизонта. Над ивами графского парка поднималась полная медового цвета луна, ровненькая, похожая на голову зрелого сыра. Грегор посмотрел на неё, снова сильно потёр лоб и решил, что мигрень у него сегодня сильнее любви к естествознанию, особенно теперь, когда естественные знания о природе дали сбой. Этот парк – проклятое место… Он убрёл обратно в дом.       Когда чародей проходил мимо пруда, над головой его бесшумно пролетела какая-то крупная белая птица.