Герои и Злодеи

Пряный запах темноты, Леса горькая купель. Медвежонок звался ты, Вырос — вышел лютый зверь. Выпей — может, выйдет толк, Обретешь свое добро. Был волчонок, станет волк. Ветер, кровь и серебро… Мельница, Оборотень

***

      Мастер Велеслав подошёл к настежь распахнутому окну, закурил и посмотрел вниз. Внизу на летней веранде в переулке между баром «Кобылья голова» и подножием «башни волшебника» сидели завсегдатаи.       Шон Бреннан — хозяин бара — не иначе как по случаю праздника сам вышел на веранду и вынес свою драгоценную скрипку. Он, мужчина сумрачный и неразговорчивый, имел, между тем, тонкую душевную организацию и такой же тонкий слух. Закончив плясовую для резвящейся молодёжи, он поприветствовал нового гостя, отдал несколько распоряжений официантке, с сосредоточенным видом снова поднял инструмент и наиграл короткий мотив. Рядом в обнимку с гитарой сидел статный парень лет двадцати. Он значительно переглянулся с Бреннаном, кивнул и начал играть, а затем и петь. Публика захлопала, хотя танцевать пошли немногие.       Велеслав тоже знал эту песню и усмехнулся. Она была про оборотня. Парень пел неистово, эта история ему нравилась и она ему в чём-то шла, потому что в глазах у него было веселье, но не было сострадания. Он чуть скалил зубы, когда улыбался между куплетами, и в какой-то момент запрокинул голову и по-волчьи завыл.       Вот какие они — друзья его ученика. Он наблюдал за ними уже некоторое время, мог видеть их насквозь, но всё же мнение стороннего человека всегда лучше собственных суждений, оттого он и расспрашивал Агату.       По другую сторону деревянной бочки, что заменяла компании стол, сидел тот, на кого мастер всё никак не мог обратить взгляда. Его ученик. По обыкновению весь в чёрном как ворона, и благодаря этому заметный издалека, Грегор слегка раскачивался на стуле. От этой дурацкой привычки так и не избавился! Велеслав закатил глаза, когда Грегор рассмеялся чему-то, отклонился сильнее и чуть не грохнулся со своего насеста спиной назад. Даже с высоты мастер видел, что пиво, которое ученик расплескал на себя, было далеко не первым его пивом за вечер. Воротник рубашки у господина некроманта лежал в расхристанном виде, галстук развязался, а на щеках цвёл румянец, придающий вечно мертвецки бледному Грегору почти здоровый вид.       Вот чем он занят, вместо того, чтобы совершенствовать магическое ремесло и стремиться на встречу с наставником! Дует пиво и веселится с друзьями! Впрочем, Велеслав не осуждал его за слабости. Глядя на ученика, он испытал такое щемящее счастье, что от сигаретного дыма защипало в глазах.       Его время в этом городе подходило к концу. То, что Грегор торчал именно сегодня возле башни, оказалось удачным совпадением, Велеслав никогда не планировал наблюдать прогресс ученика, предпочитая терпеливо дожидаться, пока тот дорастёт до уровня учителя и сам отыщет путь к нему. Но всё же повидаться вот так было очень приятно. Кто бы мог подумать, что Грегор — этот злобный нелюдимый мальчишка с таким пугающим даром вообще заведёт друзей! Велеслав осторожно повёл ладонью, прощупывая психическое поле ученика так, чтоб тот этого не заметил. Что ж… В душе Грегора появилось сильное чувство к женщине, забота об собственных учениках, гордость и радость от обладания всеми этими дружескими связями… но по-прежнему оставалось так много жажды любви к себе! Он как маленький ребёнок, в жизни не владевший игрушками и, наконец, получивший их, не собирался делиться. Завести друзей — это полдела, нужно ещё их по-настоящему полюбить. Собственническое чувство, ревность и страх эти дорогие связи потерять — вот, что сейчас мучило Грегора.       Велеслав улыбнулся и тяжко вздохнул.       — Грегор, — проговорил он, — когда же ты пробьёшь скорлупу своего яйца?

***

      — В конце октября только про волков и петь… — проворчал Грегор, промакивая рубашку носовым платком. Как любой чародей он был несколько суеверен. Демьян фыркнул и повесил гитару на спинку стула. Девушка в зелёном фартуке поставила на бочку перед ним тарелку с сосисками и кружку, поэтому играть следующую песню прямо сейчас он не согласился бы даже за деньги. Бреннан бережно положил свой инструмент в футляр.       — Что, господин волшебник, — спросил он у Грегора, — ещё по одной?       Грегор с энтузиазмом согласился. Сегодня им владела меланхолия, от чего не хотелось идти домой, к тому же он не мог отделаться от чувства, будто за ним кто-то наблюдает. Эту подозрительность он гнал. У него начался хороший период жизни, и этим золотым временем Грегор наслаждался, ловя каждый момент. Осенний фестиваль бывает только раз в году, компания собралась приятная, поэтому господин волшебник намеревался в этом замечательном обществе этим тёплым вечером позволить себе больше, чем обычно. Он перевёл внимательный, хотя и немного осоловевший взгляд на своего молодого друга, занятого едой.       — Ты при мне за один только вечер съел четыре брецеля, выпил четыре кружки пива, и при этом до сих пор голодный и трезвый! — воскликнул Грегор возмущённо. — Как тебе это удаётся?       — Брецели — это закуска, — спокойно ответил Демьян.       Грегор продолжал смотреть на него не без завороженности. Демьян — человек с удивительной приспособляемостью — везде сходил за своего, вёл себя с достоинством, но при этом манерам за столом его никто никогда не учил. Чародей, получивший классическое воспитание, при всякой встрече Демьяна с разными блюдами, замирал и смотрел, что же будет. Чаще всего парень не заморачивался сложными приборами и то, что можно ухватить руками, ел руками, глазом не моргнув. Вот и теперь он, вместо того, чтобы разрезать отваренные колбаски вдоль, проигнорировал нож, макнул одну из них в горчицу и просто укусил. Грегор даже вздрогнул от того, что сок брызнул во все стороны.       — Резать не пробовал? Ты выглядишь непристойно.       Демьян ничего не ответил, старательно жуя. Вернулся Бреннан и принёс для Грегора стаут.       — Хозяин, не наливай ему больше, — категорично заявил Демьян. — Чародея совсем развезло.       — Не ври! Поделись, лучше, сосисками.       Демьян очень сердито посмотрел в ответ и попытался отодвинуть тарелку, но Грегор успел насадить на вилку одну сосиску.       — Поучись манерам, пока я живой, — сказал чародей. — Нож держишь в правой руке, вилку — в левой. Да будет тебе известно, оболочку есть не нужно… Странно, что твой работодатель, даром, что граф, не научил тебя до сих пор таким элементарным вещам. Он пускает тебя к себе за стол и терпит, что ты ешь руками, как дикая выдра?       — Граф Рэнделл разрешает есть, как удобно, — нехотя возразил Демьян.       — Рэнделл, это тот, что женат на фее? — уточнил Бреннан, желая подтвердить из первых уст старый слух, который ходил по Геленбургу уже не первый месяц.       — Она сида, а не фея… — машинально поправил волшебник.       — Да не женаты они! — воскликнул Демьян. — Почему вам, городским, так дороги сплетни о вашей знати?.. Стоит мне прийти куда-нибудь, одни разговоры: Рэнделл, Розалинда, Рэнделл, Розалинда… Вам больше потрепаться не о чем?       Обычно спокойный, он становился сам не свой, едва тема беседы касалась его работодателя. Грегор насмешливо хмыкнул и похлопал парня по плечу.       — Ладно, не кипятись, дружище… Но, в чём-то ты прав. Не стоит в такой хороший вечер говорить о нечистой силе.       Демьян уткнулся в тарелку, а чародей не без удовольствия отпил пива из запотевшей на солнце кружки.       — Какой же хороший стаут тебе привозят, Бреннан! — вздохнул он.       Хозяин сдержанно улыбнулся:       — Сварен в традиции моей Родины.       — Мастер Велеслав, мой учитель, — начал Грегор, не замечая, как Демьян сокрушённо покачал головой в ответ на очередную историю про мифического учителя, виновного во всех грехах человечества, — вот он тоже любил ирландский стаут. Собственно, он и привил мне любовь к нему… Но знаете, что? Он его портил. — Грегор с чувством поставил кружку на импровизированную столешницу.       — Боже мой, — проговорил Бреннан встревожено, — каким же образом, позволь узнать, волшебник может испортить стаут?       — Я тебе скажу. — Грегор выдержал зловещую паузу. — Он наливал туда скотч. Называл эту гремучую смесь «Ирландский ёрш» и пил её пинтами. С тех пор, как я однажды напробовался этого, от запаха любого виски меня страшно воротит.       — Звучит здорово, — оживился Демьян.       — Это обычное дело, когда нужно нахлопаться, — отозвался Бреннан к ужасу чародея. — Называется «Бойлермейкер». Правда, у нас подают виски и пиво отдельно. Выпиваешь рюмку, запиваешь пивом. При желании можно и смешать. Давай попробуем?       — Давай!       — Да вы с ума сошли!       Хозяин принёс бутылку скотча и ещё тёмного пива, вылил в кружки по рюмке, и они с Демьяном попробовали «Ирландский ёрш».       — А вечер-то только начинается… — блаженно вздохнул Бреннан и отсалютовал всем гостям, что толпились на его маленькой веранде. — Счастливого кануна Дня Всех Святых, дамы и господа!       — Пошла жара… — проворчал Грегор. — Отсядь в сторонку, теперь ты воняешь этой дрянью.       — Погоди, не буянь. — Демьян ощупью пытался нашарить что-то в кармане своего жакета, висящего на спинке стула. — Сегодня же уже тридцать первое! Вот, раз ты так воротишь нос от запаха дубовых бочек, это тебе должно понравиться. Купил специально для тебя, и, знаешь ли, это очень дорогая штука.       Он протянул чародею небольшую плоскую тёмную бутылку с красивой этикеткой.       — Джин? — улыбнулся Грегор. — Ого! И правда, не из дешёвых! Элитная выпивка в подарок! Спасибо, дружище, чувствую себя польщённым.       Он смутился так, что покраснел и засуетился.       — Пожалуйста! Ты подарил мне свою крутую ковбойскую шляпу, хоть она была тебе так дорога, так что я хотел сделать ответный подарок и вот дождался повода. Завтра ведь твой…       — А можно открыть? — спросил Грегор.       — Если только Бреннан не шуганёт нас со своим с веранды.       Чародей украдкой замахнул стопку джина и вздрогнул от удовольствия.       — Какая хорошая мягкая штука, — сказал он. — Пахнет лесом, но по сути — чистый яд. Прямо как ты.       — Не знаю, что и сказать тебе на это, — безэмоционально проговорил Демьян. — О, смотри! Твоя ученица идёт.       К бару и в самом деле бодро шагала Александра Биркс — девица четырнадцати лет в светло синем форменном платье с белым передником. На самом деле учениками Грегора были её братья, сама же Александра в большей степени обучалась добросердечной Агатой Бергманн, а также институтскими преподавателями и классными дамами.       — Ага, — сказала она, улыбаясь, — фестиваль идёт полным ходом?       — Ты почему одна? — забеспокоился Грегор, запихивая дарёную бутылку в рюкзак. — Где твои подруги?       — Девочки ушли по домам, мой легкомысленный старший брат тоже исчез, когда мы всё распродали и сдали кассу. Работа сделана, теперь можно и отдохнуть!       — Ах, жалко, — вздохнул Демьян, — я тоже хотел попробовать вашу выпечку, но совсем забыл навестить вас. Могла бы припасти чего-нибудь для меня.       Александра удивлённо вскинула брови.       — Между прочим, — сказала она, — ты вчера съел весь брак, одно целенькое товарное карамельное яблочко и сказал, что у тебя нету мелочи. Гони деньги, Демьян. — Александра, вне института не стесняющаяся в выражениях, протянула открытую ладонь.       — Я заплачу песней! — Демьян схватил гитару и ударил по струнам, выдав очень жизнерадостный аккорд.       Девочка, тут же забыв о неоплаченном долге, хлопнула в ладоши и воскликнула:       — Ой, хорошо! Ещё только шесть. Ребята, вы ведь не собирались пока домой? Агата сегодня занята, она готовит кое-что особенное, так что к ужину не ждёт. — Она заговорщески посмотрела на Демьяна и постреляла глазами в сторону чародея. — Давайте немножко потанцуем! Демьян, господин Бреннан, — попросила она, — сыграйте джигу!       — Желание дамы — закон, — проговорил Бреннан, берясь за скрипку. Уж кого-кого, а его сыграть джигу два раза просить было не надо. Пасмурное лицо бармена удивительным образом не сочеталось с теми весёлыми мотивами, что он извлекал из скрипки, но, должно быть, эта музыка и составляла его таинственную кельтскую душу.       Александра получила в свои юные года довольно скомканное домашнее образование, однако, попав в институт, приобрела не только ужас перед экзаменами, опыт суровой муштры, но и замечательную отдушину — девиц там обучали танцам. Сначала и это у неё получалось неважно, но упорство и помощь Агаты взяли верх, и теперь она плясала при любом удобном случае, не боясь, что её увидит какая-нибудь классная дама. Александра первой выскочила на открытой участок мостовой и закружилась, длинным подолом поднимая палые листья и смеясь от совершенно бестолковой радости. Волосы у неё быстро растрепались и теперь летели по ветру и горели в розовом свете, как пожар.       Грегор смотрел, как она резвится, но думать мог только об уроках танцев в большой гостиной Агаты, о том, как Агата садится за фортепьяно, держа свою стройную спину безупречно ровно, как её руки порхают над клавишами, а за тёмными ресницами не видно глаз.       — Чёрт побери, теперь я и правда пьян, — проговорил он сокрушённо. — И как теперь в таком виде вообще домой показываться? Агата хорошая квартирная хозяйка, но она об одном предупреждала — не заявляться в нетрезвом виде.       — А я нормально, — отозвался Демьян, в самом деле глядя абсолютно ясным взглядом, отчего чародею даже стало досадно. — Если хочешь, не пойдём сразу домой, а погуляем ещё немножко по округе.       На том и порешили.

***

      Айзек поправил на плече ремень арбалета и перевёл дух. Он только что выбрался из овражка на пригорок. По ту сторону холма простёрся живописный пригород весь в золотой закатной пыли под своими красными черепичными крышами. Позади послышалось шуршание, Айзек снова тяжко вздохнул и обернулся. Трезор — каштанового цвета английский кокер-спаниель — с виноватым видом стоял на тропинке и робко помахивал хвостом. Сердце лесничего сжалось от боли, но только на мгновение. Скоро изнутри он снова не чувствовал ничего, кроме тишины, как если бы в пустой замусоренный колодец бросили камень.       — Уходи, Трезор, — сказал он, сам удивляясь глухости своего голоса. — Я не на охоту иду, а в патруль. Буду выслеживать браконьеров, понял? Ты мне их всех распугаешь. Когда он заговорил таким мёртвым тоном, собака поняла это превратно — раз он не кричит и не ругается, значит, всё в порядке. Трезор подбежал ближе, очень радостный. Айзек только горестно прикрыл глаза.       Он неоднократно пытался прогнать собаку, но всякий раз ему делалось невыносимо совестно. Трезора уже бросил предыдущий хозяин. Так, собственно, пёс к нему и прибился. Поначалу Айзек даже обрадовался внезапной компании Трезора, потому что с ним в доме теперь было не так пусто и одиноко, и в присутствии этой живой души от него отступал жуткий гнетущий страх, что преследовал по пятам. Но… собаку необходимо куда-то пристроить и поскорее. Собака ни в чём не виновата.       Он брёл, бесшумно ступая по светло-охристым резным листьям, между частых дубов, семьёй поселившихся на этом пологом холме. Вечер был тихий и безветренный, но туманная полоса на западе грозилась ночной непогодой. Айзек и не сомневался, что ночь будет бурной и неспокойной. Самая чёрная ночь в году, когда вся нечистая сила начинает буйствовать, не может быть иной. Он так же знал, что с ним ничего не случится, по крайней мере, точно не сегодня. Они будут его мучить, но убить — пока не убьют. Им доставляет куда больше удовольствия наблюдать, как он сам изводит себя подозрением и страхами. Они знают, что даже если он отважится рассказать всё людям — ему никто не поверит.       Тут его чуткий слух уловил человеческую речь. Говорили женщины, очень близко, но лесничий не видел их, пока не поднял голову. На горизонтально вытянутой ветке могучего старого дуба, непринуждённо, как на тротуаре, стояли две ведьмы и оживлённо беседовали.       Айзек привалился спиной к дереву и замер. Испуг, опять же, очень недолго колыхал озеро его эмоций. Айзек давно заметил, что с каких-то пор все чувства сильно притупились в нём. Вот и теперь он просто стоял, надеясь, что дьявольские отродья его не заметят, но они заметили Трезора, снующего кругом и шуршащего листьями. Одна из них была высокой дамой, одетой в синее платье и чёрную шаль. Волосы, аккуратно зачёсанные назад, лежали в пучке. На ней, как и полагается слуге дьявола, не знающему приличий, не было ни чепца, ни шляпы, хотя она казалась очень важной и точно была старше своей спутницы. Вторую ведьму Айзек даже знал, хотя до сегодняшнего дня только подозревал в сделках с Сатаной. Это была Люцерна Наэ, живущая на соседней улице. А ведь ходит по воскресеньям в церковь, чертовка! Хотя, все они в католическом приходе хороши.       Старшая ведьма перевела на Айзека взгляд своих больших глаз, красивым чёрным глянцем похожих на ягоды паслёна. Лесничего так и пригвоздило к земле. Она посмотрела, будто проникая в душу, и неожиданно слегка поклонилась. Наэ тоже повернулась к нему.       — А! — сказала она, — это же всего лишь сумасшедший лесник. С тех пор, как жена бросила его, он стал совсем плох… Погодите-ка. Он что, нас видит?       — Будь вежлива, Люцерна, — проговорила старшая. — Посмотри внимательно. Люцерна послушно вперила в оцепеневшего Айзека взгляд, прищурилась и даже подалась вперёд.       — Что я должна увидеть, госпожа наставница?       — Внешность бывает обманчива, но в этом случае внешность удивительным образом совпадает с содержанием.       Лесничий раньше испытал бы досаду, что о нём говорят так самодовольно и отстранённо, как о каком-то верстовом столбе, но теперь ему было всё равно.       — Разве ты не замечаешь? Это не просто охотник. У него есть нож, есть арбалет, даже охотничья собака есть. И именно сегодня, в такую священную ночь, его понесло патрулировать лес, чтобы уберечь зверей от браконьеров.       Люцерна выпрямилась, её лицо приобрело вдруг скорбное, но то же время торжественное выражение.       — Ах, вот почему он стал нас видеть… — проговорила она и подобрала юбку в реверансе. — Извините за дерзость.       — Пора, — проговорила старшая, — счастливого Самайна, господин Охотник.       Они обе ещё раз коротко, но со значением кивнули ему, снялись с ветки и поплыли над вершинами дубов, как две большие странные рыбы.       Айзек выдохнул и перекрестился. Что-то подсказывало ему, что сегодня он ещё много чего странного увидит.

***

      Агата совсем выбилась из сил, пока добралась до своей улицы. В городе она обнаружила, что каким-то образом потратила почти все деньги, так что на извозчика ей не хватило, а трамвай в пригород не ходил. Пришлось идти пешком. Солнце ещё не село, но пустые аллеи родного жилого района, сплошь закованные в чугунные ограды частных садов, казались довольно неприветливыми, отчего Агата всё прибавляла шаг. К счастью, повернув за угол, на мостике через ручей она увидела знакомого. Это был Себастьян — егерь. Агата не единожды заказывала у него дичь и для собственного хозяйства, и при организации общественных обедов, к тому же он был хороший друг многих её жильцов.       — О, Себастьян, — озабоченно проговорила Агата, подавая руку, — как ваше драгоценное здоровье?       Он переживал не лучшие времена, что сказывалось на внешнем виде: здоровый дюжий мужчина что-то около тридцати-тридцати пяти годов сейчас был необычно бледен и имел чуть ли не чёрные круги под глазами. Себастьян поздоровался с искренней радостью, но улыбка получилась тусклой.       — Не скажу, что сильно хорошо, госпожа Бергманн, — честно признался он. — Вот, вышел подышать свежим воздухом… А вечером закроюсь дома до самой утренней службы.       — Вам разве можно так далеко гулять? — Агата вдруг вспомнила, что именно говорили ей очевидцы того ужасного случая, в котором егерь и пострадал. — Неужели раны от укусов уже затянулись?       — О! — Себастьян потёр плечо и махнул рукой, — это ерунда, на мне всё заживает, как на собаке. Одна беда — я тогда потерял много крови. Доктор говорит, что теперь у меня дефицит железа.       — Пойдёмте. Проводите меня до дома, — предложила Агата, — а я вам за это дам яблок. У нас они в саду грудами валяются, я не успеваю их сушить, так что приходится сваливать на компостные кучи… Вам хоть польза будет.       Себастьян покладисто согласился и взял Агату под руку.       — А где Трезор? — спросила Агата весело, спохватившись, что не видит этой красивой кудлатой собачки, что вечно крутилась у ног егеря.       Себастьян помолчал, прежде чем ответить.       — Знаете, — сказал он, — так ведь Трезор не моя собака, а казённая. Он тоже работает при геленбургском лесничестве. Сейчас я в отпуске, так что Трезора, наверное, приставили к другому егерю.       — Вот как! Я и не знала.       Некоторое время они шли молча, только Себастьян всё вздыхал.       — Агата, — вдруг проговорил он задумчиво, даже не замечая своего невольно фамильярного обращения, — вам когда-нибудь… приходилось терять друга? Не в смысле, когда кто-то умирает, а… когда понимаешь, что близкий вдруг становится чужим.       Агата озадаченно нахмурилась собственным мыслям, и глаза у неё стали печальные.       — Да, — ответила она. — Знаете, я попала в странную историю… Я воспитываю троих подростков, и это не мои дети. Моя давняя подруга — их мать — больше не может о них заботиться. Она не может заботиться даже о себе. Но дружба наша ушла задолго до того, как с ней случилась беда. Просто… Как это происходит? Может быть, это ненастоящая дружба была, раз такие вещи, как время и расстояние смогли свести её на нет? А может, не в них было дело. Когда знаешь человека с самой юности, поневоле помнишь, что он был свидетелем всех твоих глупостей и ошибок, и в общении возникает неловкость. Общаешься всё реже и реже — и вот вы уже приятели, а не друзья. Может, так это случается? Ох, что я несу? — Агата смущённо засмеялась и постучала себя пальцами по лбу. — Вы ведь не об этом спрашивали!       — Нет-нет, — отозвался Себастьян поспешно, — именно об этом. Только… что, если друг отстраняется из-за того, что ты сам изменился. Изменился так сильно, что, если попытаешься объяснить это, друг не сможет тебя принять.       — Разве можно так сильно поменяться? Хотя… Наверное, можно. Но, если этот человек и правда вам друг, нельзя скрывать от него правду. Ведь на то друзья и даны, чтобы делиться тем, что глубоко в душе. Это и есть дружба — сердечные отношения.       — А если он не захочет, чтобы я делился?       — Тогда разве можно называть этого человека другом? — проговорила Агата и растерянно заглянула Себастьяну в глаза.       Он поправил козырёк кепи и отвёл взгляд.       — Даже и не знаю. Дружба такая сложная штука! И почему человеку нельзя быть просто одному?       Озадаченная Агата поняла только, что у него, видно, приключились какие-то серьёзные проблемы на работе. Нужно будет пораспрашивать об этом Грегора, если только он в курсе… Хоть понурый вид егеря заставлял переживать, сама она допытываться из деликатности не решилась.

***

      — Хотите покажу кое-что волшебное, детишки? — проговорил Грегор, потирая руки над разложенными в костровище ветками.       Александра захлопала в ладоши и приготовилась смотреть во все глаза. Демьян загородил её собой.       — Ой, отойди подальше, знаю я это его волшебство… Сейчас так жахнет — мало не покажется. Я прошлый раз чуть не остался без бровей.       — Мне обиден твой скепсис, — язвительно, но не без самодовольства заметил волшебник, щёлкнул пальцами, и в этот же миг над сухим хворостом поднялось спокойное и сильное пламя. — Я сладил с элементалем огня. Ясно?       — О, Боги, он научился разводить костёр! Я бы с таким же успехом применил пучок сухой травы и спички.       — А если бы у тебя не было спичек, и не было бы поблизости чародея, чтоб ты делал, мальчишка? — возмутился Грегор, усаживаясь возле костра на бревно. — Применил бы трение, как наши дикие предки? С другой стороны, учитывая, что ты всё детство провёл в лесу, питаясь сырыми белками, ты бы и этого не смог.       — Ты ел сырых белок? — удивилась Александра.       — Да с чего бы вдруг? — не меньше удивился Демьян. — Я их жарил. Ох, Гриша, — сказал он, тоже садясь и по привычке доставая гитару из чехла, — и почему только ты, когда выпивший, становишься таким ехидным?       Он провёл пальцем по струнам и пропел:

      — Я по характеру злой, моё стремление — власть! Во мне горячая кровь, во мне свирепая страсть! Я хочу, чтоб видя облик мой, все меня обходили стороной. Чтобы сразу понимали, кто я в душе такой!*

      — Да-да, — чародей саркастически покачал головой. — Я злодей, очень смешно… Зато, в такие моменты мой вечно траурный облик сразу сочетается с характером. Что внутри, то и снаружи, и никакого обмана.       К костру по узкой тропинке меж кустов поднялся молодой человек в гимназической форме — это был Алексей, старший брат Александры. При чём шёл он со стороны реки, а не со стороны города.       — Где ты был? — спросила девочка.       Алексей не ответил. Он забрался на пень — самую высокую точку этой горки, и постоял так, просто спокойно осматривая окрестности. Внизу под холмом лежали сады и виноградники, справа на соседнем пригорке ярко желтела кленовая роща, что подбиралась вплотную к отдалённой части Агатиного сада. В сумерки с этого места можно было даже различить крошечную золотую точку — окно кухни их дома. Алексей машинально пошарил в нагрудном кармане, но ничего не достал.       — Ах, да можешь курить, — устало проворчала Александра. — Это уже давно ни для кого не тайна.       Алексей сел на свободное место и положил на землю свою фуражку, которую до сих пор нёс в руках.       — Ой, каштаны! — Александра тут же начала обдирать с довольно крупных каштанов их зелёные ворсистые оболочки.       — Где ты был? — повторил вопрос Грегор.       Парень достал из костра тлеющую ветку и прикурил.       — Я ходил к болоту, — сказал он. — Хотел увидеть призрак. Но при свете дня призраки не появляются, а остаться в хэллоуиновскую ночь в лесу я труханул. Ты же знаешь, я жуть как боюсь всякой мистической дряни, потому и заставляю себя специально её видеть. Тогда, если кто выскочит на меня, я уже так не испугаюсь. Логично?       — Логично, — согласился чародей. — А что за призрак?       Алексей поворошил горящие дрова палкой, чтобы побыстрее прогорели угли.       — Я так понимаю, это была не шутка, что Агата сегодня к ужину нас не ждёт, так? Вы поэтому тут сидите?       — Нет, мы тут сидим, потому что сегодня надо рассказывать истории у костра, — возразила Александра, стряхивая с колен шелуху, и обратно натягивая перчатки. — Рассказывай ты первый. Мне кажется, про призрака будет не так страшно…       — Ну, это известная местная страшилка, — начал парень лениво, — вы, наверное, тоже её знаете. Двое друзей шли ночью по лесной дороге и встретили разбойников. Те обобрали путников до нитки и уже хотели их обоих прирезать, как один стал очень умолять сохранить ему жизнь. Тогда атаман дал ему нож и сказал: «Хорошо. Если своими руками убьёшь друга, тогда сам будешь жить».       Александра тихо ахнула.       — И?       — И парень тот убил своего друга, но за такой отвратительный поступок атаман велел его связать как следует и бросить в тот же овраг, куда кинули мёртвое тело. Чтобы он мог смотреть своему товарищу в лицо, пока умирает от голода и жажды. Или от диких зверей.       — Какой ужас!       — Говорят, это было на участке Западного тракта, где болото подступает почти к самой дороге. Раньше лес стоял ближе к городу, и на месте вон того посёлка на берегу была сплошная глухомань. Ещё говорят, что призрак того злодея до сих пор бродит по болоту и заманивает путников трясину.       — Если это правда, — сказал чародей, — то надо бы мне наведаться туда и упокоить его.       — Зачем? — удивился Алексей. — Разве это не его наказание за вероломство — шляться в виде призрака? К тому же он тут вроде городской достопримечательности.       Грегор нахмурился.       — Ликвидировать злую нежить — это мой долг, знаешь ли. Духи убийц создают на местности неблагоприятную обстановку.       — Хорошо, пожалуй, это сойдёт за страшную историю, — сказала Александра и осторожно подвинула каштаны поближе к углям. — Кто следующий? — Заметив, что Демьян с готовностью зашевелился, она умоляюще сложила руки. — Ой, только, пожалуйста, Демьян, давай что-то не очень страшное… Ты всегда рассказываешь такие страсти про всякую нечисть, что у меня от твоих баек кровь стынет в жилах, и я потом спать боюсь!       Парень вздохнул и задумчиво постучал пальцами по корпусу гитары.       — Не очень страшное?.. Ладно. Расскажу ещё одну местную легенду, а уж страшно или нет, вы решайте. Жил-был один охотник, про которого говорили, что он очень скор на расправу. Вот настолько он был решителен, что к нему даже соседи ходили со своими тяжбами — думали, раз человек так быстро принимает решения, то и ошибаться не может, и он этим очень гордился. Говорят также, что гордыня — первая причина падения, и история нам это проиллюстрирует. Была у охотника семья, хозяйство и верный помощник в ремесле — огромный лохматый пёс, очень свирепый. И вот, значит, в один злополучный день охотник услышал крики и неразбериху во дворе, прибежал посмотреть, что за шум, и увидел: его единственный сын лежит на земле с разорванным горлом. Охотник взял в доме ружьё, и тут ему навстречу выскочил его пёс, а морда у него вся окровавленная. Ну, охотник тот и застрелил пса на месте, и только потом увидел, что в дальнем конце двора, ближе к лесу, валяется загрызенный волк. Когда охотник понял, что в один день потерял ребёнка и ни за что убил лучшего друга, он не выдержал такого удара, начал горько пьянствовать, а потом шёл мимо большого дерева, увидел крепкую ветку, да и вздёрнулся с горя.       — И что, — спросил Грегор, — говорят, призрак его до сих пор бродит по Стромвальдскому лесу и жалеет о поспешных решениях?       — Ты и сам не хуже меня знаешь — Охотник в самом деле бродит по лесу, — серьёзно проговорил Демьян. — Страх этой истории в том, что я знаю тот дуб, на котором бедолага повесился. Там до сих пор виден обрезок верёвки.       — Да ты что! — тихо воскликнула девочка, готовая верить любой ерунде, рассказанной с достаточно авторитетным видом.       Чародей улыбнулся.       — Ну, — сказал он, — может, и жил тут такой охотник, но вот то, что именно он стал мифическим «Хозяином Леса» — это уже фольклор. Почему на дубе висит какая-то старая верёвка, мы не знаем. Зато знаем, что все местечковые байки подобного рода удивительным образом перекликаются с архетипическими легендами о богах. Конкретно эта — с мифом о жертвоприношении Одина. Скандинавы были мореплаватели и очень оголтелые воины с откровенным культом смерти и загробного существования. Поскольку Один — их верховное божество — принял добровольную жертву, проведя несколько дней в подвешенном состоянии на мировом древе, они приносили ему жертвы через повешение.       — Человеческие? — уточнил Алексей.       — И человеческие и жертвы в виде животных. Теперь это звучит жутко, но раньше менталитет людей был несколько другим. Умереть ради своего божества считалось большим почётом.       — А вы же, парни, вроде как, тоже какие-то язычники? — Алексей вопросительно уставился на Демьяна. — Уж ты-то точно.       Демьян указательным пальцем приподнял край своей стиляжной шляпы, исподлобья поглядел на мальчишку и спокойно проговорил:       — Если бы мы приносили в жертву людей, думаешь, я бы тебе рассказал об этом?       — Какой же ты жуткий! — Алексей махнул рукой. — Даже и знать не хочу.       Демьян расхохотался, чародей фыркнул, насмешливо глядя на детишек.       — Хотели же испугаться как следует? — Демьян отложил гитару в сторону, поднялся со своего места и посмотрел на запад. — Грегор, смотри, солнце почти скрылось…       Чародей тоже встал и посмотрел на горизонт. Ярко алый, чуть искажённый диск наполовину погрузился в серую мглу далёких ещё, но неприветливых туч.       — В старой кельтской традиции считается, что сегодня рождается бесплотный дух нового года, верхом на олене выходя из подземных глубин, — произнёс чародей. — Но старое Солнце умирает, это последние его лучи. До самого декабря, ребята, не согретые его лучами, мы будем совсем беззащитны перед всякими мрачными тварями и блуждающими духами. В самые лютые морозы, долгими зимними ночами, мы останемся только с тем, что успели запасти за лето, и сможем рассчитывать, только на тепло друг друга… Попрощаемся с его светом!       Грегор поднял вверх руки и замер, ладонями ловя последнее тепло. Демьян тоже сделался необычно серьёзным и снял шляпу. Ветер тронул его взлохмаченные каштановые волосы, которые в последнее время так отросли, что на затылке уже лежали не хаотичными вихрами, а начали закручиваться в кольца. Парень тоже поднял руки и встал рядом с волшебником, Алексей снова взобрался на пень. Александра, сначала замешкавшись, последовала их примеру, торопливо протягивая ладони к солнцу. Уже только самый краешек диска, малиново-алый, и такой слабый, что на него можно было смотреть прямым взглядом, блестел над краем тучи. Александре вдруг стало грустно и страшно. Она вспомнила, как давно не видела мать, что доктор всё реже и реже разрешает её навещать, и что, быть может, не так много времени осталось до того раза, когда визит к матери окажется последним.       — Прощай… — прошептала она и схватила Грегора за лацкан пальто.       Будущее вдруг показалось таким пугающим, что нестерпимо захотелось, чтобы время замерло, и грядущие тяготы никогда не пришли. Боже мой, подумала девочка в который уж раз, ведь они остались бы совсем одни, если бы не Агата и Грегор! Особенно Грегор. Александра не могла представить такой ситуации, на которую у волшебника не нашлось бы ответа. Его авторитет довольно скоро стал неоспоримым, а мрачная аура не какого-нибудь, а тёмного чародея делала его в глазах детишек крутым невообразимо.       Грегор покосился на Александру.       — Ты ведь в курсе, что утром оно снова взойдёт? — спросил он.       — О, боже мой, Грегор, я же не маленький ребёнок! — Александра шмыгнула и быстро вытерла слезу перчаткой.       Тут на уровне колена кто-то с сопением и фырчанием осторожно потрогал её. Она обернулась. Это оказался коричневый спаниель.       — Собачка… — проговорила она и вздрогнула.       Возле костра стоял незнакомый человек в чёрном дождевике поверх егерской формы.       — Вот и всё, — сказал незнакомец, — теперь дотянуть бы до Рождества… Привет, Демьян. Что, ребята, празднуете канун Всех Святых?       Демьян недоумённо нахмурился, подошёл и подал лесничему руку.       — Айзек, куда это вы, ради всех Богов, намылились на ночь глядя?       Лесничий не ответил, блуждая по компании у костра довольно растерянным взглядом. Демьян пожал плечами и всех представил друг другу.       — А! Вы тот самый чародей, — сказал Айзек, крепко стискивая кисть Грегора. — Себастьян, мой коллега, мне о вас рассказывал. Это хорошо, что в наших краях поселился ещё один волшебник. Вы… вы спасли Себастьяну жизнь. — Как бы задумавшись, он продолжал потряхивать чародею руку, глядя при этом в глаза.       Грегор очень напрягался, когда незнакомые люди заговаривали о искусанном охотнике. Он не всегда понимал, знают ли они, какой именно волк напал на Себастьяна, и, поскольку сам дал обещание на этот счёт не распространяться, всегда старался уйти от темы. Вообще было бы крайне нежелательно, если широкой общественности вдруг станет известно, что волки-оборотни — не бабкины сказки, а неприглядная реальность. О тайне Себастьяна не знали даже домашние Грегора, а что до этого странного лесничего… Чародей бегло осмотрел его. Вид у него был какой-то потерянный из-за то ли болезненно сведённых, то ли нахмуренных бровей. Из себя он был зрелый мужчина, крепкий по требованию профессии, но скорее сухопарый по природной комплекции. Недельная щетина на впалых щеках отливала сединой, хотя в пшеничного цвета волосах, завязанных в хвост, седины совсем не наблюдалось. Слегка испуганные глаза его были настолько светло-карими, что в сумеречном свете казались золотыми.       Грегор улыбнулся и мягко высвободился из рукопожатия.       — К счастью, моих медицинских навыков оказалось достаточно, чтобы вовремя остановить кровь, — сказал он. — Вашему коллеге несказанно повезло…       — А этого бешеного волка так и не поймали, — сказал Айзек таким тоном, будто его спрашивали. — Он ушёл с нашей подведомственной территории в соседнее княжество. — Он посмотрел на Демьяна. — Теперь о его судьбе у твоего батюшки надо спрашивать, он у вас там главный по зверям.       — Я с папашей не общаюсь, — угрюмо отозвался парень. Он уселся на бревно и помогал Александре почистить потрескавшиеся каштаны — она сама больше отвлекалась на то, чтобы чесать Трезора за ухом.       — Ребята, нравится собачка? — спросил лесничий. — Хотите его себе взять?       — Как же вы будете охотиться без собаки? — удивился Алексей.       Айзек снял с плеча арбалет и устало присел.       — Я ведь лесничий, а не егерь, — сказал он, — я больше слежу за порядком, чем беру заказы на дичь. Да и не охочусь я на птицу, в моём промысле такая собака, как Трезор, без надобности.       Александра неуверенно посмотрела на Грегора. Незваный пришелец её явно пугал. Она поёжилась в своём тонком осеннем пальтишке. После заката поднялся несильный, но довольно прохладный ветер, огонь начал гудеть и подвывать.       — Вам не пора домой? — сказал Грегор. — Мне кажется, страшных сказок вы на сегодня довольно наслушались. И потом, вашему младшему дома одному скучно.       — О, ему не скучно, — протянул Алексей, впрочем, поднимаясь на ноги и потягиваясь, — ему вообще не бывает скучно. Говорит, что не замечает, как время летит в блаженном одиночестве. Единственно что, малой жалуется, что тебя почти не видит. Грегор… — Алексей посмотрел на чародея несколько обеспокоенно. — …вы уж сегодня постарайтесь прийти ночевать домой, хорошо?       — Не так уж часто я ночую вне дома, — проворчал чародей.       Дети попрощались со всеми и побрели по тропинке вниз.

***

      — Я… я не помешал? — неуверенно проговорил лесничий, как бы очнувшись от своих мыслей.       — Нет, что вы! — Грегор посмотрел по сторонам. — Собственно, мы сами виноваты, что расположились на тропинке. Но, по ней обычно мало кто ходит.       Айзек странным жестом взялся за голову, будто она у него была слишком тяжёлая.       — Айзек, у вас всё нормально? — спросил Демьян. Он стоял с руками, засунутыми в карманы, и тревожно хмурился.       — Нет, — ответил лесничий. — Я бы не сказал, что у меня всё нормально, парень… Я хоть и шёл в лес, но одиночества не искал. Хорошо, что я встретил именно вас сегодня.       Он поднял глаза и снова внимательно осмотрел случайных собеседников, словно решаясь открыть им сердце.       — Чародей и сын волшебника, да? Думаю, сам Господь направил меня к вам сегодняшним вечером. Церковь Лютера, как и любая христианская вера, осуждает ведовство и волхование, но ничего не имеет против просвещения. Вы, господин чародей, человек учёный, а твой, Демьян, достопочтимый отец не раз доказывал мне, что знает о лесе и его обитателях в разы больше, чем самый опытный лесничий… — Айзек запнулся, будто его речь наткнулась в уме на тяжёлую мысль. — Что я хочу вам сказать? Я не знаю, в курсе вы или нет, может быть, вы даже часть этого заговора, но мне плевать! Я должен рассказать хоть кому-то, чтобы хоть кто-то, хоть одна живая душа разделила со мной тяжесть догадки, иначе я свергнусь с ума.       Лесничий нервно сцепил руки в замок и закрыл глаза.       — Не горячитесь так, Айзек, — заговорил Грегор мягко, но решительно. — Я выслушаю всё, что вы считаете важным сказать. Уж поверьте мне, — он усмехнулся, — какой бы мрачной ни была ваша тайна, волшебник видал вещи и пострашнее.       Айзек продолжал сидеть со стиснутыми руками, и в них опытный взгляд волшебника уловил нехороший тремор. Грегор вынул дарёный джин, отвернул крышку и протянул бутылку лесничему. Тот принял, посмотрел невидящим взглядом, глотнул довольно машинально и очнулся, только когда алкоголь обжёг горло. Он выдохнул и вернул бутылку. Грегор глотнул тоже, чувствуя, как поздний октябрьский вечер пробирается под пальто холодными пальцами, и передал бутылку Демьяну. Демьян от крепкого джина даже не поморщился, будто хлебнул чаю, а не сорокаградусного спирта.       Но тут Айзек произнёс то, что обоих его слушателей заставило вздрогнуть.        — Себастьян Хансон, егерь из нашего лесничества — оборотень.       Первый сильный порыв ветра поднял из костра целый рой искр. Дрова затрещали.       — Две недели назад он убил пятерых охотников. Тела нашли разорванными и частично съеденными.       Грегор бросил на Демьяна вопросительный взгляд: не слыхал ли он про это? Парень в ответ растерянно пожал плечами.       — Погодите, — сказал чародей лесничему. — Было ещё одно нападение? Почему в городе не слышно про этот случай?       — Лесное хозяйство решило замять дело, оттого и огласке не предало. Сейчас сезон, не хотелось бы отпугнуть желающих поохотиться от геленбургских угодий, мы ведь много получаем с лицензий на отстрел. В лесничестве никто так и не понял, что тут происходит на самом деле. Никто, кроме меня… Двое убитых были новыми сотрудниками, трое других — обычные любители, приезжие мелкие буржуа. Себастьян должен был сопровождать их от кордона до промысловой избушки и организовывать охоту. Позже он сказал, что утром довёл группу до места, оставил их и вернулся в город, почувствовав нездоровье, но я-то знаю, что он оставался там до ночи. Я знаю.       Грегор прищурился.       — Почему вы подозреваете Себастьяна? Откуда такая уверенность?       Айзек прищурил свои золотистые глаза в ответ, глядя через пламя костра. Грегор невольно передёрнул плечами. Ему показалось, что взгляд этот пронизывает насквозь.       — Вы тоже знаете это, — проговорил Айзек уверенно и задумчиво умолк.       — Не важно… — начал он снова, приведя беспокойные мысли в порядок. — Вы добросердечный человек, господин волшебник, как и все люди, стремящиеся к знаниям. Знаете поговорку: «Ученье — свет, не ученье — тьма»? Ха-ха!.. — Айзек печально усмехнулся. — Наверняка вы всем сердцем желали сохранить Себастьяну жизнь, и даже знание, что он превратится в чудовище не смогло остановить вас. Вы дали ему шанс, поверили в него… Вы ошиблись. Но правда куда масштабнее и страшнее, чем вам кажется. Я расскажу, и тогда вы меня поймёте.       Грегор не стал пытаться прерывать его. Несколько лихорадочный вид лесничего заставлял задуматься о нервном расстройстве, и, быть может, выговориться — стало бы для него лучшей терапией.       — Волков бояться — в лес не ходить — это не про меня, — сказал Айзек. — Как ни велик мой страх перед волками, ходить в лес — моя работа. Я добываю крупного зверя: кабана, оленя, но доводилось мне охотиться и на волков. Теперь… до некоторых пор, они не представляли большой опасности, во многом благодаря нашей службе, но в последнее время волки в Стромвальдском лесу здорово расплодились. В прошлом году нападали обкрадывали фермы даже летом. Волк — очень опасный зверь. Они разговаривают между собой, общаются посредством воя. Я могу понимать их язык. — Айзек серьёзно покивал, даже не допуская мысли, что собеседники могут усомниться в его словах. — Раньше я думал, что это потому, что они очень умные. Я не знал, что большая часть волков в лесу — это люди.       — Что? — Грегор так удивился, что не смог сдержать усмешки.       — Вижу, что это для вас открытие, — спокойно продолжал Айзек. — В этом нет ничего смешного. Каждый католический приход Геленбурга — сплошь волки-оборотни. И, наверняка, каждый епископ в этой Богом проклятой церкви, во главе со своим Папой-Антихристом, говорю я вам! Я видел их нечестивую мессу, что проходит не только в храме, но и в тёмном лесу по ночам. И они видели меня.       — Что вы видели?       — В начале октября я припозднился, когда совершал обход своего участка. Ночь опустилась незаметно, но я знаю каждую кочку на маршруте и привычен к прогулкам по темноте. Однако в ту злополучную ночь нелёгкая сбила меня с пути, и я вышел в места мне совершенно незнакомые. Честно говоря, до сих пор затрудняюсь найти ту самую поляну, что, я понимаю, не играет в пользу достоверности моего рассказа, но, Богом клянусь, я видел всё это так же ясно, как вот сейчас вижу вас.       В свете звёзд на большой поляне собралась огромная стая волков, которых я по началу из-за деревьев принял за гурт овец. Да-да… — он покивал своим мыслям. — Даже пастух у них был. Посреди поляны на возвышении стоял человек в одеждах священника и вёл проповедь, все волки смирно, как псы, слушали его. Движимый не столько любопытством, сколько ужасом, я стремился рассмотреть эту сцену ближе, забыв даже о страхе, и, когда я оказался в тени ближайших деревьев, я смог рассмотреть, что у священника — волчья голова. Он и двое других волков, таких крупных, каких мне видеть ещё не доводилось, начали вскоре проклинать кого-то за неосмотрительное поведение. Я вслушался. Они говорили о нападении на охотника. Имён они не называли, но я понял, что говорят о Себастьяне Хансоне. Говорят, страшные вещи… Что в позднем возрасте «обращённый» или погибнет, или превратится в чудовище, более кошмарное, чем бешеный волк… Опомнившись, я распрощался с жизнью, — не было шанса, что я останусь незамеченным, подкравшись к нечестивому сборищу так близко, и верно — двое человек, подошедших совершенно бесшумно, окликнули меня. Да, они были в облике человеческом, но, к счастью, лиц их я в темноте рассмотреть не смог. Они велели мне уходить и забыть о увиденном… Будто это возможно. Так-то, господа… — Айзек сделал руками беспомощно-растерянный жест. — Я хожу по городу, смотрю людям в глаза, и не знаю, кто они такие на самом деле. Там было больше сотни этих… этих существ, и они видели меня, чуяли меня, и, конечно, запомнили мой запах. Теперь они размышляют, убить ли меня или оставить в живых, и как долго они будут размышлять, когда и как нападут… ничего этого я не знаю. Я знаю, что Себастьяну больше не могу доверять, что он… Что он теперь такое? Почему те твари были так встревожены? Как мне жить, зная столь ужасную правду о человеке, что был моим лучшим другом?       — Был? Он всё ещё жив, — проговорил Грегор. — Он выжил, и теперь ему очень непросто. И, ради всех Богов, в чём виновны католики?!       — В чём?.. — сдавленно проговорил Айзек, снова берясь за голову, — мало того, что их власть — власть Антихриста? Господин чародей, не в обиду сказано, лучше быть язычником, чем католиком. Я… я знаю, что Себастьян не виноват. Не его вина, что оборотень напал на него. Но он, зная, что опасен, взял на себя ответственность за людей и погубил их. Если всё, что я сказал — правда, а не мои сумасшедшие бредни, то я больше не смогу подать ему руки!       Он приложил руки ко лбу, как бы одновременно и претерпевая боль, и пытаясь закрыть лицо.       Грегор размышлял. Стоило ли пытаться переубедить человека, у которого в голове уже выстроилась теория, для него неоспоримая? Рассказ Айзека действительно мог показаться пугающим для обывателя, но некроманта не сильно впечатлил. Кое-что новое для себя Грегор, конечно же, почерпнул, например, он до сей поры не знал, что община оборотней на этой территории настолько многочисленна. Вот что действительно пугало, так это нешуточное нервное напряжение в бедном лесничем. Потрясения, что накладывались одно на другое, грозили сломать этого человека.       — Простите меня, — проговорил Айзек. — Я не должен был посвящать в эту опасную тайну людей, мне почти незнакомых. Я не должен был позволять себе такую слабость, но… Слишком резко изменяется всё вокруг. Я привык, что события жизни неторопливы, как смена времён года, но вдруг невзгоды навалились на меня разом, и я уже даже не знаю кто я сам. Словно меня вышибло из седла на очередном резком повороте, и с тех пор я наблюдаю своё тупое тело со стороны. Не знаю, что я говорю такое!.. Так долго всё было незыблемым, и так внезапно всё встало вверх дном… будто я попал ногами в силок, и мир перед глазами перевернулся. — Айзек потёр глаза ладонями и глухо добавил: — Я очень устал.       Чародей снова протянул ему бутылку, и Айзек снова, обнаружив в руке холодное стекло, машинально глотнул. Алкоголь не притуплял душевной боли, наверное, только поэтому он не имел пристрастия к выпивке и не спился. Но несколько глотков джина сделали своё дело. Ум оживился. Айзек начал вспоминать всё, что с ним приключилось. Жизнь меняла сцены, как цветные диапозитивы в проекторе, пластинку за пластинкой.       На одной картинке Рене ни с того ни с сего собирает вещи и уезжает обратно к матери в Камышное, после стольких лет в месте. Она говорит, что ей осточертело, что он бродит сутками и неделями по лесу, а дома разговаривает с птичками и пчёлами на огороде, как какой-нибудь блаженный. Он остаётся один — растерянный дурак. На другой он в окружении сослуживцев и начальства осматривает полусъеденные человеческие тела и не может понять решительно ничего: так не действует ни один из известных крупных хищников. Волк разрывает горло или вцепляется в конечности. У трёх из пятерых найденных тел напрочь оторваны головы, у других изуродованы лица, один бедолага выпотрошен, разодран чуть ли не пополам. Взгляд падает на Себастьяна. Тот серый как полотно и выглядит похмельным, хотя все знают его трезвенником. Он не понимает, что случилось и шокирован не меньше других. Один только Айзек знает правду и видит за напускной искренностью Себастьяна такую дьявольскую ложь и такую актёрскую игру, какой никогда не мог бы заподозрить в этом честном человеке. Ему так больно, как не было даже тогда, когда он узнал, что Рене при живом муже начала встречаться с каким-то портным, да ещё и отступила от протестантства. Страх зарождается в нём именно тогда. Он понимает, что Себастьян лжив насквозь, и, может быть, всегда был таким… И какова тогда цена их долгой дружбы?! Он теперь другой. В ум медленно вплыла ещё одна стеклянная пластинка из тех, что показывают посетителям в Музее леса: гравюра с изображением чёрного как смоль чудовища, оборотня — Жеводанского Зверя. И эта гравюра, и сам факт существования животного, — да и животного ли? — чья природа необъяснима, с детства вызывали у Айзека холодную дрожь. И вот он — Зверь — стоит с ним бок о бок. Реальный, как трава под ногами и небо над головой, но глубоко неправильный.       Трезор вдруг вскочил, глядя на тропинку, и грозно зарычал. Из-за кустов появился Себастьян Хансон собственной персоной. Он привык ходить бесшумно и видел, конечно, что на вершине холма на тропе кто-то сидит, но не ожидал, что на него выскочит собака. Он охнул и ругнулся, отмахиваясь от Трезора сеткой. В сетке у него лежало килограмма три красных полосатых яблок, на плече, завязанная в платок, висела довольно крупная тыква.       Айзек вскочил так же поспешно, как задремавший было пёс. Теперь он стоял с видом по-настоящему потерянным, со страхом в глазах глядя на егеря, но Грегор видел, что обе руки у него непроизвольно сжались в кулаки. Себастьян, тоже растерянно, осматривал компанию у костра и утирал пот со лба. Пёс заливался злобным лаем.       — Какая драма!.. — очень тихо прошептал Демьян с иронией, но совершенно без весёлости в тоне. Лицо у него было напряжённое.       — Вечер добрый, господа, — сказал Себастьян, стараясь искренне улыбнуться. — Что это вы тут делаете?       Он был рад случайной встрече с чародеем, потому что был благодарен ему, но компания Айзека его явно напрягла, если не сказать насторожила. Себастьян пытался скрыть нездоровье — ему тяжело было признаваться в физической слабости. Он болезненно поморщился и попытался обойти костёр по широкому кругу, подальше от лесничего и пса. Как только он начал свой манёвр, замолкший Трезор взвился снова.       — Ради всего святого, Айзек, уйми уже собаку! — воскликнул Себастьян.       — Это твоя собака, — глухо ответил лесничий. — Сам её и уйми.       — Чёрт бы вас обоих побрал!       Себастьян со вздохом скинул с плеча тяжёлую тыкву и потёр переносицу.       — Забери его, — сказал Айзек. — Я не охочусь со спаниелями. В лесничестве тоже никто не хочет заботиться о чужой собаке. Почему он так тебя возненавидел?       — Да откуда мне знать-то, Господи Боже!..       — Почему не скажешь прямо? Всякое же бывает. Может, ты пнул его по злобе, поэтому он не доверяет тебе больше?       Себастьян резко дёрнул головой, уставившись на Айзека; лицо его окаменело.       — Как ты можешь!.. — тихо сказал он, но чем дальше говорил, тем громче и горячее становился его голос: — Я Трезора вырастил вот с такого кутёнка, как мамка с ложки его поил! Думаешь мне не больно, что пёс так озлобился?! Что случилось? Почему ты вдруг стал вести себя так, будто не знаешь меня, как облупленного? Скажи, Айзек, разве я могу ударить собаку?       Себастьян умолк, ожидая ответа. Айзек молчал, но вот Трезор продолжал яростно лаять в ответ на гневный тон беседы. Минуло несколько тягостных секунд. Себастьян злобно выдохнул через ноздри, запальчиво подхватил свою ношу, и ему хватило одного взгляда, чтобы заставить Трезора умолкнуть. Пёс взвизгнул, будто его прищемили в дверях, и со скулежом метнулся в сторону, прижимая хвост. Себастьян ушёл, не бросив на прощание ни слова.       — Думаю, мне тоже пора идти, — проговорил Айзек совершенно мёртвым тоном, после минутной заминки. — Всё, что я сказал — не имеет значения… Просто, присматривайте за ним, парни.       Он развернулся и собрался было тоже спуститься с холма, чтобы пойти своим путём, но приостановился.       — Может, возьмёте Трезора? — спросил он с надеждой. — Кажется, тем ребятам он понравился.       — О, нет, — ответил всё ещё глубоко озадаченный Грегор, с сомнением качая головой. Он даже не вполне вник в слова Айзека, размышляя над самой ситуацией. — Если я приведу домой собаку, моя квартирная хозяйка меня выставит.       Лесничий вздохнул, и они с Трезором скрылись из виду.       Демьян подбросил ветку в огонь и начал перебирать струны. Небо, кроваво алое в просветах сизых туч, дотлевало, как угли костра.       — Ветра бездомного крик над перекатом валов, ветра бездомного дрожь в закатном огне, — негромко пропел Демьян, своим сильным глубоким голосом. — Ветра бездомного стук в створы небесных врат и адских врат, и духов гонимых жалобы, визг и вой**… Как ты считаешь, — спросил он, оборвав строки песни так же внезапно, как начал, — мы должны пойти за ним и остановить его?       Грегор скорчил задумчивую гримасу.       — Веришь или нет, я как раз над тем и размышляю. Моя ли это проблема?.. — Тут чародей вскинулся и внимательно поглядел на Демьяна. — Остановить от чего? — Ну, сам подумай: лесничий попёрся куда-то поздним вечером. Куда? В дозор по одиночке не ходят — что он будет делать со своим арбалетом если наткнётся на браконьеров? На охоту? Тоже нет, не ночью же… Мужик совсем замучился. Сдаётся мне, что он сейчас найдёт камень потяжелее и утопится в Веде. А может и вздёрнется, как тот охотник. Заметил, как он навеливал всем этого пса? Понятно, что не хотел, чтобы Трезор остался без присмотра.       — Об этом я не подумал, — встревоженно пробормотал Грегор.       — Ты некромант и не почувствовал, как от бедолаги веет этим?.. Он только одного и хочет — покоя.       Демьян говорил медленно, даже лениво как-то, но руки его двигались в беспокойстве.       — О, Боги… — простонал Грегор. — Он уже далеко ушёл. Стемнело… Меня не прельщает беготня по лесу в темноте, да ещё в такую ночь. Но, должен признаться, что чувствую часть своей вины в том, что сделал Себастьян, если рассказ лесничего правдив. Парень ни в какую не хотел мне верить, когда я предупреждал его о возможном обращении. Он думал, что нелёгкая вынесет его, но… Чёрт побери, он подрал нескольких человек!.. Я был недостаточно убедителен, раз он не воспользовался моими заговорёнными амулетами, не пил травы, да и вообще попёрся в полнолуние на работу.       — Меня одно смущает, — сказал Демьян. — Сможем ли мы идти. Если решим идти за Айзеком.       — Какие проблемы? — Грегор хотел было начать обрисовывать план действий, но Демьян его перебил:       — Я накидался.       — Чего? — удивился Грегор. — Ты уверен? Вроде, внятно разговариваешь…       — Ты видел, сколько я за сегодня выхлестал? Я даже посчитать сейчас не смогу, сколько я спустил на пиво, потом был этот твой ерш, и сейчас мы шлифанули крепкой алкашкой. Я всегда выгляжу лучше, чем себя ощущаю.       Грегор вопросительно уставился на бутылку, глядя на просвет огня. Джина оставалось меньше половины.       — Когда мы успели?.. — удивился он. — Странно. Я не чувствую себя пьяным.       — А ты встань!       Чародей встал и всё поплыло.       — То-то и оно… — Демьян упаковал гитару в чехол, вделся в лямки и решительным жестом надвинул шляпу на брови. — Ну, так, при новых обстоятельствах… Какой план?       Грегор улыбнулся, подошёл и положил руку парню на плечо.       — Демьян, — сказал он, — я так рад, что встретил тебя! Хоть ты и молод, но, ей Богу, ты — мой лучший друг. Я прямо чувствую, как рядом с тобой я сам становлюсь лучше.       — Тоже самое я могу сказать о тебе, господин волшебник, — серьёзно, но с теплотой ответил Демьян. — Когда ты рядом, я чувствую себя не таким уж дерьмовым человеком. Не в обиду!.. Твоё желание быть не злодеем, а героем, знаешь ли, заразительно.       — Друзья?       — Друзья!       — Так вот, парень, — Грегор заглянул Демьяну в глаза, — мы должны спасти дружбу тех двоих, понял?