Игры с хаосом на радость кошкам

Глава 7. Сопротивление – Ну и что это было? – слабым голосом поинтересовалась Каштанка на следующее утро, перемещаясь в гостиную. Голова её гудела, будто с похмелья. Девушка рухнула, как подкошенная, на диван: видимо, перемещение в другую комнату исчерпало остатки её сил. – Не знаю, – ответила Настя, сосредоточенно уставившись перед собой. Хозяйка квартиры сидела на кресле, у невесть откуда взявшегося камина, обхватив ноги и упёршись подбородком в колени. – Мне нужно разобраться с этим котом. Так дела не делаются. – А я ведь говорил, – удовлетворённо заметил фуроборос, вставший раньше всех и аккуратно оттрапезничавший яичницей. – Барсик у меня тот ещё затейник. – И как ты собираешься искать его? – зевнула Аля. – Я тебе не помощник. Совершенно вымотана. Касьянова тихонько поднялась, накинула тёмное летнее пальто и засобиралась в экспедицию. Все уставились на неё с некоторым удивлением: Аля сделала робкую попытку подняться, но не смогла покинуть железных объятий дивана, а Тимофей Васильевич даже и не думал следовать за девушкой. Из-за осаждавших квартиру толп Настя решила, что быстрее будет покинуть дом через крышу; воспользовавшись альпинистским снаряжением Каштанки, девушка поднялась наверх и вышла через другой подъезд. Очутившись на улице, Касьянова закрыла глаза и простояла так минут шесть. Сделала неуверенный шаг налево, потом ещё один, и ещё... Постояв немного на новом месте, девушка отступила на шаг назад, предприняла два шага направо, но вскоре вернулась в исходное положение. Так блуждала она ни много ни мало семь часов. С закрытыми глазами, совершенно бесцельно, бродя то туда, то сюда — как лунатик. Прохожие часто принимали её за пьяную и пробовали крыть на чём свет стоит (впрочем, пару раз интеллигентного вида мужчины предлагали ей помощь). Кот ждал её в саду Санкт-Петербургской бумажной фабрики, на набережной Фонтанки. – О! – сказал он, заинтересованно поблёскивая моноклем. – А ведь мои коллеги были правы! Никогда нельзя недооценивать идиотов. Они имеют свойство эволюционировать. И амёба может превратиться в птеродактиля… Arbeit macht frei, как говорится. Даже если это труд жалких нейронных сетей человека неразумного. Когда кот произносил иностранные слова, девушке начинало казаться, что её голова вот-вот разлетится вдребезги. Он словно взламывал код реальности, стягивал ткань пространства вокруг себя; подобную боль Касьянова испытывала лишь раз, когда пыталась вспомнить автора книги про планету в отравленном поясе. Придя в себя, Настя осторожно присела на бордюр в нескольких шагах от кота, с любопытством косясь в его сторону. – Вы, надеюсь, не подвергнете меня ничему… подобному? – с лёгкой запинкой спросила она. – Как в прошлый раз. – Я? – искренне изумился кот. – Причём тут я, дражайшая моя? Я не какой-нибудь примитивный душегуб. Я всего лишь ускоряю процессы вашей психики. Надо сказать, вы меня совершенно разочаровали. Вроде и поумнее многих, однако реакцию выдали совершенно предсказуемую. Каждый пятый роет себе могилу — в разных вариациях чисто технического свойства. Вот ваша подруга позабавила меня куда сильнее. Un vrai sauvage … В этом смысле, я ницшеанец. Впрочем, как и все мы. – Почему же я тогда сейчас сижу спокойно? – спросила Касьянова, перекосившись от боли из-за французских слов. Глаза её заслезились; при этом она понимала всё, что имел в виду кот. – Вы же не думаете всерьёз, что Геката осчастливила бы меня этим навыком, если бы я не мог включать и выключать его, когда мне заблагорассудится? – смерил её собеседник высокомерным взглядом. – Это ваши, светлые боги, одаривают людей, чтобы причинять им страдания. Наши устраивают всё по обоюдному согласию. – Вообще да, – несколько оживилась Настя. – Иначе вам было бы невозможно существовать. Любое место, где бы вы появлялись, скручивалось бы в трубу и сжималось, как звезда перед смертельным взрывом. – Будьте так любезны, – поморщился кот, – держите испражнения вашего скромного интеллекта при себе. – А вы держите при себе свои нескромные замечания, – чуть резко ответила Касьянова. – О мой кот! Как у вас хватает дерзости разговаривать в таком тоне с дьявольской креатурой? – Вы правы, – пораскинула мозгами девушка. – С моей стороны очень глупо беседовать так с вами, ещё глупее было вас искать. Но я почему-то вас совершенно не боюсь. – Кажется, вы заразились от своей собачонки вирусом бешенства. Вы первая на моей памяти, кто пошёл по моему следу. Любопытство? Некоторое время они сидели молча. Настя бездумно разглядывала стайку хипстеров, собравшуюся у ворот сада, а кот задумчиво качал хвостом. – Желание понять всё до конца, – наконец вынесла себе вердикт Касьянова. – О, неугомонный искатель истины! Осторожнее, бездна уже вглядывается в вас. Чтобы подниматься по крутым тропинкам, нужны быстрые ноги и прочные, защищающие от острых камней ботинки. – Я не боюсь вас, – чуть улыбнулась Настя. – Вы разочаровываете меня. Вызывающая смелость перед лицом летальной опасности попахивает глупостью. «Как башня ветхая, и ты падешь, мой друг, давно расшатанный безжалостным тараном»… – Зачем вы перевираете Бодлера? – усмехнулась Анастасия. – В этом стихотворении всё было по-другому. Шарль Петрович не одобряет. – Что? Откуда такая дерзость? Кем вы себя возомнили, что смеете не только думать о нём, но и называть его по имени, выдёргивать из лап Небытия? Он этого очень не любит. У нас был давеча разговор на эту тему, и он высказывал свои неудовольствия: какой-то школяр посмел читать его стихи своему моллюску в юбке! Самый возмутительный тип воровства — присваивать себе чужие возвышенные чувства. С какой стати он облачает свою вялую страстишку в дьявольское кружево горящих строк, почему дерзает называть своё пресмыкающееся земноводное — той самой Жанной? Бодлер должен быть изъят из публичного доступа. Я прибыл, чтобы поджечь все библиотеки, где хранятся его стихи — это моё главное дело. – А вы действительно похожи на галлюцинацию, – улыбнулась Касьянова. – Жаль, не имела возможность изучить ваш профиль в лунном свете. – О мой кот! – в возмущении закатил глаза собеседник. – Эти вечные сравнения пронзают меня до нервной дрожи. Одного пошляка, который попросил налить его даме чистого спирту, я по велению печени вывернул наизнанку. Так и ходит по бульвару Скорбей мясом наружу. – Что же заставило вас покинуть сие любопытное место? Кроме спасения честного имени Бодлера от грязных домогательств толпы. – Собеседник, – зевнул кот. – В наше время совершенно невозможно найти достойного собеседника. Дом Хаоса донельзя опошлился и представляет собой сборище развратных плебеев. – И с кем это вы намерены собеседовать? – Уж точно не с вами, не обольщайтесь, – фыркнуло заносчивое животное. – Только государыня наша Екатерина II может быть удостоена такой чести. – Да? И как это вы намерены с ней общаться? Кот окинул её презрительным взглядом. – Кем вы себя возомнили, что возымели нахальство подумать, будто я снизойду до примитивных объяснений? Вы надоели мне до смерти. Hasta la vista. Он спрыгнул с бордюра, сделал пару шагов по направлению к фонтану, затем обернулся, окинул брюнетку быстрым взглядом и важно прошествовал дальше. Настасья резко встала и почувствовала, как знакомая лихорадка неодолимо растекается по её телу. То ли потому, что девушка была внутренне напряжена и ждала чего-то подобного, то ли благодаря какой-то другой причине, пульсация эта была значительно меньше, чем в прошлый раз. Касьянова напрягла всю силу воли, чтобы застыть на месте, но тут же почувствовала, как тело начало неописуемо покалывать — так бывает, когда отсидишь ногу. Она сжала пальцы так сильно, что ногти впились в ладони до крови, изо всех сил зажмурила глаза и втянула голову в плечи. Стало ещё хуже. Девушке почудилось, что внутри её начались центробежные процессы, и она вот-вот разлетится на куски. Настя чуть ослабила волевую хватку — и тут же рухнула на корточки, а её тело стало само передвигаться в сторону фонтана. Девушка пробовала вернуть над ним контроль — бесполезно. Сначала в фонтан залезла левая нога, потом — правая и, держась руками за бордюр, Касьянова начала засовывать голову в воду. Впрочем, утопить себя окончательно у Насти не получалось: спустя полминуты нахождения под водой она выныривала, поспешно глотала воздух и погружала голову обратно. Один раз ей удалось пропищать смятое «помогите». Так прошло циклов пять, и на помощь ей кинулись двое парней их хипстерской компании — они попробовали вытащить её из воды, но девушка с такой силой сопротивлялась, что чуть не утянула их на дно. На подмогу бросилась проходившая мимо влюблённая парочка, и маленькая красноволосая девушка прозорливо посоветовала своему парню оглушить сумасшедшую. Тот со всей дури ударил Касьянову тяжёлым портфелем по голове, и брюнетка отключилась. – Идиотка какая-то, – вынесла вердикт огненногривая красавица, скептически осматривая безжизненное тело. – В дурдоме день открытых дверей, – вторил ей парень. – Тут Фонтанка рядом, а она в фонтане топится. – А с чего вы решили, что она топится? – со скепсисом поинтересовался хипстер. – Может, у неё воду отключили, и девушка помыться захотела. – Нажралась дури, вот и чудит, – отрезал его друг, который первым кинулся на помощь. – А потом на людей пойдёт кидаться. – Эй! – закричала красноволосая, указывая пальцем на крышу наискосок от фонтана. – Смотрите на того парня! Он, кажется, хочет спрыгнуть! – Да ладно! Где? – Доставай телефон, – шепнул один из хипстеров, толкая товарища в бок. – Ты чего фотографии делаешь, придурок? Прекрати! На видео снимай. Глава 8. Мир в нетерпении Когда Касьянова переступила порог своего дома, она, даже не раздеваясь, кинулась на кухню, чтобы налить себе стакан воды и нюхнуть нашатыря. Каштанка только открыла рот, чтобы спросить, где это её носило, как из кухни раздался возмущённый вой: – Это что тут у нас за бедлам? Ангел господень превратил мою утварь в соляные столпы? Боже, чем по ночам занимались эти тарелки? – Этот бедлам, деточка, – с диким торжеством ответила Аля, – является твоей квартирой. Вонючее болотце устроила здесь ты, да-да-да. Добро пожаловать в реальность! – Отвратительно, – ответила Настя, выходя из кухни и пиная валявшийся на полу сдутый мяч. – Эти мусорные Апеннины отравляют моё эстетическое чутьё. Жить в таком болоте — значит медленно деградировать. Развели тут абырвалг. – Охохо! – выперла грудь колесом Каштанка. – Да я, как никак, Мао Бзыдун! Мои советы удивительно точны и полезны, и диким соколом облетаю я поднебесье великой мудрости! Хочешь не хочешь, а общество таких людей, как Касьянова, приучает к велеречивым изъяснениям. – Так, – поморщилась Настасья. – Нужно немедленно запустить Неву в наши Авгиевы конюшни. Да что это с тобой? – Фу! Какой кошмар, буэ, – перекривилась Аля, учуявшая запах кота. – Это тебя сначала надо отправить под душ! Как ты откопала эту тварь? – А ты как это сделала в прошлый раз? – с лёгкой улыбкой сказала Настя, заходя в гостиную и присаживаясь в кресло. – Ну как… Я попыталась сконцентрироваться на образе этого животного и представить, как он должен пахнуть. – Забавно, – ответила Касьянова, почесывая лоб указательным пальцем. – Я же сконцентрировалась на желании умереть. Потом прислушивалась к себе: где желание это усиливалось, в ту сторону и шла. – А чего это — умереть? Настасья вкратце пересказала разговор с неприступным котом. – У тебя шизофрения, – фыркнула Аля. – Коты не могут разговаривать. Они слишком тупые. Вот если бы это был датский дог… – Да уж поумнее некоторых, – встала на защиту инфернальной особы Настасья. Каштанка намёка не поняла, а не то кинулась бы на соседку с кулаками. – Нет, ну ты подумай! – громко возмущалась шатенка. – Кто-нибудь может подтвердить тебе, что вы разговаривали? Со мной никаких бесед не велось. – Было бы странно, если бы он снизошёл. – С дерева, ты имеешь в виду? Так он сошёл. – Да-да, с дерева, – едва заметно ухмыльнулась девушка. – Он опасен, ужасно умён и ужасно опасен. Бездушная скотина! Как бы нам изловить его?.. Сначала нужно изучить методы нейтрализировать Барсика. Просто так, с голыми руками, я на него больше не попрусь. Не очень-то приятно собственноручно рыть себе могилу, в следующий раз мне может не повезти... Наверняка в сокровищнице мировой литературы есть дельные советы о том, как поймать Барсика! Поймать? Хотя нет. Что мы будем с ним делать? Вряд ли Барсика можно так просто убить — наверняка, у этого порождения пекла имеется масса тёмных защит. Да и жалко — сколько в нашем славном городе осталось истинных ценителей Бодлера? А пока изловишь — так десять раз с крыши сиганёшь. Нужно изобрести какое-нибудь действенное средство, иначе доблестному Петербургу придёт кирдык… – Бедняжка, – вздохнула Аля. – Видимо, возвращение в реальность повредило какие-то шурупчики в твоём мозгу. Ну ничего, это издержки производства. Что интересно, хозяин Барсика, затеявший всю эту кутерьму, неожиданным образом исчез. То ли ему стал безынтересен бывший питомец; то ли, передав дело в чужие руки, он посчитал его завершённым; то ли по какой-нибудь другой, быть может, страшной причине, — но на пороге квартиры №5 он больше не появлялся. Через два дня, придя в себя от марафонской генеральной уборки, девушки — утомлённые, вспотевшие и измученные — беззаботно погрузились в бархат кресел, уставились пустыми глазами в телевизор и вели разговоры ни о чём. Каштанка продолжала подтрунивать над отношениями Насти со звездой недели — говорящим котом. – И что это сей джентельмен не оставил своего телефончика? Твоя шерсть не в его вкусе? Он же у нас чернявенький, ему, наверное, блондинок подавай. Да ладно, какой телефон! Мы даже имени его не знаем! «Сбежал моря-я-я-к, как дым, растаял…». – Представители мира зла очень не любят, когда их называют по имени, – задумчиво проговорила Настасья, накручивая локон на указательный палец. – Думаю, у него тысяча псевдонимов в запасе. – Кстати, – ответила Каштанка, внимательно всматриваясь в этот жест. – А что ты с волосами сделала? Это парик? Ты же их начисто обкорнала, а позавчера пришла—так на сантиметров двадцать больше стало. А сегодня и все тридцать есть. – Не знаю, – мрачно ответила девушка. – Скажи спасибо Барсиккьо. Надеюсь, вскоре рост приостановится. Я не хочу превратиться в мохнатую гориллу. – И чего это гориллу? – обиженно повела плечами Каштанка. – Естественная красота — самая ценная. – Ещё бы, – засмеялась Касьянова. – Не бойся, я ни в коем случае не пеняю на твою повышенную волосатость. В доисторические времена… «Неудачная попытка ограбления произошла сегодня утром в отделении «Правобережное» «Абсолютбанка», – трещало радио. – Около одиннадцати часов дня двое злоумышленников в чёрных масках ворвались в банк и, угрожая пистолетами, потребовали все деньги, имеющиеся в наличии. Сотрудница банка сумела незаметно нажать кнопку вызова полиции, и пока девушка складывала в сумку преступников наличные средства, служители закона поспешили на помощь. К счастью, никто не пострадал, нападавшие задержаны». – Пора взимать плату с нашего туалетчика за проживание в моём доме, – расслабленно потянулась в кресле Касьянова. – Надо прикинуть, сколько стоит аренда такой квартиры, и высчитать, почём в ней квадратный метр. «Чрезвычайное происшествие в Эрмитаже: картину Жана-Батиста Удри «Собака на стойке перед куропаткой» изуродовали вандалы. В нижнем правом углу, где нарисована куропатка, прячущаяся в колосках пшеницы, появилось несколько небольших коричневых пятен. На изображении самой собаки также обнаружены длинные узкие отметины, похожие на царапины. Сейчас в музее работает полиция». – А ещё лучше — впустить всех желающих, что толпятся на лестничной клетке, – мечтательно потянулась Каштанка. – Обогатимся же. «В доме по адресу Ириновский проспект, 37, прорвало трубу на шестом этаже. Были затоплены три квартиры снизу. Разъярённые соседи требуют компенсации. Хозяин квартиры объяснил, что вовремя не заметил потоп из-за депрессии, в которую впал от затяжного периода дождей в этом году». – Абсурдиссимо! – заявила Касьянова. – В Африке дети умирают от жажды, а мы жалуемся на воду, которая сама льётся с неба. «Режиссёр Марат Гаудинов доставлен в участок в связи с пьяным дебошем, учинённым им в ресторане «Диккенс». Как утверждает сам режиссёр, его до смерти обидели — прямая цитата — «петухи в мантиях», поэтому он жаждал расправы. Мужчина вступил в драку с посетителями ресторана, двумя работниками железной дороги, и причинил им лёгкие телесные увечья. Пока что Марату Гаудинову назначен административный арест на пятнадцать суток, возможно, в дальнейшем наказание ужесточится». – Я всегда знала, что он кончит плохо, – осуждающе покачала головой Аля, прицокнув языком. – Такой молодой, а уже режиссёр! «Продолжаются пожары в библиотеках Санкт-Петербурга. Сегодня загорелсяРусский книжный фонд на Московском проспекте, филиал Российской национальной библиотеки. Где именно произошло возгорание, пока неизвестно. По нашим сведениям, пострадали пять стеллажей книг с авторами под литерой «Б». Это третий пожар в череде необъяснимых происшествий, всколыхнувших город. Напомним, в пятницу, 19 июня, из-за неисправности электропроводки вспыхнул абонементный отдел Центральной городской публичной библиотеки имени Маяковского, а утром следующего дня по неустановленным причинам запылала научная библиотека Российского института истории искусств». Повисла тягостная тишина. Каштанка оголтело вытаращила глаза, а Настя замерла, не успев докрутить локон. Потом она вскочила с кресла и бросилась в кладовку. Вскоре девушка вернулась с огромным деревянным ящиком, откуда начала выбрасывать разные предметы. – Знаешь, – рассудительно встряла Аля. – Это простое совпадение. Да-да-да. Настасье было решительно всё равно, и она продолжала сосредоточенно загрязнять экосистему квартиры барахлом из ящика. – Ага! Вот она! – радостно воскликнула брюнетка, вытаскивая огромный талмуд в кожаном переплёте. «Демонические существа народов мира» — значилось на книжке, древней, как пыль Вселенной. Настя с упоением закрылась на день в своей комнате, штудируя и эту изветшалую сокровищницу знаний и бескрайние просторы интернет-степей. – Нет, – нахмурилась она следующим утром, когда решила присоединиться к завтраку, безжалостно потроша внутренности омлета. – Бесполезно. Увы, бесполезно! Совершенно невозможно вычленить зерно истины. Эзотерика, мифология, научная фантастика — любой элемент может значить всё или не значить ничего вовсе. Мне нужны более достоверные источники. Придётся зарегистрироваться в парочке библиотек. – Ага, давай, пока не превратилась в девушку-гриль, запечённую в книжных листах, – скептически поддакнула Каштанка. – А я тут пока с нашим неомасоном пообщаюсь. Он интереснейший! Следующая неделя для Настасьи прошла в изучении крупнейших библиотек города. – Нет! – с отчаянием воскликнула Касьянова, запуская в мусорку ксерокопию особенно важных страниц очередного фолианта. – Безумие какое-то. Ничего, ничего нельзя сказать наверняка! Кто прав — Вейер или Абрамелин? Является ли Барсик котом в чистом виде, или же это дух, который для удобства принял такое обличье? По какому такому бульвару Скорбей разгуливает человек, вывернутый мясом наружу? Вся информация настолько хаотична и не систематизирована, что ничего нельзя утверждать наверняка. Выбирай любую версию и тяни её за уши, как строптивого осла — а нам такое не надо. – Ой, давай остановимся на чём-нибудь и пойдём дальше, чего напрягаться-то. – Напрягаться! – разъярённо помахала Настя книгой перед самым носом собеседницы. – Кто-то, я смотрю, давно себе могилу не копал! В японской мифологии есть кошки-оборотни бакэнэко: устраивают пожары, вызывают шаровые молнии, охотятся на людей. Могут являться странникам в виде прекрасной девушки и предлагать искупаться, после чего счастливчик сам превратится в кошку. Есть у японцев также кайбё — дух кошки, которая погибла вместе с хозяином или испила его крови. Может, Барсик принадлежал в прошлом Бодлеру? Кайбё в силах воскрешать мертвецов и управлять людской волей. Правда, как я понимаю, они мстят обидчикам несправедливо убитого хозяина, и Шарль Петрович умер от сифилиса… – Да какая разница, кто он, – махнула рукой Каштанка. – Найдём и вломим. – Конечно же, – возразила Настасья. – В «Гоетии» есть некто Баал, демон, правящий на востоке. Он может появляться в виде человека, жабы или кота. А если это наш Барсик? Очень я хочу посмотреть, как ты будешь сражаться с шестидесятью шестью легионами адских духов, которые находятся у него в подчинении. – Главное — найти, – зевнула Аля. – А там разберёмся. Почему ты не ищешь котика-обормотика старым способом? – Не ищется что-то. Пропало чутьё. Может, ты мне поможешь?.. Каштанка, казалось, только этого и ждала. Она вышла в центр гостиной, крепко зажмурилась, сделала мощный вдох… и чуть не захлебнулась незнамо как появившимися соплями. – Да что это! – возмущённо заголосила Аля, оглядываясь в поисках салфетки. – Я тебе покажу, поганец… Для следующей попытки девушка вышла из дома, встала у дороги, снова вдохнула полной грудью — впрочем, итог этого мероприятия был ровно таким же, разве что сопли стали чуть пожиже. Каштанка пришла в настоящую ярость: кляня кота, на чём свет стоит, она пробежала пару остановок и вылетела к станции метро «Василеостровская». Сновали туристы в одежде, пропитанной запахами чужих городов, носилась молодёжь, поедая на ходу сочные бургеры, тащились гружёные сумками вьючные женщины… Каштанка сощурилась от блаженства, предвкушая ароматическое пиршество, развела руки в сторону, чтобы подготовиться для глубокого вдоха… Однако сделать его не успела. Красный «Мустанг», терпеливо ожидавший разрешительного сигнала светофора, вдруг взвился на дыбы, издал дикий визг и ни с того ни с сего ринулся на девушку. Касьянова ничего из этого не знала. Она погрузилась в подробную биографию Екатерины II, потом вынырнула из чтения, нервно вскочила на ноги и начала расхаживать по комнате, разговаривая сама с собой. Председатель ложи, запертый в туалете, внимательно слушал девушку. – Как можно связаться с Екатериной II? Пути всего три. Либо перенестись на 250 лет назад, либо заглянуть к ней в могилу, либо чёрт знает как — и это, наверное, лучший из вариантов. Впрочем, с чего я взяла, что ему необходимо её плотское воплощение? Можно вызвать её дух… Но ради чего тогда понадобилось Барсику являться именно в Санкт-Петербург, если спиритуализм доступен в любой точке земного шара? Как насчёт опосредованного образа? Картина — да, картина: в Эрмитаже наверняка хранится парочка портретов императрицы. Настя также вспомнила о фильме «Любовь и лампочки», который сотрясал российский прокат с апреля. В нём рассказывалась история страсти между ЕкатеринойIIи Чубайсом, перемещённым в XVIII век с помощью волшебной водки, три литра которой, выпитые разом, позволяли путешествовать во времени. Неожиданно в голове всплыл Галустян в образе государыни из какого-то фильма, зацепленного ею краем глаза. Понадеявшись, что до Галустяна дело всё-таки не дойдёт, Касьянова села прорабатывать каждый из вариантов. Девушка взяла четыре ватмана — для каждой из теорий — разложила их на полу и расписала всё, что когда-либо слышала или же успела прочесть по теме. Вечером, когда сумерки вкрадчиво укутали изнеженный город своим тёмным покрывалом, Касьянова вышла освежиться. Её голова была переполнена фактами и версиями, что бродили под сводами черепа, как плохо сваренный суп, не складываясь в стройную теорию. Настя ждала вспышки — искорки света, которая разом озарит самые дальние закутки её мыслей и даст импульс к действию. Она бесцельно бродила по Малой Конюшенной, длинной пешеходной улице; здесь вместе с деревьями по бокам вились высокие столбы, на которых взамен спелых яблок вырастали резные фонари. Атмосфера этого места переносила девушку мечтами куда-то в диккенсовский Лондон; Настя начала медленно засыпать, поддавшись каким-то неведомым чарам, как вдруг, у постамента с часами-барометром её толкнул занимательный незнакомец. Длинное приталенное пальто в викторианском стиле, белоснежная накрахмаленная рубашка с огромной чёрной бабочкой, блестящий цилиндр, лаковые ботинки, белые лайковые перчатки — кого только не встретишь на улицах Петербурга! – Настасья Сергеевна ищет в неправильном направлении. Настасье Сергеевне известно, что такое дроктал? – спросил франтик, смешно шевеля тонкими напомаженными усиками. У девушки возникло ощущение полной дереализации, как будто она смотрит на всё происходящее со стороны. Санкт-Петербург медленно погружался во тьму, окутывая пешеходную улицу лёгкой туманной дымкой. Ласково мерцали фонари в стиле XIX века, требовательно осматривали город древнегреческие боги, расположившиеся на постаменте часов. На улице, к удивлению, не было ни души: вся жизнь кипела дальше, на Площади Искусств, как будто все дома Малой Конюшенной сплотились и закрыли вход для нежданных посетителей. И только странная парочка ведёт разговоры под пристальным взором позолоченных статуй. – Известно что?.. – растерялась девушка. – Касьянова очень плохо соображает, – покачал головой незнакомец. – Сказывается, должно быть, отсутствие курительных смесей. Кокаину семипроцентного не изволите? – Ни в коем случае, – возмутилась брюнетка. – Вы меня с кем-то перепутали. В жизни не испытывала тяги ни к табаку, ни к веществам покрепче. – Неужели, всё, что мы читали о вас — лишь недобросовестная выдумка? Незнакомец внимательно всмотрелся в Настю, словно ожидая ответной реакции; но та была в таком замешательстве, что не знала, что сказать; мужчина юркнул за постамент часов и исчез в полночном сумраке. Касьянова быстро исправила ошибку: она бросилась вслед за викторианцем, но тот как будто растворился во тьме. Она исходила улицу вдоль и поперёк, заглядывала в подъезды жилых домов, изучала кафе и магазины — всё тщетно. Глава 9. Улица Лимонная Следующие сутки прошли в лихорадочном изучении литературы. Прошли, пробежали, проскакали коварные сутки, не потрудившись даже присесть, чтобы передохнуть с дороги. Настя, как заправский бомж, шарила по интернет-помойке, но выудить оттуда что-нибудь стоящее так и не смогла. Проводив безуспешный день и выпив с ним на посошок пол-литра кофе, Касьянова бросилась на Малую Конюшенную, нетерпеливо измеряла её шагами, вглядывалась нервно в каждого встречного. Вдоль и поперёк изучила постамент с часами-барометром, прощупала каждый фонарь, заглянула во все окна… Отчаялась и обречённо побрела вдоль канала Грибоедова — и услышала возле Итальянского моста тоненький голос. – Если у Настасьи Сергеевны проблемы с первоисточниками, она может посмотреть в бонзо-библиотеке. Всполохнувшись, девушка начала озираться по сторонам, однако было совершенно непонятно, откуда мог исходить этот высокий голос с мятными переливами: под мостом мирно плескалась вода, люди в городе как будто вымерли, а единственное одушевлённое существо — взъерошенная жёлто-зелёная гусеница — мирно ползла по парапету и не подавала признаков интеллекта. Касьянова наклонилась к гусенице и угрожающе уточнила: – Это вы мне? Та отвернулась с гордым и оскорблённым видом; девушка была готова поклясться, что увидела отблеск ехидной ухмылки в её огромных глазах-бусинках. Настя протянула было руку, чтобы побеседовать со всезнайкой более детально, но гусеница соскользнула в воду и медленно поплыла вниз по течению, лениво разлегшись на спине. «Бонзо-библиотека…», – задумалась Касьянова, придя в себя уже дома. – «Что бы это могло значить?». Только сейчас она заметила отсутствие Каштанки. Девушка рассердилась на длительный загул, в который ушла её компаньонка, однако была уверена, что девушка на верном пути и скоро приведёт её к Барсику, поэтому в никакой помощи не нуждается. Размышлять Настасья любила исключительно в одиночестве, но когда её мысли стекались в застойное болотце и начинали бродить в собственном соку, так что совершить качественный рывок становилось невозможно, девушка предпочитала полностью отключаться от терзавшей её дилеммы. Тогда неожиданное решение приходило к ней как-то само, совершенно неожиданно. Особенно в деле мозговой перезагрузки помогали пустые разговоры. Хозяйка квартиры подошла к туалету и тихо потарабанила пальцами по двери. Неомасон проснулся от воздушных снов и весь встрепенулся: – Вы хотите спросить меня по поводу бонзо-библиотеки? – поинтересовался он. – Ах, чёрт возьми! – с негодованием всплеснула руками Касьянова. – Эта проклятая Вселенная не оставляет мне времени даже на то, чтобы побиться головой об стену, пытаясь найти верное решение, или распереживаться, что у меня никогда не получится отгадать загадку, или смиренно осознать свою глупость, перед тем как меня осенит гениальная идея! Я, быть может, и не просила всех этих подсказок и гусениц! Ну, докладывайте: вы с ними в заговоре? – Если вы намереваетесь продолжать беседу в таком тоне, милая барышня, то мне остаётся только замолчать, как египетский сфинкс, – сурово поджал губы Игнатий Васисуальевич. – Ах, скажите пожалуйста, какие мы обидчивые! Видимо, в одиночестве прогрессируют худшие качества человека: ваша гордость охотно оккупировала самое нечистое место в доме, а теперь она ещё возмущается не теми интонациями. – Не в интонациях дело, – ответил собеседник, важно потирая переносицу. – Вы обвинили меня в заговоре с какими-то бесовскими сущностями. Между тем как эта «тайна» известна всему просвещённому Петербургу. – Так просветите и меня, Масон Полишинельевич. – В моей скромной келье проблемы с электричеством, небесная моя. Просветить вас смогут в нашей ложе. Записывайте: улица Лимонная, 17, единственный подъезд, второй этаж, дверь по центру. В 17:00. – Я обещала заняться вашим делом после поимки Барсика, – спокойно ответила Настя, складывая руки на груди. – Как видите, любое промедление не идёт вам на руку. Зачем мне тащиться за тридевять земель, если я могу добыть всю необходимую информацию на рудниках моего туалета? – Напрасно стараетесь, дорогая золотоискательница. У ваших ситечек слишком широкие ячейки, и крупицы истины проскользнут сквозь них, так что бурный поток реки унесёт их за горизонт... Идите! – добавил он, гневно топнув ножкой. – Я ничего не собираюсь вам говорить. Препираться с упёртым неомасоном было бессмысленно, хоть Настя и попыталась. Никакого здания №17 по улице Лимонной, впрочем, не существовало вовсе. На пустыре у КАДа, где недавно начали возводить дома, и правда тянулась Лимонная улица, однако заканчивалась она седьмым домом, а дальше пролегало лишь разрытое строительными работами месиво. Настя потопталась на месте, обошла все семь домов по несколько раз и почувствовала себя в очень глупом положении. Касьянова пробовала было пообщаться со строителями, но получила в ответ только матерные причмокивания и недвусмысленные предложения. – Что за чушь вы тут развели? – разъярённо спросила она туалетчика, вернувшись домой. – Какая Лимонная? Какая семнадцать? Там только стройка и скрежет зубовный. – Неужели вы воспринимаете всё настолько буквально! – всплеснул руками неомасон. – Можно подумать, мы с вами в шахматы играем: сказал Е4, переместился на Е4. К выбиранию адресов и поиску нужного места обычно подходят творчески. – То есть, если вы назвали Лимонную, 17, мне нужно идти на Банановую, 71? – Как дитя, ей-Богу, – отрезал Игнатий Васисуальевич и возмущённо повернулся спиной к собеседнице. Настя поклялась никогда больше не связываться с сумасшедшими. Сидеть дома, впрочем, было выше её сил, и поэтому она отправилась в Екатерингоф, чтобы отвлечься созерцанием незнакомых людей. Там, под сенью расписных, кукольно-красивых деревьев мысли быстро улетучились: она беззаботно скользила взглядом по малышам с надувными шариками, подросткам, кидающимся друг в друга попкорном, и разодетыми парочками влюблённых. Потом Касьянова решила совершить невиданный для себя поступок: пойти на рынок за провизией, благо, он располагался относительно недалеко. Её внимание привлекла одна колоритная продавщица, которая походила на артистку в цирке. – Кто не купит мой лимон, тот резиновый гондон! – голосила женщина. – Не у Шуры покупаем—горьки слёзки проливаем! Подходи, не стесняйся: у меня сам Агутин затоваривается, специально из Москвы летает каждый вечер, всё с прилавка сгребает. Что осталось — всё твоё. Настасья застыла, совершенно зачарованная, возле прилавка, только чтобы иметь возможность разглядывать эту бурлящую силой женщину. Чтобы не пялиться совсем уж откровенно, брюнетка примерила роль грозного ревизора, тщательно изучающего содержимое деревянных ящиков. – Да как же это он к тебе летает, – весело подмигнула Шуре соседка, – коли он давно окольцован? – Жена — не трамвай, подвинется, – авторитетно заявила продавщица. – Я дала своим лимонам задание, чтобы они уговорили её утопиться. Настя остолбенело взирала на ящик: она отчётливо увидела, что на одном из лимонов появились глаза, рот и нос — как будто мультяшные, нарисованные чёрным маркером. Лимон быстро осмотрелся по сторонам, заметил девушку и подмигнул ей, а потом черты его нового лица исчезли, словно их стёрли ластиком. – Да чего стоишь-то? – обратилась к Касьяновой торговщица. – У нас тут не очередь в Мавзолей. Ты или покупай, или проваливай, а то заторы создаёшь. На лимоне снова проступили глаза. Он смотрел на девушку как-то нетерпеливо, словно на непонятливого нашкодившего ученика. – А тебе помидоры не нужны, девушка? – встрял восточного вида мужчина справа. – Ты на мои посмотри: красные, большие. Пожмякаешь — так руку не отпустишь, на другие не позаришься. И под дружно грянувший гогот лиц торговой национальности Касьянова очнулась, захлопала ресницами и, повинуясь неизвестно откуда взявшемуся импульсу, засунула общительный лимон в карман и быстро скрылась с места преступления. Девушка отошла от рынка на приличное расстояние, переместилась на небольшой пустырь и лишь тогда решилась вытащить заложника из кармана. Лимон выглядел меланхолично-скучающим и косился куда-то вниз, совершенно не желая вступать в зрительный контакт с девушкой. Касьянова растерянно засунула его обратно и побрела по пустырю. То тут, то там торчали редкие деревья; одинокая заправка казалась настоящим оазисом цивилизации. Возрождением здесь и не пахло; единственным намёком на художественные изыски служили граффити, опоясывающие длинную стену, которая защищала гаражи от внешнего мира. Девушка неосознанно зацепила взглядом надпись «Qui quaerit–reperit», что взбудоражила её мозг знакомой резкой болью. На фонеразодетых в камзолы кроликов и танцующих репейников лаконичная чёрно-белая фраза смотрелась даже вызывающе. В пёстром хороводе рисунков встречались стрелки, разбросанные по хаотичным направлениям, цифры и надписи на непонятных, видимо древних, языках. У края пустыря, совсем рядом с гаражами, висел на огне котёл с кипящей коричневой жижей. За костром никто не следил, котелок успел давно закоптиться, и было совершенно непонятно, как он горит и зачем. Касьянова почти дошла до конца пустыря, как глаз её наткнулся на крайне интересное сооружение. То была белая кирпичная стена, одичало возвышающаяся над безжизненной равниной. Лимон в кармане зашевелился, и, извлекая его на свет Божий, девушка заметила на лице фрукта радостное спокойствие от предвкушения чего-то не очень приятного, но важного и необходимого. Настя продолжила разглядывать эту удивительную перемену, и желтяк нетерпеливо заёрзал в её руке. – Ну! Давай, чего ты ждёшь? – спросил он с капризной интонацией. – Вдохновения, видимо… – А, новенькая? – деловито оживился лимон. – Тогда вот что: со всей дури запусти меня в стенку. Только поняла? Очень-преочень сильно чтобы. У Насти защемило сердце: лимон смотрелся таким натурально живым, что швырнуть его об кирпич рука не поднималась. Ладно, если бы у него были хоть какие-то конечности, а так — одна голова. У кого совести на такое зверство хватит? – Ну-с? – нетерпеливо заелозил фрукт. – Ты чего? Как рохля, честное слово. Давай-давай. Девушка нерешительно занесла руку, зажмурилась и нехотя катапультировала жёлтого незнакомца в шероховатую белёсую стену. Тот меланхолично спружинил и отпал на полметра. – И кто так швыряет? – гневно закричал лимон. – Тебя что, кашей в детстве не кормили? Порезче, почётче: с чувством, с толком, с расстановкой! Настя швырнула ещё раз, гораздо увереннее; но уже в полёте, по скучающей мине, которую скорчил желторотый, девушка поняла, что слава идеальной катапультщицы ей не грозит. – Да что ты, Шварцнигера в детстве не смотрела? Кто так метает? А если бы на тебя ехал немецкий танк, ты бы гранату так же вяло кидала? Может, ещё и хлеба-соли нацистам бы вынесла? «Угощайтесь, дорогие гитлеровцы, я ведь натура мягкотелая»… Эта реплика истребила ростки жалости в сердце Касьяновой, и на этот раз она запустила лимон со всей дури, не жалея сил. Фрукт врезался в стену, откатился метра на три и завыл на весь пустырь: «Ай, больно-то как, больно!»,—как будто ему сломали все кости разом. Глаза бедняги фонтанировали огромными брызгами слёз, похожими на сверкающие брильянты по сантиметру в длину. Он вопил, он верещал, он причитал, не вылезая из своей алмазной лужи, а растерянная Анастасия пыталась что-то поделать с неприятным чувством вины. Словно устав ждать, лимон на секунду затих, с претензией воззрился на девушку, а потом опять принялся за своё. Касьянову подожгла искра озарения; вся пылая, она сорвалась с места и побежала обратно на рынок. Купив шестнадцать лимонов, девушка вернулась на пустырь и начала бросать их в стену один за другим; однако фрукты отлетали совершенно тихо, послушно, покорно и никаких признаков жизни не подавали. Первый лимон продолжал орать, иногда поглядывая на Настю с издевательским сарказмом. – Я таких коммуникабельных лимонов больше не нашла, уж извиняйте, – огрызнулась девушка на эту повисшую в воздухе насмешку. – Ты бы ещё цистерну коров закупила, то-то была бы потеха! – Так лимоны не должны быть купленными? – Почему я должен разжёвывать такие элементарные вещи? Как ты вообще находишь контакт с людьми? Тебя во сколько говорить выучили, лет эдак в двенадцать? Девушка чертыхнулась и побежала на привычную контрольную точку возле артистичной продавщицы. – Ай, дорогая! Тоже соперницу извести хочешь? – обнажила жёлтые зубы Шурочка. – Подходи, они на всё способны. Касьянова раздумывала над тем, как бы украсть лимоны: теперь, в более уравновешенном состоянии, решиться на это было значительно труднее. Ей казалось, будто на неё с подозрением уставился весь рынок, а дородный армянин уже втихаря вызывает полицию. Делать было нечего: Настя закупила неподалёку петарды, засунула их в чёрный пакет, подожгла и незаметно оставила под прилавком нужной продавщицы. Когда петарды рванули, девушка как бы нечаянно задела локтем аккуратно сложенную гору помидоров, которые разлетелись по всему проходу. Грузная женщина наступила на один из них и смачно грохнулась на пол, кляня правительство на чём свет стоит. Рокот петард идеально аккомпанировал её звучной брани. Продавщица начала верещать и охать, напуганные торговцы и посетители рынка визжали и кричали, ежесекундно поминая террористов и чёртову бабушку, а Настя под шумок сгребла в пакет нужное число лимонов и рванула на пустырь. Прозорливый охранник заметил этот манёвр и изо всех сил закричал коллегам, чтобы держали вора, однако всем было не до Касьяновой. С бешено колотящимся сердцем, подкашивающимися ногами и нудно ноющей совестью девушка возвратилась к стене, встала на позицию и безжалостно, словно Анка-пулемётчица, начала бомбардировать её лимонами. Что тут творилось! Лимоны плакали и пыхтели, брюзжали и визжали — каждый высказывал боль на свой лад, каждый имел свой неповторимый стиль. У кого-то был скрипучий фактурный голос, а кто-то очень нежно скулил, трогая самое сердце. Слезы их тоже варьировались размером: только один лимон превзошёл первого в величине слёз, зато его брызги были тоньше, не так заметно искрились на солнце, да и вообще своей мутно-жёлтостью походили на воду из болотца. Настя успела отметить красивые, идеально круглые слёзы одного недоспелого лимончика, отличавшиеся перламутровым отливом. С каждым брошенным лимоном шум нарастал, но девушка, целиком отдавшаяся порыву, не обращала на это никакого внимания. Наконец, последний желтяк был вдавлен в стену. На минуту пустырь охватила возмутительная, вопиющая, бесконечная тишина. Потом раздался резкий лязг, и стена расползлась, как занавес в театре. Её части легли на спину, задирая к небу разорванное кирпичное брюхо, вдавились к землю, исчезли из виду, и на их месте возникла торжественная деревянная дверь с красивыми узорами стёкол. Глава 10. «Молот и балалайка» Не было слышно ни шороха; только поломанные стебли, отданные на растерзание Настиным подошвам, смирившись со своей участью, трепетали на ветру, когда девушка подошла к двери. Та состояла из двух створок, украшенных массивными резными ручками; Настя нерешительно подёргала за каждую, потом потянула их на себя, и двери неохотно пропустили её дальше. Взору Касьяновой явился добротный интерьер в викторианском стиле; слева прикорнула деревянная лестница, ведущая на второй этаж. До слуха девушки донёсся тихий гул переговоров. Вообще-то Настя считала, что подслушивать некрасиво, но в такой-то ситуации кто бы отказался? Она осторожно двинулась вверх по лестнице, шёпотом считая ступеньки, и очутилась в полутёмном предбаннике с несколькими дверями. Одна из них совершенно зачаровала её разноцветным витражом; именно отсюда текла неспешная река размеренных разговоров. Девушка приложила ухо к замочной скважине и услышала: – …проводили экспертизу, и специалисты заключили, что коричневые пятна в углу картины и царапины на собаке — не следствие внешнего воздействия. Они как будто были нарисованы самим мастером. Но, как вы понимаете, ни один каталог, ни одна копия или репродукция не подтвердит эту версию. Так что сейчас работники Эрмитажа находятся в крайнем затруднении и не знают, что и думать. – Должен предупредить вас, господа, что я не одобряю такие проделки, – вторил рассказчику гулкий бас. – Неприличная и глупая шутка; всё это выглядит в высшей степени непристойно, но всё же, согласитесь, достопочтенные мэтры, нельзя не улыбнуться их забавам. – Такое снисходительно-потворствующее отношение к казусам зла никогда до добра не доводит, – возмущённо прицокнул языком звонкий баритон. – Вспомните, с каким непревзойдённым тупоумием взирали мировые лидеры на то, как им раздавал щелчки по носу Гитлер в тридцатых годах. И к чему это привело? – Но это всего лишь… – взроптал собеседник. – Это всего лишь испорченная картина бедняги Удри — представляю, как ему было обидно — и всего лишь рухнувшая люстра в сто шестьдесят девятом зале. А завтра они устроят апокалипсис и пригласят в северную столицу всех существ из Дома Хаоса. – Давайте не будем предаваться истерическому экстазу и спускаться до уровня обывателей, вызывающих дух Андрюши Малахова на лавочках, – раздался строгий голос. – Вернёмся к обсуждению градаций творческого созидания. Я знаю, что мэтр Александер припас весьма любопытную теорию на этот счёт, да только стесняется. – Нет, ну что вы. – Расскажите, расскажите! – Право же, это всё пустяки. – Мэтр Александер — словно тот пушкинский скупец, трясущийся над сокровищами. Он предпочитает хранить блестящие теории в недрах своих сундуков, чтобы наслаждаться ими единолично. Как эгоистично с вашей стороны, мэтр Александер! Какая вопиющая нелюбовь к ординарному люду! Вы жаждете вознестись над простыми смертными, обладая чем-то, что доступно лишь вам одному, в то время как истинный христианин раздаёт по крошкам каждый добытый им кусок хлеба. – Есть два типа художников: учитель и творец, – послышался приятный монотонный голос. – Первый просвещает тех, кто стоит на ступень ниже: в его арсенале — самые доступные изобразительные средства. Он должен быть прост, чтобы его поняли. Новаторство, оригинальность, гениальность — вещи совершенно излишние для такого мастера: он берёт продукты чужого ума на переработку. Учитель обязан осознавать своё скромное место в царстве идей, зато его ждёт признание и благодарность учеников, выражающаяся в деньгах и славе. – Но мэтр Александер, как носитель первородного высокомерия, – подхватил какой-то юноша звенящим голосом, – не желает причислять себя к учителям. Он хочет сидеть во главе стола на пиршестве идей и безжалостно скидывать объедки своим преданным ученикам, которые и станут менторами основной паствы. Он хочет быть тем, кто извергает мысли, которые будут разжёвываться тружениками-пчёлками по всему свету. Пусть ждёт его восторг и поклонение лишь небольшой части учеников; пусть мэтр Александер смотрит, как они владеют благами мира, как их восхваляет плебс, презирая настоящего прародителя за отсутствие социально видимого успеха. Само осознание того, что он истинный властелин духовного царства, в то время как эти богачи и любимцы народа — лишь жалкое его подобие, способно доставить сей тщеславной персоне мощнейшее из удовольствий. – И всё же, – подхватил чей-то густой объёмный голос, – мэтр Александер разжёвывает нам свои мыслишки, как жалкий учитель, вместо того чтобы разговаривать загадочными эвфемизмами! Раздался редкий смех, и девушка прямо-таки кожей почувствовала, как мэтр Александер обиженно встал и попытался покинуть помещение. Начались долгие увещевания, чтобы он остался, и строптивец дал усадить себя в кресло. – А всё-таки мэтр Александер прав, – пригубив какой-то напиток, проговорил юноша. – Творец всегда может спуститься до уровня учителя, в то время как учителю взобраться на трон духовного мира практически невозможно. Да и зачем ему? Он прекрасно живёт, окружённый любовью и почитанием своих учеников. Главное — чтобы в учителе отсутствовала гордыня, внушающая комплекс из-за отсутствия гениальности. – Вот именно, – зарокотал гулкий бас, доселе Касьяновой не знакомый. – А творец обладает возможностью балансировать между двух миров. Вы, мэтр Александер, можете сколько угодно парить на облаке своих великолепных идей, затем спуститься в наш грешный мир, снять какой-нибудь популярный фильмецок, прихватить миллиончик и вернуться в чертоги небесные. – Что вы такое несёте, – поморщился великолепный баритон. – Тот, кого отметило печатью Небо, никогда не спуститься на уровень обывателя ни ради миллиончика, ни ради миллиардика. Смешно рассуждать о таких примитивных радостях! Нельзя служить двум Богам, и, вступив на дурную дорожку, есть риск пройти её до конца — ради чего? Потерять высшее счастье, доступное человеку? Только любовь может сравниться с радостью творчества; между тем, капризный нрав Амура ставит тебя в зависимость, а вдохновение вызывается гораздо проще — надо лишь следовать правилам, нарушение которых карается отлучением от небесного вымени. – Тем более, – встрял какой-то человек, говоривший очень быстро и неразборчиво, – вам только кажется, что творец способен созидать на уровне, радующем оболваненную массу. Он понимает механизмы низкосортных творений, я не спорю; но, попробовав нанести свои краски на полотно популярности и посредственности, наш художник отрисует лишь пустой и безжизненный шаблон. Создавать широкопопулярные вещи может лишь тот, кто делает это искренне; вот уж действительно король мира! Он ведь даже не подозревает, что абсолютно бездарен, так как со всех сторон ему твердят о выдающихся талантах. – Да-да, вы правы, мэтр Блин, абсолютно правы! Я постоянно твержу это своей даме: любой творец, создавая что-то, испытывает невероятный подъём и полёт души. В сердце своём он знает, что работа его прекрасна, что бы о ней ни говорили. Муки сомнений, когда на мастера нападает чудовище, твердящее, что созданное им — ужасно и бесталанно, всего лишь противоположный виток маятника, обратная сторона медали. Это чувство необходимо для балансировки, иначе творца разорвало бы от чувства собственной значимости. Художник, создающий нечто, презираемое современниками, может тешить себя в глубине души мыслями, что все кругом бездарные ничтожества; но что делать тому, чьи вонючие извержения не встречают народного отпора? Катастрофа. Нет ничего удивительного в том, что многие народные любимцы вскоре гибнут сами или убивают свой талант. У них полностью нарушается система балансировки. – Между прочим, – степенно добавил мэтр Александер, – за дверью стоит девушка, которой есть что добавить по этому вопросу. У нас на заседании так редко бывают женщины, что полезно было бы выслушать противоположную сторону. – Но позвольте, достопочтенный мэтр, – возразил ему мягкий баритон, – с каких это пор женщина считается человеком? Я — ретроград, как вы знаете, и считаю, что у дочерей Евы нет души. – Вы не совсем правы, – послышался рассудительный голос юноши. – Пару лет назад коллегия учёных из Саудовской Аравии признала, что женщины являются млекопитающими, а следовательно, обладают всеми правами верблюда, барана или козы. Стали ли бы вы воспрещать своей корове присутствовать на нашем собрании? Вы и так пытаетесь протащить её на заседание ложи уже в третий раз, мэр Зубчик. – Нет, – яростно возразил собеседник. – Все эти новшества либерализма — не более чем пена дней, которую поглотит бушующее море жизни. Есть книги, которые пришли к нам сквозь века; и вот, трактат Ацидалия «Новое рассуждение против женщин, доказывающее, что они не люди» высказывается на этот счёт более чем ясно. Валенс скончался в возрасте двадцати восьми лет, на обращении Белой Луны; его унесли на небо крылья добра, а это значит, что он был полностью прав. – Послушайте, – рассмеялся жизнерадостный бас, – да ведь та работа — всего лишь пародия на богословские рассуждения анабаптистов. Эти радикалы отрицали божественную природу Христа, что уж говорить о женщинах. Ацидалий — мистификатор похлестче Эдгара По, неужели вы не знали?.. Ах, доверчивый, добрый, несносный мэтр Творожок! А вы, мэтр Гусеница, что думаете? – Я веду свой род от прародителя всего человечества, Ману, – полилась чарующая речь, – а он высказался на этот счёт исчерпывающе: «Где женщины в почете, там боги довольны; где женщин презирают, там бесполезно взывать к божеству». – Но что эта Касьянова там делает? – раздался визгливый голос. – На шашлык хочет нас извести? – Вероятно, она пришла по вопросу блох из Лотарингии, – резонно встрял достопочтенный баритон. – Давайте изведём её на шашлык первой! Помните, Перовский оказался вкуснейшим толстячком. – У нас нет ни уксуса, ни майонеза — как будем мы мариновать шашлык? Настя молча вошла в комнату, на секунду зажмурилась от её ослепительного блеска и, придя в себя, тихо села на ближайший стул в углу. Она очутилась в просторном викторианском зале, где в центре были составлены полукругом стулья и кресла. Здесь восседали мужчины, одетые в просторные оранжевые мантии с золотыми и фиолетовыми узорами, наподобие той, в которой заявился в квартиру Игнатий Васисуальевич. – Человеческое мясо подпитывает высокие умы достопочтенных мэтров? – решила нарушить неловкую паузу Настенька. – Разумеется, – ответил бонвиван с невероятно вьющимися усами. – Возвышенная пища для возвышенного ума. Поедание кабанов превратило бы в нас примитивное быдло, о чём вы? – Достаточно ли сноровист ваш интеллект? – с опаской проговорил шатен с экзотическими чертами лица. – А вдруг вы туповаты? Я на строжайшей диете. – Достаточно туповата, чтобы послушаться Игнатия Васисуальевича и прийти сюда. – О, наш председатель! – оживился мэтр Александер. От него исходила аура мягкой уверенности, располагавшая к себе. – Как он поживает? – Недурственно. В окружении ароматов альпийских лугов и морских заливов. Раздался дружный хохот. – Да, он рассказывал нам об этом инциденте, – обаятельно улыбнулся мэтр Александер. – Боюсь, наш милый председатель слишком поспешен и горяч в своих выводах. Он ведь не выслушал теорию об алебастровом затмении до конца. Когда его пылкий мозг несколько утихомирится, он увидит, как теория сбросит всё лишнее и сразу постройнеет, похорошеет. – Рассказывал? – навострила ушки Настя. – Как мой мэтр мог что-либо вам рассказывать, если он безвылазно сидит у меня в туалете? Этот нахал, что, незаметно сбегал? Повисла неловкая пауза — и грянул гром. – Вот видите, – завопил франтик высоким голосом, – она не имеет ни малейшего представления о том, что такое дроктал, а ещё смеет являться сюда и раскидывать свою филейную часть на стульях нашего клуба! Этот глупый Игнатий всегда ратовал за популяризацию науки, за просвещение простого люда — вот уж добряк, вот уж учитель учителей! И до чего мы докатились? Будем устраивать заседания в подворотнях под аккомпанемент «Гоп-стопа»? – А если бы я засунул хоть часть данной особы себе в рот? – завопил обладатель роскошного баритона. – Да я бы и двух слов связать не смог на следующее утро. – Что несомненно пошло бы вам на пользу, – огрызнулась Касьянова, пытаясь удержаться на месте, в то время как мужчины начали с негодованием выпихивать её из зала. Настасья изо всех сил вцепилась в дверной проём, но неомасоны оказались сильнее, и вскоре девушка слетела вниз по лестнице, кубарем выкатилась из помещения и оказалась на совершенно пустом пустыре. Вход в ложу растворился в воздухе, а белой кирпичной стены как будто никогда и не было. Лимоны, не подававшие признаков жизни, медленно истекали жёлтым соком, словно их переехало танком.